Владимир Андерсон
Борьба: Возмездие в сумерках (книга четвертая)
Болотников
Сейчас, когда Болотников читал это письмо, он не мог поверить ни одному его слову. Буквально ни одному. Всё казалось каким-то вымыслом. Жуткой историей, выдуманной для того чтобы пугать детей по ночам.
Но всё произошедшее говорили о том, что это правда. Полтора часа назад его группы захватили сектор «Саппа», подойдя на заготовленные позиции, а затем проникнув на территорию административного здания без единого выстрела. Нужны тропы были разминированы, и все инструкции и планы по молниеносному захвату оказались на 100 процентов правильными. Дальше было дело техники – зачистка главного здания и прилегающего к ним прошла как по маслу. Охранные подразделения чумов из имперской армии были застигнуты врасплох и полностью уничтожены. С потерями, которые и не ожидались – всего 23 человека убитыми и 27 раненными, уничтожив при это три охранные буры полностью.
Затем Болотников лично спустился в подземелье, где были добиты оставшиеся отряды чумов, и казалось, что достигнута полная победа. Он объявил, торжественно объявил, стоя с АК-74 в руках, что все рабочие свободны. Что они вольны идти за ним. Что теперь ни им, ни их близким ничего не угрожает. Что теперь для них наступила новая жизнь, свободная, самодостаточная, полноценная. Без унижений и страданий. Без страха за жизнь свою и своих близких каждую минуту. Это всё теперь настало. И никто не посмеет этому помешать, потому что дорога уже свободна. Достаточно взять всё необходимое и последовать быстрее за ним, ведь на следующий день прибудут другие подразделения чумов, и захватят производственный сектор обратно. Медлить нельзя.
И что он увидел? Что увидел Болотников, когда окончил свою речь? Безразличие. Тупое мёртвое безразличие ко всему, что он сказал. Люди не хотели ни идти за ним, ни идти хоть бы куда им захочется, чтобы стать свободными. Они стояли на своих местах и буквально ждали, когда он уберётся оттуда, чтобы не мешать чумам вернуться. Чтобы потом их не обвинили в коллаборационизме. И лишь горстка людей вняла его словам.
Всего из 3662 рабочих, за ним последовали 277. Меньше десятой части захотело воспользоваться возможно их единственным шансом за всю жизнь стать свободными. Это не укладывалось в голове.
И теперь, когда Болотников раскрыл и прочитал письмо, данное ему Коброй, он стоял в ещё большем смятении, считав себя чуть ли ни преданным. Текст был набран на печатной машинке, и он снова и снова разглядывал его:
«Полковнику Болотникову
Если ты открыл это письмо уже после того, как занял сектор и предложил рабочим свободу, а я предполагаю, что именно так ты и сделал. То ты уже понял причины, по которым я просил не открывать это письмо до штурма. Ты бы посчитал это гнусным враньём, и, возможно, стал бы действовать на эмоциях.
Тот факт, что практически все рабочие отказались от твоего щедрого предложения стать свободными. И идти вместе с тобой. Или пусть даже без тебя… Такой факт удивит тебя, но тем не менее это факт. И он существует не только в том секторе, который ты занял, но, по всей видимости, везде, где люди находятся в подобных условиях.
Можно долго вдаваться в причины такого поведения. Выученной беспомощности людей. Их нежелании брать на себя ответственность. Или их сломленную волю. Но главное, что стоит уяснить из этого, так это само существование такой данности.
И именно исходя из этой давности главари маки не совершают рейды на производственные сектора с целью освободить там кого бы то ни было. Так как увидев жестокую реальность, боевой дух рядовых бойцов будет, вероятно, полностью сломлен. Они потеряют веру в то, что делают. И, вероятно, страх перед потерей своей хоть и весьма скромной власти, куда выше для лидеров маки, чем желание освободить хотя бы ту часть людей, которая согласится быть свободной.
Данная реальность, разумеется, известна и лидерам маки, которые некогда совершив несколько операций, подобных той, что ты совершил сегодня, знают, что цена её высока, а вот приз весьма скромный. Именно поэтому они скрывают сам факт существования подобных инцидентов, находя иные способы объяснить их отсутствие всем остальным.
В любом случае, какое-то количество бойцов в свой собственный отряд ты получишь. И также и пополнишь его уже в секторе «Арха», который идёт следующим в твоём списке.
Да и не принимай это близко к сердцу. В конце концов, раз ты увидел это своими глазами, то ты смог успешно провести операцию и по крайней мере предложить долгожданную свободу тем, за кого воевал всю жизнь. Хоть эта свободна, как оказалось, нужна и немногим.
Тот, кто поделился с тобой той тайной, что скрывали от тебя твои командиры
Болотников наконец смял эту бумагу, достал спички и поджёг её. Всего 277 из 3662 человек производства «Саппо» желали быть свободными. Посмотрим теперь, сколькие захотят быть таковыми из 6 тысяч рабочих сектора «Арха».
Тарантул
Сектор «Корса». Люди ходят все запуганные, и ждут новостей. Сами не знают, каких. Хороших, плохих. Просто ждут. Лишь только надеются, что им самим не будет плохо от этих новостей. На префекта было покушение, и человек двести видели, как кровь брызгала из его вен после удара ножом. От этого мир словно почернел.
Тихомиров стоял возле койки, на которой лежал Гора. Рядом стояли двое охранников из СМЕРШа, напряжённых и боящихся не услышать стук сердца в следующую секунду. Сам Гора не приходил в сознание ни разу – только всё время дышал мерно и спокойно.
Рабочий кабинет теперь был превращён в медицинскую палату, с капельницами, отдельным столом с рядом медикаментов и пустыми бутылками, из которых делали переливание крови.
Когда Тихомиров думал над тем, что может в какой-то момент не оказаться префекта, он ни разу не представил себе картины, в которой префект по факту ещё жив, просто не может выполнять свои обязанности. И сможет ли неизвестно.
Рана, которую ему нанёс тот сумасшедший, была касательной, но при этом достаточно глубокой. Нож прошёлся по шейной вене, и прошёлся бы и ещё раз, если бы не начали стрелять службисты из СМЕРШа. Гора, хоть и потерял много крови, но остался жив. Вену зажали почти сразу, и также сразу начали процесс переливания новой крови.
Самого сумасшедшего ранили в голову, и хоть и не смертельно, но он теперь был в коме. В состоянии не лучшем, чем префект. Его содержали в одной из кладовок в другом конце шахты. Ему также делали переливание крови, стремясь спасти жизнь. Только не за тем, чтоб он эту жизнь потом продолжал, а затем, чтоб рассказал зачем хотел забрать жизнь префекта.
Рядом стоявшие шахтёры почти не слышали, что тот говорил Горе. Что-то про Чёрный Камень. Про его величие. И всё это время активно намывая уголь. А потом, незаметно достав нож, ударил им. Все видели, что шахтёру ничего не угрожало, и что ничего не предвещало такого поведения. Более того, само наличие ножа в секторе сортировки не могло быть оправдано. Но оставался и вопрос, почему вдруг Гора ни с того, ни с сего вообще подошёл к нему. Тот стоял в гуще толпы, даже не рядом с проходом, ничем принципиально не выделялся среди других. Разве что своей маниакальной манерой протирать угольки водой.
Какова вероятность того, что именно в этом был его расчёт. Сделать своё поведение нестандартным и тем самым привлечь внимание. Конечно, определённого эффекта можно было от этого ждать, но ждать того, что к тебе подойдёт сам глава всей группировке, чтобы чем-то поинтересоваться, это настолько ничтожные шансы, что в голове и не укладываются.
И тем не менее префект к нему подошёл. И начал разговаривать. Такие вещи случайностью быть просто не могут, насколько бы они ни выглядели случайными… Это всё закономерности. Не здесь, так в другом месте… Тихомиров не один раз предупреждал Гору, что тому больше нельзя сохранять то поведение, что было год-полтора назад, что он уже не бригадир, а глава нескольких производственных секторов с единоличной властью. Теперь его расценивают не как доброго дядю, переживающего со всеми остальными за темпы добычи, а как человека, который подчинил себе других и заставил себя слушаться. И в этом случае, если у большинства это вызывает трепет, то у некоторой части обязательно вызовет непомерную зависть. Ту зависть, которая может довести даже до безумия. И не исключено, что то, что произошло, было именно таковым. Вот, где закономерность. Кто-то всё равно бы это сделал. Не подойди Гора к этому психу, так подошёл бы к другому. Единственный вариант, как исключить подобное, так это не допускать префекта к людям на близкое расстояние, а, возможно, и вовсе огранить его посещения общественных мест. В конце концов, что такого он может там увидеть: как кто-то работает, как кто-то не работает, как кто-то делает, что должен или нет. Обо всём этом мы и сами прекрасно можем доложить, и намного лучше, чем когда он будет обхаживать всё сам… Сколько он там сможет сам обойти за день – в лучшем случаем целиком один сектор. А мы-то сможем доложить обо всех. И в том числе о тех секторах, которые только что заняли.
Ведь надо же было этому случиться, как раз тогда, когда так нужно его присутствие на новых территориях. Теперь же у нас не 7 производственных секторов, а целых 9. Ещё «Саппо» и «Арха». И выбрали-то мы их так, чтоб имелись подземные коммуникации с ними напрямую, а не через кого-то. Именно для этого брали столь небольшой и незначительный «Саппо» – через него идёт соединение в самый развитый сектор «Арха», который вполне можно назвать сердцем металлургии Украины. И теперь это сердце в наших руках. И у нас есть всё, чтобы удержать его.
И является ли случайностью тот факт, что именно сейчас префект практически при смерти. Одной ногой тут, другой – там. Кто-то знал о том, что мы планируем эти операции, и что у нас рассчитано всё настолько, что это точно получится? Кроме Тихомирова об этом знал Кобра и префект. Болотников узнал в самый последний момент. Разумеется, можно считать, что за нападением стоит Кобра, но в этом нет никакого смысла. Ему меньше всего нужно какое-то изменение в руководстве Автономии, и уж тем более смена префекта. Новый префект может и не дать разрешения использовать свои транспортные коммуникации под землёй, и Кобра потеряет свой главный козырь в противостоянии с другими хиви. Да и к тому же, союзники-то ему как раз сейчас нужнее всех остальных. Ещё нужнее, чем нам. Нет, это не Кобра.
Тихомиров всё это время смотрел на Гору, продолжающего равномерно дышать. С каждый новым разом казалось, что он вот-вот пошевелится в какую-то сторону, откроет глаза и что-то скажет. Хоть что-то… Но ничего не происходило. Он лежал словно каменная глыба, неспособная двигаться самостоятельно и невозможную сдвинуть кому бы то ни было – только расколоть на части и перенести ко кусочкам.
Нет. Это не те мысли. Он сильный. Он вернётся к нам. Точно вернётся. И снова будет руководить, как и прежде…
И тем не менее, пришло то время. Может, и не надолго. Но пришло. Делать вид, что префект в полном здравии. Что приказы отдаёт он. Но просто не может в виду своих причин присутствовать где-то лично. А строгой необходимости в этом нет. Ведь он уверен, что всё будет сделано точно и в срок. Именно так. Точно и в срок. А иначе, он появится лично и покарает за ошибки…
Митрополит
Уже второй день Гузох находился в секторе «Крито», который он посещал неделю назад, и где имел встречу с Самохом. Он прекрасно помнил ту встречу, все предостережения своего коллеги, и что больше всего его удивляло, так это то, что он смотрел сейчас на всё это абсолютно также, как и тогда. Не изменилось ничего. Абсолютно ничего. Но только для него.
А для других всё встало с ног на голову. Полковник из СЧК не выкаблучивался перед ним, а говорил строго по делу, без какого-либо притворства, предложил совершенно другое новое просторное помещение для него. И хотя Гузох вернулся всё в ту же каморку, где и был до этого, было видно, что его очень ценят как гостя и готовы выполнить чуть ли ни любое его указание.
Разумеется, всё из-за того, что теперь, после союза с Ананхр, Гузох для СЧК был не просто своим чумом, а чумом, который вполне способен прекратить вражду с Инквизицией и вывести его даже на уровень сотрудничества. Эсчекисты были счастливы, что теперь у них есть такой союзник, что теперь у них есть всё, чтобы завершить ту войну с Неврохом, которую ранее они надеялись лишь свести к хрупкому перемирию.
Всё изменилось для СЧК. Для Церкви. Для Гузоха. Но не сам Гузох. Он сидел снова внутри этой каморки с небольшим изображением Чёрного Камня на стене и думал о том, что для него всё, как и прежде. Что он также, как и прежде распространяет святую веру в Чёрный Камень. Что главное в вере – служение, и что это служение должно склонять максимальное количество чумов на свою сторону. Не сжигать их и карать неугодных, а склонять на свою сторону.
Его даже не смущало слово «чумы» в своём суждении с учётом того, что совсем недавно он обратил в веру Жах почти 40 тысяч шахтёров… Теперь они тоже насколько-то чумы. И именно так стоит их воспринимать. Кроме того, префект доказал свою крепость в вере, когда помог Гузоху переправиться подземным маршрутом в сектор «Диза» и вовремя принять главенство над бурой негласного ресурса, сделав из неё буру благочестия, которая должна лишь следить за безопасностью митрополита.
И каким образом он получил свои приобретения, не так уж и важно. Важно, что, получив их, он сам предложил крестить в святую веру несколько тысяч человек. Несколько тысяч новых душ, которые пополнят ряды истинно верующих в Чёрный Камень. И тем более это не важно для тех двух новых сектором, которые похоже Гора уже прибрал себе к рукам «Саппа» и «Арха».
Даже несколько поражало, насколько различными способами этот человек был способен овладевать всё новыми территориями. Удачная атака маки, которые уничтожили все подразделения имперской армии в этом районе, и последующая контратаки хиви с освобождением этих секторов, казались чем-то выходящим из ряда вон. Но факт оставался фактом, теперь эти территории управляются префектом, а охрану осуществляют хиви, разумеется под покровительством СЧК.
И было бы не так важно, что там происходит, но Гора уже успел прислать ему пригласительное письмо с просьбой лично обратить в веру Жах рабочих обоих секторов, а это почти десять тысяч человек. Тем более, что один из них – сектор «Арха» – был самым крупных предприятием во всей Славянской колонне, и когда-то, когда этот сталелитейный завод ещё обслуживался чумами, а не людьми, там несколько раз проводил службу сам великий инквизитор Торкведох, сделав это место священным для веры Жах. И тот факт, что теперь Гузох обратит в истинную веру собственноручно такое количество пусть даже и не чумов, а людей, означало для самого Гузоха новый этап в его служении святой вере. И по количеству, и по времени он станет самым выдающимся среди всех священнослужителей. Это новый этап в становлении Церкви, и следует соответствующим образом к этому относиться.
Митрополит поднялся со стула и направился к выходу из кельи – сейчас ему предстояло бросить все силы на то, чтобы оказаться в секторе «Арха» быстрее кого бы то ни было.
***
Когда он прибыл на место, ему казалось, что он прибыл домой. Непонятно, откуда у него взялось такое чувство, но оно переполняло его. Он словно светился им. Это место, сектор «Арха» изучал нечто новое, то новое, что освещало дорогу у чему-то большему, чем просто служение вере Жах. К тому, что он лично значит для этой веры.
При том сам сектор «Арха» и особенно его главное административное здание были простреляны буквально в решето. Отовсюду разило горелым пожарищем, да и ощущение было, что вообще что-то ещё горит. Повсюду валялись трупы чумов и людей, с которыми, по всей видимости, кроме сбора оружия, ничего больше не делали. И не то, чтобы это не напрягало, а казалось чем-то совершенно естественным. Война – слово, которое со временем делает все вещи само собой разумеющимися, какими бы жестокими или даже невозможными они ни были. Это же со временем будет касаться и веры…
В отличие от остальных производственных секторов в «Арха» железнодорожная платформа располагалась прям в самом административном здании в виде громадного крытого вокзала, где высота потолка достигала метров двадцати. Для людей это давным-давно объясняли необходимостью загородиться от солнечного света, который в реальности чумам не был вреден, но на самом деле когда-то первый карак, строивший себе на этом месте транспортный узел, был из древнего дворянского рода, который привык бросать деньги на ветер в погоне за выпендрёжем. В итоге и получился такой огромный вокзал в купе с не менее громоздким административным зданием.
Вокруг стояли хиви, как обычно в полном вооружении. На самой платформе, у въезда в неё, у входа в администрацию. Кое-где заново оборудовались пулемётные гнёзда. На одном из путей стоял Т-80 с обложенными вокруг мешками с песком. Картина была та же самая, что и на подъездах к самому сектору, только там хиви замаскировывали все свои позиции, а здесь даже не пытались это делать.
После того, как бура благочестия обезопасила зону поезда, из него вылез и сам Гузох. Ощущения чего-то нового у него усилились ещё больше, когда он подошёл к входу в главное здание и через открытые ворота увидел внутри гостевой зал. Он был великолепен. Даже при наличии периодически видневшихся мест обстрелов и сбитой мраморной кладки, он был просто великолепен. Величествен. Поразителен. И даже чем-то напоминал зал первого храма Империи в Чум-бату.
Посередине зала стояла небольшая делегация из людей, и судя по форме это были представители шахтёров, которые прибыли сюда после освобождения сектора силами хиви. Гузох подошёл к ним, осматривая каждого по отдельности – казалось, что никто из них не знает его языка.
– Мы приветствуем Вас, Ваше Преосвященство. – сказал очевидно их главный на чумном языке, который звучал практически без акцента и уж точно не выдавал человеческого начала, если б не было видно, кто говорит. – Меня зовут Тихомиров, и я представляю префекта. Мы уже приняли святую веру Жах и просим Вас обратить в неё ещё и этих рабочих.
– Здравствуй, сын мой. Скажи мне, где же сам префект? – спросил Гузох, и правда не до конца понимая, почему тот не явился лично. Всё же он явно был более боевого плана и вероятно способным в политических нюансах, чтобы понимать, что ничто иное как личное появление не способно на данный момент лучше всего укрепить его ещё шаткое здесь присутствие. Тем более, что работ по обустройству и введению новых правил здесь должно хватать на начальном этапе, как нигде.
– Господин префект получил травму ноги, находясь на производстве и лично контролируя рабочий процесс. Его жизни ничего не угрожает, но ему необходим постельный режим. Как только он сможет, то немедленно явится сюда, чтобы почтить Ваше Преосвященство.
До Гузоха доходили слухи, что на Гору было покушение. Абсолютно без каких-либо подробностей. Что кто-то напал на него в каком-то общественном секторе и нанёс какую-то рану. О том, насколько она тяжёлая, и к чему вообще может привезти, информации не было. Но теперь было понятно, что травма точно не такая простая, как можно было подумать. Не было никаких сомнений, что если бы это не было действительно серьёзно, то Гора бы точно явился сюда сам. И более того, даже с травмой сейчас стоял бы перед митрополитом, чтобы оказать своё почтение. По крайней мере, именно так Гузох видел характер Гора, исходя из всего, что уже было им пережито.
– Сколько рабочих сейчас в секторе? – спросил Гузох.
– 5502 рабочих, Ваше Преосвященство.
– Сколькие из них желают принять веру Жах?
– Все 5502.
– И ни один не желает остаться при своей старой вере?
– Ни один. Все хотят принять веру Жах, Ваше Преосвященство.
– Как же вы смогли так легко убедить их?
– Своим примером, Ваше Преосвященство. Мы показали им, что вера Жах открывает глаза на реальность. Потому что реальность можно познать только через Чёрный Камень.
Гузох видел, что этот человек говорил с ним неискренне. Он не думал так и не верил в том, что говорил. Но говорил он при этом на чумном языке. Говорил всё правильно, чётко, без запинки даже. Если он будет продолжать в том же духе, то никто не посмеет упрекнуть его в чём-то неправильном, не то, что в ереси. Он очевидно умён и был поставлен на эту роль префектом именно за это. Что-то подсказывало, что с ним ещё придётся иметь дело в будущем, причём не один раз. Возможно, даже сам Чёрный Камень это подсказывал…
– Скажи мне, сын мой, как давно ты умеешь разговаривать на нашем языке?
– Я начал учить его в тот день, как мы приняли веру Жах в группировке «Донецк-Макеевка». Я учил его каждый день. И продолжаю учить сейчас.
И это тоже не было правдой. Митрополит прекрасно видел, что это не так. Хоть он так складно об этом говорил. Да и вряд ли настолько хорошо можно человеку выучить чумной язык за какие-то полгода. Не говоря ещё и про то, чтоб общаться на нём настолько свободно, насколько это делал он. Нет, он определённо учил его очень давно, и, по всей видимости, в большой тайне от всех остальных. Особенно учитывая, как осторожно он отвечает. Ведь, вероятно, он сам не помнит тот далёкий день, когда он начал его изучать. Сейчас он прекрасно знает, что ему ничего не угрожает, но в его складе слов видно, что он уже привык к слову «угроза», которое стало для него перманентным. Этот человек очень осторожен, и сейчас очень приятно видеть его на своей стороне.
Было даже несколько удивительно, как это такие мысли лезли в голову Гузоху. Раньше он бы упёрся рогами в вещи, напрямую связанные с Церковью. Насколько тот или иной прихожанин на самом деле верить в то, что говорит. Или насколько он предан самой вере, а не просто соблюдает какие-то правила Церкви. Это было много важнее, чем того, что выходило на практике, и теперь стало очевидно, что именно-то практики Гузоху и не хватало. Той самой практике, которая заставляет понять, что чумам вроде Невроха не место в роли патриарха, потому что в истинных намерениях ошибиться-то легко, а вот в практических соображениях уже нет. Гузох считал, что Неврох прежде всего предан вере, хоть и по-своему, а оказалось, что он предан самому себе, и что только личная верность ему заботит его больше всего. В этих соображения митрополит ошибся тогда, и теперь он видел, насколько дорого ему обошлась такая ошибка.
Судить надо о потенциальных возможностях и потенциальных амбициях. Вот ключевое понятие действий и их характера у каждого, с кем придётся иметь дело. Каждый к чему-то стремится. И каждый имеет какие-то возможности для достижения этой цели. Если правильно оценивать эти величины, то не выйдет ситуации, схожей с той, что получилась при патриархате Невроха. А этот человек. Тихомиров. Явно намерен использовать веру Жах и лично митрополита Гузоха как свою опору или, условно говоря, свою долю легитимности в чумной Империи. Не стоит уповать на их возможную веру или их мысли по поводу этого. Ведь в этом нет практического смысла. Единственный практический смысл в том, что без их признания официальным лицом Церкви, у них нет и должной легитимности. А это значит, что и характер этого лица окончательного привязывает их к нему. Пришло время действовать.
– Сын мой, собери всех 5502 рабочих в этом зале, и тех, кто не уместится, пусть перейдут далее в сторону железнодорожной платформы. Там им тоже всё будет видно и слышно.
– Слушаюсь, Ваше Преосвященство. – Тихомиров поклонился и вместе со своей свитой поспешил к выходу, ведущему к лифтам в подземный завод.
Гузох повернулся к командиру буры благочестия:
– Сын мой, Рамбанхр… Подготовь горнее место для меня в конце зала, откуда я буду обращать в нашу святую веру. И принесите все усилители звука, какие только сможете найти.
Тот махнул свои, и часть из них тут же побежала рыскать по зданию в поисках заданного, и только один взвод остался на страже митрополита.
***
Такого скопления людей в одном и том же месте не видел ещё ни Гузох, ни Рамбанхр, ни кто-либо из присутствующих чумов благочестия. Сам Гузох стоял на возвышении, сформированном из нескольких бетонных блоков, на вершине которого располагался новый святой престол. Чуть ниже его окружали чумы из его охраны, а дальше стояли только люди. Их глаза были несколько напуганы, но никто не смел даже дёрнуться без команды.
– Именем святого Чёрного Камня. – начал Гузох, дыша полной грудью и понимая, что дороги назад уже не будет. – Нарекаю себя Папой Арханским. Главой святой веры Жах великой чумной Империи… И сейчас будьте готовы принять для себя новую веру. Крепкую. Мудрую. Сакральную… Но перед этим я желаю спросить. Есть ли кто-то, кто присутствует здесь по принуждению, и не желает быть вместе с нами в эту минуту?
Недалеко от него стоял Тихомиров, и озвучивал, видимо, не всё, а только часть того, что он говорил на русский язык. Слов от него получалось явно меньше. И вылетали они совершенно не с теми интонациями. Как если бы он выдавал команды и инструкции.
В ответ тишина. Полная тишина. Такое ощущение, что люди были готовы даже не дышать, лишь бы не поставить под сомнение тот факт, что они хотят и готовы на всё лишь бы только находиться в этом месте и в это время… При этом их глаза были полны обречённости, словно их день ото дня ведут на убой, но никак не доведут до конечной точки.
– Если кто-то не может сказать, то пусть поднимет руку. – добавил Гузох, и его короткую реплику тут же перевёл Тихомиров.
Тоже тишина. Люди стояли, как и стояли. Они продолжали молча смотреть на Папу Арханского, лишь изредка моргая глазами.
– Тогда повторяйте за мной: Вся моя жизнь принадлежит Чёрному Камню. И только он в сердце моём. – возвестил Гузох.
Тихомиров перевёл, и тут все пять тысяч человек в один голос произнесли это на русском языке.
– Теперь Вы все верующие Жах. И все вы мои послушники. – Гузох смотрел на них, и видел не только послушников. Он видел свою новую армию, силами которой можно будет защищать и веру Жах, и эти территории, и его лично. – Благословляю Вас на защиту нашей веры!
