Владимир Иванович Шлома
Армейские рассказы
Можешь же, когда захочешь
От начальника войск связи армии, полковника Помогалова, своего прямого начальника, я получил задание, подготовить для него доклад об организации связи в ракетной армии, с которым он должен будет выступать на сборах перед командующим армией и командирами дивизий. Ничего сложного в этом задании не было, если бы не одно специальное условие, доклад должен быть таким, чтобы начальник его прочитал, и ему не задали бы ни одного вопроса. Вопросов начальник боялся больше, чем огня.
Это был уже третий начальник войск связи армии, при которых я служил в Оренбурге. Вспоминается анекдот про казаха, которого спросили, сколько ему лет, на что казах ответил: «Долго живу, третий халат ношу». Вот и я, «третий халат носил».
Первый начальник войск связи, полковник Бури, был для меня чем-то вроде божества, высокого и недоступного, в приказах которого невозможно было сомневаться, их нужно было выполнять беспрекословно. Высокий, стройный, и абсолютно лысый, он был специалистом в области связи, непререкаемым авторитетом. Еще в то время, когда я служил в Бершети, было очень много пропусков сигналов по аппаратуре «Вьюга», много из них по причине не своевременной смены частот и ключей. Полковник Бури решил, что нужен электронный напоминатель, типа будильника, но на большое количество событий. Умельцев в армии было много, и, по заданию полковника Бури, несколько схем такого напоминателя было разработано, но все они были очень сложными, непригодными для изготовления в кустарных условиях. Задание разработать простую схему, поставил он и передо мной. Два дня я бился над решением этой задачи, но ничего не получалось, а не выполнить приказ я не мог, и вот появилась идея, использовать два шаговых искателя, один для отсчета часов, а второй для отсчета минут, а к выводам этих шаговых искателей подключать обычные реле, и реализовать на них схемы «И». Конструкция напоминателя получилась простейшей, два шаговых искателя, три десятка реле, по числу событий для напоминания, и табло отображения. Она полковнику Бури понравилась и была внедрена во всей армии. Оспаривать какие-либо его решения, или хотя бы сомневаться в них, никому и в голову не могло прийти.
Полковника Бури сменил полковник Петухов Анатолий Дмитриевич, тоже умнейший человек, но более демократичный. В вопросах связи он тоже был непререкаемым авторитетом, но, при принятии важных решений, и с нами, своими подчиненными, советовался. При нем был построен передающий центр и запасный командный пункт армии, чем он очень гордился. При нем мы начали оборудовать и пункт управления связью (ПУС), расположенный на командном пункте армии. На ПУС стояло огромное электрифицированное табло, на котором отображалась статическая схема связи армии, а нам с майором Аксеновым хотелось, чтобы на этой схеме в реальном времени отображалось состояние связи на всех пунктах управления армии, и мы решили его усовершенствовать. Как неликвид, нам за бесценок удалось купить логическую стойку, которую я и планировал приспособить для управления нашим табло, соответствующим образом ее перепаяв. Я разработал схему управления, и пока лежал с гастритом в госпитале, минимизировал ее, приведя к оптимальному виду. После обеда, если у нас не было срочных дел, мы с Валентином Аксеновым уходили в мастерскую связи, где находилась эта стойка, и потихоньку ее перепаивали. В это время было у меня еще одно неотложное дело, нужно было закончить разработку методики оценки качества эксплуатации средств АСУ и связи. Я был весьма беспокойным подчиненным, все время пытался что-то улучшить, не давал спокойно жить ни себе, ни начальникам. В то время, в армии было очень много неисправных средств связи, и устранялись эти неисправности неоправданно долго. Проанализировав сложившуюся ситуацию, я пришел к выводу, что все это происходит потому, что за устранение этих неисправностей никто не отвечает. Устранением неисправностей занимаются БРСС, но при проверках, они оцениваются только за состояние своей штатной техники, за качество выполнения той основной работы, для которой они и предназначены, они никак не оцениваются. Поэтому, неисправности и устраняются по несколько месяцев. Я решил навести в этом деле порядок, для чего и начал разрабатывать такую методику оценки этих подразделений, чтобы качество выполняемой ими работы влияло на итоговую оценку. Анатолий Дмитриевич меня в этом поддержал, поэтому, распоряжением начальника штаба армии, я уже ввел ежедневный формализованный доклад по линии дежурных по связи о возникших и устраненных за сутки неисправностях. Эти формализованные телеграммы поступали на вычислительный центр, где велся учет неисправностей и выдавался ежемесячный анализ их устранения. Программу для обработки этих телеграмм и месячного анализа, я написал самостоятельно. Нужно было еще проводить полугодовые и годовые анализы устранения неисправностей, но внедрить их у меня не получилось, во-первых, слишком большие машинные ресурсы забирала моя программа, а, во-вторых, методика оценки у меня еще не была до конца разработана. О разработке такой методики оценки я докладывал на сборах начальника войск связи РВСН, проходивших в Харькове, и получил одобрение. После этих сборов, директивой начальника штаба РВСН, мне было предписано закончить разработку методики, а вычислительному центру оптимизировать мою программу.
После перевода Анатолия Дмитриевича в Ставрополь, вместо него был назначен Геннадий Николаевич Помогалов, который очень сильно отличался от двух моих предыдущих начальников. Высокий, стройный, в сшитой на заказ фуражке с высокой тульей, закончивший академию и уверенный в своем превосходстве над подчиненными, он был начальником новой формации, из тех, которые жили по принципу «ты мне – я тебе» с равными себе, и ни в грош не ставившими своих подчиненных. С первых же дней он начал «закручивать гайки», но делал это своеобразно, с творческим подходом. Он выбирал себе в жертву одного из офицеров, пристально отслеживал его работу в течение месяца, находил в его работе какие-то недостатки и объявлял за них выговор, после чего переключался на следующего офицера. Дошла очередь и до нас с Аксеновым. Прежде всего, его заинтересовало, куда это мы с Аксеновым часто отлучаемся после обеда. Мы ему объяснили, что хотим усовершенствовать табло на ПУС, для чего перепаиваем логическую стойку. Новому начальнику наша деятельность не понравилась, не дело старших офицеров такой херней заниматься, для этого есть лейтенанты. По большому счету, он конечно же был прав, я полгода в году был в командировках, кроме того кучу документов нужно было отрабатывать, и на эту доработку времени оставалось очень мало. Правда это была отдушина, когда надоедало заниматься бумагами. Помогалов категорически запретил нам самим заниматься перепайкой и выделил для этой работы лейтенанта с узла связи. Мы с Валентином этому сначала обрадовались, но выделенный лейтенант оказался алкоголиком, кто же хорошего выделит, через два месяца его отправили куда-то в войска, и наш проект по доработке ПУС бесславно закончился, так и не завершившись. Проверка деятельности Валентина закончилась для него выговором, а моя очередь пока отодвинулась, начальник переключился на Гену Климина.
Гена готовил для начальника карту, на которой нужно было показать организацию связи армии. Гена вообще был большим умницей, для него такая задача проблем не составляла. Во время очередного учения, Гена и представил свою карту начальнику, как раз перед заслушиванием начальника командующим армией. Посмотрев карту, Помогалов пришел в ужас, лицо его побледнело.
– Вы специально это сделали? – спросил он Климина. – Чтобы меня подставить?
– Что сделал? – не понял Климин.
– Где прямые кабели между РУС-1 и РУС-2? Почему Вы их не нарисовали? Подставить меня хотите? – орал на Генку начальник.
Я начал понимать, из-за чего весь этот шум, и не смог сдержать улыбку. Начальник мою улыбку заметил, и заорал уже на меня.
– Вам весело? С Вами я тоже разберусь.
– Сейчас же дорисуйте кабели, – орал он опять на Генку.
– Не буду я ничего дорисовывать, – спокойно ответил Климин, – нет там никаких кабелей.
– Как это нет? – кричал Помогалов. – Я семь лет был начальником связи дивизии. Я, что, по-вашему, не знаю какие кабели есть, а каких нет? Немедленно дорисовывайте! Я Вам приказываю!
– Если Вы так уверены, что есть, то дорисовывайте сами, я вместе с Вами позориться не буду, – повысил голос и Климин.
Из-за споров время было упущено, дорисовывать уже было некогда, начальник схватил карту и убежал на доклад в главный зал, пообещав строго наказать Генку за невыполнение приказа. После возвращения начальника с доклада я попытался объяснить ему, что прямых кабелей между РУС-1 и РУС‑2 нет, и никогда не было. Есть прямые телефонные каналы связи, организуемые с помощью аппаратуры уплотнения П-158, которые проходят транзитом через полки. Но начальник мне не только не поверил, но еще и обиделся.
– Вы что, за дурака меня держите? – спросил он меня.
Отвечать на этот вопрос честно, мне не хотелось, это было бы равносильно самоубийству, поэтому я порекомендовал Помогалову позвонить в ту дивизию, в которой он служил, и уточнить этот вопрос там, если нам не верит. А вообще то, уровнем знаний начальника я был шокирован, они были на уровне знаний лейтенанта, только-что выпустившегося из училища. И опять мне вспомнились слова лейтенанта Вольфа, который говорил: «Сам делать еще не могу, но руководить уже могу». Видно начальник был из людей этой же категории, которым все равно чем руководить, лишь бы руководить, для этого им знания не нужны, их главная задача держать подчиненных в напряжении, чтобы не расслаблялись и выполняли свою работу. Как говорил Аксенов, пока нет на месте Помогалова, служил бы и служил, но как только он появляется, хочется бежать подальше, куда глаза глядят.
Вот для такого начальника я и должен был подготовить такой доклад, чтобы он его прочитал, и ни одного вопроса ему не задали. Над докладом я трудился целую неделю, постарался все изложить как для дилетантов, которые о связи раньше вообще ничего не слышали. Вроде бы излагаемый материал никаких дополнительных вопросов не должен был вызвать. Отнес подготовленный доклад начальнику, тот его бегло просмотрел и начал меня отчитывать.
– Ты что за херню написал, это же никуда не годится. Ты что, не представляешь на каком уровне я буду докладывать? Это же сам командующий и командиры дивизий. Все переделать!
– Товарищ полковник, а что конкретно Вам не нравится? – спросил я. – Я не понял, что нужно переделывать.
– Ты что, совсем тупой?! Я же сказал, ВСЕ переделать!
Мне вспомнился анекдот, в котором прапорщик рассказывал солдатам о радиостанции, имеющейся на танке, и один умник спросил: «Товарищ прапорщик, а радиостанция на лампах, или на транзисторах?», на что прапорщик ответил: «Повторяю для дебилов, радиостанция на танке».
– Да, и еще, – спохватился начальник, – Что вы там собираетесь на ПУСе переделывать? Составьте проект доработки и мне принесите, а то вы там напеределываете.
Что от меня хочет начальник с переделкой доклада я вообще не понимал, поэтому тетрадку с докладом я бросил в стол и забыл про нее, занялся проектом по доработке ПУС. Через две недели проект был готов, я начертил схему новой стойки управления, показал, как изменится отображение каналов связи на табло, и подготовил подробную пояснительную записку с указанием предстоящего объема работ. Представил проект начальнику, который, полистав его, с грустным лицом спросил меня: «Ну и на хрена мне все это? Я что, в твоих схемах буду разбираться? Нарисуй мне внешний вид ПУСа, как он изменится после вашей доработки». Вдруг лицо начальника оживилось, наверно, что-то понял.
– Нарисуй три варианта доработки, – сказал он мне, – я же должен буду выбрать лучший вариант и утвердить его.
– Товарищ полковник, но у меня только один вариант доработки, – попытался возразить я, – других нет. Да и внешний вид ПУС мы изменять не собираемся, логическая стойка будет стоять за табло и ее не будет видно.
– Я сказал три варианта, значит три варианта, иди и делай. Да, кстати, а мой доклад ты переделал?
– Да, – сказал я, лихорадочно вспоминая, куда я его положил.
– Тогда неси, показывай, – распорядился начальник.
Я пришел в наш кабинет, порылся в столе, и довольно быстро нашел эту тетрадку, она лежала в верхнем ящике стола. Принес ее Помогалову. На этот раз он полистал доклад более внимательно.
– Ну что, уже получше, – сказал он, – но все равно еще плохо. Давай еще дорабатывай.
– А в каких местах нужно доработать? – спросил я.
– Сам разбирайся, – ответил Помогалов.
Я опять спрятал тетрадку в стол и занялся тремя вариантами доработки ПУС. Поскольку в ПУС перед табло стояло три рабочих стола, и между ними два справочных информатора, чтобы удобно было ими пользоваться со всех трех рабочих мест, то что-либо там менять было просто не целесообразно. Можно было только телефонные аппараты на столах поменять. Идея с телефонными аппаратами мне понравилась. Я нарисовал внешний вид комнаты ПУС с телефонными аппаратами на столах, через дралоскоп сделал еще два экземпляра этой картинки, и раскрасил телефонные аппараты в разные цвета.
– Ты что, издеваешься? – спросил Помогалов, когда увидел эти мои рисунки.
– Нет, – ответил я, – но кроме телефонных аппаратов ничего менять нельзя, только хуже сделаем.
Как-то Помогалов зашел к нам в кабинет, когда я занимался разработкой своей методики, и поинтересовался, чем это я занимаюсь. Я объяснил, что разрабатываю новую методику, которую нужно будет представить в Главный штаб.
– А почему со мной этот вопрос никто не согласовал? – обиделся начальник. – Я запрещаю Вам заниматься этим в рабочее время. Если хотите, то занимайтесь этим дома.
– Дома нельзя, – пытался возражать я, – материал секретный.
– Я все сказал, еще раз увижу, что этим занимаетесь, накажу, – закончил разговор Помогалов.
От наказания, на этот раз, и мне уйти не удалось, хотя я и прекратил заниматься разработкой методики. За неделю до установленного срока представления методики в Главный штаб, мне позвонили от начальника войск связи РВСН и спросили, как дела с методикой. Я ответил, что никак, полковник Помогалов запретил мне ею заниматься. Колесо раскрутилось, взбешенный Помогалов прибежал ко мне и приказал срочно закончить разработку методики и все в срок отправить, но времени уже оставалось слишком мало, и я на неделю задержался с отправкой методики в Главный штаб, за что и получил от Помогалова строгий выговор. Вот так мое доброе дело вышло мне боком. Хотя, какая разница, за что получать выговор, начальник нашел бы, за что наказать. Это был его стиль работы.
После очередной командировки Помогалов вызвал меня к себе и спросил, где его доклад. Я сказал, что доклад готов, сейчас принесу. До сборов, на которых он должен был делать доклад, оставалось несколько дней, поэтому на этот раз, начальник прочитал «свой» доклад более внимательно.
– Совершенно другое дело, – сказал Помогалов, – Можешь же, когда захочешь.
С третьего раза доклад начальнику понравился, хотя это был все тот же доклад, в нем я ни одной буквы не исправил. Вот такой стиль руководства у начальников, у которых очень большие амбиции, и очень мало знаний.
PS.
Прошло лет сорок после этих событий. Я уже давно уволился из армии и работал старшим научным сотрудником в Институте инженерной физики г. Серпухова. По служебным делам мне довелось побывать в одной из дивизий РВСН, где знакомился с документами начальника связи дивизии. Каково же было мое удивление, когда среди прочих документов, я обнаружил ежедневные формализованные доклады о возникших и устраненных за сутки неисправностях. Оказывается, та система контроля за устранением неисправностей, которую я в свое время внедрил в Оренбургской армии, и за представление материалов по которой в главный штаб получил строгий выговор от Помогалова, теперь была внедрена во всех РВСН. Было приятно, что мой труд не пропал напрасно, система работала.
Метод квазиминоров
В военную академию я поступал дважды, первый раз принудительно, а второй раз уже по собственному желанию.
На второй год после моего назначения в управление Оренбургской армии, в отдел кадров пришла разнарядка на отправку одного офицера для поступления в Академию связи им. С.М. Буденного. Для поступления в академию, из всех офицеров отдела связи, по возрасту подходил только я, мне и предложили ехать поступать. Несмотря на то, что я упорно отказывался, я был старшим лейтенантом на майорской должности и на ближайшее будущее служебный рост у меня был обеспечен, пришлось ехать, так как разнарядку нужно было выполнять. Ехать нужно было через месяц, с собой иметь повседневную, парадную и полевую форму одежды. Это все, что мне смогли сообщить в отделе кадров. Какие нужно будет сдавать экзамены, они понятия не имели, не говоря уже о программах по этим предметам.
– Съезди, отметься, и приезжай обратно. Большего от тебя не требуется, – сказали мне в отделе кадров.
Было понятно, что из экзаменов обязательно будет высшая математика письменно и устно, сочинение, возможно будет экзамен по физике. Чтобы совсем не опозориться, нужно было хотя бы немного подготовиться по этим предметам. Поэтому, в две командировки, в которые я еще съездил в течение этого месяца, я брал справочник М.Я. Выгодского по высшей математике и по вечерам, просматривая его, пытался вспомнить хотя бы как брать интегралы и производные.
При укладке чемодана оказалось, что в него, кроме нательного белья на месяц и книг, помещается только полевая форма, парадная не помещается. Зачем она там нужна, я вообще не представлял, поэтому решил ее не брать. Как потом оказалось, по традиции, которая сложилась в этой прославленной академии, на мандатную комиссию, после сдачи всех экзаменов, абитуриенты должны приходить в парадной форме. Кстати, о прославленной академии и о ее традициях, нам там напоминали на каждом шагу.
Поселили абитуриентов в полевом лагере, в казарме, переодев всех в полевую форму. Соответственно, передвижение по территории только строем, вечерняя поверка, утренняя физзарядка и утренний осмотр, наряд по роте в составе дежурного и трех дневальных, естественно с мытьем полов и уборкой туалета, уборка территории два раза в неделю. Короче, отношение к офицерам было как к солдатам-первогодкам. Офицеров-общевойсковиков это ничуть не смущало, но мне, офицеру управления ракетной армии, это жутко не понравилось, к такому отношению к себе я не привык. Терпеть такое отношение к себе в течение предстоящих двух лет учебы мне как-то не хотелось.
Прояснился вопрос с экзаменами, нужно было сдавать:
– высшую математика письменно и устно;
– специальность, средства связи общевойсковых подразделений, о которых я понятия не имел;
– военную географию. О такой науке я даже не слышал никогда.
Но это все были мелочи, на тройки все можно было бы сдать. Меня больше всего интересовал другой вопрос: присвоение очередного воинского звания капитан, срок на которое у меня выходил через два месяца. Дело в том, что всем лейтенантам, в том числе и мне, которые в свое время служили в ОЭРГ 52-й ракетной дивизии, звание старшего лейтенанта присвоили с задержкой на три месяца, по вине женщины-делопроизводителя, которая обиделась на отдел кадров, когда ей указали на недостатки в оформлении наших представлений, и она не стала их исправлять, оставив их у себя в столе и никуда не отправив. Это обнаружилось только тогда, когда мы увидели других лейтенантов в новом звании и не спросили командира, почему нам не присваивают очередное звание. В итоге, задержка в присвоении званий получилась на три месяца. Если бы не эта «производительница», я бы уже ходил капитаном, и никаких проблем бы не было. Вопрос с квартирами я уже выяснил у начальника курса. Квартиры будут предоставлять только тем слушателям, чьи жёны согласятся работать уборщицами в академии. Поэтому, на встрече с замполитом, на которой он нам рассказывал о традициях этой прославленной академии, я и задал только один интересующий меня вопрос.
– Скажите пожалуйста, – спросил я, – я уже три года стою на майорской должности. Через два месяца выходит срок на присвоение звания капитана. Как будет выглядеть присвоение мне звания капитана в случае моего успешного поступления в академию?
– В нашей прославленной академии существуют устоявшиеся традиции. Если вы первую сессию сдаете без троек, то мы отправляем представление на присвоение вам звания капитана, если будет хотя бы одна тройка, то представление не отправляется, – был ответ.
Перспектива вырисовывалась не радостная – при самом благоприятном раскладе, присвоение звания капитана мне задержат еще на семь или восемь месяцев. Выясняю какие экзамены нужно будет сдавать на первой сессии. Среди прочего есть английский язык, на котором, с большой вероятностью, можно получить тройку, и тогда задержка в присвоении звания будет больше года. А вот если я не поступлю, то звание будет присвоено вовремя. Вот такой парадокс вырисовывался, как говорится, картина маслом.
Вопрос с поступлением был решен автоматически. Как говорится: «на счет бани договорился – бани не будет». Поступать в этом году не было никакого смысла. Чтобы уехать из прославленной академии без скандала, я на первом же экзамене сказал, что ничего не знаю, и попросил поставить мне двойку. Меня продержали еще десять дней, пытаясь уговорить поступать, но потом отпустили, и я уехал в Оренбург.
Через год увольнялся мой непосредственный начальник подполковник Березин Алексей Владимирович, и я планировался на его место, перспектива была отличная. Но через год все изменилось. Ликвидировались две южные бригады нашей армии, и встал вопрос куда девать начальника связи одной из этих бригад майора Степаненкова. Он и стал моим новым начальником, решили, что я еще успею на подполковничью должность.
В отделе связи армии я прослужил семь лет, два года назад мне было присвоено звание майора. Был на хорошем счету, разработал новую «Методику оценки качества технической эксплуатации средств боевого управления и связи» и программу для обработки поступающих по ней данных на ЭВМ, которая была введена в действие распоряжением начальника штаба Оренбургской армии, и, в результате введения которой, время устранения неисправностей сократилось в несколько раз. Методикой заинтересовался и Главный штаб, попросили выслать материалы и им, чтобы внедрить во всех Ракетных войсках, и часть этой методики ими действительно была внедрена. Служба шла нормально, но пора уже было подумать и о перспективе, через два года выходил срок на подполковника. Степаненков Валерий Петрович увольнялся только через пять лет, а ехать на должность начальника связи дивизии мне не хотелось. Решил поступать на командный факультет в Военную академию им. Ф.Э Дзержинского. Имея программы сдачи экзаменов, готовился к ним, на этот раз капитально. Кроме высшей математики пришлось поднимать еще и элементарную, которую, как оказалось, я основательно подзабыл. Занимался даже находясь на отдыхе в санатории «Жемчужина», расположенном в непосредственной близости возле знаменитого «Ласточкиного гнезда», отвлекаясь от занятий только на утреннюю рыбалку и на экскурсии.
При сдаче экзаменов, в отличие от прославленной академии, нас поселили не в казарме, а в гостинице, расположенной недалеко от «Колхозной площади», на которой продавали вкуснейшие чебуреки. Таких вкусных чебуреков больше ни в одной из торговых точек Москвы не было. Отношение к поступающим здесь было абсолютно нормальное, человеческое достоинство никто не унижал. Конкурс на поступление был небольшой, всего два человека на место. Два вступительных экзамена я сдал на отлично, и два на четверки, это был самый высокий результат среди поступающих по специальности связи. По этой специальности набрали всего двенадцать человек. Ребята были очень дружные, несмотря на конкурс, даже на вступительных экзаменах шпоры другим заносили. У меня проблемы возникли с медкомиссией. На кардиограмме обнаружили отсутствие проводимости какого-то «пучка Гиса». Мне объясняли, что с такой болезнью сердца я не смогу заниматься в академии, поскольку на занятиях по физкультуре здесь очень большие нагрузки, из-за этого академию даже называют конно-спортивной. Я об этом уже слышал и убеждал комиссию, что у меня нет никаких проблем со спортом. Кардиолог собиралась отвезти меня на консультацию в госпиталь, но машину для этой цели ей не дали, а везти меня электричкой она не захотела, в итоге записала, что это вариант нормы. Проблема вроде бы разрешилась, но тут другой врач обнаружил, что у меня, оказывается, хронический гастрит, а с ним тоже нельзя поступать. Я возразил, что комиссия в Оренбурге меня с этим диагнозом не забраковала, на что мне сказали: «С момента работы той комиссии прошло уже два месяца, за это время был переиздан приказ о несовместимых болезнях, и с этой болезнью теперь поступать уже нельзя». С большим трудом мне удалось убедить комиссию, что гастрит был давно, а сейчас я абсолютно здоров. Вот с такими приключениями я поступил в академию.
Мне сразу предоставили для проживания комнату с подселением, размером в 18 м2 в районе Серебряного бора, моим соседом был капитан Саша Петронавичус, который занимал комнату поменьше. Учеба шла хорошо, вот только самоподготовка до шести часов вечера здесь была обязательной, независимо от того, как ты сдал предыдущую сессию, в отличие от Харьковского военного училища, которое я закончил, где самоподготовка для слушателей, сдавших предыдущую сессию без троек, была не обязательной. Несмотря на это, мы и после самоподготовки успевали иногда зайти в пив бар и выпить по паре кружек пива. Все дни рождения мы отмечали в ресторанах или кафе, поэтому, за два года, мы знали уже множество хороших кафе и ресторанов.
В начале второго курса нам дали задания на курсовые работы по эффективности управления, каждому индивидуальное. Мне нужно было рассчитать вероятность доведения приказа методом квазиминоров, с подтверждением расчетов на ЭВМ. С расчетом я справился быстро, но результат расчета меня очень удивил: вероятность доведения получилась больше единицы, чего быть не могло. Нужно было перепроверить расчет каким-то другим способом. В это время умер наш дорогой Леонид Ильич, и нас на целый день поставили в оцепление возле магазина «Детский мир». Стоять было скучно, а мне не давала покоя нерешенная задача. Я купил школьную тетрадку и, стоя на улице, принялся ее решать другим способом. Результат получился таким-же. Напрашивался вывод, что где-то в формулах есть ошибка. Ошибку я искал две недели, но все-таки нашел. В одной из формул, вместо обычной вероятности должна была стоять условная вероятность. С учетом исправленной формулы, расчет значительно усложнялся. Появлялись формулы с изменяющимся количеством сомножителей. Решить задачу вручную уже было невозможно. Я написал программу для решения этой задачи на ЭВМ и отдал для решения на СПЭМ-80, на машину, выполнявшую миллион операций в секунду. Машина трудилась без устали трое суток, после чего задачу сняли с обработки, я не единственный кому нужно решать задачи.
На защиту курсовой работы я вышел с нерешенной задачей. Рассказал, что по формулам из учебника вероятность доведения получилась больше единицы, чего быть не может, что нашел и исправил ошибку в одной из формул, но задачу на ЭВМ решить не удалось, так как время ее решения превышает трое суток и задачу сняли с обработки, поскольку она учебная. Полковника Румянцева полученный мною результат очень удивил, они уже пятнадцать лет давали слушателям эту задачу и ни у кого никаких проблем не было. Он перепроверил полученные мной результаты и убедился, что я прав. Оказалось, что метод квазиминоров разработали английские ученые, наши преподаватели позаимствовали его из переведенного на русский язык издания. Вот при этом переводе, условная вероятность и превратилась просто в вероятность, такая незначительная техническая помарка. В английском издании ошибки не было. Несмотря на нерешенную задачу, отличную оценку за курсовую работу я получил.
Перед выпуском ко мне подошел полковник Румянцев, который был заместителем начальника кафедры, сказал, что у меня очень светлая голова и мне обязательно нужно идти в науку, и предложил после выпуска поступать к ним в адъюнктуру. Я ему честно объяснил, что у меня не очень хорошо с английским, с трудом получил четверку на экзамене, лучше им взять в адъюнктуру нашего отличника, Володю Баранова.
– Да знаю я, какой он отличник, – сказал он, – за него все экзамены его дядя сдает, ходит ко всем преподавателям и выпрашивает для племянника отличную оценку.
Для меня это было новостью, хотя о том, что на командном факультете работает Володин дядя, я знал. Володя у нас славился своей феноменальной способностью списывать на экзаменах материал прямо из учебников, а не со шпор, как делали другие, и никто из преподавателей не замечал, что он списывает. Мы удивлялись этой его способности. Теперь стало понятно, почему преподаватели «не замечали», что он списывает.
Я согласился поступать, и немедленно начал подтягивать свой английский, чтобы не опозориться на вступительном экзамене в адъюнктуру. Жена Коли Багмет, моего однокашника по Харьковскому училищу, Тамара, работавшая преподавателем английского языка в нашей академии, обещала мне в этом помочь. Я прошел собеседование сначала на командном факультете, потом на ученом совете академии, был включен с вписок слушателей, поступающих после окончания академии в адъюнктуру. Список отправили на утверждение Главнокомандующему Ракетными войсками. Через две недели утвержденный список вернулся, моя фамилия там была вычеркнута, и вместо нее вписана другая.
Полковник Румянцев извинился передо мной за произошедшее, и, в качестве моральной компенсации, предложил мне выбрать любое место, куда я хочу поехать после окончания академии. Подсказал, что есть два хороших места: подполковничья должность преподавателя на кафедре связи в Серпуховском училище, и майорская должность в 4-м ЦНИИ в Болшево. А я, буквально два дня назад, в академии случайно встретился с Юрой Графовым, своим соседом по Бершети, где мы вместе служили. Сейчас он был начальником курса в Серпуховском училище и приехал в академию на курсы. Посоветовался с Юрой по поводу перевода к ним, он всячески расхваливал мне Серпухов и рекомендовал приезжать к ним.
