Известие о поражении Астиага от дикого перса казалось невероятным. Царь Лидии Крез успел наладить связь с вавилонянами, Египтом и самым могущественным полисом Эллады, Спартой.
Все считали перса выскочкой и не сомневались, что право на трон Мидийской державы имеет теперь только Крез – родной брат покойной жены Астиага.
Союзники рекомендовали выступить против Кира немедленно. Лакедемоняне должны были прибыть из Спарты через несколько месяцев, спартанские архагеты-предводители обещали поддержку гоплитами, правда, в Спарте одновременно правили два царя, Крез никогда не понимал диархии, но лакедемоняне прослыли верными союзам. Набонид, царь Вавилона, также собирался выступить на стороне Креза, но сослался на неотложные дела по строительству храма богу Луны, гарантируя, что, закончив стройку, присоединиться к дележу лакомых кусков персидской земли, Элама и Бактрии.
Всем не терпелось поделить Киликию, Каппадокию и другие вассальные царства павшей в одночасье Мидии сообразно своим аппетитам.
Крез считал, что нужно действовать, пока вельможи в Экбатанах не раскопали какой-нибудь древний манускрипт допотопных времен царя Фраорта или в окружении самозванца не состряпали лжезавещание Астиага, где бы тот отрекся от престола в пользу внука-полукровки. И хотя Кир являлся родственником и Крезу, царь Лидии предпочел назвать его самозванцем, а его отцом Крез объявил пастуха из Каппадокии.
Так было выгоднее, ведь лидиец был уверен, что Кир слаб. В том же, что Астиаг не жилец, Крез не сомневался, хоть до него и долетели слухи о великодушии перса. Однако разве присуще дикарям такое качество, как милость?
Перед выступлением Крез, будучи самым суеверным из здравствующих монархов, послал своих гонцов в Дельфы и Амфиарай, а также в ливийскую Аммону. Оракулы провозгласили в один голос, и это зафиксировали писцы:
«Царь, как только ты перейдешь реку Галис, Великая империя падет!»
Обрадованный известиями от прорицателей, Крез направил войско в Каппадокию, надеясь разрушить Мидию в кратчайшие сроки. Лидийцы с набега взяли Птерию и развернули там лагерь, откуда стали совершать ежедневные набеги на другие каппадокийские города. Царь позволил грабить и жечь, насиловать и убивать, захватывать урожаи, скот и другие припасы, не трогая лишь лошадей. Славные лошади Каппадокии требовались для его мощной конницы.
Захватчики отправляли в Сарды многочисленные табуны лошадей и вереницы рабов, в числе которых оказались приемные родители Кира. Их дом в Птерии был разрушен, престарелые Митридат и Спако были доставлены во дворец, но Крез не потрудился встретиться с ними и приказал определить в темницу, не веря, что от этих оборванцев будет прок в качестве заложников.
Крез, так чтивший оракулов, на самом деле неверно истолковал пророчества. Под великой империей, которая должна была разрушиться, могла иметься в виду и его Лидия. Эллины воспринимали ее как богатейшую из стран, а Креза как сюзерена многих городов Эллады. Он не учуял беды и в старом пророчестве о муле, а ведь вьючный мул – это помесь кобылы и осла…
Нега гарема и ложе, укрытое прозрачной органзой, не остановили Кира, когда из Каппадокии пришла весть о войне. От отринул устои храма Анахиты, не одарив сладострастных мидянок ничем, кроме презрения. Кир не стал дожидаться Гарпага, только послал приказ в Элам. Сам же выдвинулся в Каппадокию тотчас.
Пыль поднималась столбом. Кир, ретивый наездник, загнал вторую лошадь, устремившись в Птерию. Воины не поспевали за ним. Персидские племена и гарнизон Экбатан, присягнувший на верность новому царю, одинаково видели в молодом правителе силу и целеустремленность. Они чувствовали в его решительности страсть к завоеваниям, в его карих, как янтарь, глазах никто не уловил иного мотива. В Птерии стоял дом пастуха Митридата. Именно там жил спасший ему жизнь отец, а с ним вскормившая Кира мать… Спако! Она в опасности.
Сражение не было подготовлено. Лидийцы отражали стихийные атаки колесниц персов и мидян. Но городские стены провинциальной Птерии мало походили на надежные укрепления Сард. И тогда Крез приказал своим полководцам отступить. Он рассчитывал перезимовать в комфорте, а не на обезлюдевшем плато Каппадокии, дождаться в своей столице спартанцев и вавилонян, чтобы с утроенной силой вновь перейти пограничную реку Галис и двинуться прямо на Экбатаны.
Лидийцы ушли без преследования. Мелкие стычки с конными отрядами персидских лучников не в счет. Они беспокоили только фуражиров, но после того, как лидийцы приставили к караванам конвои – атаки легко отбивались.
Как только войско Креза вернулось в Сарды, царь распустил наемников из греческих городов. Плата им была высокой, а Крез умел считать монеты. Не только золотоносная река Пактол была причиной его богатства, еще экономия.
Крез был уверен, что времени для подготовки нового похода достаточно. Персы застрянут в Каппадокии надолго. Она опустошена, да и зима надвигалась. Не настолько же они упрямы, чтобы перейти через хребет и форсировать Галис прямо сейчас!
…Кир выл от бессилия, оказавшись на пепелище одного из небогатых домов. Рядом с царем выла собака, наверняка жившая в этом доме и терзающаяся отсутствием хозяев. По всему было видно, что и Кира она приняла за своего, ибо на других людей она злобно рычала и лаяла.
Вельможи Мидии крутились вокруг него, недоумевая. Царь рыдал, не скрывая слез. Что могло так расстроить повелителя?!
Гарпаг явился лишь к моменту отступления лидийцев. Персы не очень-то доверяли полководцу, думая, что он мог опоздать нарочно. Царь же не устроил допроса, предаваясь горю.
Увидев терзания царя, Гарпаг все же осмелился подойти и посоветовал не давать волю чувствам, так как окружающие могли бы заподозрить, что сожженные жильцы этого дома имеют к царю какое-то отношение.
Не стоит давать стервятникам пищу для размышлений…
Но Кир не внимал предупреждениям пришедшего не вовремя и снующего там, где его не просили, Гарпага.
Вождь марафиев заметил настроение своего царя и попросил Гарпага заняться войском и провиантом, а не советами.
– У царя Мидии и Персии Кира хватает советчиков! – твердо сказал поседевший от возраста вождь второго по силе персидского племени, ставший правой рукой Повелителя.
Гарпаг удалился. Похоже, новый царь, получивший трон благодаря его вмешательству в политику, не собирался признавать в нем мудрого знатока местных нравов и особенно темных душ знати ариев.
«Поделом же ему будет, когда гиены сожрут его и запьют ароматным вином…» – подумал Гарпаг, но тут увидел, что за ним бежит марафий.
– Стой, Гарпаг! – кричал он вслед.
– Что еще? Царь требует меня назад. Все-таки нуждается в моем совете? – развернулся Гарпаг.
– Царь приказывает немедленно выступать на Сарды.
– Как?! – возмутился Гарпаг. – Мы загнали половину лошадей, пока добирались сюда из Элама. Весь провиант, на который мы рассчитывали, лидийцы извлекли из хранилищ и увезли в Сарды.
– Верблюды, – молвил марафий.
– Что «верблюды»? – не понял Гарпаг.
– Если не хватает лошадей, для похода сгодятся и верблюды. Царь приказал идти немедленно.
– Когда?
– Прямо сейчас. Как можно быстрее. Так желает Кир.
– Он сумасшедший, – вырвалось с языка Гарпага, – Войско истощено, битва шла на равных. А там, в Сардах, Крез у себя дома. Он легко восстановит потери новым призывом вассалов.
– Мы идем на Сарды! – Это был голос Кира, не постеснявшегося оседлать мула. – Нет коней? Садитесь на верблюдов, разгрузите всех мулов – садитесь на них! Мы переправляемся через Галис и идем на врага! Там моя мать! Там мой отец! Они живы! Погонщик видел их в числе угнанных в рабство!
– Твой отец – покойный Камбис! Твоя мать – царица Мандана! – вмешались персидские вожди, не забывая при этом выполнять распоряжения царя, снимая мешки, тюки и бурдюки с вьючных животных, превращая их в средства передвижения воинов.
– Они живы! – не слушал Кир. – Я спасу маму! Быстрее! Вперед! Через Галис! Мы идем на Сарды!
– Как здесь? Этого не может быть! Как они перешли через хребет и форсировали реку? – не поверил своим ушам Крез и помчался в сопровождении военачальников на крепостные стены, выстроенные вокруг горы Тмол, с которой открывался обзорный вид на речную долину и обширную равнину Тимбра.
Крез обомлел, когда разглядел стройные ряды войск Кира. Он не ожидал увидеть столь мощной армии так скоро. Теперь у Креза не было численного перевеса. Единственное, что успокаивало лидийского монарха – это малочисленность кавалерии пришельцев. Пехоте и лучникам персов не справиться с его всадниками… А если все же боги примут сторону чужаков, то отсутствие осадных башен не сулило персам ничего хорошего. Они застрянут здесь на пять месяцев и дождутся своей погибели от спартанских гоплитов.
И все же зрелище для Креза было неприятное. Вся долина реки Герм была заполнена войсками, подступившими к столице. В случае прорыва персы могли захватить нижний город. Но утес, где стояли Акрополь и дворец царя, были неприступны. Даже если персам удалось бы прорвать оборону и войти в кварталы бедняков, им нечем было бы поживиться в тростниковых хижинах. Все золото Креза было здесь, в верхнем городе, а не у подножия горы Тмол.
– Мы же изрядно их потрепали. Откуда столько?! Я спрашиваю, откуда у него столько воинов? – не находил себе места Крез, стараясь казаться хладнокровным, хотя это меньше всего у него выходило.
– Вельможи Мидии провозгласили перса новым царем. Мидяне, они в колпаках, признали в нем продолжение династии Фраорта. Гарпаг поддержал его. И, наверное, он собрал ополчение в Каппадокии и Армении, ведь ты позволил нам разорить их дома, за это они возненавидели нас. Мы отняли у них коней, но они вооружились чем попало, и теперь это легкая пехота… Персы – отличные стрелки из лука, здесь еще лучники из Элама. Персы посадили их на верблюдов, – отчеканил полководец Креза.
– Лучников на верблюдов? Что за ерунда?! Ну, ничего! Моя конница и колесницы с серпами сметут их ряды! Гарнизон на стены, конницу в бой. Сокрушите их строй! Принесите мне голову этого Кира! Я сделаю из его черепа чашу, а тело брошу в костер! – заорал Крез на своих командующих, сам же отправился на утес в Акрополь воздать почести Аполлону в надежде, что бог эллинов поторопит лакедемонян Спарты и арамеев Набонида из Харрана, и они прибудут раньше, а не через пять месяцев.
Пока у Акрополя разжигали жертвенный костер во имя Аполлона и всего пантеона греческих богов, которых Крез просил повлиять на диархов Спарты, у стен Сард развернулась баталия, невиданная для тех времен по масштабам.
Конница и колесницы с косами скапливалась у горы Тмол, чтобы по звуку горнов ринуться прямо на стан Кира.
Кони. Эти дивные кони шипели ноздрями и зловеще ржали, раззадоренные плетьми наездников в серебряных шлемах. Военачальники Лидии были одеты в сверкающие на солнце защитные панцири ионийской ковки, их кожаные седла плотно прижимались подпругой к бархатным попонам, даже их кони были облачены в доспехи. Эта блестящая элитная кавалерия готовилась к броску, и, казалось, персам нечего было ей противопоставить. Исход сражения выглядел предрешенным.
Лидийцы были уверены в скорой победе над дикими, вооруженными в основном луками, пращами и дротиками чужаками, большая часть которых была без доспехов, в смешных войлочных колпаках, именуемых аракчинами, с ниспадающими ушами, в неудобных для боя туниках и тюрбанах вместо шлемов.
Копья лидийцев были длиннее дротиков персов, их щиты из твердых пород дерева, обтянутые бычьей кожей и обитые металлом были надежнее плетеных персидских, хоть и были меньше по размерам и не укрывали все тело.
Верблюды и мулы являлись слабым утешением персидского войска, конницы у Кира на сей раз было катастрофически мало. Он действительно поспешил. На равнине Тимбра он мог встретить погибель. Однако, именно сейчас проявился его полководческий дар.
– Что посоветуешь, Гарпаг, ты самый опытный военачальник? – спросил Кир своего несостоявшегося убийцу. – Неужели они раздавят нас?
– Похоже на то… – ответил Гарпаг.
– Что скажете вы, вожди персов?
– Будем стоять до конца и погибнем в бою за тебя, наш царь! – ответили знатные воины пасаргадов, марафиев и маспиев.
– Я пришел победить, это моя земля! – заявил царь Кир и призвал всех смотреть на песок. Он достал из повозки какой-то предмет, завернутый в ветошь. Отбросив ее, он извлек старый посох, тот самый, что подарил ему Митридат на прощанье, и прочертил им на песке идеальный квадрат… – Мы выстроим арштибару[4] впереди. За рядом ивовых щитов они скроют всех наших лучников, которые будут стоять в девять шеренг и стрелять залпами, чтобы стрелы усыпали врага непрестанно. На флангах в колонну выставим пехотинцев с круглыми щитами и акинаками[5]. Сзади в линию поставим колесницы и конницу, включая воинов на мулах. Верблюдов с эламскими лучниками ставим в самый центр. По команде копьеносцы и лучники расступятся, и мы выпустим на врага верблюдов. Конницу же будем беречь до самого конца. Идите и сделайте, как я сказал.
Военачальники поспешили выполнять приказ царя. Скоро войско было выстроено в каре. С горы Тмол квадратный строй персов и мидян казался безупречным, но очень тонким и уязвимым.
В стане врага никто не понял замысла Кира. Тяжелой коннице приказали бить в лоб, а легкой обходить с флангов, чтобы окружить неприятеля и посеять хаос в его рядах, отвлечь передние шеренги и вклиниться в центр квадрата.
Конница лидийцев устремилась на персов с подножия горы. Топот копыт становился все громче. Пыль превратилась в облако дыма, который все приближался. С Тмола спускалась тьма, которая вот-вот должна была покрыть всю равнину.
Когда расстояние стало критически малым, Кир выехал вперед на колеснице, в которую по его приказу запрягли не коней, а мулов.
– Слушайте все! Мои воины! – обратился он к шеренгам копьеносцев. – Их кони быстры, но мы устоим! И ваш царь никуда не денется на этих коротконогих мулах! Он останется с вами до конца!
Гвардия царя улыбнулась шутке, несмотря на неумолимо приближающуюся «лавину» с горы.
– Не бросать щиты! Если перс падет в бою и уронит щит, его щит должен поднять стоящий за ним! Тогда враг увидит, что мы бессмертны, и обратится в бегство! Бессмертные не погибают! Не разрывать ряд щитов без команды. Со щитом или на щите! – объезжал строй царь.
Шеренги стучали по щитам, извергая боевой клич.
– Покроем себя нескончаемой славой, – продолжал речь Кир. – Доспехи разбивает доблесть! Если мы дрогнем, то мы недостойны новой империи, где не будет лицеприятия по крови и облику, а почести и награды будут доставаться отважным, будь они хоть рабы. Отвагу не купить за золото! Здесь мидяне, воины Аншана и Элама, каппадокийцы и армены. Вы все – подданные Кира. Вы граждане моей державы, равные персам! Ваши боги будут почитаемы наравне с Ахура-Маздой, вы никогда не будете рабами. Я обещал персам пир, так разделите его с моим народом! Завоюем весь мир вместе! Но сначала разобьем этих надменных лидийцев!
Колесница Кира вновь скрылась за шеренгами. Конница Креза уже маневрировала. Тяжелые всадники пошли на таран, а легкая кавалерия огибала фланги.
Крез ждал известий в акрополе со своим немым сыном, глядя то на костер, то вниз, на речную долину. В глазах его ребенка читались страх и отчаяние, и царь не находил слов, чтобы успокоить отрока.
Резиденцию охранял немалый гарнизон. Здесь располагалось хранилище с сокровищами царя. В крайнем случае всегда можно было откупиться. Главное – не пустить персов за крепостные стены…
Лучники Кира осыпали кавалерию лидийцев градом стрел, но это не остановило удар. Он пришелся на копьеносцев и тараном врезался в строй их щитов.
Кони затаптывали павших и раненых, но строй восстанавливался. Живые поднимали щиты убитых воинов и вставали в строй вместо них. Всадников сбрасывали крюками, рубили акинаками и топорами, но силы были не равны. В нескольких местах произошел разрыв строя, лидийцы уже кололи лучников, оказавшись внутри квадрата.
Показалось новое облако пыли. Лидийские колесницы с косами заходили с флангов сразу за легкой конницей. Сопротивление могло быть сломлено, и квадрат мог превратиться в бесформенную массу. Но Кир все еще не отдавал приказа раздвинуться, чтобы выпустить боевых верблюдов. Он чего-то ждал…
Как только с обоих флангов донеслись вопли скошенных колесницами, Кир поднял руку. Зазвучали длинные горны, и щиты раскрылись.
Кони лидийцев впервые увидели верблюдов. В отличие от скакунов персов, местные животные не встречались с «кораблями пустыни» и испытали не просто шок, а истый ужас. Они почуяли едкий специфичный запах, ввергший их в исступление. Они так испугались этих горбатых чудовищ, что стали метаться из стороны в сторону, словно не объезженные жеребцы из загонов. Чтобы переносить верблюдов на дух, к ним нужно было привыкнуть. В бою нет времени на адаптацию.
Перед лидийскими лошадьми пыхтели чудовища, которые выглядели еще страшнее, ведь на них в закрепленных седлах сидели лучники, по два на каждом животном. Кони становились на дыбы, сбрасывая всадников. Их тут же добивали легковооруженные персы и мидяне, не веря своим глазам в то, что такое возможно.
Замешательство явилось неожиданностью для военачальников Креза. Заметив, что тяжелая конница ввергнута в хаос, они приказали воинам спешиться. Это стало роковой ошибкой. Лучники вели прицельную стрельбу и вскоре погнали лидийцев обратно к горе.
Прорыв с флангов был ликвидирован с помощью другой хитрости. Кир приказал стоящим сзади всадникам и колесницам зайти легкой коннице лидийцев с тыла. Собиравшиеся окружить войско персов лидийцы оказались в западне.
Лучники потеряли счет выпущенным по бегущим лидийцам стрелам. В колчанах осталось немного. Слуги не успевали подносить новые вязанки стрел. Равнина Тимбра была усеяна трупами.
Войско Кира, не ломая строй, маршем приближалось к подножию горы Тмол. Началась паника в нижнем городе. Простолюдины стремились за крепостные ворота, опасаясь, что персы истребят их, не взирая на возраст и пол, сожгут заживо вместе с жилищами и сбросят со скал. Верхний город не мог вместить всех, укрылись только счастливчики.
Резня все же началась. Каппадокийцы мстили за свой разоренный край пуще других.
Осколки армии Креза, столкнувшись со столь серьезным врагом, предпочли форсировать вброд реку Герм и укрыться в близлежащих селениях. Кому-то удалось вернуться в город вплавь по золотоносной реке Пактол, которая проходила через город, после чего лидийцы перекрыли ее, затопив в ее русле три торговые галеры.
Персам не удалось бы взять крепость с ходу. Цитадель была практически неприступной. Крез мог удерживаться в ней с оставшимся гарнизоном и остатками армии сколько угодно долго. Запасов еды хватило бы на полгода, через город протекала река. Остатки разбитой армии будут тревожить осаждающих с тыла. А потом придет подкрепление.
Кир выиграл битву, но теперь предстояло осадить Сарды. Но у него не было крыльев, как у сокола на его красном штандарте. Акрополь и дворец царя Креза казался недосягаемым.
Шел тринадцатый день осады Сард. Разграбление нижнего города, в котором особенно отличились каппадокийцы, давно прекратилось: в хижинах бедняков, покрытых глинистой охрой, не нашли ни золота, ни керамики, ни узорных тканей.
Персы и мидяне просто использовали жилища как лагерь, приспособив их для себя. Кир приказал не трогать мирное население, остановить насилие и мародерство. Он предупредил своих воинов, что строго накажет за неповиновение.
– Вы не станете богаче, ограбив бедняков. Зато заслужите всеобщее презрение.
Царь не знал, насколько сдерживающими будут его предупреждения и сколько продлится осада. До его стана доносились слухи, что во всех городах эллинов на побережье, кроме Милета, уже сформированы отряды. Наемники Ионийского союза, которых Крез непредусмотрительно отправил по домам, должны были вернуться. Эта угроза не выглядела отдаленной перспективой прихода галер с лакедемонянами из Спарты. Это могло случиться со дня на день.
Лидийцам царь сказал, что они теперь его подданные. Отреагировали они скупо, без восторга.
– Пока Крез – наш царь и наше отечество – Лидия, – говорили старики, которым нечего было терять. Но Кир и так это понимал.
Недостатка в пище для войск не было. На пастбищах Лидии кормились тысячи голов скота, а орошаемые Гермом, Пактолом и Меандром и удобренные илом почвы давали по нескольку урожаев в год.
Здесь было не так жарко, как в Пасаргадах. Под смоковницами у шатра дышалось легко, изобилие расслабляло.
Однако именно поэтому и надо было торопиться. Агенты из греческого Милета, уставшего от гнета Креза, донесли, что галеры с лакедемонянами, как в те давние времена звали спартанцев, уже готовы выйти из Пелопоннеса на помощь Крезу.
Крезу было выгодно тянуть время. Он пошел на хитрость, приказав через лазутчиков спаивать персов. Пьяная армия лишается дисциплины. Стрела принесла послание в акрополь: ионийцы из Теоса, Фокеи и Эфеса собирали распущенное ополчение и собирались вернуться в Сарды, рассчитывая на вознаграждение, обещанное Крезом. От Лидии отделился лишь Милет, присягнув персам.
– Вином! Залейте персов вином! Тогда мы застанем их врасплох! – кричал в бешенстве Крез. – И Спарта! Скоро здесь будут лакедемоняне! Продержимся еще немного – и персам конец!
Он был деятельным и неутомимым, как никогда, словно предчувствовал скорую развязку. В голове роились, словно пчелы, варианты разных исходов, все больше плачевных. «Империя падет… – вспоминал он пророчество. Какая?! Не его ли? Ну уж нет! Как бы не так! Ионийцы отозвались на призыв о помощи, а варвары скоро рухнут от вина! Они ведь разместились в хижинах, а не в лагере под присмотром командиров. Это приведет персов и мидян к погибели!»
Кир пребывал в одиночестве у реки и чертил на песке своим посохом. Недавняя победа уже не радовала, ведь она не была окончательной, и враг укрылся на утесе. Река Герм, на берегу которой он сидел, могла скоро принести беду. Вдруг царь заметил приближающегося старика.
Облик его был ужасен: горбун, испещренный морщинами, словно ящер, его нос торчал бесформенным булыжником, а глаза горели ритуальным костром. В руках старик держал сеть для рыбной ловли.
– Согласен, мутная река… – заговорил старик. – И рыбы в ней не видно. Но она есть!
– Откуда знаешь ты персидский? И как ты понял, что я перс? – спросил Кир.
– Ты в кожаных штанах и твой платок на голове едва укажет, что ты эллинский гоплит – поножей нет, сандалий нет в шнурках, вместо короткого хитона длинное и не удобное для боя платье. Изогнут меч, похож на серп он больше. Ну а персидский знаю я давно. Просто живу на свете долго. И был я толмачом не только при дворе, а и у всех своих хозяев. Я – бывший раб Эзоп, меня все знают в этих краях, а также на Самосе и в Тиосе, а больше знают в Дельфах, там я приговорен к жестокой смерти.
– Так ты эллин, – понял Кир. – Извечный враг для перса. За что тебя, Эзоп, свои приговорили?
– Свои ли мне они? И там ли дом, где тебя не ждут и ненавидят? Меня возненавидели все прорицатели за то, что я даю не те советы, а их ученость я не почитаю, – ответил старик. – Так уж повелось – не чтут пророков и поэтов до тех пор, пока в чужом краю их не признают. Меня не замечали в Дельфах и на Самосе до тех пор, пока я не предстал пред Крезом. На родине подумали, что Крезом я услышан, а он отверг даже мудреца Солона. Куда уж мне тягаться с мудрецом афинским ученостью своей… Но не это главное. На Самосе вдруг разнесся слух, что бывшего раба Эзопа осенила мудрость. Казалось бы – должны принять обратно, ан нет – теперь хотят убить. Придется мне на казнь явиться добровольно в Дельфы.
– Зачем, если тебя убьют? – недоумевал Кир.
– Чтобы оставить память для потомков, ведь все умрут, но так не каждый. Оракулы из зависти не всякого убьют, подножие горы Панрас не для всех могилой станет.
– А может, перед смертью дашь дельный мне совет? – спросил перс.
– Отчего ж не дать. Хоть дюжину! Мне мудрости не жалко для тех, кто внемлет ей и ищет справедливость, – согласился Эзоп.
– Как сдвинуть эту гору? Чтобы рассыпался утес? – Кир проникся неподдельным вниманием.
– Утес? Не знаю. Но послушай вот что. Кувшин, огромный и наполненный водой, стоял, и птица хотела из него испить. Но клюв ее не доставал до влаги. И так, и сяк пыталась, но немного не хватало. И стала биться о кувшин, толкать его, чтоб сдвинуть с места. Никак не удалось. И тогда она вдруг догадалась, что если в клюве камни принесет и сбросит в горло этого кувшина, то скоро брызнет через край водица. Так и решила сделать. Наносила камни. Они полегче, чем кувшин. И скоро напилась.
– Разгадку знаю твоего ученья. Отец мой первый, Митридат, пастух, мне рассказал, как штурмовали одну крепость – насыпали курган и по нему взобрались, одолев врага. Но как же взять утес? Он слишком крут. И слишком мало времени у персов.
– Не в этом суть. Камни – это воины. Всех собери их в кучу. И отрезви ты их внимание. Вино здесь льется чересчур.
– Вино храбрит. – заметил Кир.
– Послушай не меня, а Диониса, он хоть и младший на Олимпе, но знает толк в вине. За ним и сам Солон сказал – знай меру. Ведь первый лишь кувшин для вкуса, второй – для веселья, а третий – для тяжелого похмелья. Так не теряй же голову, завоеватель, на войне жажду утоляют водой и победой.
Кир встал с песка, опершись на свой посох, и подал знак. Явились вожди племен и стражники.
– Воины могут пристраститься к вину! – громогласно заявил царь. – Приказываю вырубить виноградники в долине, обыскать дома и вылить на землю все бурдюки с вином! Сменить посты – расставить трезвых воинов на подступах к стене и со стороны утеса! И пусть смотрят в оба трезвыми глазами!
– Ты обещал им пир, а теперь запрещаешь пить вино… – припомнил вождь марафиев, с подозрением глядя на горбуна.
– Пиром мы отпразднуем завоевание Лидии, – неумолимо отрезал Кир.
…Вожди персов запретили местным торговцам угощать армию вином, вырубив для острастки все виноградники речной долины.
В шатер Кир вернулся с престарелым горбуном, который не выпускал из рук рыболовную сеть. В покоях Кира разожгли очаг и подали яства.
– Мне по сердцу твои советы. Оставайся с нами. Здесь будешь ты в почете. – Царь уважительно пригласил старца к столу.
– Зато я прослыву предателем в своей земле, – констатировал Эзоп.
– Ну, если там уже приговорен, то невелика потеря… Больше раза не убьют, разве не так?
– Я сразу догадался, что ты Кир… Тут проницательность не понадобилась. Я нашел тебя на том самом месте, где распрощался с мудрецом Солоном. Одно дело – помочь тебе, царь персов, в войне с Крезом, который досаждал эллинам, другое дело – изменить сородичам. Хоть и поносят они меня, я прощаю им все обиды. Хочу предотвратить войну Эллады с тобой. Пойду им и скажу, чтобы не шли войной на того, кто мудрость не отверг и привечает старость, ибо накликают беду на полисы Эллады. Я одолжение делаю им, а заодно тебе, хотя бы и за этот стол с яствами. Крез мудреца Солона за стол не пригласил, а я ведь раб, сижу здесь, как вельможа.
– Войны не миновать.
– Попытку сделать надо.
– И что ты скажешь им?
– Я сеть им покажу вот эту и расскажу историю про дудочку из Фригии да рыбака.
– Сначала мне поведай. Я хочу запомнить.
– Слушай же. Рыбак пришел к реке и обратился к рыбам: пляшите, рыбы, под музыку фригийской дудки. Они ослушались. Тогда рыбак забросил невод и выловил всех рыб. В итоге плясали на сети они без музыки прекрасной, на солнце издыхая.
– Ты думаешь, их испугает такая притча? И утихомирятся эллины, приняв меня за рыбака с той дудкой? Не станут ионийцы, кроме Милета, плясать под мою дудку добровольно. По мне: так скрутят горбуна Эзопа и бросят в подземелье, обвинив в измене.
– Посмотрим, все равно пойду. Хочу предупредить я города на побережье от пагубной войны, грозящей разорением. А после в Дельфы простирается мой путь.
– Тебя не удержать мне. Жаль, – с горечью произнес Кир и приказал снабдить старика Эзопа повозкой, наполнив ее фуражом и едой. В повозку запрягли двух самых выносливых мулов.
«Мул мулов раздает… – подумал старец. – Но предсказание, конечно, было не о муле. Оно о крови говорило, не понятым для Креза оказалось… Разбавленная кровь, как бурная река, течет, сметая все плотины. Намного легче ей преодолеть барьеры, чем стоку вязкому прорваться из болота»…
Эзоп поехал на запад, в сторону ионийских городов, чтобы уговорить эллинов не вмешиваться в войну персов и Лидии и согласиться выплачивать персам небольшую дань, в размерах гораздо меньшую, чем та, которую требовал ненасытный Крез. Он предполагал, что из этой затеи вряд ли что получится, но был рад, что за его действия никто не обвинит его в измене.
Царь Лидии был взбешен провалившейся попыткой споить персов. Он оценил поведение Кира. Теперь он понимал, что имеет дело с опытным полководцем, а не юношей. Город осаждал человек, разгромивший Астиага.
Крез усилил посты. Часовые беспрестанно патрулировали по парапетам крепостных стен. Цитадель оставалась неприступной. Эллины должны были прислать подмогу.
Ни одна атака Кира по-прежнему не увенчивалась успехом. Лидийские лучники были не так метки, но даже их умения хватало, чтобы пресечь любую попытку штурма. Все преимущества были на стороне осажденных.
Крез усердно молился Аполлону и Кибеле в святилищах у акрополя, взывая поторопить Спарту. Он разжигал жертвенные костры, бросая в них коз и быков. Так он задабривал пантеон богов, а заодно обильно питал верный гарнизон, успешно сдерживающий натиск персов. Помощь союзников была не за горами, именно так представлялось страже, взирающей на долину с крутого утеса.
На четырнадцатый день осады один из стражников высунул голову из башни, пытаясь разглядеть русло реки Герм, чтобы увидеть, не идут ли уже по нему из Эгейского моря триеры с грозными лакедемонянами. Крез уверял, что гонцы из городов Ионийского союза, данников Лидии, уже сообщили о нападении персов, а значит, стоило ждать подмоги намного раньше.
Стражник узнал бы спартанцев по коринфским шлемам с гребнями из конского волоса, по панцирям и по алым плащам, накинутым на короткие хитоны.
Солнце слепило в глаза. Вроде бы он что-то заметил. Но нет. Показалось. Смотрел он направо, налево, крутил головой, и вдруг шлем зацепился о древко факела, прибитого к стене, и упал с высоты.
Рифленые скалы крутого утеса имели едва заметные издали ступенчатые выступы. Шлем заскакал по ним, но не свалился в низину, зацепившись за крюк. Стражник выбросил короткую бечевку и спустился по ней за своим шлемом. Веревки хватило, чтоб добраться до пологого места. Он поднял свой шлем, стряхнул пыль и снова водрузил на голову. А затем ловко взобрался по едва различимым выступам обратно на башню. Словно бурый горный муфлон. Даже не пользуясь веревкой!