Владимир Герье
Призвание России на Востоке

Читатель не напрасно последует туда за путешественником, – он вынесет оттуда впечатление, которого не забудет. Есть что-то чарующее в картине, которая пред нами развертываетея: на фоне величавой природы мы видим сцены из патриархальной старины, из народного быта, стоящего близко к этой природе, – гостеприимство, радушие, наивность, и вместе с тем мы встречаем в этой глуши, куда можно пробраться лишь с опасностью жизни, идеализм и энтузиазм просвещения нового времени. Эта потребность просвещения привела к тому, что среди армян возникло множество приходских, народных школ: в городах – с несколькими классами, в деревнях – скромные, одноклассные школы с одним учителем или учительницей. Во всех этих школах преподавался с большим усердием (starke Pflege) и русский язык; а кто желал поступить на государственную службу или итти в университет, тот шел в гимназию.

«Само собою разумеется, говорит Рорбах, что церков не была в состоянии сама дать хотя бы небольшую часть той значительной суммы, которая была нужна для содержания этих школ, средства на них доставлялись частными жертвователями или сельскими общинами путем добровольной разверстки. Но все эти пожертвования и завещания поступали на имя церкви. К концу 1896 года в русской Армении существовало до 300 таких приходских школ и большинство детей, по крайней мере мальчиков, на самом деле имело возможность учиться. Это не малая заслуга со стороны народа, который лет 70 тому назад и не слыхал о школах, всецело погруженный в азиатское варварство! И все это было сделано по собственной инициативе, без всякой помощи от государства».

«Когда я совершал свое путешествие, рассказываеть Рорбах, русское правительство только что закрыло почти все армянские школы, как в городах, так и в деревнях. Повсюду по деревням новые школьные здания стояли опустелые и дети бегали по улицам вместо того, чтобы учиться. Уцелело несколько епископских семинарий».

Какое впечатление произвела эта мера, можно видеть из следующего эпизода: отправляясь из Эчмиадзина в Ани, Рорбах, не знавший по-армянски, был рад найти попутчика, сельского священника, возвращавшагося от католикоса. На пути своем они приехали в большую деревню Норашен и остановились там, чтобы покормить лошадей. Здесь к ним подошел очень старый священник с совершенно пергаментным, но очень умным лицом и приветливыми глазами, настаивая на том, чтобы они перешли к нему в дом. Так как они спешили, то не согласились на это; но старик сбегал домой и принес бутылку вина и хлеба, чтобы их хоть чем-нибудь угостить. Под конец он решился заговорить о том, что у него было на сердце. Он слышал, что они едут от католикоса – и спросил, не слышали ли они, что будет с армянскими школами? Когда Рорбах объяснил, что он ничего об этом не знает, старик грустно поник головою, вывел его за дверь и указывая на только что выстроенное сельчанами школьное здание, сказал: «они заперли его; зачем же? Ведь Господу Богу угодно, чтобы дети ходили в школу», и слезы покатились у старика из его добрых глаз, по впалым, сморщенным щекам, падая на его седую бороду.

Всякий, кто прочтет эти строки, обратит, конечно, внимание на то, что этот проливающий слезы о судьбе сельской школы старик – сельский священник. Это весьма интересная черта в быте армянского народа и существенный признак культурной роли армянской церкви. Значение церкви в жизни армянского народа – предмет одинаково интересный для историка и для политика. Армянская церковь сохранила, и в этом смысле, можно сказать, создала армянскую национальность. По уничтожении армянского государства в V веке она взяла на себя его роль – собирать народ и блюсти его единство. Благодаря ей, христианство среди армян сохранилось в течение веков, как одинокий остров среди бушующих волн мусульманства. Но благодаря этому армянская церковь стала носительницей культуры среди армян и замечательно то, что она продолжает исполнять эту роль и теперь как в русской, так и в турецкой Армении.

При этом нужно иметь в виду, что в этом просветительном призвании церкви одинаково принимают участие оба составные элемента духовенства – как сельские священники, так и монахи. Это тем более удивительно, что почти все сельские священники из крестьян, так сказать, прямо берутся от сохи, по избранию своих сельчан, скромную долю которых они продолжают разделять. О монахах же мы читаем: в Армении «существует искони особый класс ученых – вардапеты – это монахи! Многие из молодых людей, учившихся в университетах Западной Европы и усвоивших себе там многостороннее, далеко не всегда исключительно церковное, образование, дали монашеский обет еще на родине, или постригаются по возвращении, убежденные, что этим путем могут быть всего полезнее своему народу. Действительно, они в качестве вардапетов, не безусловно принужденных жить среди монашеских стен, в состоянии оказывать более глубокое, многостороннее и менее стесненное влияние в деле воспитания, обучения или даже в чисто научной области. Об иерархических идеях или тенденциях среди этих монашествующих ученых и выходящего из них епис-копата нет и речи; то, во имя чего эти люди живут, – их нация! Церковь они вообще понимают лишь в смысле национальной церкви».

На основании своих наблюдений и впечатлений немецкий путешественник приходит к выводу, что в армянском народе огромная сила (eine Fülle von Kraft). «Дайте этому народу свободу развернуться и помогите ему нравственно и духовно подняться и все изумятся его развитию…» (XII, 468).