Владимир Иванович Шлома
Армейские рассказы
– Я не попал, я заслужил эту должность, – сказал он мне.
– Это вы все в училище меня ни в грош не ставили, – высказал он мне видимо давно накопившиеся обиды, – считали, что Генка ни на что не способен, кроме как на гитаре играть, а я, между прочим, школу с золотой медалью закончил. Здесь я показал на что способен, и меня оценили.
Для меня это было полной неожиданностью. Оказывается, он затаил обиду на всех нас за то, что не увидели какой он умный. Вот это амбиции!
– Что же ты так хреново учился в училище, если такой умный? – подумал я. – Сережка Ларин тоже закончил школу с медалью, но он ведь без таких закидонов.
– Гена, успокойся, зря ты так, тебя все очень уважали, – сказал я ему.
Он немного успокоился, мы уже более нормально поговорили, а в конце разговора он пригласил меня вечером к себе в гости, у него намечалось какое-то мероприятие, как потом оказалось, день рождения жены. После всего им высказанного, идти к нему мне не хотелось, и я попытался отказаться, ссылаясь на то, что мне утром нужно быть на второй площадке, да и ночевать здесь мне негде.
– Опять хочешь меня обидеть? – спросил Генка. – В шесть утра идет автобус на твою площадку, а переночуешь у меня.
Пришлось согласиться. Гостей было немного: его младший брат Николай с женой, его подчиненный капитан с женой, и я. После пары рюмок Гену опять понесло, он опять высказывал свои обиды и ко всем предъявлял претензии. Во время перекура я поинтересовался у Николая, что с Генкой произошло и давно ли он такой, тот сказал, что к Генке уже давно прилепилась кличка «Мерзякин», а после академии он изменился еще больше, считает себя недооцененным. А Николай и присутствующий капитан мне понравились, нормальные, простые ребята, с которыми приятно было побеседовать. Уже когда гости собрались уходить, Генка окончательно испортил всем настроение. Он попросил у капитана прикурить, и тот дал ему коробок спичек.
– Ты как даешь начальнику прикурить, – заорал он на бедного капитана и швырнул коробок на пол, – я просил прикурить, а не спички.
Мы все с недоумением смотрели на разъяренного Генку.
– Подними коробок и дай прикурить как положено, – не унимался Генка.
Капитан, как побитая собачонка, поднял коробок, зажег спичку, и поднес ее к сигарете начальника. Наблюдая эту картину, мы все стояли как оплеванные. Да, бедные Генкины подчиненные, им не позавидуешь. Нынешний мой начальник, полковник Помогалов, тоже был не подарок, но до Генки ему было далеко. Жена Гены стояла чуть не плача, и мне было очень жаль ее. Как она живет с таким человеком? Ну дурак, подумал я про себя, ругая себя последними словами за то, что согласился прийти к Гене в гости. Ну зачем я сюда приперся? Ведь сразу же было видно, что он не адекватен и обижается на всё и всех, в том числе и на меня. Утром Гена дал мне свой номер телефона и предлагал звонить, когда буду на десятке, но у меня больше не было желания с ним встречаться, мне и одного раза под завязку хватило.
А к нашей рыбацкой группе примкнул еще один человек, майор Игнатов, особист, прибывший вместе с полком. Пользуясь своим служебным положением, он брал в полку санитарную машину, так называемую буханку, и мы теперь ездили на рыбалку на этой машине, в которой постоянно лежал бредень. На удочки мы больше практически не ловили, за один заброд бреднем мы вытаскивали не меньше ведра рыбы и двух ведер раков. Ездили рыбачить на мелкие речушки, впадающие в Ахтубу. На Ахтубу тоже один раз съездили, но наши прудовые удочки не были приспособлены для такой реки, наши легкие перьевые поплавки быстро сносило течением, ни одной поклевки мы так и не увидели. Бреднем ловить также нельзя было, слишком много любопытных глаз вокруг, запишут номер машины, потом большие неприятности будут. Один раз мы и так чуть не попались, когда начали ловить бреднем на какой-то маленькой речушке, метров десяти в ширину. На другом берегу колхозники убирали сено. Они нас заметили, и стали кричать нам, чтобы мы уезжали, но мы решили закончить заброд, а потом уехать. Видя, что мы на их замечания не реагируем, они отцепили прицеп от трактора, и на тракторе поехали нам на перехват. До ближайшего мостика, через который они могли перебраться на нашу сторону было километров пять, поэтому мы спокойно вытащили на берег тяжелющий бредень и, не выбирая рыбу, забросили его в машину. Ну а дальше трактору соревноваться с машиной не было смысла, и, поняв это, колхозники вернулись назад. Отъехав подальше, мы выбрали из бредня рыбу. В бредне оказалось два ведра крупной рыбы и мешок раков, причем, очень много было крупных линей. Такого большого улова за один заброд у нас еще никогда не было. И уха с такой рыбы была еще более вкусная, но такого наслаждения, как от ловли на обычную удочку, уже не было.
Последний наш приезд в Кап-Яр был опять в апреле. Уже имея большой опыт проведения испытаний, приемка прошла, как говорится, без сучка и задоринки. Весна была поздняя, поэтому на рыбалку ездили мало, по выходным сидели в гостинице и играли в преферанс. Меня тоже подключили к этой игре, хотя у меня на это не было ни малейшего желания. Играть я не умел, и играл очень плохо, но играть без меня они почему-то не могли. Я не мог отслеживать вышедшие карты, поэтому никогда не знал, что осталось у играющих на руках, в результате чего всегда был в проигрыше. Но ставка была маленькой, всего полкопейки за очко, поэтому и проигрыш составлял не больше рубля. Здесь же мне рассказали случай, когда один наш офицер в поезде сел играть с незнакомыми попутчиками. Играть предложили по пять. Это было дороговато, но, чтобы не ударить в грязь лицом, офицер согласился, хотя между собой офицеры играли максимум по одной копейке, при этом проигрыш составлял не более четырех рублей, и проигравший обычно покупал бутылку водки, которую тут же и выпивали. По окончании игры подсчитали очки, оказалось, что офицер выиграл, и попутчики выложили ему две с половиной тысячи рублей выигрыша. У офицера чуть инфаркт не случился. Оказалось, что они играли не по пять копеек, как он думал, а по пять рублей. Страшно подумать, что было бы, если бы он проиграл, наверняка выбросили бы из поезда, так как рассчитаться с ними он бы не смог. Но на этом история не закончилась. Показать жене такие деньжищи он не мог, она наверняка бы его не поняла, поэтому спрятал их в свою старую рваную шапку и забросил ее на антресоли. Жена, делая очередную уборку, увидела эту шапку и выбросила ее на мусорку, а вечером выругала мужа, что тот такой хлам на антресолях держит. Муж, как угорелый, побежал на мусорку, перерыл там все баки, но шапку так и не нашел, наверно тот мусор уже вывезли на свалку. Как говорится – как пришло, так и ушло.
В этот приезд я еще встретился со своим двоюродным братом Витей Спицей, который был уже сержантом и служил в автобате на десятке. В казарме, куда я пришел, мне представился, как и положено, дежурный по роте, и спросил о цели моего прибытия. Я сказал, что ищу сержанта Спицу, но он не знал, где этот сержант находится.
– Как это Вы не знаете? – удивился я, – это же Ваша прямая обязанность, знать где находятся солдаты и сержанты. Что у вас тут за дисциплина? А кто тогда знает?
– Командир роты может знать, – ответил дежурный, – он сейчас в канцелярии.
Я представился командиру роты, сказал, что ищу своего брата, сержанта Спицу. Оказывается, Витя в каком-то классе рисовал стенгазету, его нашли и пригласили к командиру роты. Увидев меня, Витя опешил, увидеть здесь меня он никак не ожидал, да и в форме он видел меня впервые, я не любил ездить в отпуск в форме, только один раз приезжал в Вертиевку лейтенантом, и один раз уже подполковником. Витю отпустили на весь день в увольнение, и мы гуляли с ним по городку, пообедали в столовой, где я взял и себе и Вите двойные порции моего любимого сома. Вите это блюдо так же понравилось.
К Первому Мая принять комплекс мы не успели, поэтому праздники провели на речке, с тройной ухой из жирных крупных линей, в этой ухе ложка стояла, настолько она была наваристой. К девятому мая планировали быть дома, чтобы попасть на наш традиционный майский шашлык. В это время очень красиво цвела степь. Вся она, сколько видно глазу, была покрыта разноцветными цветущими тюльпанами, какого только цвета тюльпанов там не было: красные, желтые, синие, бордовые, фиолетовые, со смешанными цветами. Такого разнообразия различных оттенков цветов, как весной в цветущей казахской степи, больше нигде нельзя увидеть. Мы нарвали в подарок женам большие букеты тюльпанов, стараясь, чтобы в букете было как можно больше тюльпанов различного цвета. Накануне вылета, наша рыбацкая группа всю ночь играла в преферанс, и, соответственно, выпивала. Легли спать часа в четыре утра, а в семь уже встали. Но здоровье у нас было не как у летчиков, которые к такому режиму были привычными, мы все были изрядно помятыми и хотели спать.
В аэропорту Волгограда народа было полно, присесть было негде, но одна скамейка была свободной. Она располагалась в промежутке между двумя стеклянными стенами аэропорта, поэтому объявления здесь было плохо слышно. На ней мы и расположились, поскольку до вылета еще было два часа. Сквозь сон я услышал, что, вроде бы, объявили об окончании посадки на наш самолет. Вышли в зал ожидания, услышанная информация подтвердилась, прошедшие регистрацию на наш рейс еще стояли рядом за стеклянной дверью, но нас туда уже не пустили, посадка считалась законченной. Обратились за помощью к девушке‑регистраторше, объяснили, что были полтора месяца в командировке, а теперь прозевали регистрацию. Девушка вошла в наше положение и обещала помочь, попытается посадить нас на следующий рейс на Оренбург, который будет через два часа. Но билетов на него не было. С потерей двадцати пяти процентов стоимости мы сдали старые билеты и купили новые на завтрашний рейс, как рекомендовала нам девушка. Купили в буфете бутылку шампанского и коробку шоколадных конфет, и, вместе с половиной тюльпанов, которые везли в подарок женам, подарили девушке. Теперь оставалось только ждать, сон как-то совсем прошел. Я с интересом слушал объявления. Вскоре объявили о начале регистрации на очередной рейс на Оренбург, через полчаса объявили об окончании регистрации, и оказалось, что четыре человека на этот рейс не зарегистрировались. Вместо них девушка нас зарегистрировала, и мы улетели. Теперь я понял, почему мы пропустили свой рейс, хотя это конечно была не главная причина, в аэропорту всего один раз объявляли о начале регистрации, и те, которые это объявление не услышали, улететь уже не могли, так как следующее объявление, было уже об окончании регистрации, и, после него, на посадку их уже не допускали.
Благодаря помощи девушки, мы успели на наши традиционные майские шашлыки, но эта последняя игра в преферанс обошлась нам очень дорого. Домой мы приехали без копейки денег в кармане, все остатки денег отдали за новые авиабилеты. Больше в преферанс я не играл.
Учения
Наш командующий армией, генерал-полковник Шевцов Иван Андреевич, был переведен в академию им. Ф.Э. Дзержинского, а на его место назначен генерал-лейтенант Герасимов. Под его руководством мы и проводили проверку Тагильской дивизии. В первый же день проверки начались десятидневные учения и все полки были выведены в полевые районы. Полевыми эти районы конечно назвать сложно, поскольку вокруг сплошной лес, только кое-где встречаются небольшие поляны. Я поехал в качестве проверяющего с одним из полков. Стояла чудесная июльская погода. Это лучшее время года в этих местах, хотя и немного жарковато, но в тени деревьев в самый раз. Быстро развернулись и вошли в связь с командным пунктом дивизии и двумя дивизионами, но с третьим дивизионом, самым ближним, нормальной связи не было. В открытом режиме связь периодически появлялась, но закрыть канал не удавалось, и аппаратура АСУ этот канал периодически браковала. Отсутствовала также и тропосферная связь с дивизией. Ночью мне было сложно разобраться в происходящем, а когда рассвело, начал анализировать причины отсутствия связи. Прежде всего, нужно было добиться устойчивой связи с дивизионом. Ситуация была парадоксальной. Между машиной связи полка и командным пунктом дивизиона была прямая видимость, обе машины стояли на одной и той же просеке в полутора километрах друг от друга. На просеке не было ни одного крупного дерева, рос только мелкий кустарник. С крыши машины связи был виден командный пункт дивизиона, а связи не было. Ситуация была из серии «чего вообще не может быть». Несколько раз поменяли рабочие частоты, но связи не было. Промучились еще часа два, все безрезультатно, как будто между машинами висел железный занавес. Ну почему на расстоянии полутора километров, при наличии прямой видимости, мы не можем организовать связь? Стоя на крыше машины связи я пытался проанализировать прохождение радиосигнала. Мне казалось, что если бы у нас были направленные антенны, то никаких проблем бы не было, но у нас были штыри, то есть, антенны с круговой диаграммой направленности. Начал вспоминать, что в Харьковском училище нам что-то рассказывали об интерференции, то есть о наложении волн. На практике я еще ни разу с этим явлением не сталкивался и не знал толком признаков интерференции, но было похоже, что наш сигнал, многократно отражаясь от деревьев по краям просеки, в точке приема сильно ослабляется за счет сложения большинства радиоволн в противофазе. Я ни в чем не был уверен, это просто были догадки, но пользуясь положением проверяющего, порекомендовал командный пункт дивизиона сместить немного с просеки в лес. Начальник связи полка со мной был не согласен, считая, что это ничего не даст, но спорить не стал. Машину переставили глубже в лес, и устойчивая связь появилась. Так вот какая она – интерференция! Теперь и я был с ней знаком.
Полдела было сделано, оставалось наладить тропосферную связь. Ну здесь сразу все было ясно. Машину тропосферной связи, в целях улучшения ее маскировки, поставили в глубине леса, в то время, как перед ней, в направлении на корреспондента, должно быть открытое пространство, через обступившие ее деревья радиоволны явно не могли пробиться, от них все отражалось. Побродив в окрестностях, я нашел прекрасную длинную поляну, метров триста в длину, и как раз длинной стороной в направлении на корреспондента. Лучшего места и пожелать сложно было. Установили тропосферку на самом краю поляны, таким образом, что вся машина стояла в лесу, и только задняя дверь кунга выходила на поляну. Никаких препятствий перед антенной больше не было. Связь установили очень быстро, каналы связи были чистейшими, никаких шумов и никаких помех. Каналы, как говорится, аж «звенели». Все проблемы были решены, чем мог – я помог. Теперь можно было и поспать после бессонной ночи.
Немного поспав, пошел проверять правильность развертывания технических систем охраны, в которых я не особенно сильно разбирался, но поскольку мне поручили этот вопрос проверить, то нужно было проверять. Обошли с прапорщиком, начальником караула, все посты. Технические системы охраны сигналы подавали своевременно, пройти на охраняемый объект незамеченным было невозможно, значит все развернуто правильно, и моя помощь здесь не требовалась. Уже на обратном пути обратил внимание на полевой кабель, который был проложен к посту у въездного шлагбаума и имел скрутку, то есть соединение двух кусков кабеля. Концы кабеля были зачищены буквально на два сантиметра длины и скручены вместе. Учитывая, что в полевом кабеле большинство жил стальные и очень плохо скручиваются, это было соединение, что называется «на соплях». Кто их так учил делать скрутку? При малейшем натяжении это соединение разрывалось, а оно должно выдерживать любое натяжение. При чрезмерном натяжении кабель должен рваться где угодно, но только не на месте скрутки.
– И часто рвут кабель? – спросил я прапорщика.
– Да уже раз пять ремонтировали, замучились, – ответил прапорщик.
Провел со свободными от дежурства караульными занятие, и показал, как правильно делать соединение двух кусков полевого кабеля: сначала глухим единым узлом связываются концы двух кабелей, примерно, как два конца нитки, вдетой в иголку, а потом уже скручиваются провода, причем медные жилы отдельно, а стальные отдельно, и скрутка изолируется. А вот тех, кто учил курсантов неправильно делать скрутку, я обнаружил гораздо позже, когда уже был преподавателем Серпуховского училища. Возможно так учили и в других училищах, я не знаю, но в Серпуховском, преподаватели, которые проводили такие полевые занятия, о том, что концы соединяемых кабелей нужно еще и единым, не развязывающимся, узлом связывать, даже не подозревали. Парадокс был в том, что другие преподаватели, которые полевые занятия не проводили, об этом прекрасно знали. Но, ввиду большой загрузки опытных преподавателей, на полевые занятия, как на самые простые, ставили наименее подготовленных преподавателей.
На следующий день, с утра, ко мне подошел начальник связи полка.
–Владимир Иваныч, спасибо тебе конечно за то, что вчера помог организовать связь, – сказал он.
– Надо же, хоть и с опозданием, но решил поблагодарить, – подумал я. – Только почему «конечно»?
– Только у нас теперь из-за этого проблемы, – продолжал начальник связи.
– Какие еще проблемы? – не понял я.
– На поляне лежит скошенная на сено трава, и мужики из соседней деревни приехали это сено переворачивать, – сообщил начальник связи. – Работают прямо в створе нашего излучения. Я пытался им объяснить, что сейчас проходят учения, и здесь нельзя работать, но они меня не послушались.
Дело было плохо, впоследствии нас могли обвинить в причинении вреда здоровью этим мужикам. А я ведь даже не посмотрел, что на этой поляне лежат покосы, видел только прекрасную поляну в направлении на корреспондента. Теперь возникшую проблему нужно было как-то решать.
Я договорился с командным пунктом дивизии о временном прекращении тропосферной связи, излучение аппаратуры выключили, и я пошел к мужикам. Как человек, выросший в селе, я их понимал. Сено нужно убирать вовремя, пока хорошая погода стоит, тем более, что сегодня была суббота, выходной. Если бы сегодня с утра сено в покосах они перевернули, то к вечеру оно бы уже высохло, и за завтрашний день они бы его сгребли и сложили в копны. А тут мы, со своими учениями. Подошел к мужикам, извинился за причиненные неудобства и объяснил, что здесь им нельзя находиться не из-за того, что они могут увидеть что-то секретное, а из-за мощного излучения тропосферной станции. Мужики меня внимательно выслушали, но уходить и не собирались, сено было гораздо важнее какого-то невидимого излучения. Пришлось пустить в ход устрашающий фактор.
– В принципе, дело ваше, запретить вам работать я не могу, – сказал я, – мое дело предупредить. Сейчас станцию выключили, излучения нет, но как только я вернусь обратно, ее снова включат. Излучение вы ощущать не будете, внешне будете вполне здоровыми, вот только на бабу больше не полезете. Так что решайте сами, сейчас работать, или в другой раз приехать.
Мужики приняли правильное решение, когда я дошел до тропосферки, на поляне их уже не было. Проблема была решена.
А на следующий день нашу позицию посетил командующий. Он внимательно осмотрел размещение техники, ее маскировку, поинтересовался у меня, соблюдаются ли радиозапреты при пролете спутников. Я сказал, что всё соблюдается. Состоянием командного пункта полка командующий остался доволен, командир полка аж светился от радости. Переехали в ближайший дивизион, и здесь все было организовано в лучшем виде. При таком раскладе полк имел все шансы получить отличную оценку за учения. Напоследок командующий проверил маскировку самих пусковых установок, и тоже остался доволен. И тут ему вздумалось проверить знание часовым, охранявшим эти пусковые установки, своих обязанностей.
– А дайка мне сынок твой автомат посмотреть, – обратился он к часовому, видимо надеясь, что часовой знает свои обязанности, и автомат не отдаст.
Но часовой спокойно протянул ему свой автомат и доложил: «Боевой, не заряжен, номер такой-то». Было видно, как изменился в лице командующий.
– Как не заряжен? – спросил он, обращаясь к командиру полка.
– Товарищ командующий, командир дивизии приказал боеприпасы караулам не выдавать, – доложил командир полка.
– Вы что, ракеты с ядерным боезарядом только штыками охраняете? – изумился командующий. – Это что-же получается, достаточно двух диверсантов, вооруженных только автоматами, чтобы угнать все ваши пусковые установки? У вас что, вообще ни у кого оружия нет?
– У секретчика, товарищ командующий, есть пистолет с двумя магазинами патронов, – доложил командир полка.
– Срочно отправляйте группу на десятку, и привезите полный боекомплект, – распорядился командующий.
Ни о какой отличной оценке за учения речь больше не шла. По итогам проверки дивизия получила только удовлетворительную оценку. Что получил лично командир дивизии, я не знаю.
