Владимир Карлович Осипов
Жизнь, отданная борьбе
Глава 2
В начале 1918 года М. Осипов прибывает в родное село. Здесь он весной того же года основывает коммунистическую ячейку, первыми членами которого становятся Абрамов (Абрамян) Саак, Гулян Хачо, Закарян Мовсес, Кочаров, Сагателян Карапет, Агабекян Манас, Марянян Пето и другие [10, 34].
В конце 1918 года Мадат снова в Кисловодске, где вначале работает на своей прежней должности заместителя начальника милиции (ноябрь-декабрь), а затем вступает в ряды Красной Армии, работает политруком, принимает активное участие в боях за Кисловодск [7, л. 1]. После разгрома Северо-Кавказской армии он командируется в Закавказье, где назначается «ответственным подпольным организатором» нагорной (армянской) части Елизаветопольского уезда [8, л. 91].
28 апреля 1920 года XI армия без сопротивления занимает Баку. 1 мая того же года советская власть устанавливается в Елизаветополе (Гяндже), а чуть позже – в близлежащих районах, включая Гюлистан. Из частей бывшей мусаватистской армии второпях формируется так называемая Красная армия Азербайджана. Третий полк этой армии 23 мая поднимает в Гяндже антибольшевистский мятеж, который 31 мая жестоко подавляется. Активное участие в подавлении мятежа принимает М. Осипов, руководивший охраной железнодорожного моста. В боях с мятежниками он получает тяжелое ранение [8, л. 91].
Оставим его пока в Гяндже и обратимся к политической обстановке в Закавказье.
Советизация Азербайджана, завершившаяся неудачным Гянджинским мятежом, особых изменений в его политику притязаний и посягательств на армянские территории не привнесла. Изменился лишь инструментарий, с помощью которого бакинские вожди пытались присовокупить эти территории к своей аморфной, искусственно созданной с помощью турецкого штыка республике. Если мусаватисты основной упор делали на британские оккупационные власти, то их красные собратья и сотоварищи надеялись решить в свою пользу вопрос Карабаха, Зангезура, а теперь уже и Нахиджевана силами большевистских войск. Для достижения этой цели применялись самые невероятные инсинуации. Зачастую действия Нариманова и его клики вступали в полное противоречие с исходящими из Москвы установками. Вот что говорил об этом министр иностранных дел Советской России Чичерин на заседании политбюро 29 июня 1920 года: «Недисциплинированность бакинских товарищей, вопиющее противоречие между их действиями и установленной ЦК политической линией заставляют принять меры для их обуздания. Бакинские товарищи своими действиями срывают компромиссы, отвергают требуемое ЦК заключение соглашения с Арменией, способствуют восстаниям, настаивают на присоединении к Азербайджану тех спорных территорий, которые постановлено занять нашими силами и присоединение которых к Азербайджану сделает совершенно невозможным соглашение с Арменией. Вся эта боевая политика бакинских товарищей идет коренным образом вразрез с линией, уже установленной ЦК» [3].
Поздно было обуздать «бакинских товарищей». Перед взором руководства реввоенсовета XI армии – основного «орудия обуздания» они, известным только им одним способом, сумели предстать не преследователями, а преследуемыми. Бесконечно вспыхивающие мятежи – большие и малые, в их поражающей своей изворотливостью трактовке были всего лишь «стихийными выступлениями» против участия армян-красноармейцев в разоружении мусульманского населения (Здесь и далее слово «мусульманин» и производные от него применительно к жителям Закавказья употребляются исключительно в этническом смысле. «Мусульманами», равно как и «тюрками», «татарами», до конца 1930-х годов именовали себя и, как следствие, именовались другими представители народа, известного ныне под названием «азербайджанцы».).
Великое лукавство было в этих словах. Использовать для покорения армянских областей армию, в значительной мере состоящую из армян, было нецелесообразно. Поэтому надо было дискредитировать армян – рядовых и командиров, постараться нейтрализовать их, оставить не у дел. Это и было сделано с помощью Орджоникидзе. 6 июня 1920 года последний отправил командованию армии тайное распоряжение, в котором говорилось: «Мною неоднократно было указано Реввоенсовету относительно недопустимости пребывания среди красноармейских частей, ведущих разоружение населения, красноармейцев товарищей армян, что создает провокацию не только среди темной мусульманской массы, но даже среди мусульман-коммунистов. Предлагаю под личную ответственность члена Реввоенсовета и командарма немедленно вывести всех т.т. армян из действующих частей. Это должно быть выполнено не позже 24 часов. О получении отданных распоряжений донести» [28].
Начальник штаба армии Ремезов, на следующий день, 7 июня, в свою очередь распорядился по подразделениям: «РВС приказал в трехдневный срок вывести всех армян из рядов армии и отправить в Баку в Армзапасной полк. Отправку про-изводить командами при комсоставе, побригадно или от целой дивизии, где как удобно» [28].
Прочитав это распоряжение, начальник штаба одной из дивизий Коваленко в нерешительности телеграфировал в Баку: «Начальником связи дивизии состоит армянин тов. Бабаянц. Прошу разъяснения, подлежат ли выделению и вообще лица комсостава <…> армянской национальности» [29, л. 1].
Документов, подтверждающих отправку в запасной полк командиров-армян, найти не удалось. Но, учитывая жесткость и категоричность постановки вопроса Орджоникидзе, можно не сомневаться, что и они были выведены из действующих частей.
Ослабшая, измотанная бесчисленными сражениями и длительными походами, XI армия, после вывода из ее рядов армян, еще более ослабла. Она стала пополняться бывшими мусаватистами, участниками антисоветских мятежей. Руководство Азербайджана именно этого и добивалось. Теперь можно было пойти походом на армянские селения.
Чисткам подверглась не только армия. Под разными предлогами из ревкомов исключались или переводились «на другую работу» большевики-армяне. На освободившиеся должности назначались бывшие мусаватисты. Именно так поступили с председателем Карабахского ревкома Сако Амбарцумяном. Он был избран на эту должность 26 мая 1920 года съездом карабахского армянства (десятым, начиная с 1918 года). Однако всего через месяц ревком Азербайджана перевел его «на другую работу». Что это было за работа, остается загадкой (по крайней мере, сведений об этом нет ни в доступных архивных документах, ни в специальной литературе). Новым председателем Карабахского ревкома стал бывший мусаватист Асад Караев, который в свою очередь дополнил ревком новыми мусаватистами, с самого начала нацелившими свою деятельность не на укрепление советской власти в крае, а на наущение, подстрекательство темной мусульманской массы против армян. Цель была известна: с помощью террора поколебать решимость карабахского армянства не подчиняться Азербайджану, в какие бы одежды он ни рядился. Впрочем, даже без помощи черни «бакинские товарищи» имели все предпосылки и возможности для покорения Карабаха. XI армия, лишившаяся армянских бойцов и командиров, стала послушным орудием террора в их руках, а большевистский центр во главе с Лениным, в стремлении угодить Турции, готов был бесконечно уступать все нарастающим территориальным требованиям прикаспийских стервятников. Непомерно возросшие аппетиты Нариманова и его клики приводили в недоумение Чичерина, единственного из большевистских комиссаров более или менее последовательно отстаивавшего законные права и интересы армянского народа. В одной из телеграмм, отправленных Орджоникидзе, он писал: «Азербайджанское правительство объявляет спорными не только Карабах и Зангезур, но и Шаруро-Даралагязский уезд. Последний никогда никем не объявлялся спорным – даже мусаватистским правительством уезд признавался за Арменией» [32, л. 1].
Иными словами, мусаватисты, заклейменные советскими историками за ярый национализм, в своих претензиях на армянские земли были значительно скромнее пришедших им на смену «интернационалистов» во главе с Наримановым.
Характерно, что для удовлетворения своих захватнических устремлений эти самые «интернационалисты», подобно своим предшественникам, также не брезговали примитивными фальсификациями и подлогами. Приведем один пример. 19 июня 1920 года Чичерин в телеграмме-инструкции Орджоникидзе писал, что по политическим соображениям, ради «мира и компромисса» «Карабах, Зангезур, Шуша, Нахичевань, Джульфа не должны присоединиться ни к Армении, ни к Азербайджану, а должны быть под российскими оккупационными войсками с созданием местных советов, ибо другое решение сорвало бы нашу политику мира, требуемого общим положением» [31, л. 19].
Однако спустя два дня, то есть 21 июня находящийся во Владикавказе Орджоникидзе получает дезинформацию из Баку, заставившую его подумать о резкой перемене позиции Чичерина. «Из Баку только что передал Гусейнов о полученной вчера Наримановым Вашей телеграмме о Карабахе и Зангезуре, говорящей о присоединении этих областей к Азербайджану. Прошу срочно сообщить, остается ли в силе Ваша телеграмма от 19 июня» [31, л. 32].
Излишне говорить, что никакой телеграммы указанного содержания Чичерин Нариманову не посылал. Именно после этой неудачной фальсификации Чичерин и призвал Политбюро ЦК РКП «обуздать бакинских товарищей».
Но вернемся к деятельности местных ревкомов. С момента советизации Армянский, или Нагорный Карабах находился под юрисдикцией двух ревкомов – собственно Карабахского (юг) и Гянджинского (север). Первый, во главе которого с июня стоял Асад Караев, упомянутый выше, судя по сохранившимся документам, претендовал на распространение своей власти и на Зангезур. К концу июля Караев после стремительных жестких чисток чувствовал себя полновластным хозяином положения в Карабахе. Очевидно, воодушевленный этим, он требовал жестких мер в отношении армян и от своих единомышленников в Зангезуре. Архивы сохранили преисполненное цинизма и человеконенавистничества обращение Караева в ранге председателя Карабахского губернского ревкома к Герусинскому (Герусы – Горис – административный центр Зангезура) уездному ревкому, датированное 21 июля 1920 года. Приведем отрывок из этого обращения, обнажающий технологию подспудного захвата, узурпации власти бывшими мусаватистами в армянских областях. «До сих пор, – писал Караев, – еще не обезоружено 90 % зангезурских деревень, это печально. Но более печально то, что до сих пор не обезглавлено зангезурское армянство. Его интеллигенция и главари-военные до сих пор остаются в деревнях. Завтра, в случае восстания, они станут главарями восстания и выведут наши силы из Зангезура. Снова и снова повторяю, время не ждет. Работайте день и ночь. Постарайтесь, чтобы все видные и нужные армяне были арестованы. Ссылка и похищение не большое дело (не трудно). Пройдут дни, изменится положение, и снова возвратятся они в свою страну. Оставьте человеколюбие. Этим нельзя создавать государство, завоевать страны, жить в мире <…> Постарайтесь переизбрать ревком и во время этого выбрать только мусульман и известных нам русских <…> В богатых вояками известных местах с целью ослабления армян убейте одного русского воина и обвините в этом армян. Знайте, что сделают русские? Не оставляйте в Зангезуре ни порядочного человека, ни богатства, чтобы это проклятое племя не могло подняться более на ноги» [30, л. 10].
К счастью, претворение в жизнь этих установок, если и случилось, то не возымело катастрофических последствий, благодаря сплоченному, организованному армянству Зангезура.
Иной была картина в Северном Карабахе, где были свои караевы и где, подобно Карабаху Южному, не было зангезурского народного единства. В конце июля 1920 года в Гянджинском ревкоме, заместителем председателя которого с момента его организации в начале мая того же года был Мадат Осипов [8, л. 91], не осталось ни одного армянина. Начались гонения на армянских большевистских деятелей, в особенности на участников подавлений антибольшевистских мятежей. Осенью 1920 года в Гяндже группа большевиков-татар обезглавила, а после содрала кожу с родного брата Мадата Осипова – Михаила, активного участника установления большевистской власти в Азербайджане. Не избежали преследований и члены ревкома Л. Овсепян, Овсеп Овакимян, ответственный сотрудник ЧК Есаи Мелик-Осипов. Зверское убийство Михаила вынудило Мадата перебраться в Москву. Здесь его вскоре назначили организатором в городскую партийную организацию № 4 [8, л. 91]. Покинул Гянджу и Есаи Мелик-Осипов. В январе 1921 года он был уже заместителем председателя ЧК Армении [9, 148].
Между тем, правительство Армении, находясь в безвыходном положении, когда, с одной стороны, надо было вести борьбу с уже дошедшими до Александрополя турками, а с другой, – противостоять российско-азербайджанской Красной Армии, понимая, что дальнейшее продвижение турок станет катастрофой для народа, выбрало меньшее из зол и по соглашению от 2 декабря 1920 года между РСФСР (в лице ее полномочного представителя Бориса Леграна) и Республикой Армении отказалось от власти [1, 302].
Вся полнота власти в Армении по этому соглашению перешла к временному военно-революционному комитету, состоящему из пяти большевиков и двух дашнакцаканов. 4 декабря из Баку в Эривань прибыл созданный еще в начале 1920 года так называемый Ревком Армении, посчитавший неприемлемым нахождение членов «Дашнакцутюн» в составе военно-революционного комитета.
Казалось, первоочередными задачами Ревкома должны были стать изгнание кемалистов из страны, утверждение законности и порядка, восстановление разрушенной экономики. Но, как показало время, Ревком был озабочен совершенно иными вопросами. Армянских большевиков не очень воодушевляло то обстоятельство, что власть досталась им без борьбы и кровопролития. По всей России советская власть утверждалась террором и беспощадной гражданской войной, а тут – мирная передача власти. Неправильно это. Неприлично. V марионеточного Ревкома Армении развился своеобразный комплекс неполноценности, преодолеть который можно было только кровью. И кровь пролилась. Современник, первый премьер-министр Республики Армении Ов. Качазнуни, описывает: «Солдаты Красной Армии расположились в квартирах граждан, ели их хлеб и жгли их горючее. Официальные лица и деятели правительства заняли лучшие дома в городе, лучшую мебель, утварь. Каждый день Ревком издавал декреты и приказы, имевшие целью упрочить в Армении пролетарскую диктатуру и в то же время расширить и углубить великую мировую революцию. ЧК неустанно выполняла свою спасительную работу с такой большой энергией, что в тюрьмах Армении яблоку негде было упасть. «Коммунист» (официальная правительственная газета) постоянно помещал разгромные статьи. Он говорил, что победа революции в Армении не обеспечена, поскольку здесь не было гражданской войны. Необходима война, чтобы на самом деле были уничтожены контрреволюционные элементы! Нужна война, чтобы углубилось рабоче-крестьянское классовое сознание. Революционный пролетариат должен своей рукой пролить кровь буржуазии, чтобы раскрыть между собой и ей непроходимую пропасть. Подобного же содержания произносились речи и призывы на публичных митингах…
Население разделилось на две неравные части: большевики (или притворявшиеся большевиками), которым были даны все права, и небольшевики (то есть огромное большинство), на которых возлагались все обязанности. И в первую очередь – кормить большевиков, заботиться обо всех их нуждах. Половина всей энергии большевиков уходила на деятельность в ЧК и тому подобное, другая половина – на обыски и конфискации. Конфисковывалось все, начиная с домов, колясок, вьючных животных, горючего и кончая музыкальными инструментами, мылом для стирки, нитками, иголками. Хватит, сколько буна которых возлагались все обязанности. И в первую очерржуи наслаждались жизнью, настала очередь Красной Армии и революционного пролетариата. Этот принцип осуществлялся по всем направлениям, со всей последовательностью и с чрезвычайным усердием. Народ был в растерянности, в недоумении, в страхе. Не понимал, что происходит. Не понимал, чего хотят от него эти незнакомые люди в островерхих со звездами шапках, вооруженные маузерами и наганами, эти несовершеннолетние девушки с плохо выкрашенными лицами, эти многочисленные комиссары и комтовариши, день и ночь разъезжавшие по Еревану, сидя в автомобилях. Оторопь взяла не только «буржуев». Оторопели и трудящиеся массы, наравне с «буржуазией» страдавшие от большевистских порядков. Грабили, оскорбляли, лишали прав не только «буржуев», подобное же происходило со всем народом (кроме большевиков, разумеется), со всеми, живущими ежедневным трудом.
Отныне никто не был хозяином ни того, что имел, ни своего труда. Коммунизм был понят и осуществлялся с той мыслью, что собственность небольшевика должна служить большевику» [5, 104–105].
И все это происходило словно в координации с турками, которые, верные себе, в это же самое время разоряли и опустошали Александропольский уезд, занятый ими в ноябре 1920 года. «В декабре 1920 г. турки убили в Александропольском уезде 30 тысяч мужчин, 30 тысяч женщин и детей, в результате вынужденного голода погибло еще 32 тысячи. На принудительные работы в Турцию было угнано около 15 тысяч человек, большая часть которых не вернулась назад. Похищение государственного и частного имущества достигло невиданных огромнейших размеров. Увозили все: начиная от дверных и оконных рам, заканчивая паровозами, вагонами, зерном и скотом» [9, 128].
Как видим, большевики в своей жестокости мало уступали туркам. Вот только статистика жертв большевистской авантюры в Армении до сих пор не опубликована. Народ, несчастный, обездоленный народ, уставший от разорений, крови, пожарищ и потому с легкостью воспринявший большевистский популизм, был в растерянности. Не понимал, сколь бы ни старался понять, почему, по какой причине люди, самозабвенно говорящие, кричащие о справедливости и власти народа, с остервенением преследуют этот самый народ, расстреливают, арестовывают, грабят, лишают последних средств к существованию ни в чем не повинных людей. Жестокость большевиков привела к тому, что народ вскоре уже не видел разницы между ними и турками. Отношение как к враждебной силе было обоюдным – у народа и у Ревкома. Но если у народа это отношение было выстрадано несколькими месяцами нахождения под гнетом большевистской власти, у Ревкома оно существовало изначально. Последний премьер-министр Республики Армении Симон Врацян вспоминал: «Чтобы быть полностью справедливым, нужно сказать, что часть населения была искреннее рада. Была вера, что, в конце концов, идет великая Россия, память о силе и богатстве которой еще была свежа у многих. Придет русский и принесет с собой хлеб и мир.
