Владимир Иванович Партолин
Прозрение Белого
На смех было подняли, да стюард вытащил из-за пояса под бушлатом плитку чего-то белого, вкусно пахнущего:
– Прихватил на камбузе.
Бывалые машинисты, побросав сигареты, обнюхали, попробовали на зуб и согласились с версией, что это клей – сварен из муки на воде. Разделили по-братски. А тому, что стюард видел по паре комбатов с замами, наводчиков и боцманов за колодой с компотом и холодцом, не поверили. Дали щелбанав и подсрачниками направили ещё клея спереть.
* * *
Ахмед стоял, как и капитан, один в стороне от всех, но смотрел не на небо – вдаль. Знал, что по результатам предварительной локационной разведки планеты никаких признаков цивилизации не обнаружено, но все же надеялся увидеть огонь и дым костра на холмах. И подыскивал заодно место для банкетных столов. Выбрал холм в центре долины, на котором трава была пониже и, где бабочек летало поменьше. Прикидывал получится ли надуть торт с гору, увидел ИХ.
Опрометью бросился к Белому. Где вьюном, а где и с применением приёмов джиу-джитсу просочился сквозь толпу, немало посбивав с ног худых и не дав поймать трёх-четырёх качаемых пушкарей. Оббежав кругом капитана, приблизился строевым и, лихо козырнув, изрёк:
– Сэр, распорядитесь накрыть столы и приготовить мой торт. ОНИ ЕСТЬ! Идут со стороны горы, от лощины через долину, курсом на нас!
В эту минуту Белый, желая отделаться от бередящих сознание сомнений, стоял с высоко задранной головой, всматривался по сторонам столба из лунных серпов в попытке все же различить звезды. На доклад скосил на кока один глаз, второй оставив смотреть в небо. Умел. Этой способностью ещё в школьные годы привлёк к себе внимание красавицы-старшеклассницы, ставшей ему женой и за три года до экспедиции подарившей сына. Карапуз заливался в смехе, когда он, прощаясь с сынишкой навсегда, продемонстрировал и ему своё уменье.
– Ты что, земеля? Чудится – крестись. А торт свой пеки, – сказал Ахмеду, про себя заключил: «Помешался на торте. Турок».
Но когда Ахмед вытянул руку указкой ему за спину, больно чиркнув пальцами по уху, потребовал «Смотреть сюда!», повернулся к горе и… увидел ИХ! Далеко, но уже угадываемые на фоне пирамиды силуэты!
Поражённый, севшим вдруг голосом, сипло, как заведённый твердил раз за разом одну и ту же фразу:
– Этого быть не может, потому что быть не может. Они – ЛЮДИ. Этого быть не может, потому что быть не может. Они – ЛЮДИ.
К гравилёту близились… нет не строем, толпой… ЛЮДИ! Не одетые, нагие. Тела их на контрасте с коричневым, как шоколад, камнем горы выделялись мраморной белизной. Есть ли женские, определить пока не удавалось. Да ни дай бог: в экипаже «Колеса» одни мужики.
Запели хором, тенор солировал. Странным делом, зазвучало вдруг, сразу громко, будто в наушниках, будто аудио включили.
Десантники замерли. Насторожились. Пушкарей качаемых не поймали.
Белый схватил Ахмеда за шиворот и просипел в ухо:
– Выкрикивай, повторяй мои команды.
По долине разнёсся зычный фальцет кока:
– Полундра! Слушать команды капитана! Смирно!.. Всем повернуться лицом к гравилёту! Ложись!! Старпом, штурман, боцман! Ко мне!
* * *
Но вернёмся к Белды.
Кок проснулся, но глаз не открывал: так с похмелья тошно, что свет белый не мил. А разбудило пение тенором. Посчитал, на борту ночь, он у себя в кубрике, а это корабельный эхо-акустик услаждает отдыхавших астронавтов трансляцией оперы. Удивило только, что пели на эсперанто – языке экипажа, но ни оперных героев. Посчитал, было, акустик вахтенный закручинился по родине, но вспомнил, итальянцев на «Колесе» только два, оба корабельные эхо-акустики, немые с роду.
Как ложился после вахты в капсулу, как поднимали уже через два месяца вместо двух лет – не помнил. Как на камбузе маскировал водку под компот – помнил. И всё. Нет, конечно, помнил, что прибыли на место и готовились на орбите одной из планет «Лебедя» к высадке, а вот того, что уже это сделали, просто не знал – по причине трёхсуточного не просыхания. Совратили-таки, его непьющего дитя тундры, неприкаянные пушкари. В состав десантников Белды попал благодаря капитану и коллеге. Белый опасался, что «Туземку» раздаст остававшимся на борту, Ахмед – компоненты торта худым. Поэтому тайком на руках принесли спящего в орудийную башню гравилёта. Комбат, приземлились, усадил похрапывающего Белды в орудийное кресло, вместо себя, а сам тихонько, заливаясь слезами, пристроился с бутылкой «Туземки» в конец очереди у гальюна.
