Владимир Иванович Партолин
Прозрение Белого
Белды открыл глаза, но вместо фото оленьей упряжки у чума, висевшего на стенке у изножья его гамака в кубрике, увидел… гору… в перекрестии прицела!
То, что на нём «шлем-наводчик» и сидит он в кресле стрелка, осознал скоро. Напившись перед отбоем «компоту», он обычно развлекался: проникал из камбуза в «шлюзовую-спас» с гравилётом, забирался в пушечную башню, занимал место стрелка и, заказав комлогу смоделировать Ахмедов торт, брался за гашетки…
Кок кулаками протёр глаза – ни гора, ни перекрестие прицела не исчезли.
– Египетская пирамида!.. Шоколадная!.. Турка торт!
«И на каком языке аборигенам петь нам – инопланетянам, как не на эсперанто», – подумалось Белды, и… совместил перекрестие прицела с верхушкой горы.
– В брызги! Это тебе, турок, за худых!.. Шоколадную помадку пирожных полить розовой фруктовой глазурью – фу, как безвкусно, – высказался, и зажал в кулаках гашетки…
* * *
Белый видел, люди – ЛЮДИ! – не шли на ногах шагом, а летели, парили над землёй. Всякая травинка, всякий цветок передавали их друг дружке. Бабочки: не просто сидели по плечам – взмахивали крыльями, несли.
Десантники лежали ниц головой к гравилёту, о приближавшейся к ним толпе не знали, ошалело слушали хор с тенором и чихали от цветочной пыльцы. Крестились, а ударила пушечная очередь, ремешок каски под подбородком затянули потуже и потянулись за плечи к винтовкам.
Через турка последовал приказ капитана:
– Не вставать! Затворов не взводить! Сапёрок, ни расчехлять, ни окапываться!
В толпе выстрелов будто и не слышали. И не видели, как у них за спинами срезало очередью розовую макушку горы. Пели себе, насколько-то там голосов.
И… вдруг на всех холмах окрест появилось несметное число людей – ЛЮДЕЙ! Все разом они медленно, разводя в стороны, подняли от колен на уровень плеч руки, и верхушка горы восстановилась, розовой, как прежде. Как в кино с обратной прокруткой съёмки.
Белый не удивился, он испугался. Хорошо, старпом, штурман, боцман к нему бежали, и десант лежит ничком в цветы – не видели.
Козырнул боцману, штурмана схватил за грудки, старпома потянул за чуб.
* * *
Хор умолк. Бабочки сложили крылья, трава с цветами опустили солиста на землю, с ним женщину под ручку. Пара подошла ближе, мужчина обратился к капитану:
– Здравствуй, отец… Я твой сын, которого ты трёхлетним малышом оставил на Земле. Мой звездолёт «Турок», так названный в твою честь, оснащён спиндизи четвёртого поколения, потому-то «Колесо» обогнали, ждали здесь. Сдай винтовки и пушку… Наших «бабуль» моль одолела, крылья им объедает. Нам досаждает. Налетит сейчас. Вам выдадут литавры, бейте тарелками позвучней – не нападут.
Мужчина улыбнулся, один глаз скосил к земле, другой в небо.
– И познакомься, папа, со своей невесткой, моей женой. Она аборигенка.
– Ахмед, повтори за мной. Уважаемые… люди, просим простить за вторжение. Мы счастливы видеть братьев… по разуму. Сейчас подымимся в звездолёт, вернёмся в цивильном, с банкетными столами и тортом, – просипел Белый коку. Шёпотом ему же в ухо, – Бегом, Белды унять.
Старпому в ухо:
– Винтовки оставить на земле, встать неворотясь, и скорым бегом в гравилёт… Да не трясись ты так, расслабься, чуб свой опусти, украинец, или под каску заправь. Страшного ничего, но всё же пока не оборачивайся, обвыкни чуток.
Штурману в ухо:
– На «Колесе» всё видят, но не представляют в какую передрягу мы попали. Передай мой приказ старпому – да не этому с чубом, тому на орбите в звездолёте – пусть распорядится, вахтенному офицеру тайком от второго вахтенного и постовых на мостике сбегать в подсобку камбуза дать задание боцману: собрать «неприкаянных» и коридорчиком проникнуть на продсклад. Наводчики проводят, коды замков помнят. Суперкарго и замам помочь пушкарям. Все ящики с «Буратино» – втихую от экипажа – выкинуть за борт. Следом «всячину». Нахер такой лимонад и такие сувениры. Приказ главным спинцизинерам: быть готовыми к экстренному старту. Штурману проложить обратный курс. Нельзя нам – НАМ! – здесь оставаться.
