Долго молчавший инициатор диспута наконец-то дождался момента, когда можно вставить в этот разговор хотя бы слово.
Пётр Авен, председатель совета директоров компании «СТС Медиа»: «У меня только один вопрос: что мы сейчас обсуждаем? Дискуссия должна иметь какую-то, как мне кажется, цель. На что мы хотим повлиять?»
Д. Дондурей: «Мы хотим дать представление о сегодняшнем телевидении людей, которые достаточно сложно смотрят на мир…»
П. Авен: «Никаких прикладных задач наша дискуссия не имеет?»
Д. Дондурей: «Нет, мы пытаемся представить рефлексию экспертов на эту тему, потому что сегодня в нашей стране нет более важного общественного и культурного института, чем телевидение…»
П. Авен: «Мне кажется, достаточно бессмысленно обсуждать болезни тех субъектов, на которые мы никак не можем повлиять… Одна из причин, почему мы не смотрим телевизор, связана как раз с тем, что мы на ТВ не влияем. Нам не нравится – мы действительно можем чем-то другим заняться. В чём фундаментальная разница, например, модели ВВС и частного телевидения? ВВС получает государственные средства – это одна ситуация. Вторая модель – нам не нужно государственное телевидение, только частное, мы будем давать деньги целенаправленно под какие-то социальные и культурные программы. И у американцев, действительно, очень вдохновляющее телевидение только потому, что государство там, безусловно, тратит большие деньги на поддержку той культуры, которую, на его взгляд, правильно поддерживать. Это как-то постепенно становится коммерчески выгодным. У нас сегодня государство деньги на эти цели не тратит…»
К. Серебренников: «Телевидение – это только бизнес?»
П. Авен: «Если государство денег на достижение своих целей не даёт, что мы должны в этих условиях делать? Для нас это бизнес, по-другому не может быть. Можем ли мы на это повлиять? … Как только нам будет выгодно платить деньги сценаристам и снимать снова длинные и хорошие сериалы, у нас тут же появятся хорошие сценаристы…»
К. Серебренников: «Вы занимаетесь телевидением в основном из-за бизнеса?»
П. Авен: «Абсолютно».
К. Серебренников: «А когда выборы будут?»
П. Авен: «У нас в уставе написано: мы не занимаемся политикой. У нас законодательное ограничение. Вот Юрий говорил о том, что такое плохое телевидение, то плохо, другое, а я вам скажу: дождь мокрый, капли холодные – мы ведь на это не жалуемся. Сегодня жаловаться на телевидение – то же самое, что жаловаться на погоду».
А. Кудряшов, генеральный директор «СТС Медиа»: «…Кто рекламодатели? Вот ключевой вопрос. Три четверти – это компании, занимающиеся производством и продажей товаров народного потребления. Им нужен зритель от восемнадцати до сорока девяти лет – на эту возрастную категорию приходится примерно 85 процентов всех рекламных расходов. Вот кто им нужен – потребители их товаров».
Д. Дондурей: «Вот здесь сегодня прозвучало мнение, что телевидение – это бизнес. Жёстко и честно. С другой стороны, весь разговор идёт о том, что оно чуть больше, чем бизнес. Касается всей сферы жизни. Но миссия государства как важнейшего игрока на рынке телевидения никогда у нас не обсуждается. Если вы возьмёте встречу президента с руководителями трех телеканалов или посмотрите соответствующие оценки премьер-министра, то увидите: они чуть ли не восхищённые, ну, в публичном поле, по крайней мере. Всё то, о чем мы здесь говорили как о болезнях, не возникает в гражданском сознании, в пространстве общественных рефлексий. Что такое для государства объемы рекламных поступлений в 3,5 миллиарда долларов? Меньше 0,3 от ВВП, смешные деньги. Государство немножко поддерживает ВГТРК и практически не вкладывается в программирование нации. У нас телевизионная отрасль управленчески загнана к инженерам в Минсвязи… Остальное – рынок и политическая барщина. Государство не воспринимает телевидение как нечто большее, чем бизнес или информацию. Или делает вид, что не воспринимает, потому что его устраивает положение вещей. А ведь это кардинальное состояние человеческого капитала, а следовательно, и развития страны. Государство не осознаёт себя деятельным участником широких контент-процессов. Сравните с английскими, французскими или американскими моделями программирования зрителей – отсюда и все моральные проблемы. Никакой альтернативы пока и быть не может. Авен и Кудряшов иной стратегии не допустят, потому что будут терять деньги, капитализацию».
П. Авен: «Насчёт движения вниз и вверх – это не совсем так. Я не могу сказать, что все те годы, что мы владеем СТС, а это уже пятнадцать лет, мы интеллектуально, профессионально идём вниз. Это не так, я думаю, что так оценивать неверно. Как, впрочем, и подобная однозначная оценка общества. Это, мне кажется, поверхностный взгляд. Более того, с точки зрения качества телевизионного продукта, мы пошли вверх, потому что у нас сформирована вполне разумная и большая аудитория…»
К. Серебренников: «Я так же не соглашусь с вами, Даниил Борисович, что государство не участвует в телевидении. Оно как раз участвует, потому что воспринимает его как основной пропагандистский ресурс. Кто создаёт рейтинги вождям? Просто в данном случае мы обсуждаем развлекательное независимое телевидение».
Ю. Сапрыкин: «За телевидением государство следит значительно пристальнее, чем за всем остальным, в Кремле его на ежедневных совещаниях обсуждают, ни одной другой сферой культурной жизни так не занимаются. Обсуждают даже конкретные сюжеты».
К. Собчак: «Власть интересуют именно новости, политическое вещание, но не морально-нравственная составляющая и не воспитательная функция телевидения. В этом проблема…»
К. Серебренников: «Государство просто обязано быть заказчиком, если оно осознаёт опасность усилившихся ксенофобских настроений. Это угрожает и целостности страны, и морали общества».
Д. Дондурей: «А чем вы объясните, что государство этого десять лет не делает, ежедневно занимаясь политикой?»
К. Серебренников: «…То, что делает государство, не поддаётся никаким логическим умозаключениям… Если говорить о телевидении и о той сфере, с которой я общаюсь каждый день, – театром, могу сказать: от уровня публики, приходящей к нам от телевизоров, можно упасть в обморок…»
П. Авен. «…Вот если бы выделили минимальные деньги на реализацию социальных целей на "Первом", "России", на нормальное кино, многое было бы совсем по-другому…»
Д. Дондурей: «Мне кажется, что в нашей дискуссии были высказаны продуктивные идеи. Впервые, наверное, прозвучало предложение поговорить с государством о его зоне ответственности, о финансировании поворота в другую сторону… Мы не говорили здесь о разных самостоятельных сегментах аудитории, хотя я на это надеялся. Но зато детально, под микроскопом посмотрели на вкусы любимых сорокашестилетних женщин, относясь к ним, как к метафорическому сообществу…»
Итак, для одних участников дискуссии телевидение – это только бизнес, ну а другие всё ещё надеются на вмешательство государства в «воспитательный процесс», имея в виду не только воспитание лояльности по отношению к власти, но и повышение уровня культуры и нравственности людей. Как это ни обидно, к согласию так и не пришли, а рупор пустословия продолжает существовать и за прошедшие годы достиг значительных успехов в оболванивании телезрителей.
Тут самое время привести слова Анатолия Лысенко, одного из основателей ВГТРК:
«Я начинал, когда ТВ было творчеством, потом ТВ стало на какой-то короткий период творчеством и политикой. Сегодня это прежде всего бизнес и политика, творчество опустилось на третье место. А бизнес – это цифры, рейтинг. Конечно, я тоже стремился добиться популярности, чтобы наши передачи смотрели больше, но всё подчинять рейтингу – нет. Я не сумел бы уже работать на таком телевидении. Это для другого поколения».
Судя по всему, за прошедшие годы при попустительстве властей было воспитано такое поколение, которому не нужно то телевидение, которым гордился Анатолий Лысенко. ВГТРК в первые годы своего существования радовало большинство людей и могло бы успешно развиваться, если бы его не подмяли под себя такие люди, как Авен, Эрнст и Добродеев.
Что же мы имеем теперь? Сошлюсь на мнение писателя и литературоведа Евгения Водолазкина, с которым можно ознакомиться на сайте https://www.gq.ru/entertainment/zachem-nam-voobsche-nuzhno-televidenie:
«Включив однажды телевизор, Дмитрий Сергеевич Лихачев попал на мексиканский сериал. Выключив его через минуту, он задумчиво произнёс: "Интонации склочные и малокультурные». К сожалению, приходится признать, что это касается не только сериалов. Определение Дмитрия Сергеевича я вспоминаю и сейчас, годы спустя. Когда, переключая каналы, попадаю на ток-шоу, то про себя его [определение] непременно произношу. Жёны и мужья, любовницы и любовники, дети, рождённые в браке и вне брака, генетическая экспертиза. Интонации – да, именно такие. Политологи, военные эксперты, депутаты, представители ближнего и дальнего зарубежья. Эти хотя и обходятся без генетической экспертизы, но – интонации…»
И далее:
«Отдельная песня – интервью. Предоставив слово дружественному спикеру, слушают долго и не перебивая (крупный план его усталых глаз), с недружественным же поступают прямо противоположным образом. Его постоянно перебивают, не давая закончить ни одной фразы и выставляя в смешном и неприглядном виде: на телевизионном языке это называется "козлить". Не менее эффективный приём – загнать несчастного в систему «да/нет» и тихо добить…»
А вот мнение анонимного телезрителя, которое я нашёл тоже в интернете, на сайте https://dzen.ru/media/sunduchok_s_podarkami/zachem-nam-takoe-televidenie–5e96d96f768b3e2544309640 , – датировано оно 2020 годом::
«Что касается политических программ, то они просто убивают. Кажется, что все каналы вместе и заранее определяют темы, которые будут обсуждаться. На всех каналах одно и тоже. Эксперты, по-моему, не всегда успевают перебежать с одной передачи на другую. Я понимаю, что новости – они и есть новости, но их тоже можно рассматривать с разных точек зрения, есть разные нюансы новостей. Но каналы и их редакторы не хотят, очевидно, заморачиваться, и делают всё как под копирку. Сначала без остановки обсуждали Украину, как будто в огромной стране говорить больше было не о чем, теперь только о коронавирусе. Это очень важный вопрос, вопрос жизни и смерти, но жизнь не стоит на месте. Создаётся впечатление, что задача таких политико-информационных программ создать напряжение в среде зрителей и поддерживать его как можно больше. Плохие новости и отрицательные эмоции дольше удерживают внимание. Положительные эмоции нужно создавать, материалы для них нужно разрабатывать, а негатив сам за себя работает».
Не могу не согласиться – в нашей стране есть множество нерешённых проблем, которые следовало бы обсудить в политических ток-шоу, но, как правильно отметил выше Пётр Авен, мы не имеем возможности влиять на телевидение. Словно бы это некое государство в государстве, игнорирующее основы демократии.
А вот ещё один пассаж, причём весьма эмоциональный:
«Но еще больше раздражают развлекательные программы. Это просто паноптикум какой-то! Программы либо переделаны из иностранных аналогов или придуманы очень ограниченными людьми для ещё более ограниченных зрителей… Постоянная публичная стирка грязного белья просто шокирует. Я, во-первых, не понимаю как можно [публично] обсуждать свою личную жизнь, рассказывать о своих секретах, даже за огромные деньги, а во-вторых, как можно изо дня в день смотреть все эти откровения».
И в завершении слова́, под которыми готов подписаться:
«На нашем большом телевидении деньги и рейтинги оказались несовместимы с интеллектом, истинной увлеченностью и профессионализмом. Пока "пипл хавает" можно гнать пошлятину, тупизм, неприкрытую глупость, враньё, грязь во всех видах».
Ни одно государство в мире не может стабильно развиваться без экономических связей с другими странами. Для закрепления этих связей нередко создают политические союзы, а уж если возникает угроза нападения со стороны третьих стран, тогда неизбежно появляется на свет военно-политический альянс. Но тут не всё так просто – об этом пишет Никколо Макиавелли в трактате «Государь»:
«Лучше избегать союза с теми, кто сильнее тебя, если к этому не понуждает необходимость, как о том сказано выше. Ибо в случае победы сильного союзника ты у него в руках, государи же должны остерегаться попадать в зависимость к другим государям».
Такого рода союз недолгое время существовал во время второй мировой войны, но затем распался, поскольку и необходимость в нём отпала, и недоверие между СССР и США перешло ту критическую черту, за которой неизбежно возникает конфронтация, чреватая столкновением на новом поле битвы. А вот европейские страны намертво связали себя с США и теперь «мировой гегемон» вертит ими, как ему угодно.
Россия пошла по другому пути – мы добивались гарантий взаимной безопасности на основе договоров с США и НАТО. Вот и в декабре 2021 года Россия, по сути, выдвинула ультиматум Западу, требуя заключить договор, согласно которому НАТО не будет расширяться в восточном направлении, а войска США не будут размещаться на территории государств, граничащих с Россией. Тут возникают кое-какие сомнения: что страшного произойдёт, если США разместят на этих территориях ракеты, которые за короткое время могут долететь до Москвы? Допустим, нанесут удар, но ведь ясно, что тут же получат сокрушительный ответ – для этого есть ракеты стратегического назначения, размещённые на подводных лодках и в Восточной Сибири, а целью станут военные объекты и города Европы и США. На мой взгляд, вашингтонские власти на такое безрассудство не способны. Ну разве что американцы изберут президентом безнадёжно больного человека, который захочет уйти из жизни, прихватив с собой всё население Земли. При всём при том, что западный мир в нравственном отношении деградирует стремительно, такой вариант развития событий в ближайшем будущем можно исключить.
Как бы то ни было, но США и НАТО отвергли требования, и потому российское руководство приняло решение самостоятельно добиваться обеспечения безопасности, для чего на территорию Украины были введены войска. Целью специальной военной операции (СВО) была провозглашена демилитаризация и денацификация Украины, что позволило бы добиться и сопутствующей цели – это прекращение обстрела городов Донбасса и обеспечение водой Крыма по Днепровскому каналу.
Так выглядит эта ситуация с точки зрения политика или политолога, но есть и другое объяснение тому, что произошло. Дело в том, что в голове руководителя любого государства рано или поздно возникает вопрос: как поддержать или упрочить свой авторитет в глазах подданных, к примеру, если экономика ещё не достигла должного уровня и люди бедствуют? Обычно это происходит потому, что чиновники пекутся, прежде всего, о своём личном благе, но в дело могут вмешаться и внешние причины: экономическая блокада, санкции или ещё что-то в этом роде. Ответ на такой вопрос известен: нужна маленькая победоносная война, что-то похожее на то, что было в августе 2008 года в Закавказье, а ещё лучше, если повторится март 2014 года в Крыму.
Вот и Никколо Макиавелли придерживался такого же мнения, о чём и написал в трактате «Государь»:
«Ничто не может внушить к государю такого почтения, как военные предприятия и необычайные поступки. … Государя уважают также, когда он открыто заявляет себя врагом или другом, то есть когда он без колебаний выступает за одного против другого – это всегда лучше, чем стоять в стороне. … Нерешительные государи, как правило, выбирают невмешательство, чтобы избежать ближайшей опасности, и, как правило, это приводит их к крушению».
В прежние времена, например, в Средневековье такие «военные предприятия» были в порядке вещей – воевали по любому поводу. Макиавелли это подтверждает:
«Поистине страсть к завоеваниям – дело естественное и обычное; и тех, кто учитывает свои возможности, все одобрят или же никто не осудит; но достойную осуждения ошибку совершает тот, кто не учитывает своих возможностей и стремится к завоеваниям какой угодно ценой».
Так оно и есть: сегодня любая, даже небольшая война приводит к огромным разрушениям и к гибели множества людей, причём с обеих сторон. Поэтому надо бы предварительно оценить, стоит ли таких жертв поставленная цель. Ошибка нынешних «завоевателей» как раз в том, что они не учли своих возможностей. Казалось бы, странно объяснять таким образом неудачи США в Сирии и Афганистане, но факт остаётся фактом – крупнейшая мировая держава не смогла подчинить себе эти азиатские страны. Судя по всему, военная мощь не может компенсировать недостатки интеллекта. Примерно тоже происходит и на Украине.
Есть и ещё одна, более фундаментальная причина для начала таких войн. Вот что написал американский военный историк Элиот Коэн в статье, которая была опубликована 18 ноября 2004 года в Global Affairs:
«Логика империи сводится к логике расширения, а сложнейшая стратегическая проблема империи – это принятие непомерных обязательств и перенапряжение ресурсов».
Именно такие причины привели к распаду Римской, Османской и Российской империй – империя обязана расширяться, но не всегда так получается из-за внутренних причин. Ну а причина стратегических ошибок в том, что власть оказалась некомпетентна и не смогла учесть все риски расширения, не сумела должным образом организовать управление захваченными территориями. Впрочем, российским властям до поры до времени это удавалось.
Ещё со времён Ивана Грозного Россия периодически поглощала слабые государства, располагавшиеся близ её окраин, и продолжала расширяться после формального провозглашения империи в 1721 году. Помимо Польши и Финляндии, были присоединены обширные территории на Кавказе и в Средней Азии, при этом ряд новых областей в составе России пользовался правами широкой автономии. Однако поражение в русско-японской войне 1904-1905 годов, поставив крест на проекте по захвату северо-восточных областей Китая, стало свидетельством того, что империя утратила способность к поглощению новых территорий и находится в глубоком кризисе. Это стало началом её конца, а участие в первой мировой войне лишь ускорило процесс деградации и распада. Бездарный император, которому не по силам было проводить реформы в интересах государства, стал основным виновником гибели Российской империи.
После первой мировой войны возникла новая империя – Союз Советских Социалистических Республик. В первые годы его существования была предпринята попытка «разжечь огонь мировой революции». Однако неудачи в Германии и Венгрии, слабость советской экономики заставили Сталина отказаться от этой идеи, хотя Лев Троцкий продолжал мечтать о единой социалистической Европе. Возможности для расширения империи появились после окончания второй мировой войны, когда в орбиту влияния СССР были вовлечены государства Восточной Европы, ставшие частью «социалистического лагеря». Новые предпосылки расширения советской империи возникли в связи с подъёмом национально-освободительного движения в бывших колониях Великобритании, Нидерландов и Франции. СССР поддерживал эту борьбу, выделяя финансовые средства, поставляя оружие и подготавливая военных специалистов. Однако воспользоваться в полной мере победой революционных сил в Африке и в Юго-Восточной Азии не удалось. Главная причина этой неудачи была та же, что погубила империю Николая II – слабая, некомпетентная власть. Отказ советского руководства от проведения прогрессивных реформ в экономике не позволил осуществить своеобразный плана Маршалла для вновь возникших государств. Выделенных на эти цели средств в итоге не хватило, чтобы удержать лидеров национальных революций в подчинении. Империя постепенно теряла вассалов и в итоге оказалась один на один со своим геополитическим противником – инициированное руководством США падение цены на нефть привело к краху экономики и распаду государства.
Итак, главный совет, который можно дать руководителям любого государства, имеющим имперские амбиции, – не останавливаться в своей экспансии, в расширении своего влияния на другие государства или в захвате новых территорий. Но можно ли Россию назвать империей? Удачное определение этого понятия дал Элиот Коэн в уже упомянутой статье:
«Империя – это многонациональное или многоэтническое государство, которое распространяет своё влияние путем формального либо неформального контроля над другими государственными образованиями».
Неформальный контроль – это именно то, что требуется в нынешних условиях. Зачем захватывать новые территории, зачем подвергать угрозе жизни своих солдат, если есть возможность поставить другие государства под свой контроль, однако не так, как это делали правители империй прошлых лет, – без кровопролитных войн и подавления малейших проявлений инакомыслия в завоёванных странах. К тому же не придётся выслушивать обвинения в ООН и рисковать авторитетом демократической державы.
Увы, России не по силам использовать подобную методу, поэтому и пришлось идти на риск.