Владимир Карлович Осипов
Жизнь, отданная борьбе
Неудовлетворение ЦК вызвали, очевидно, положения решения Кавбюро, предоставляющие Азербайджану право самостоятельно определять объем и границы будущей автономии (пункты «6» и «г» решения Кавбюро). По всей видимости, руководство Советской Армении стремилось соучаствовать в образовании автономии в Карабахе, для чего добивалось передачи вопроса определения границ и объемов автономии в ведение «нейтрального» Кавбюро.
В нашем распоряжении нет фактов и документов, свидетельствующих об озвучивании представителями Армении «конкретного и сформировавшегося предложения» на заседаниях Кавбюро. Но известно о блестящем политическом маневре Азербайджана, одним ударом нейтрализовавшем инициативы Армении (озвученные или еще не озвученные) в вопросе Карабаха. 26 сентября 1921 года Организационное и Политическое бюро Компартии Азербайджана приняло решение «Просить Кавбюро пересмотреть свое решение о выделении Нагорного Карабаха, впредь до этого автономию не выделять» (Эта и ряд других особым образом выделенных цитат приводятся по книге Б. Улубабяна «История Арцаха» (Ереван, 1994, с. 245–247, 251) в обратном переводе с армянского. Улубабян в свою очередь ссылается на сборник «К истории образования Нагорно-Карабахской области Азербайджанской ССР, 1918–1925, документы и материалы». Баку, 1989. Возможны некоторые стилистические (но не смысловые) отличия приводимых в обратном переводе цитат от их оригиналов на русском языке). В Баку хорошо понимали, что армянские лидеры в Армении, обеспокоенные затягиванием объявления автономии, а особенно в Карабахе, борющиеся за присоединение края к Армении, теперь направят всю свою энергию против этой циничной инициативы. Тем самым карабахцы в лице своих лидеров, сами того не желая, начнут бороться за автономию в пределах Азербайджана.
Кроме того, очевидно, был расчет на то, что это решение вызовет новые волнения в Карабахе, которые нетрудно будет охарактеризовать как проявления национализма и контрреволюции. Под предлогом искоренения этих проявлений можно будет расправиться с наиболее деятельными людьми и заметными интеллигентами. А дальше, большого труда не составит подчинить себе обезглавленное крестьянство и раз и навсегда покончить со злополучным карабахским вопросом.
События стали развиваться именно по этому сценарию. Начался один из самых темных и жестоких периодов в истории Карабаха. Специальными решениями в край были направлены карательные отряды для учинения расправы над неугодными, осмеливающимися выразить протест против азербайджанского шовинизма. Беспощадно расстреливались все «подозрительные» лица. Начался отток армянского населения из края. Обезлюдели тысячелетние армянские селения. Спущенная сверху директива требовала увольнять с руководящих должностей националистов и принять на их место интернационалистов [25]. Что понималось под словами «националист» и «интернационалист», догадаться не сложно. Если карабахский армянин – то несомненный националист, если азербайджанский тюрок – то пламенный интернационалист. Руководителей-армян бесцеремонно увольняли с работ, наиболее заметных арестовывали, а зачастую расстреливали без суда и следствия. Освободившиеся должности занимали приглашенные «интернационалисты». Ликвидировались целые партийные организации, их члены увольнялись из партии. На месте ликвидированных создавались новые организации с привезенными извне членами. Так, например, решением ЦК Азербайджанской Компартии большевиков от 26 сентября 1921 года была упразднена партийная организация Джеванширского уезда с исключением его членов из партии (протокол № 3) [2, 17]. И все это происходило под видом борьбы с антисоветскими элементами. Разорение и опустошение Карабаха, уничтожение его мыслящей, творческой элиты, просвещенного класса, надругательство над народной волей, остервенение, с которым наримановская Компартия все это осуществляла, говорят о ней как о политической наследнице «Мусавата» и «Иттихада». Нет, происходившее в крае не было прямой аналогией событий 1915, 1918 или 1920 годов: масштабы были несоразмерны, методы «цивилизованнее», но суть была той же. Символичная деталь: директивы Нариманова и приказы Талаата писались на одном и том же языке. В 1921 году государственным языком Азербайджана был турецкий [8, л. 91].
Главной мишенью этой варварской кампании была Карабахская интеллигенция. И неудивительно, что она пострадала больше всего. 19 октября 1921 года выходившая в Баку на армянском языке газета «Коммунист» (орган ЦК Компартии Азербайджана) дерзнула поместить на своих страницах статью, в которой с болью и горечью констатировалось исчезновение как явления карабахской интеллигенции. «Раньше всех, – говорилась в статье, – устает и разочаровывается интеллигентская прослойка. Для нее с гибелью Шуши создалось более тяжелое положение. Она дает многочисленные человеческие жертвы, теряет родной очаг и культурно-образовательные учреждения, лишается многих прежних возможностей использования своего научного потенциала, терпит от судьбы… и, усталая и измотанная, оставляет все и бежит с родной земли <…> Не будем забывать, что Нагорный Карабах составлял в последнее десятилетие половину нашей армянской культуры, если не более, дал армянскому народу его лучшие интеллектуальные и нравственные силы…
А сейчас он, обессиленный и морально обезглавленный, словно бы уже ничего больше не обещает» [11].
И именно в это трагическое для Карабаха время центральная азербайджанская власть инициировала проведение мероприятия, прекрасно укладывавшегося в проводимую им политику саботирования решения Кавбюро о выделении Карабаха в автономную область. Речь идет о так называемой «конференции ответственных работников Карабаха», которую, учитывая беспрецедентную, сугубо по национальному признаку проведенную перед этим чистку партийных рядов, правильнее было бы назвать «конференцией ответственных работников-татар Карабаха». (Название «азербайджанец» для «титульного» народа Советского Азербайджана придумают гораздо позже, в конце 1930-х годов, а до этого в обиходе были «кавказские татары», «тюрки» или просто «мусульмане» – в качестве этнонима!) Учитывая идеологический и физический террор, примененный по отношению Карабаха до этой конференции, трудно было ожидать от нее другого решения, чем следующее: «Конференция трудящихся Карабаха считает нецелесообразно выделение Нагорного Карабаха в качестве автономной области и находит, что мероприятия, перечисленные выше в резолюции, представляют собой решение Карабахского вопроса» [25, 247]. Ясно, что этот фарс, разыгранный Баку с помощью своих ставленников, нужен был для обоснования и подкрепления инициативы о непредоставлении автономии Карабаху, с которой ЦК Компартии Азербайджана вышел в Кавбюро 26 сентября. Незачем-де предоставлять автономию народу, который сам этого не желает.
Между тем Кавбюро ЦК РКП(б), подарившый Карабах Азербайджану и от которого теперь разыгравшийся аппетит Баку требовал отмены решения об автономии Карабаха, ушло в историю. Произошло это в феврале 1922 года на первом съезде коммунистических организаций Закавказья, учредившем Заккрайком РКП(б). Повисший в воздухе, неразрешенный, остающийся злободневным карабахский вопрос, естественно, не мог не быть затронут на этом съезде. В частности, делегат Орджоникидзе отметил в своем выступлении: «Действительно в Азербайджане мы долго занимались Карабахским вопросом, но, в конце концов, решили предоставить Карабахскому населению – армянам Нагорного Карабаха, автономию в пределах Азербайджанской Советской Республики. На практике осуществление этой автономии было поручено ЦК Компартии Азербайджана. Я переговорил с тов. Кировым: почему этого до сих пор не сделано, и он отметил, что армяне и мусульмане согласились в том, что необходимости в этой автономии нет. Я не знаю, так это или по-другому» [25, 248].
Отметим, что С. Киров к названному времени возглавлял партийную организацию Азербайджана вместо перешедшего на работу в Москву Нариманова. Смена первых лиц, как видим, не оказала существенного влияния на «державную» политику Бакинского ЦК. Возможно, данная политика не изменилась бы и в том случае, смени Нариманова не Киров, а кто-то другой, даже армянин Л. Мирзоян (кстати, активный сторонник автономии Карабаха в составе Азербайджана). Раздавить, унизить «покоренных» армян – вот был посыл, исходящий от тюркского общества, квинтэссенция настроений, царивших в этой фанатичной среде. Именно эти настроения, а не что-либо другое, предопределяли модель поведения первого лица Азербайджана. От его персоны зависело, управлять этими настроениями или же стать их заложником, что, в сущности, принципиального значения не имело. Слова Кирова, вне всякого сомнения, были от лукавого, от них не веяло искренностью и правдивостью. Это осознавал и Орджоникидзе, отсюда и его недоверие, сомнение: «Я не знаю так это или по-другому». Ведь если автономия предоставлялось армянам, то при чем тут были мусульмане (они же тюрки, они же кавказские татары). Да и как могли армяне Карабаха, составлявшие более 95 % населения края, совершить такой жертвенный поступок в угоду 5 % карабахских тюрок, ради чего? Из каких соображений?
Намного искреннее Кирова был другой представитель Азербайджана – некто Кулиев, заявивший на съезде, что позиция Азербайджанского ЦК о ненужности автономии в Карабахе продиктована стремлением установить подлинный мир как в самом Карабахе, так и в Азербайджане. Иными словами, если Карабах получит автономию, то в Закавказье начнется война. Звучит как ультиматум, предъявленный почти открытым текстом. Чем не наримановский шантаж: «Если хотим Азербайджан удержать за собой…» (из февральского 1921 года письма Ленину).
Выступил на съезде и Левон Мирзоян, охарактеризовавший подход Азербайджана к карабахской проблеме «существенной ошибкой». «В этом вопросе нельзя кормить себя иллюзиями», – предостерег он оппонентов в лице Кулиева и прочих [25, 251]. Напомним, что Мирзоян представлял Азербайджан, и именно он в свое время безуспешно убеждал карабахских крестьян в необходимости принять власть Азербайджана, но при этом был и оставался сторонником автономии Карабаха.
Позицию Советской Армении озвучил на съезде секретарь ЦК Компартии Армении С. Лукашин. «Карабахский вопрос, – сказал он, – один из тех, вопросов, о которых нельзя не говорить и который невозможно решить в течение нескольких часов» [25, 251]. Что хотел сказать этими словами Лукашин, и чем они были вызваны? Не опасением ли, что съезд уступит шантажу Азербайджана и поспешным решением разрушит перспективы автономии Карабаха? Если этим, то напрасно были опасения Лукашина, точки в Карабахском вопросе съезд не поставил.
Затягивание решения вопроса об автономии Карабаха, в конце концов, обернулось политической победой Азербайджана. 5 июня 1922 года пленум ЦК Компартии Армении принял решение следующего содержания: «Поручить секретариату обратиться в Заккрайком с мотивированной просьбой о приведении в исполнение постановления Кавбюро о предоставлении Нагорному Карабаху автономии под покровительством Азербайджана» [17, л. 6]. То есть, пожалуйста, предоставьте автономию, в каких границах и в каком объеме сочтете нужным, только предоставьте.
Неизвестно, отреагировал ли Заккрайком на эту просьбу или нет, но, начиная примерно с этого времени, Азербайджан стал имитировать бурную деятельность по претворению в жизнь решения Кавбюро от 5 июля 1921 года. Имитация деятельности выражалась в генерировании бесконечной череды бесполезных, лишенных практического смысла, казуистических решений: об учреждении комиссии по вопросам Карабаха; об изменении состава этой комиссии; о направлении ей новых директив; о необходимости включения в ее состав представителя Советской Армении и так далее. Неизвестно сколько бы продолжалась эта волокита, если бы 14 декабря 1922 года пленум Заккрайкома РКП(б) не постановил образовать при Совнаркоме Азербайджана специальный комитет по делам Карабаха «в составе семи лиц: председателя и членов – председателей [Путинского Двенширского и Кярягинского уездных исполкомов и еще по одному представителю от каждого из указанных уездов…» [18, л. 70]. На следующий день, 15 декабря, ЦК АЗКП(б) принял к исполнению данное постановление, образовав вышеназванный комитет во главе с А. Каракозова [18, л. 77 и об.]. 22 декабря, видимо, для соблюдения юридических формальностей, постановление Заккрайкома было продублировано президиумом Союзного совета Закавказской Социалистической Федеративной Советской Республики (была образована 12 марта 1922 года на конференции полномочных представителей ЦИК Армении, Азербайджана и Грузии в Тбилиси) [27, л. 80]. Тот факт, что в состав вышеназванной комиссии не предполагалось включить представителя от Гянджинского уезда, говорит о том, что Азербайджану удалось на уровне Заккрайкома добиться себе права учреждения автономии лишь на части территории Карабаха. Примечательно, что пленум Заккрайкома 14 декабря 1922 года прошел в Баку.
Намерение властей отсечь от остального Карабаха армянскую часть Гянджинского уезда вскоре стало известно армянскому населению края, очевидно, через М. Осипова, заведующего агитационным отделом Гянджинского уездного комитета партии. И снова начались брожения в народе, протесты, апелляции. Но на этот раз многие коммунисты-армяне воздержались от публичных действий, видимо, исходя из горького опыта годичной давности. Азербайджану не стоило большого труда хорошо проверенными, зарекомендовавшими себя методами заглушить редкие и нерешительные протестные голоса. Снова стали практиковаться увольнения армян с работы, исключения из партии, аресты и принуждения покинуть родину.
Мадата Осипова с должности заведующего отделом понизили до простого инспектора уездного комитета. Закономерен вопрос, почему с ним поступили несравнимо мягче, чем с другими армянскими коммунистами, дерзнувшими выразить свое несогласие с политикой Баку? Ответ на этот вопрос следует, очевидно, искать в биографии и личности Осипова. Видимо, не очень-то легко было исключить из партии большевика, вступившего в ее ряды в 1917 году, участника гражданской войны, одного из руководителей Гянджинского ревкома, занимавшего впоследствии ответственную должность в Москве и вернувшегося в Гянджу с положительной характеристикой от Московского горкома. Такой человек мог и пожаловаться в ЦК РКП(б) на произвол в его отношении. И не известно, какие последствия имела бы эта жалоба, ведь требование о включении в пределы автономии всех армянских уездов Карабаха было проявлением национализма с точки зрения Баку, а не Москвы (Уволенный и впоследствии восстановленный в партии односельчанин Осипова С. Абрамян рассказывал, что после своего увольнения он обратился с жалобой в ЦК РКП(б), и из Москвы в Баку была прислана комиссия для выявления причин увольнения его и еще группы армянских коммунистов из партии. Выслушав аргументацию представителя Азербайджанского ЦК, председатель комиссии заявил, что в просьбах включить Гянджинский уезд в состав Карабахской автономии (к тому времени уже учрежденной) нет ничего националистического и антисоветского. Равно как нет ничего националистического и антисоветского и в просьбах передать Карабах из состава Азербайджана в состав Армении, поскольку и в Карабахе, и в Азербайджане в целом, и в Армении действует Советская власть, а, кроме того, Армения и Азербайджан входят в единое федеративное государство. Исходя из этого, С. Абрамян и другие исключенные были восстановлены в партии с прежним стажем).
Чуть позже от Осипова все же избавились, отправив его в почетную ссылку – на учебу в Московский институт красной профессуры. То, что отъезд на учебу не был добровольным, видно из содержания и стиля письма Осипова в ЦК Компартии Азербайджана. Прося ЦК разрешить ему участвовать во вступительных экзаменах в Институт красной профессуры, он одновременно просит разрешения участвовать во вступительных экзаменах и в Хозяйственный институт имени К. Маркса (в дальнейшем – имени Плеханова) и добавляет: «…в том же случае, если подача настоящего заявления лишает меня права в случае неуспеха, поступления стипендиатом в Хозяйственный институт им. К. Маркса, то я категорически отказываюсь от выставления своей кандидатуры в институт Красной Профессуры…» [8, л. 90]. Собирающийся по своей воле на учебу человек не стал бы разговаривать с властями, от которых зависело, поедет или не поедет он на учебу, в такой ультимативной форме. Безусловно, его принудили покинуть родину, но в несравнимо более мягкой форме, чем в 1920 году. Очевидно, предчувствуя, что в Азербайджане ему продвигаться по партийной линии не дадут (а Институт красной профессуры готовил партийно-административных работников), он решил воспользоваться представившейся «академической ссылкой» для получения еще и «гражданской» профессии. Отсюда и категорическое требование допустить к экзаменам в Хозяйственный институт. Как бы там ни было, в середине июня 1923 года Мадат Осипов уже находился в Москве, а 7 июля получил допуск к экзаменам – «ЦК РКП находит возможным допустить тов. Осипова М. Б. к испытаниям по приему в действительные слушатели института Красной профессуры» [8, л. 89]. Вместе с личными документами он представил приемной комиссии теоретическую работу «Теория Революционного Марксизма и практика Ленина», которая, однако, не нашла одобрения у Л. Троцкого [8, л. 90, 92].
Между тем 27 июня 1923 года пленум Заккрайкома РКП(б) постановил: «Поручить ЦК АКП в месячный срок выделить Нагорный Карабах в автономную область» [14, 668]. Данное постановление пленум принял, заслушав доклад учрежденного им же Комитета по делам Нагорного Карабаха. В протоколе заседания пленума значатся фамилии докладчиков – «тт. Шадунц и Каракозов» [14, 669]. Однако известно, что Сурен Шадунц (известный армянский большевик, родом из Карабаха) представил Заккрайкому, независимо от Комитета, свой проект решения вопроса, предусматривающий объединение Карабаха и Зангезура в одну административную единицу с прямым подчинением Закавказскому Совнаркому [14, 667–668]. Но этот утопичный, по понятным причинам, проект не был даже рассмотрен. 13 июля 1923 года, спустя более двух лет после злополучного решения Кавбюро, ЦИК Азербайджанский ССР принял, наконец, «Декрет об образовании автономной области Нагорного Карабаха» [14, 669–670]. Вопреки решению Кавбюро центром новообразованной автономии был объявлен не традиционный Шуши, а жалкое, невзрачное местечко Ханкенди (старинный Вараракн, впоследствии Степанакерт). Декрет содержал и другие «сюрпризы», к которым мы еще обратимся.
