Владимир Андерсон
Борьба: Возмездие в сумерках (книга четвертая)
Главнокомандующий
– Целиком два батальона, санитарная рота и около десяти отдельных взводов разных батальонов. – новый заместитель Главнокомандующего генерал-майор Жиганов докладывал своему начальнику. Вокруг стояло всё новое руководство Отряда-14, когда Зубков принимал утренний доклад.
– Около десяти, блять?! – заорал Главком. – Вы ещё и не посчитали нихуя!
– Мы перепроверяем, товарищ…
– Заткнись на хуй, блять, раз не можешь докладывать нормально!… Как далеко они могли уйти?
– Километров пятнадцать в запасе у них точно есть. – сказал начальник разведки полковник Захарченко. – Тяжёлое вооружение они не взяли. Двигаться могут достаточно быстро, но они решили раненных из штрафбата с собой тоже прихватить. А с ними уже скорость не та…
Зубкову было приятно, что хоть кто-то из его новой команды говорит дело. С недавних пор ему стало казаться, что его окружают одни подхалимажные идиоты, которые только и думают, как бы угодить ему словцом. Особенно это стало проявляться после пропажи Болотникова, когда каждый только и думал, в чём бы новом его обвинить. И ведь никто ж с виду и не вспомнил, что в вечер, предшествующий этой «пропаже» Болотников заходил именно к Главкому. Все помалкивали об этом так, как будто этого и не было совсем.
И это вот уже настораживало. Это означало, что об этом знают все. Знают и молчат, сволочи. Что-то готовят. Для него же. Для Главкома готовят. Сейчас кланяются и лебезят изо всех сил, а как соберутся, так и обвинят его самого же во всём том, в чём вчера обвиняли Болотникова. Скажут, что ты, мол, вообще с ним заодно и был. Сработались вы на пару, да и сдавали тут все позиции чумам. И какой-нибудь Жиганов на место Главкома и сядет…
– Нет, суки. Со мной так не выйдет. – подумал Зубков, пока смотрел на всех остальных. Как же зыбка его власть здесь. Как же легко что-то пихнуть, делая вид, что нечаянно, а всё потом полетит так, что не будет даже заметно, что-то кто-то ещё и подталкивает… Только вот что они потом с этим делать будут? Они все знают, что хиви подготовили две ударные бригады в Лисичанске, общей численностью в десять-двенадцать тысяч человек. И это только то, что известно… Сколько там резервов, артиллерии, сколько тянется с других флангов – об этом гадать только можно. Мост не удержим, так и командовать будет нечем – возьмут в котёл, да и закончится на этом Отряд-14. А тут ещё и Хмельницкий сбежал…
Можно, конечно, всё будет свалить на него. Вроде как вот он, предатель и есть предатель. Теперь всем очевидно. Да только что это даст, когда всё будет проиграно? Сваливать на кого-то имеет смысл, когда есть ещё чего спасать. А когда всё кончено, то все просто сгрызут того, кто сидит на троне в этот момент. Чтобы он там ни начал говорить или обещать… Знают они, что этот момент уже может быть близок?
Знают, суки. Конечно, знают. И Жиганов и Захарченко знают. И все остальные тут присутствующие тоже. Если кто-то из этих восьмерых не знает, то это уже будет большим сюрпризом… Так чего скрывать? Пусть и дают свои мудрые советы.
– С Лисичанском что будем делать? У кого есть предложения? – Главком задал вопрос в лоб. Как когда-то задавал Хмельницкий. Правда, Хмельницкий-то действительно хотел услышать мнения, а не сделать кого-то крайним. Этим старый дурак отличался, как никто другой… Ну ладно. Здесь-то крайние тоже не нужны… Нужно дать им понять, что без меня они сдохнут. – Зубков наконец ещё подумал, что от него-то не слабо ж ещё несёт перегаром от коньяка, выпитого вчера. А ведь хотел всего рюмку хлопнуть, не более. А вмазал всю бутылку, что аж еле встал с утра. С мутной головой и тошнотворным состоянием. Голову охлаждал из бочки с дождевой водой, чтоб хоть как-то прийти в чувства. Что-то во взгляде вроде прояснилось, но запах, конечно, не убрался. А ведь думал недавно обзавестись лавровым листом, и хоть эту проблему бы решило. Да всё руки не дойдут… Но с этим бы завязывать надо совсем. А то после победы над Хмельницкий так подбухивать добром не кончится. Многие ли на самом деле боятся своего командира, когда видят его с похмелья утром?
Тишина. Пока он всё это думал, никто ж ведь и не ответил. Ничего. Все тупо стояли и палились на него.
– Кто-то не в курсе ситуации? Надо объяснять? – продолжил Главком и тут же заметил, как изменились у всех окружающих глаза. Ещё буквально минуту назад они были извиняющимися, подавленными и потухшими, как в момент стали агрессивными и злорадными. Таким же, что и был, взгляд остался только Захарченко – спокойным и размеренным.
Но при этом все также продолжали молчать. Зубкову стало не по себе, и он сам ощутил, как начало колотить его сердце.
– Чё молчите-то?! Спрашиваю ещё раз, блять! Все в курсе ситуации?!
Они стали понемногу переглядываться друг с другом. Так хитро, аккуратно. И снова очень злорадно. Вокруг повисла страшная тишина. И Зубков начал судорожно переглядываться то с одним, то с другим. То с одним, то с другим… Нет… Они этого не сделают. Они овцы. Тупые бараны. Они поставлены мной. Они обязаны мне. И без меня они ничто и были бы никем…
Их руки одна за другой потянулись к кобурам, оружию, за спину… Злобно, жестоко и злорадно. Было видно, что им нравится это, и что они специально тянут момент, потому что не смогут потом прожить его заново. Не достал оружие только Захарченко, но только он и что-то сказал:
– Генерал Зубков, я снимаю Вас с должности Главнокомандующего… И приговариваю к расстрелу на месте…
Казалось, что он не успел договорить, когда остальные начали палить по Зубкову также злобно, жестоко и злорадно, как только что смотрели на него.
Губернатор
– Дони, ты либо говори всё, как я говорю, либо просто молчи уж тогда, – сказал Блух.
Броз Славянской колонны и министр имперской армии два часа назад выехали из Ростова-на-Дону и двинулись прямиком в столицу чумной империи Чум-бату. До этого момента они молчали, ничего не пили и не ели, а просто смотрели в окно, на мимо проезжающую территорию – холмы, периодически перекопанные карьеры, изредка попадавшиеся деревья, иногда какие-то столетние избушки, от которых оставались фрагменты стен и печные трубы из кирпича. Весьма скудный ландшафт на предмет эстетики, но вполне подходящий в плане многообразия.
Блух не часто проезжал по отведённым ему территориям, считая их по большей части какой-то пустошью, но с того момента, как власть надо всем этим стала ускользать от него, появилось ощущение того, что он что-то недооценивал.
Особенно после того, как выяснилось, что ещё два сектора теперь повисли в воздухе: «Саппо» и «Арха». Это уже относилось к группировке «Екатеринослав-Кременчуг», и ему даже было непонятно, как так получилось, что уже и ей теперь начинают заведовать СЧК со своими хиви и с внутренним самоуправлением людей. Мало того, «Арха» – вообще крупнейшее предприятие всей Славянской колонны и самое крупное сталелитейное во всей Империи. И теперь охрану и производство на нём обеспечивают люди. Такое в голове не укладывалось… Что вообще до такого можно было дожить.
Ещё даже год назад не было разговора ни про самоуправление, ни про хиви, охраняющих производство, ни даже про то, чтобы вообще как-то облегчить участь людям – всё эти глупые игры СЧК, которые только и думают, как бы поджать под себя остальных…
– Дони, ну что ты молчишь? Мы же в такой заднице оказались и вместе решили действовать. Надо уже теперь идти до конца, раз решились, – продолжил Блух.
– Я должен тебе кое о чём рассказать. – ответил Донхр. – Перед тем, как мы начнём говорить с патриархом, ты должен кое-что знать.
Блух заметил тон и некоторую встревоженность. Не ту, которая выдаёт какой-то страх, а, скорей, ту, которая предшествует стыду. Стыду за что-то, что когда-то сделал, хоть и пришлось при этом переступать через себя.
– Что сказать-то? Говори же, Дони!
– Понимаешь, тут такое дело… Помнишь тот взрыв в Луганске, когда мы потеряли несколько бур имперской армии и СЧК?
– Да уж такое не помнить. Столько вони было из-за такой мелочи. Мы и больше теряли. Вон лет пять назад была заваруха возле Никополя. Мы там и восемь бур потеряли… И никто кругом так не возмущался, а тут всего-то.
– Дружище, мы там совсем не то потеряли, что заявлено…
Наступила неловкая пауза. Блух сидел и смотрел на своего собеседника, почти даже не моргая.
– Дружище, мы там потеряли девять легионов. Семь имперской армии, и два – СЧК… Это был не просто взрыв с последующим обстрелом – образовалась такая дыра, что она достала до реки, и там всё затопило. Мы всем говорили, что успели отвести и всё прочее, но это сказки всё. Там почти никто не выжил. И все обслуживающие бригады тоже затопило. Девять легионов, а не пять бур. Мы потеряли основные ударные силы имперской армии и штурмовиков СЧК во всей Славянской колонне. Вот почему никто из нас не был против, что устроят там эту свою автономию и передадут охрану хиви… Нам самим некем было всё это охранять. И воевать с маки некем. Вот откуда идут все эти изменения.
Блух сидел и пялился на того, кто уже давно был ему другом, и не понимал, как могло получиться так, что он сам обо всём этом не знал вообще ничего. Всякое бывало, конечно, но чтобы так. Это ж сколько надо было отчётов подделать, сколько чумов подкупить, сколько всего везде поменять, сжечь и написать заново, чтобы это не вылезло наружу. И ведь удалось же. Самое-то главное, что это у кого-то удалось. У кого?
– Дони, это кто всё сделал? Закинхр? – спросил Блух, немного дрожащим голосом.
– Да. И я помог ему. Как ты понимаешь, я в этом помог ему…
– Зачем? Я не понимаю, Дони. Там же не было твоей вины? Это была операция СЧК, а твои там – только прикрытие.
– Да о чём ты? Кого это волнует? Такие потери. Семь легионов имперской армии, это 46 бур. Какая разница, кто там всем заведовал. У меня-то после этого их уже не было. Что со мной в этом случае должны сделать?
Блух покачал головой. Да что уж тут говорить. Понятно, что за это можно сделать. Пытать, а потом казнить. Такие потери в Империи никому не прощают. Ни прошлые заслуги не помогут, ни чьё-то заступничество, ни любые фантазии о какой-либо прочей помощи. Не поможет ничего. Пытки, потом казнь. Единственный способ остаться в живых – скрыть это. Сделать так, будто ничего не было.
– Так вы на пару с Закинхром прикрыли друг друга и с обеих сторон подменили реальность на бумаге и так, чтоб у обоих сходилось. Так я понимаю?
– Ну да. Правильно понимаешь.
– Ну ладно, допустим, на бумаге-то это сделано. А на деле-то как? Нельзя вечно не трогать эти подразделения, чтобы они там где-то стояли без дела. Когда-то ж это проскользнёт…
– Уже нет. Сейчас они все в полях воюют против маки… И воевать там будут вечно. Обстановка тяжёлая и всё прочее… Хотя на деле против маки сейчас воюют только хиви. Держат Бахмут, как транспортный узел, а сами орудуют дальше. Сейчас база Отряда-14 в Северодонецке, и где-то рядом несколько бригад хиви, готовятся, чтобы добить их… А мы потом выдадим отчёт об успехах имперской армии. СЧК совсем не против. Они только и рады, что мы это скажем. Лишь бы не мешали с этим самоуправлением…
Блух вдарил кулаком по столу – несколько стоявших на нём предметов отлетели в стороны, а министр остался сидеть на своём месте, всё с таким же немного грустным выражением лица.
– Твою мать, Дони! И мы при всё при этом сейчас едем к патриарху за благословением, чтобы вернуть власть имперской администрации и святой церкви при том, что вся эта история с самоуправлением в реальности и тебе самому нужна?! Так что же ты собираешься делать потом? Что ты будешь делать на том месте, когда зайдёт речь про эти твои семь легионов? Или ты сразу рассчитываешь, что ничего там дельного не выйдет? И Неврох сам пошлёт нас на хер со всеми этим контрмерами?
– Честно говоря, да… Я уже думаю, что Невроху ничего не надо. Уж после того, как дело пошло с Самохом, уж это могло его и сломать…
– Я слышал про это. Смутная история, но я не верю, что он так просто сдастся. У него слишком большие амбиции. А такие тормозов не имеют. Я именно на это и рассчитываю. Именно на это. Что он может разогреться именно в тот момент, когда увидит, что и с его стороны кто-то играет. А у меня, Дони, нет других вариантов… За СЧК я быть никак не могу. И ты никак не можешь, несмотря на то, что уже успел сделать.
– Вот и я так подумал, когда решил ехать с тобой. Что быть пешкой СЧК мне не к лицу. Но как по мне, Неврох сдался. Я не вижу, где он ещё что-то может сделать. Ему как бы место своё не потерять. Как и мне, собственно… Знаешь, я ещё долго думал над тем, что все эти наши желания не быть под чьей-то крышей на самом деле просто от нашей невозможности этого не делать… Сам подумай, почему вообще всё так получилось? Можешь не говорить мне, как это у тебя, но я расскажу про себя… Мне нужны были деньги. Постоянно. Больше, чем я официально получал. И ты сам понимаешь, как я решал эту проблему… И, разумеется, дело дошло и до СЧК, и до Закинхра. Он стал прикрывать меня за то, что я делал то, что ему надо. По сути, это стало для меня крышей. Давало мне свою выгоду, а в ответ я, условно говоря, платил за это соответствующую цену. И ведь нельзя же было сказать, что это какое-то неравноправие. Вот в чём всё дело. Это не выглядело таковым. И нельзя было это назвать таковым. Потому что это устраивало и его и меня… Единственно, что не так во всей этой конструкции, так это то, что я не мог отказаться. Да и сейчас не могу. Вот, где берутся все проблемы… Я настолько повязан с Закинхром, что начни он тонуть, и потянет меня за собой… И я уверен, что и тебя потянет…
– И меня потянет… – согласился Блух. – Ты всё правильно говоришь. Он всех потянет, кого только сможет. И ещё неизвестно, кто первый затонет при таком раскладе… Но меня это уже не волнует. Тут уже просто нет выбора… Пройдёт ещё полгода или год, и вся Славянская колонна – это будет одно сплошное самоуправление. Где не нужен ни броз, ни какие-то министры. Где достаточно людей и СЧК, которые их крышуют. А раз не нужен ни броз, ни министры, то и всё то жидкое дерьмо, которого мы так боимся, обязательно вытечет наружу. Уж так, на всякий случай. Чтоб не передумали не мешать… Это всё сработает. Хотим мы того или нет… Ты правильно сказал, что во всей этой системе главное то, что от неё нельзя отказаться. А вот Закинхру можно. Мы на него ничего не имеем. Даже этот случай под Луганском, уж учитывая сколько времени прошло, ничем так страшно ему не угрожает… Но есть кое-что ещё, Дони. Есть кое-что ещё, о чём я не хотел говорить, пока мы не прибудем к Невроху… Но, видимо, придётся… Ты ведь в курсе, что в самом секторе «Диза» до сих пор находится Ананхр?
– Разумеется. У меня не вызывает сомнений, что это лишнее доказательство того, насколько для СЧК важно личное обладание этими секторами в самоуправлении людей.
– Да. Но важно не это. Важно, что она сестра одного из членов Центрального Комитета Империи… И, если я посчитал всё правильно, то этот её братец хочет устроить такой передел, чтобы остаться в этом комитете в единственном лице. А это уже вопрос не Славянской колонны. Это вопрос всей Империи. И поверь мне, что если речь обстоит так, то встань мы вовремя на нужную сторону в этих разборках, и нам простят, что угодно…
Донхр улыбнулся и немного покачал головой:
– Да, дружище… Не ожидал я от тебя такого… Такого мудрого и дальновидного хода… Похоже ты даёшь мне хоть какую надежду…
Верховный жрец
Подвалы главного храма веры Жах в Чум-бату нельзя было назвать подвалами – это был настоящий подземный комплекс со своим центральным залом, где можно было собирать не только высшее руководство Церкви, но и устраивать массовые заседания важнейших жрецов Империи любого ранга, благо свободных кресел в нём было на полторы тысячи. Из него можно было пройти в залы поменьше, отдельные комнаты и, разумеется, в личный кабинет самого патриарха. Собственно этот кабинет был вторым по значимости после его личной резиденции. Всё в золоте и разнородных драгоценных камнях, мраморе и лепнине. Даже потолок был расписан древними изображениями предыдущих верховных жрецов, где в центре был сам Торкведох.
Неврох никогда не думал над тем, что, может быть, придёт время, и его дорисуют туда самого. Он собирался жить вечно и даже не думал над тем, что может быть по-другому. Это при всём при том, что он так основательно готовил себе наследника в лице Самоха. Своеобразный дуализм сознания – перманентное понимание своего наследия и полное отсутствие желания покидать свой пост даже вперёд ногами. Вот что такое бессмертие в сознании высших политических руководителей.
Только что ему доложили, что явился полковник из СЧК с чрезвычайно важным письмом, содержащим государственную тайну, которую необходимо вручить ему лично. Видеть это отродье ему не то что не хотелось, он готов был лично собрать для него хвороста и пускай даже огнивом разжечь огонь, чтобы спалить его дотла.
– Что прикажете ему передать, Ваше Святейшество? – спросил помощник Невроха жрец Кринох, которому с недавних пор он доверил также проводить службы в этом храме.
– Пусть ждёт. – ответил патриарх, понимая, что там какие-то официальные заявления, уведомления или нечто того же рода, касающееся Долоноха или Самоха. А, может, и обоих. Что там бумага, в которой эти гнусные уроды из СЧК захотят, чтобы сам патриарх давал показания, если не чего похуже. Они подвели эту ложь под статьи о государственной измене, а это значит, что привлекаться может, кто угодна и когда угодно. И, учитывая, только что промелькнули слова про «государственную тайну», то не приходилось сомневаться, что это именно так.
А принять-то его всё равно придётся. Даже если протянуть эту историю до завтра, хоть и это будет странностью, всё равно получение этой бумажки отменить не удастся. Другое дело, что и реагировать на неё можно по-разному… А всё же, какие у него сейчас возможности?
Одна бура негласного ресурса куда-то пропала, как и митрополит Гузох. И вполне возможно, что это взаимосвязанные вещи. Впрочем, обе потери не велики в этом случае… Самох в следственном изоляторе СЧК в Луганске, и, вероятно, освободить его оттуда можно только силой, ведь с подобными обвинениями даже член ЦКИ не отмажется, уж если до того дойдёт дело. С Долонохом дело ещё хуже, и хоть дело носит явно символический характер, оставлять его просто так нельзя… И от киллера, посланного убить Гору вестей нет, а это значит, что это не удалось… Хорошая новость разве что в том, что ему лично ничего не угрожает, да и не будет, пока он находится в этом храме, да и под охраной пяти бур негласного ресурса… А это значит, что ему нужны чьи-то руки. Руки, способные брать калёное железо и скручивать его в бараний рог. Вот, чего ему не хватает… Собственно, ничего же и не изменилось – сам-то он всё равно не собирался ничего делать…
В дверь кабинета постучали – снова Кринох:
– Для Вас важное донесение, Ваше Святейшество.
Судя по выражению глаз и лица, это было что-то хорошее.
– Говори, сын мой.
Кринох склонился к его уху и зашептал так, что и Невроху-то было еле слышно:
– Ваше Святейшество, на префекта совершено покушение. По нашей информации он сильно ранен и без сознания. Ему делали несколько переливаний крови, но состояние критическое. Вероятно, он скончается в течение нескольких дней.
Неврох улыбнулся. Наконец-то, и хорошие новости. Наконец-то и у него пошли дела в нужную сторону:
– Благодарю. Ступай, сын мой.
Кринох вышел из кабинета, но успел закрыть за собой дверь, как к нему кто-то подошёл и что-то сказал. После этого жрец сразу вернулся обратно:
– Ваше Святейшество, к Вам два посетителя: броз Славянской колонны Блух и министр имперской армии колонны Донхр. Прикажете, пропустить?
– Да, сын мой. А полковник СЧК пусть ещё подождёт…
Спустя несколько минут перед патриархом стояли губернатор и министр, с несколько неоднозначными глазами, которые мельтешили из стороны в сторону, как мухи над дерьмом. Было видно, что они сами не знают, с чего начать, и, видимо, чем и закончить тоже не знают.
– Очень рад Вашему приезду, господа дворяне-примы… – начал Неврох, понимая, что всё же стоит поторопиться с новостями. – В нашем современном обществе уже не очень-то принято вспоминать про дворян, но всё же, мне будет важно понимать, что вы видите моё почтение к вам… Так скажите мне, дети мои, по какому благому делу вы пожаловали ко мне?
Они оба не хотели говорить, и было видно, что вообще сам разговор для них граничит между жизнью и смертью, но не начать его они тоже не могли. Сказал Блух:
– Ваше Святейшество, мы приехали к Вам за благословением…
– Любому благому делу будет дано благословение. Скажите мне, какое у вас дело?
– Мы хотим вернуть отнятые у святого престола территории. Те самые, что сейчас под самоуправлением людей, что не верят в Жах. А чумов там и не осталось. Стало быть и веры там нет… Мы пришли получить благословение вернуть эти земли снова под управление имперской администрации с тем, чтобы и чумов вернуть туда – на рабочие специальности и на охранные. Тогда вера Жах будет восстановлена.
– Благословляю, дети мои. Как только вы вернёте эти территории, и там снова будут чумы, мы освятим и сами сектора, и Ваше пребывание на своё посту. И Ваше броз Блух, и Ваше министр Донхр… Скажите мне, с чего Вы планируете начать?
– С того, чтобы освободить митрополита Самоха и вернуть его к службе святой Церкви, – сказал Донхр. – Мы не будет раскрывать детали. Но будьте уверены, мы вытащим его из лап СЧК.
Такого Неврох даже не ожидал. Чтобы два высокопоставленных чиновника так пылко рвали на себе одежду в попытках доказать преданность Церкви… Разумеется, это не от хорошей жизни, но причина явно в одном. Они оба теряли власть, а вместе с ней и свою способность держаться на плаву. Понятно, что на них обоих есть что-то у СЧК, и что начни они только такой путь, и обратной дороги уже не будет. Так что стоило сразу проверить их на прочность.
Неврох нажал на кнопку вызова помощника на своём столе, и тут же явился Кринох.
– Позови, пожалуйста, полковника из СЧК. Я хочу, чтобы он говорил в присутствии этих достопочтенных дворян-примов из светской власти.
Блух и Донхр переглянулись, но им и так было понятно, что терять уже нечего. Так что и соглашаться пришлось с любыми пожеланиями патриарха, лишь бы уж он от них теперь не открестился.
Спустя несколько минут зашёл эсчекист. Такой весь из себя важный, с основательной величественной осанкой, не свойственной чумам из силовых структур. Явно из главного управления, из которого, очевидно, выходил он не часто. И только тогда, когда кто-то пнёт оттуда сапогом, выше его по рангу.
– Ваше Святейшество, имею честь представиться, полковник Чоринхр. Вам уведомление особой секретности… Этим господам лучше при нём не присутствовать, – сказал полковник.
– Этим господам можете всецело доверять. Они преданы Церкви и нашей Империи.
– Ну что ж, воля Ваша. Добавлю лишь, что разглашение этой информации непосвящённым лицам приравнивается к государственной измене. И, учитывая, что Вы настояли на их присутствии, то их неразглашение на Вашей ответственности. Вы принимаете такую ответственность, Ваше Святейшество?
– Разумеется, полковник. Я прекрасно знаю все правила. Говорите, о чём речь в Вашем послании?
Полковник раскрыл большую папку, в которой лежал один лист, тугой как пергамен, и зачитал его:
– По требованию суда СЧК группировки «Донецк-Макеевка», Вы, Ваше Святейшество, патриарх веры Жах вызываетесь как свидетель по делу о государственной измене митрополита Самоха и обязаны явиться в Луганск в течение 7 дней. Прошу принять это уведомление лично в руки.
– Да, конечно, давайте его сюда, сын мой, – спокойно сказал Неврох, в то время как Блух и Донхр уже несколько тряслись от удивления, и было видно, что им не по себе от услышанного.
Неврох принял из рук эсчекиста бумагу, разглядел её и положил себе на стол:
– Ну что ж, полковник… Полагаю мы не должны ставить под сомнение Вашу преданность на службе Империи?
Полковник несколько опешил, ему было совершенно непонятно, к чему может клонить патриарх после того, как получил столь неоднозначное для себя уведомление:
– Не должны, Ваше Святейшество. Я предан Империи.
– В таком случае Вы не будете отрицать, что руководитель Славянской колонны Закинхр нарушил устои нашей святой Церкви, а равно и нашей Империи, когда передал через Вас послание о том, что он лично куда более заслуживает того, чтобы быть патриархом. И что и сам Центральный Комитет Империи должен быть у него на побегушках. Вы не находите подобное заявление прямым посягательством как на духовную, так и на светскую власть в Империи?
Полковник глядел на него, потом на Блуха и Донхра, потом снова на него удивлёнными глазами:
– Что за?! Ваше Святейшество, я такого не говорил! Тот документ, который Вы держите в руках содержит уведомление о необходимости явки в луганский суд СЧК!
– Да что Вы? Сказали такое в присутствии двоих дворян-примов, а теперь будете утверждать обратно? – Неврох повернулся к брозу и министру, стоявших в полном изумлении от того, что происходит. – Сын мой Блух, Вы подтверждаете сказанное мной?
Блух стоял, не шелохнувшись, начиная понимать, с кем он имеет дело, но пути назад уже не было:
– Подтверждаю Ваши слова, Ваше Святейшество.
– А Вы, сын мой Донхр?
Донхр стоял более уверенно и в некоем роде даже более уравновешенный, чем когда они только зашли:
– Вы всё верно сказали, Вашей Святейшество.
– Да охуели вы тут что ли?! – закричал эсчекист на броза и министра в то время, когда патриарх уже нажимал какую-то кнопку на своём столе. Практически мгновенно в кабинет влетел десяток вооружённых послушников из буры негласного ресурса.
– Взять его, – скомандовал Неврох, указывая на полковника, и продолжил. – Сын мой, Чоринхр, Церковь жестоко карает ослушавшихся, но и легко прощает раскаявшихся. Особенно, если они помогают ей пресекать ересь и сохранять целостность духовной и светской власти Империи… Вы готовы свидетельствовать против изменника или будете упорствовать?
– Там же официальная бумага! – закричал Чоринхр. – В ней всё написано, с чем я пришёл! Все в управлении знают это. Сам шеф СЧК знает это! У вас не получится так нагло врать об этом!
– Вот эта бумага… – Неврох чуть приподнял не так давно переданный ему пергамен и положил обратно, немного разгладив. – Содержит в себе неправомерное требование сложить с себя полномочия, предать веру и Империю, путём присяги на верность какому-то сумасшедшему. И в ней это написано прямым текстом.
У Невроха был целый отдел под цифрой «2», который занимался изучением, распознанием и, что самое главное, подделыванием государственных бумаг разного уровня. Обычно там работали над созданием искусственных доказательств для самых отъявленных врагов веры Жах, когда надо было вколотить последний гвоздь в гроб их обвинения. Но это было, скорее исключением, в тех случаях, когда нельзя было отступать. Весь отдел мог несколько суток трудиться над одним документом, изготовляя его и изучая юридическое пространство вокруг него так, чтобы он лаконично в него вписался по датам, отчётам и порядковым номерам, создавая, по факту, целую отдельную реальность в государственном делопроизводстве. Качество было настолько высоко, что в имперской администрации несколько раз уволили чумов, в чьё ведение должны были попасть такие документы. Увольняли за то, что столь важный документ, как предполагали в администрации, был утерян или не учтён – настолько скрупулёзно Второй отдел подбирал все материалы и подделывал печати и подписи. И хотя документы подобного тому уровню, что принёс Чоринхр, ещё ни разу не формировались, Неврох не сомневался, что для столь важного дела, они уж не ударят в грязь лицом.
– Вы что все с ума сошли?! – закричал Чоринхр, пытаясь безуспешно вырваться из лап, сковавших его послушников. – Вас под суд всех отдать! Это расстрельное дело!!!
– Сын мой, вы просто запутались… Но это не беда. Как я уже сказал, мы принимаем в лоно Церкви раскаявшихся. – продолжил Неврох и обратился к своим послушникам. – Отведите полковника в его новую комнату. Я уверен, для начала ему необходимо всё хорошенько обдумать…
Полковник всё продолжал пытаться вырваться, пока его волокли к выходу, даже пинался ногами, но стоило двери захлопнуться, как он практически сразу замолчал – видимо, выведя его из помещения, послушники первым делом крепко вдарили ему по голове.
– Вы обещали мне освободить митрополита Самоха из лап этих гнусных воров и убийц. – обратился патриарх к всё продолжавшим ровно стоять дворян-примам.
– Мы это сделаем. – ответил Донхр. – Все сделаем всё, что обещали… Благословите только нас на это, Ваше Святейшество.
Неврох уже и забыл о такой мелочи. Точно, ведь они приехали к нему за этим. Получить благословение, чтобы вернуть святой Церкви утраченное влияние в Славянской колонне. Как же он мог про такое забыть… Ну не мудрено потерять голову, когда кругом столько добрых вестей: и удачное покушение на префекта с его приближающейся смертью, и фактическая присяга в верности со стороны светской власти целой колонны, и справедливое заточение этого убогого полковника, который станет теперь нашим новым свидетелем. Нет, всё же, когда создавали целый отдел, способный корректно и своевременно рисовать столь сложные государственные бумажки, наверно, не думали о том, что когда-то это сыграет такую роль.
Патриарх, полный новых сил, встал со своего стула и подошел к брозу и министру поближе. Он был выше их почти на голову, а мантия из фиолетового шелка с вышитым на нем золотом придавала помпезности:
– На колени, дети мои.
Такого они несколько не ожидали. Но, учитывая, что это уже не первое действие, которое они не ожидали от него сегодня, то это было уже менее удивительно. В конце концов, это ж они к нему приехали со своими предложениями, а не он к ним. И они его просили о чем-то, а не он их. А раз так, то и стыдиться уже нечего. Первым на колени встал Донхр, он был куда более подготовлен к этому, и если бы ему сейчас сказали, например, связать для себя узел на веревке, потому что его собрались вешать, то он бы и это сделал. Ему уже хотелось делать что угодно, лишь бы побыстрее закончить всю эту неизвестность.
За ним на колени опустился и Блух.
Неврох поднял над их головами руку и произнес:
– Благословляю Вас, дети мои. Верните в лоно Церкви всю Славянскую колонну, освободите митрополита Самоха у будте уверены, у Вас есть полное право уничтожить при этом любую ересь, которая встретится у вас на пути.
Конец четвертой части
