Владимир Мацкевич
Отвечая за себя. Записки философа с вредным характером
Такие протесты деморализуют общество, они вызывают жалость к участникам, раздражение к организаторам и недоверие всех ко всем.
Эффективный протест отличается рядом характеристик:
– Количество. Это всем известно и понятно. О количестве все заботятся, а 100 000 на Площади – романтическая мечта политиков с 1996 года.
– Динамика. Количество не константа. Нет некой цифры, которая была бы достаточной. В одних ситуациях достаточно десятка участников, в других и миллиона мало. Протест эффективен тогда и только тогда, когда завтра будут протестовать больше людей, чем сегодня. То есть количество должно расти от этапа к этапу, иначе – поражение. Даже если на площади миллион, власти не пойдут на уступки, если будут уверены, что завтра на площадь выйдет не миллион, а 900 000. И задумаются, если будут знать, что, если не удовлетворить требования миллиона, завтра выйдет полтора миллиона.
– Упорство. Побеждает только тот протест, участники которого не собираются сдаваться и будут протестовать столько, сколько необходимо для победы. Упорство и динамика взаимно дополняют друг друга и отчасти компенсируют. Упорные протестующие могут добиться успеха даже без большого прироста численности, главное – динамика не должна быть отрицательной. Если количество протестующих сокращается – шансов нет.
– Своевременность. «Сегодня рано, завтра поздно» – основной принцип стратегии протеста. Побеждает только тот протест, который проходит вовремя, не раньше и не позже. Выбор «часа С» – важнейшая задача лидеров.
– Выполнимость требований. Протесты «за мир во всём мире» – это симуляция. Нельзя требовать всего и сразу, нужно ограничиться двумя-тремя требованиями, а лучше – одним. Требования протестующих должны быть точными, ясными и конкретными, понятны и самим протестующим, и тем, кому они предъявляются. Иначе власти будут подбрасывать паллиативные решения или вовсе фиктивные.
– Требования должны содержать в себе потенциал для углубления и радикализации. Это чисто тактический ход. Власти должны быть уверены, что, если они сегодня не выполнят сформулированные требования, завтра протестующие будут ещё категоричнее и радикальнее.
– Готовность к компромиссам. Ситуация всегда меняется, иногда не в лучшую для протестующих сторону. Нужно быть готовыми получить хоть часть, если полная победа становится недостижимой.
– Доверие между протестующими, организаторами и переговорщиками. Если доверия нет, участниками протеста легко манипулировать.
Это ещё не всё, но уже достаточно.
Вот уже больше 20 лет ничего из этих условий не видно в протестах – поэтому нет ни побед, ни успехов, ни достижений. И год от года всё становится хуже – и по количеству, и по качеству.
Не буду напоминать историю последних двух десятилетий. Аудитория, к которой я обращаюсь, должна эту историю знать.
А вот пост-голодовку «Новой жизни»5 имеет смысл напомнить. Я пошёл в эту акцию протеста, чтобы продемонстрировать возможности разработанной мною тактики и стратегии. Мы вдвоём с Денисом Гилем добились того, чтобы все названные характеристики эффективного и результативного протеста были реализованы и исполнены. И мы победили.
Иначе и быть не могло. Власти были поставлены в безвыходные условия и выполнили все требования (два) в полном объёме.
Как это было, что делалось, несколько раз было описано и рассказано в 2007 году.
По этому поводу ещё одно лирическое отступление. Меня и раздражает, и обижает, когда меня начинают учить люди, ни разу не побеждавшие в протестных акциях и не организовывавшие их.
Ещё многие любят рекомендовать мне самому организовать партию или что-нибудь. Тоже мог бы научить кое-чему на примерах ОГП, Хартии 97, БХД, Национальной платформы.
Ну да бог с ними.
Итак, зачем нужен мораторий на уличные акты и протесты?
Именно для того, чтобы не позориться, не дискредитировать протестную активность и протестующих.
И для того, чтобы добиться общего понимания всего указанного, научиться эффективности, действенности и результативности.
И главное, достичь доверия между лидерами, идеологами, переговорщиками и протестующими – потенциальными участниками эффективных акций.
И всякий нарушитель моратория должен быть объявлен провокатором. Каковым он и будет – попом Гапоном, думаю, всем известен этот архетипический персонаж.
Мораторий на неподготовленные и нерезультативные протесты выполняет ещё одну важнейшую задачу. Но это уже не для широкой публики. Это можно обсуждать только в кругу пользующихся полным доверием людей.
Сейчас, увы, такого круга в стране не существует.
Пока достаточно.
***
Если завтра аншлюс, если завтра в расход.
Про расход это я погорячился. В наш гуманный век сильно стрелять не станут – массово, во всяком случае. Новых Куропат, наверное, не будет. И депортаций насильственных тоже не организуют: сами уезжать будем, уже начали.
Ну, а всё же – если завтра аншлюс?
Работы комментаторам будет много. Самые лучшие из них доходчиво объясняют, что это было неизбежно, что иначе и быть не могло. Версии Шрайбмана и Дракохруста будут несколько различаться, но в основном объективный подход восторжествует, и мы все узнаем, что как есть, так есть.
Несколько отличившихся чиновников и генералов переведут в Москву с повышением, но не очень высоко. Дальше пусть крутятся там, как смогут.
Остальных будут «ператрахивать», как и «ператрахивали».
Бизнесмены будут делиться, как делились. Но уже не только с Минском, но и с Москвой. И претендующих на долю будет намного больше.
ПВТ разделят на три части: одну в Сколково, другую в Наукоград под Казанью, третьи уедут сами.
Военные пенсионеры с заполярными и надбавками за подвиги в Чечне, Южной Осетии, Крыму и Сирии снова поедут селиться в наши города и строить дачи.
Кандидаты в президенты 2010 года организуют правительство в изгнании № 2, и будут оспаривать приоритет у правительства БНР.
Что будешь делать ты?
Лишь бы не было войны! То есть пусть будет, но не тут. Нам хватит новых «цинковых мальчиков» из горячих точек, которых в любом Союзном государстве всегда в избытке. Придётся насыпать на Свислочи новый Остров слёз, лучше прежнего.
***
Что такое общественность?
Это же от слова «общество». «Общественность» – это какое-то свойство общества, отличное от «корпоративности», «стадности», «коллективности», «разрозненности» и других свойств.
Одно общество отличается высокой общественностью, а другое – маленькой общественностью.
А какова же степень общественности того общества, к которому я принадлежу?
Задумался об этом, читая обращение широкой «патриотической» общественности:
«Учитывая мнение широкой общественности и лидеров мнений, просим Вас в установленном порядке согласовать и вынести на уровень Высшего Государственного Совета Союзного государства, Президентов Республики Беларусь и Российской Федерации вопрос об…»
Как же одиноко человеку в обществе с низкой степенью общественности и, наоборот, с высокой степенью стадности или разрозненности.
***
В детстве меня впечатлил рассказ Анатоля Франса «Жонглёр Богоматери».
Я даже взял его за образец, решил, что в жизни я должен научиться делать хорошо хоть что-то. Долго не знал, что именно, но искал, пробовал, учился. Кое-чему научился и сейчас умею некоторые вещи делать хорошо. Правда, это редко востребовано. Но это очень важная жизненная установка.
Много позже в занятиях философией и методологией я понял другую, ещё более важную вещь:
Практика – это не поэзия и жонглирование, не отточенное умение.
Практика – это, когда нужно делать то, что нужно, а не только то, что умеешь.
Практика ставит задачи и проблемы здесь и сейчас и часто уникальные, такие, с которыми не сталкивался раньше и с которыми, может быть, не столкнёшься больше никогда.
В моей практике часто бывали ситуации, когда передо мной вставали задачи, которых я никогда не решал, и проблемы, с которыми никто никогда не имел дела.
Решая неизвестные мне задачи, я искал «жонглёра»: того, кто хорошо умел делать требуемое для решения задачи.
Ну а с проблемами приходилось справляться самому.
Я люблю «жонглёров», мастеров своего дела, с огромным почтением к ним отношусь.
Но они совершенно беспомощны там, где нужно делать то, чего они не умеют.
И я очень не люблю «жонглёров», которые жонглируют везде – даже там, где это совершенно бесполезно и неуместно, часто вредно.
В стране много хороших мастеров. Они отлично делают своё дело в стандартных ситуациях.
А мы живём в нестандартной стране.
И практика ставит перед нами проблемы, в которых отточенное мастерство жонглёров ничего не решает.
И всё же я их люблю. Без взаимности.
***
Откройте мне глаза на реальность!
Перескажу разговор, состоявшийся сегодня утром с политологом. Толковым, кстати, и рассудительным. Пересказ будет слегка утрированным, но точным.
Обсуждаем вероятность аншлюса и, естественно, моё открытое письмо.
Я упоминаю в беседе возражения одного известного человека, который начал с того, что назвал мою идею Учредительного собрания утопией.
Политолог, которому я это говорю, делает круглые глаза:
– О! Так вам кто-то уже сказал, что это утопия?
Тут уже я делаю круглые глаза:
– А вы думали, что первым мне сообщите эту истину? Кто только мне этого не говорил!
Это очень забавно, что самоочевидные банальности, которые автоматически приходят в голову множеству людей одновременно, даже очень разумные люди склонны принимать за собственные открытия, которые неизвестны другим.
Мне действительно очень многие попытались сказать – кто по-дружески, а кто со злорадством, – что созыв Учредительного собрания – это утопия, это нереально. Причём все говорили это с убеждённостью, что я-то как раз этого не знаю и не понимаю.
Не говорите мне этого больше!
Я знаю. Да, Учредительное собрание – это утопия. Созвать его в современной Беларуси совершенно нереально.
И поверьте, я это знаю лучше многих – не зря я 25 лет упорно и последовательно анализирую беларусскую реальность, работаю с политикой, НГО, бизнесом и другими системами деятельности.
Я знал это до того, как написал об этом. Да, это утопия, но это самая практичная утопия на сегодня.
Но провозглашение необходимости созыва Учредительного собрания имеет вполне практичную прагматическую цель.
Вот она:
Если мы ЗНАЕМ, что правильный и самый демократичный способ изменить конституцию и государственное устройство страны – это Учредительное собрание, то мы ЗНАЕМ и то, что любые потуги изменить конституцию и государственное устройство страны юридически НИЧТОЖНЫ.
Сегодняшняя анонимная «группа мудрецов», пишущая по заданию временно исполняющего обязанности главы государства некую «конституцию», – это сервильные мошенники, а сам он готовит очередной государственный переворот.
Общественный «конституционный комитет», предлагаемый профессором Пастуховым, может написать в лучшем случае «рыбу», полуфабрикат, но не конституцию.
Вот это нужно знать и помнить, усвоив концепт и идею Учредительного собрания.
Это ЗНАНИЕ и есть то главное, что содержится в идее Учредительного собрания, даже если оно никогда не будет созвано.
Я оставляю надежду, что когда-нибудь, в обозримой перспективе, это станет возможным, но в сегодняшней ситуации – это утопия.
Я знаю, что я делаю. Спасибо всем, кто открывает на реальность мои открытые глаза, учит уму-разуму и логике.
Поэтому напомню лозунг 1968 года:
«Будьте реалистами – требуйте невозможного!»
И да здравствует Учредительное собрание!
***
Самые разные люди убеждают меня, что не надо бояться аншлюса.
Ориентированные на Россию убеждают, что России это просто не надо.
Националисты убеждают, что Россия настолько слаба, что не потянет.
Индифферентные просто говорят, чтобы не дёргался и берёг нервы.
Да, я тоже не вижу в России силы поглотить Беларусь.
Да, я тоже знаю, что объективно России это не нужно.
Но это нужно Путину и некоторым реваншистским силам в его окружении.
И путинская Россия уже столько глупостей наделала, что надеяться на здравый смысл в её политике сейчас не приходится.
Я очень хорошо знаю все аргументы за и против аншлюса, поэтому исхожу исключительно из женской логики:
Аншлюс либо будет, либо не будет, 50% на 50%.
А поскольку цена такого сценария очень высока, то я не могу игнорировать вероятность в 50%. И в 10% не могу, даже в 2% не могу.
Меня очень беспокоит молчание: «О сути предложений Медведев не сказал ни слова. Официальный Минск также не комментирует полученные предложения».
Не к добру это!
И не волнуйтесь за мои нервы.
Волноваться нужно за страну.
Послесловие
Закончить текст труднее, чем начать. У меня накопилось много незаконченных текстов. О некоторых из них я ещё думаю, надеюсь закончить. Есть статьи, которые уже опубликованы в незаконченном виде, и непонятно, есть ли смысл их заканчивать. Например, большая статья «Москва должна быть разрушена». Я её начал и не закончил в 1998 году. Это текст про русский империализм и беларусскую независимость, я его писал в эпоху Ельцина, тогда мои размышления многим казались неправдоподобными и надуманными. В первые годы Путина уважаемые мною люди, прочтя этот текст, говорили, что теперь они играют совсем в другие игры. В последующие годы основная идея текста стала общим достоянием. Поэтому та статья представляет теперь только исторический интерес.
Но некоторые тексты я всё же мечтаю закончить. Хотя и понимаю, как это трудно. Ведь в текстах я размышляю. Размышление над большими вопросами может длиться очень долго. И нет никакой уверенности, что действительное размышление может привести к удовлетворительному понятному результату. Серьёзное размышление порождает больше вопросов, чем даёт ответов. Появившиеся вопросы в свою очередь начинают требовать ответов, приходится отвлекаться на размышление о них, и это уводит в сторону. И однажды начатый текст разветвляется в сеть, становится садом расходящихся тропок.
25 лет назад я написал и опубликовал частями и полностью «Беларусь вопреки очевидности». Там Беларусь формулировалась как философская и методологическая проблема. В определённом смысле все мои последующие статьи, книги, лекции, интервью, телепередачи – это продолжение идей и тем, заданных в той книге.
«Беларусь вопреки очевидности», известная ещё по подзаголовку одного из разделов «Думать Беларусь», поднимающая философскую и методологическую проблему, – эта книга не закончена принципиально. Она формулировала проблемы, на работу с которыми требовались годы исследований, аналитики, проектирования, проигрывания и много другого. Причём нужны были годы не только моей собственной работы, но работы большого коллектива людей. И такие коллективы были.
Люди приходили и уходили, состав менялся. А я продолжал размышлять, исследовать, анализировать, проектировать и реализовывать идеи, заложенные тогда, 25 лет назад.
Такая работа предполагает длительность и интенсивность, систематичность и преемственность. И вот уже четверть века я живу в ритме еженедельного семинара.
Каждый четверг, в любую погоду, невзирая на кризисы, социальные потрясения, праздники, торжества и аресты, мы собираемся на методологический семинар. Были годы, когда четверговый семинар собирал десятки участников. Были периоды, когда состав сокращался до четырёх-пяти человек, из которых только двое-трое могли делать доклады и сообщения. Когда эти самые упорные мыслители исчерпывали свой наличный потенциал, безумно уставали, мы делали перерыв на месяц-другой.
Но в другие дни недели обычно проходили тематические семинары и практические рабочие группы. Днём мы работали, проводили исследования, что-то организовывали, проектировали, реализовывали, а по вечерам два-три дня в неделю занимались «разбором полётов», рефлектировали, критиковали, осмысляли то, что делали и сделали.
Я не знаю ни одной другой группы в Беларуси, в которой так долго продолжалась бы работа по одной теме, ни одной другой группы, которая работала бы столь интенсивно.
Знаю отдельных исследователей и интеллектуалов, которые годами, даже десятилетиями прорабатывают одну тему в одиночку. Последовательность, упорство, целеустремлённость таких людей не могут не восхищать. Чаще это учёные-предметники, историки, филологи, экономисты.
Знаю отдельные группы, которые интенсивно работают короткое время. Сам был участником нескольких таких групп. Например, была группа Бориса Пальчевского, Леонида Фридмана и Бориса Цитовича, которые в течение нескольких лет интенсивно работали над УМК – учебно-методическими комплексами в профессиональном и высшем инженерном образовании. К сожалению, их работа так и не была востребована в стране, хотя отдельные аспекты внедрялись в БНТУ, РИПО и АПО. Когда эта группа вышла на более широкие проблемы реформирования образования, им потребовалась методология, они пригласили меня, и мы работали с переменным составом участников с 1993 года до конца 1990-х. Сначала я приезжал из Москвы и проводил семинары, а потом обосновался в Минске навсегда. Последней работой этой группы было исследование функциональной грамотности в стране, оформившееся в доклад для ЮНЕСКО и в концепцию реформы образования.
В 1999 году Владимир Абушенко вовлёк меня в работу над «Новейшим философским словарём» – пока его составитель и вдохновитель Александр Грицанов сидел в тюрьме. Втроём мы работали несколько лет, пока наши взгляды и пути не разошлись окончательно.
Было ещё несколько групп и семинаров с достаточно интенсивным режимом работы, но все они проходили параллельно нашему методологическому семинару, как бы сопровождая его.
В методологическом семинаре зарождались идеи, которые затем воплощались в различных проектах и организационных инициативах. Так в семинаре первого состава, который мы называем АГТ-1 (Агентство гуманитарных технологий), были задуманы телепередача «Проспект», которую делал Павел Шеремет, работавший и в аналитической группе АГТ, и в частной телекомпании ФИТ, а затем ещё два телепроекта.
В том же АГТ-1 задумывалось движение, которое затем стало известно как «Хартия 97», и один из её проектов – Народный университет. Реализация замысла не всегда соответствует самому замыслу. С «Хартией 97» вышел самый большой прокол. Но такой замысел невозможно было реализовать силами участников семинара, а политики, подключившиеся к реализации замысла, не собирались учитывать семинарские наработки. В результате получилось совсем не то, что задумывалось. К первоначальному замыслу пришлось вернуться через 10 лет уже совсем в других условиях.
На базе государственной Академии последипломного образования силами семинара была организована и запущена программа переподготовки менеджеров образования. Она была задумана как подготовка кадров для будущей реформы образования. Программа действовала почти пять лет. В неё были вовлечены несколько институтов. Но после идеологического совещания у президента в 2003 году была принята контрреформаторская политика, направленная на уничтожение всего живого и осмысленного в сфере образования. Формально переподготовка менеджеров образования была сохранена, но программа в неё была заложена уже совсем другая, и всех, кто начинал эту программу, просто вытеснили из государственных учреждений навсегда.
Можно привести ещё некоторые примеры начатых и незавершённых проектов и программ.
Так что не только тексты бывают недописанными, но и практические действия бывают недоделанными.
Понятно, что большинство замыслов и проектов шло и идёт в разрез с политикой, подходами и принципами существующего в стране режима. На запреты, репрессии и помехи со стороны властей можно списать многое, объяснить неудачи и неуспехи. Но это будет очень большим заблуждением. Многие начинания угроблены не властями, не режимом, а самими участниками, теми людьми, которые самоопределяются в оппозиции к режиму и в гражданском обществе. Об этом как-нибудь в другой раз.
Этот текст начинался с вопроса «Где должен быть философ в той или иной ситуации с учётом своих собственных установок и внешних обстоятельств?» Поэтому, заканчивая этот текст волевым решением, я должен хоть как-то ответить на этот вопрос. Почему волевым решением? Да потому, что поиски ответа на этот вопрос не закончены. И потому, что само место хоть и найдено, но не закреплено, оно свободно плавает в некоем пространстве или среде или мерцает. Вроде бы есть, и вроде бы нет. Поэтому заканчивается текст, но не поиски ответа, не поиски и организация места философа.
Для оформления окончания текста нужно разбить возможный ответ на несколько разных модальностей:
– Общий, универсальный ответ. Место абстрактного философа в Беларуси, которое подходило бы и мне, и Валентину Акудовичу, и Татьяне Щитцовой, и Льву Кривицкому – любому философу.
– Конкретный, экземплифицированный ответ. Моё собственное место, место в философии, место в Беларуси.
Мне, естественно, крайне неприятно слышать от Светланы Алексиевич категорическое заявление об отсутствии философии в Беларуси. Я могу пытаться ей возражать.
Но как? Могу ли я дать общий, универсальный ответ? Пожалуй, нет. Если я буду называть имена Акудовича, Щитцовой или покойных Грицанова, Абушенко, Фурса, мне всё равно придётся возвращаться к универсалиям и подводить конкретных персонажей с их текстами под категорические требования Алексиевич. И я не смогу этого сделать со всей искренностью. Скорее я сам соглашусь с её констатацией.
Ещё хуже, если я буду отвечать по второму варианту, примерно так: «Как же нет в Беларуси философии, если есть я!» В этом случае меня догонит метафизика Акудовича: его тезис к «Мяне няма» распространяется и на меня тоже.
И всё же я буду отвечать и обосновывать ответы – и общий, и конкретный.
Арамаис Миракян определил мне место: «Філосаф, метадолаг, чалавек, які адначасова ўсюды і нідзе».
Арамаис склонен к поэзии, красиво сформулировал.
Это напомнило мне другое поэтическое высказывание: один из философов определял Вселенную как круг, центр которого везде, а окружность (граница, конец) – нигде.
Что ж, это хоть и поэтично, но эвристично и креативно – уподобить философа и Вселенную.
Если не сам философ, то целостная философия, им созданная, отчасти и есть Вселенная, точнее, её картина или модель.
Правда, для того чтобы так было, философ должен состояться.
А как философу состояться, не имея своего места в социуме, в стране, в мире, во Вселенной? Причём места во Вселенной всем хватит, но это не гарантирует места в стране.
Вот я ещё не закончил поиски своего места или создание такового, я даже популярный текст об этом никак не могу закончить.
Тут ещё такой аспект имеется.
Не всем и не каждому приходится самому искать себе место и самому создавать своё место. Подавляющему большинству людей место в жизни уготовано.
Место человеку задают и определяют другие: общество, государство, семья, школа, карьера, обстоятельства.
И многие люди довольствуются теми местами, которые им отведены, предуготованы, определены.
Есть немногие, которые не довольствуются отведёнными им местами и стремятся попасть в места покомфортнее, попрестижнее. Такие места, как правило, уже заняты, и за них приходится биться. Разными способами и средствами.
Редкие люди создают себе место сами.
Даже self-made-man – человек, создающий-себя-сам.
Создать самого себя – та ещё задача. Но можно создать себя под имеющееся место в обществе: место учёного, место писателя, место предпринимателя, место политика.
Бывает, что эти места занимают серые люди, но всё же эти места предназначены для сэлфмейдменов (и вуменов, разумеется).
С философом сложнее.
Есть в социуме места, помеченные шильдой – «философ». Например, преподаватели философии. И эти места с удовольствием и энтузиазмом занимают некоторые люди.
Но это ловушка, обманка. Эти места обязывают совсем к иному, чем к тому, чтобы быть философом и состояться как философ.
Я вредный человек. В своё оправдание могу сказать только одно: трикстер иным быть не может. Я философ-трикстер. И на сегодня единственный в стране в этом статусе.
Пока достаточно того, что мне сегодня сказала одна разумная женщина: «Вы выбиваете их из зоны комфорта».
Кого их? Ну, кто читал мои последние тексты не только в «Фейсбуке», сообразит.
А вот ещё про «них» меня уже тут спрашивают:
«Но мне цікава, аб чым думае тая большасць, што ўступае з вамі ў палеміку па сутнасці ўзнятых пытанняў, а не толькі па стылі ці аб’ёму тэксту. Ці ёсць у іх сваі, іншыя, лепшыя ідэі?»
Ну, правда, есть ли у них свои идеи?
Я-то думаю, что нет. Но это же IMHO!
Это моё сугубо личное мнение.
Мнение философа с вредным характером.