bannerbannerbanner
Анфиса. Гнев Империи

Влад Волков
Анфиса. Гнев Империи

IV

Через несколько часов не слишком подвижных и по большей части словесных игр на мостике через шумный ручей детвора разбрелась кто куда, в частности большая половина отправилась обедать домой. Осталось несколько мальчишек и светленькая девчушка Присцилла с двумя длинным косичкам.

Анфиса с дерева высматривала одну из двух повозок – либо синюю с золотым орлом, на которой должен был приехать Климент, женишок Наны, либо ту, в которой прибудет архиепископ. Тогда бы был повод бежать на ярмарку и забыть все свои неприятности, проведя какое-то время с отцом.

Но домой возвращаться всё равно было стыдно. Анфиса чувствовала, что подвела его в который раз. Не смогла никак себя проявить перед потенциальным учителем. Оставалось обдумать, что теперь любимому папочке предложить – может, пойти по его стопам, но женщин не брали в такого рода советники, а становиться монахиней она уж точно не собиралась.

Стоя на толстой ветке и держась за ствол полосатой берёзы, она размышляла, кем бы вообще хотела быть. Если в деревне обычно сыновья и дочери наследовали профессии матерей и отцов, для слоёв знати всё было немного по-другому. Была возможность выбрать что-то ещё, если к тому был талант и востребованность. Два тянущихся друг к другу вектора должны были сойтись, не вызывая при этом возражений со стороны родных и со стороны церкви. И тогда всё получалось.

Но для Анфисы сейчас собственное будущее было невероятно туманным. Она даже толком профессий-то многих не знала, а те, что приходили на ум типа писаря, казначея, нотариуса, – все закреплялись исключительно за мужчинами. По крайней мере, никогда сама ни в разговорах взрослых, ни в сюжетах книг или спектаклей она не слышала, например, о женщине-казначее. Хотя была убеждена, что девчонки не хуже мальчишек способны считать чужие деньги и следовать плану по их экономии, преумножении и вложении в выгодные дела.

– Как думаешь, фестиваль такой же, как год назад на летнее солнцестояние был? – спрашивал внизу один мальчишка другого.

– Смотри-смотри, чё покажу, – тыкал тот пальцем наверх, предлагая приятелю заглянуть Анфисе под платье.

– Прекратите! – притопнула на них девчонка с косичками, сдав подружке на дереве намерения парней, так что той пришлось коленями зажать юбку, прикрывшись, хотя вид голой задницы это не скрыло.

– Ненавижу платья… Почему девочки в Империи не могут носить брюки или хотя бы шорты, – сквозь зубы цедила и почти шипела Анфиса.

– Совсем не такая ярмарка будет, – краснея и хихикая, прикрывая рот ладошкой, отвечал теперь Ирвин. – То Солнцестояние справляли, праздник лета, а тут просто архиепископ проедет.

– Может, не только проедет, но и задержится мессу провести, – предполагала девчонка с двумя косичками.

– Он с самого утра по разным городам проездом, сквозь деревню промчится, как на духу, даже не останавливаясь, – махнул мальчишка-шатен без одного зуба. – В лучшем случае встанет, перекрестив толпу, и дальше двинется. Что тут праздновать.

– А бабушка говорит, они совпадают! Солнцестояние и приезд первосвященника в этом году. Типа древний праздник на этот день выпадает, что предки справляли, – рассказывал ему Рем.

– Справляли, да Творца не славили, – фыркнул Ирвин. – Раз архиепископ приедет, никаких древних обрядов безбожных недозволенно!

– Что ж теперь, без Творца и праздников нет? Я же могу на ушах стоять, когда родителей нет дома! – противился другой мальчуган.

– Во-первых, Творец вездесущ! От него не скроешься! – заверял мальчик с ровной чёлкой.

– Даже в бане?! – раскрыла рот Присцилла.

– Даже в туалете? – расхохотался младший мальчишка в компании с длиннющими волосами, видимо, ещё до первых стрижин.

– А во-вторых, – продолжал Ирвин объяснять Рему, – на ушах стоять нельзя! Максимум на голове или на руках! – показал он, сделав кувырок, так что какие-то деревянные солдатики выпали у него из кармашка и он рухнул на траву, чтобы их подобрать.

– Едет кто? – прикрыв ладошкой глаза от солнца, как козырьком, поднял голову вверх на Анфису младший мальчишка.

– Пока нет, – отвечала та, держась поближе к стволу, чтобы с той стороны дерево и крона защищали от ветра и юбка слегка перепачканного травой платья не колыхалась.

– Сдались тебе эти солдатики, лучше давай мечи из досок выпиливать, – предлагал Рем.

– Из города их привёз с собой! Дорогущие, подарили недавно. Десять штук ровно, и все разные! Можно пять на пять сражение устраивать. Кто с луком присел, кто копьём замахивается, кто с мечом бежит. Нельзя ни одного потерять! – заявлял Ирвин.

– Я надеюсь, ты их не все десять распихал по карманам, – закатывала глаза девчонка, стоявшая рядом.

– Двоих, – отвечал тот, – уже нашёл, – показывал он в руках деревянные фигурки среди нескольких сорванных травинок. – Сам в солдаты пойду! Генералом буду! И буду отдавать приказы войскам, – делился Ирвин своими планами. – Будут фигурки и такая карта местности. Лучник за полк стрелков, мечник за пехоту, тот, что на коне, за кавалерию! Я их двигать и отдавать приказы!

– Ага, а если тебе надо конницу поделить, чтобы взять вражескую пехоту в клещи? – нахмурившись, оспорил Рем. – Что тогда будешь делать?

– Тогда у меня будут запасные фигурки! – хмыкнул Ирвин. – Большая коллекция! – Было видно, как он сдерживается, чтобы не показать язык спорщику, но, видимо, воспитание или нежелание провоцировать драку его сдержало.

– Я бы хотела в конницу, верхом на лошадке, – мечтательно проговорила Присцилла.

– Так не бывает, откуда женщины в кавалерии?! – хмурился Ирвин.

– Бывает! Даже слово есть такое: «всадница», а не только «всадник». Папа рассказывал, – стояла девочка на своём.

– Твой папа мебель делает, что он вообще может знать о солдатах, о коннице, о всадницах! – качал головой Ирвин.

– Да нет, точно тебе говорю, бывают женщины-кавалеристки, – уверял и Рем.

– В сказках! – не соглашался другой мальчишка.

– Бывают! – заверял снова Рем.

– В твоих мечтах! – кривился Ирвин.

– Бывают! – спорила и девочка с косичками.

– Во снах у тебя! – фыркал мальчишка, сжимающий деревянных солдатиков.

– Сдалась вам эта кавалерия. Была бы лошадь, можно было бы поехать путешествовать вообще, – сказал Рем.

– И куда ты поедешь? На север мёрзнуть? Или в лонгширские тропики? – усмехнулся Ирвин. – Дома не сидится ему!

– К тарантулам, – нахмурилась и вздрогнула Присцилла.

– На болота, – хохотал младший со стрижкой под горшок.

– В Дайкон, например! Привезу оттуда лучшие изогнутые сабли! – показывал Рем, как будет ими сражаться.

– Биться иностранным оружием не патриотично, – хмыкнул второй, убирая солдатиков в кармашек.

– А Императору не всё ли равно, с каким мечом я буду его защищать, если это будет эффективно?! – спорил Рем.

– Вот-вот, – поддакивал младший.

– Наша сталь ничуть не хуже, – не отвечал на вопрос, а просто утверждал Ирвин.

– Можно чужие рецепты выведать, как шпионы, – ухмыльнулась Присцилла.

– И что, мечи из нашей стали по не нашим рецептам становятся нашими или не нашими? – поглядел Рем на Ирвина.

– Не знаю, если сталь наша, то и мечи наши. А рецепты, ну мало ли их, – пожал тот плечами.

– Не-а, если ты по рецепту готовишь таскарский или дайконский суп, какой же он наш? Не важно, что рыба в нём будет с наших рек и овощи с наших огородов. Если нет такого народного супа, значит, и блюдо не наше! – оспаривала девочка.

– А что, если не наше, его и есть нельзя? – фыркнул маленький мальчуган.

– Но вина же таскарские продают у нас, сливовые, со змеёй внутри. И все пьют, значит, ничего непатриотичного, – припоминал Рем. – Было ваше – стало наше!

– Не знаю, а если рабов из Таскарии сюда привести, разве они станут от этого имперцами? Или эльфов или орков тем более… – задумался Ирвин.

– Ага, ты попробуй хоть одного орка перевезти да ещё и рабом. Они, знаешь, какие здоровенные? Как дом! Как дерево! Никакой стали не хватит цепями удерживать, – уверял Рем.

– И всё равно будут орками, – кивала Присцилла.

– Не, вы как хотите там, в женскую конницу, в путешествия, я… если и быть генералом, то уж имперским! А не подаваться служить куда-то ещё. Что может быть хуже наёмников? Дома нет, кто платит, на того и работают, – кривился Ирвин. – Ни стыда ни совести у людей. Надо ценить что есть и служить своей стране, своей земле, своей империи!

– Значит, у них такая жизнь! Что ты их осуждаешь? Мало ли почему они там служат, – пожал плечами Рем. – Не ровняй наёмников и разбойников!

– Оправдывать их вздумал? Говоришь как предатель родины! – нахмурился мальчуган с ровной чёлкой.

– Да на Империю тоже наёмники работают! Они же свою родину тоже предают, получается! – спорил другой.

– Так они на нас работают же, на Империю! – заявлял Ирвин, словно это должно было что-то значить.

– И?! Типа другим на нас можно, а нашим на других нельзя, так?! – возмущённо уточнял Рем.

– Типа да! Именно так! – восклицал юный шатен.

– Угомонитесь уже! – метнула в Рема Анфиса, как копьё, тёмную веточку. – Не важно, кто наёмник, а кто нет. Есть только Империя и её враги! Кто за нас – тот свой, а кто против – тех и конницей зажимать в клещи!

– Слава императору! – подняв кулак, заявил Ирвин.

– Слава императору! – держась правой рукой за древесный ствол, тоже вскинула левую руку ввысь Анфиса Крэшнер. – И силе и могуществу его! Во веки веков!

– Во веки веков! – поддержал снова Ирвин.

– За что слава-то? Разорались как сумасшедшие, – глядел на них обоих поочерёдно Рем, а Анфиса снова, вспыхнув краской, поправила платье, спиной прислонившись к берёзе.

– Сам такой, раз родину не поддерживаешь. Путешествовать в Дайкон надумал. Предатель! – негодовал мечтавший стать генералом.

– Да, надумал. Нравится мне Дайкон, книжки о самураях, легенды их, броня из чешуек… – заявлял Рем.

 

– Как рыба, что ль? – усмехнулся Ирвин, видать, не особо знакомый с дайконской культурой.

– Как динозавр, как дракон! – грозно заявлял второй мальчишка, что был в подпоясанной светлой рубахе-косоворотке.

– Ну, вот драконы в Империи не водятся. Лети или ползи отсюда, раз что-то не устраивает. У нас грифоны там, пегасы, гиппогрифы, мантикоры на юге, – перечислял любитель солдатиков.

– В горах-то, может, и водятся. Не драконы, так виверны какие-нибудь. И в пещерах заодно. Просто большую часть уже истребили, – с надеждой в голосе произнесла Присцилла.

– У меня в книжке есть заметки и описания когда-то живших и встречавшихся драконов, – сообщила Анфиса. – Так что вполне ещё могут водиться. Те, что убежали подальше в пещеры или горы, что затаились, что уснули, в конце концов у тех, кого убили, могли остаться гнёзда и яйца.

– А могли вылупиться и сдохнуть от голода, не умея ни охотиться, ничего, – заметил Рем.

– Жалко ж маленьких дракончиков… – проговорила дочь нунция с дерева.

– Ничего не жалко! Спятила?! Они бы выросли и нас сожрали! – возмущался светловолосый мальчишка.

– Сам ты спятил! – фыркнула Анфиса.

– А вот и нет! – задрал тот голову.

– А вот и да! – крикнула она в поисках, что бы такого в него швырнуть.

– Любительница драконов, блин! Пусть подальше от нас держатся! – заявлял Рем.

– Ты ж сам хотел броню, как чешую, – закатил на его слова глаза Ирвин.

– Броню, а не чтобы рептилия размером с замок спалила мою деревню! – хмурился тот. – Живые драконы мне здесь, в Империи, точно не нужны! Это в костюме здорово быть грозным, как дракон, а не страдать от их нашествий! Разные вещи!

– А на болотах Книта живут гидры, я слышала, – делилась Присцилла.

– До Книта отсюда уж больно далеко, – призадумался Ирвин, почёсывая затылок.

– Ничего, имперские войска доберутся и вернут себе всё, что своё! Что было отнято повстанцами-заговорщиками! – с дерева громогласно и уверенно заявляла Анфиса, даже её медово-соловьиный голосок сейчас звучал как-то бойко, как чеканящий молоточек по металлу.

– Почему если что-то не нравится, так сразу катись? А исправить, а улучшить? Если всё хорошо, это ещё не значит, что можно сделать ещё лучше! – заметила Присцилла.

– Не надо трогать то, что слаженно взаимодействует, нечего у нас исправлять, – гордо заявил юный шатен. – Как вообще император упустил полконтинента, – не понимал он, вздыхая. – Мы владели всем, от скал Орна до пустыни Нид, в этих двух областях делать нечего, вот они и окаймляли Империю, как Черногорье с драконами на севере. А сейчас…

– Не мы владели, а император, – поправила его девочка.

– Наши предки, – не согласился с ней Ирвин.

– Не наши, – снова спорил Рем. – Мои вот точно всю жизнь на этой земле жили. А твои?

– Что ж тогда тебя так тянет попутешествовать? – язвительным тоном, не отвечая на вопрос, Ирвин задавал ему свой.

– Да то и тянет, что засиделся каждое лето на одну и ту же деревню смотреть! – упёр руки в бока второй мальчуган.

– Это чем же плоха бабулина деревня?! – возмутилась Анфиса, кинув вниз в того кусочек коры.

– Да! Чем деревня плоха? – снова хмурилась Присцилла.

– А что такого хорошего они для нас делают? М? – интересовался Рем. – Родина и император. Архиепископ к нам хотя бы приезжает, а императора вы хоть раз видели? Засел в столице, и нет ему дела до народа! А вы всё рвётесь к нему, одна в конницу, другая в маги, – поднял Рем глаза на Анфису, – третий в генералы! – поглядел он и на Ирвина. – Это ты сюда лишь на лето приезжаешь к старикам, богатенький мальчик, а я тут живу всю жизнь, траву кошу, коз дою. Ты хоть доить-то умеешь?

– А ты только косишь и доишь, хороша подготовка к трусливому бегству! – напирал на него шатен без одного зуба.

– А ты в шелка разоделся и ничего не умеешь, белоручка! Хороша подготовка для будущего генерала! – хмыкнул тот, передразнивая и провоцируя настоящую драку.

– Ты что, совсем дурной? Читать не умеешь? Сколько для нас император делал! Сколько спас городов, сколько чудовищ победил! – возмущался Ирвин, хватая соперника.

– Это всё сказки и легенды! Их не счесть, у него что, каждый день – новый подвиг? Ну, бред жеж! Ты даже думать не хочешь, фанатик помешанный! – дрыгался под ним, пытаясь перевернуть пухлого мальчишку, более тощий, но более высокий Рем.

– Этим легендам столетия, это императоры разных поколений! Разные правители из династии Гростерн! Просто чтобы дети не запутались, в книгах сказок называют просто «Император», – тряс его обиженный шатен.

– Ага! А сами летописи ты видел? А даже если они есть, не сам ли император их писал и выдумал? – недобро восклицал светловолосый в рубахе, отпихиваясь ногами.

– Что?! Да я тебе сейчас за такие слова! – занёс соперник кулак, чтобы ударить Рема по лицу.

– Император избавил край от язычников, запретил жертвоприношение людей и установил главенство церкви! Не будь его, тебя бы уже от мельницей закопали или водяному в жертву утопили! – хмурилась с дерева Анфиса Крэшнер.

– Как можно наивно верить всему, что пишут, всяким бредням! – изогнулся Рем, подтянув ноги и оттолкнув от себя обидчика. – Изрубил змея, прогнал великанов, принёс голову циклопа, столько принцесс наспасал!

– Наспасал! Да! Император должен жениться на принцессе, у них рождался новый наследник! Что не так-то? Сам головой и думай, умник крестьянский! – снова ринулся на него Ирвин, словно пытаясь вразумить ударами кулаков.

– Да даже если это всё было, про морских змеев, утёсы, кракенов, минотавров, то это просто заслуги других героев, которые отдали свои подвиги или их просто переписали под императора! – сопротивлялся и бил в ответ Рем.

Присцилла и младший мальчишка даже не пытались их разнимать, а Анфису терзали противоречия. С одной стороны следовало слезать вниз, с другой – вдали наконец-таки замаячила повозка. Хотелось дождаться и посмотреть, кто это приближается к деревне.

– Едут! Едут! – закричала она в надежде, что это как-то образумит дерущихся, хоть Рем бесил своими высказываниями и её тоже.

На короткий миг крик подействовал. Один выпустил волосы другого из крепких пальцев, а тот из-за короткой стрижки соперника даже и схватить-то того точно так же не мог, так что просто выпустил смятую одежду, отходя на полшага. Но затем Ирвин обнаружил у себя ещё и частично порванную застёжку под плащ, болтавшуюся теперь «лямкой», словно кривая нашивка поверх бурой ребристой ткани, сложенной из нескольких полос.

– Ну, тебе конец, предатель! – понёсся разъярённый парнишка на Рема с кулаками.

– Кто едет-то? – поинтересовалась Присцилла.

– Не знаю, но кони, кажется, бурые, – скакала по веткам прыткая Анфиса, ухватившись за одну, и, раскачавшись, прыгнула прямо в сторону мальчишек. – Кто тут нашу деревню не любит, а? – попыталась схватить она Рема за грудки, но тот её оттолкнул от себя, так как был покрупнее и руки его были длинней, чем у девочки.

– Отвали, – бросил Рем, вскакивая на ноги. – Деревня как деревня. Захолустье, грязь, слякоть после дождя, не хочу я тут жить и становиться мебельщиком! Неправильные законы, всё неправильное. И император этот ваш плевал на народ.

– Заткнись! – отвесила Анфиса ему хорошенькую пощёчину. – Ты сыт, одет, не умираешь с голоду, твои родители обеспечены работой, деревня процветает, никакой дани не платит, набегами не посещается! Император это сделал для нас! Прогнал всех врагов, поработил воинственных соседей, усмирил и уничтожил чудовищ, чтобы мы жили в мире! Неблагодарная ты скотина! Да я бы тут жила и жила! Купить в городе грифона и кататься. Он и вместо вола в плуг, и вместо лошади куда-то выбраться на прогулку. И даже летает! Имперский и королевский грифон – специально выведенные породы!

– Дурочка! – держался мальчишка за красную щеку с отметиной ладони. – Жить в деревне – тяжёлый труд, а не веселье! Иначе не прокормишься. Ты тут только летом, зимой бы приехала! Фруктов нет, в огороде ничего, ягод в лесу нет! Ты вообще не понимаешь, как тут живётся! И жизни самой не знаешь, городская богатенькая дурочка! И император этот твой нам продукты не посылает!

– Я тебе сейчас нос разобью или ещё пару зубов выбью! – пыхтела Анфиса. – Ты знаешь, как живут за Империей? Крестьяне платят оброк или налог, в общем, дань землевладельцу, тот – своему землевладельцу. А Империя живёт и дышит свободно! Что вырастил на земле, то и твоё! И земля твоя! Никто не платит никаким вельможам, это они слугам платят. Вот что император сделал для нас! Подарил свободу своим людям!

– Ну, да, слугам, как у вас, – оглядывал Рем Ирвина и Анфису, так как у одной была гувернантка и кухарка в помощь бабуле, а у другого прислуги в особняке даже побольше в несколько раз. – Такая же рабовладелица, как за-имперские правители, только в рамках усадьбы. У меня вот слуг никаких нет, мы сами своим трудом здесь всё делаем! И постели взбиваем, и гвозди забиваем! И какая это свобода, если я хочу, может, торговцем быть или мечи изучать, а обязан дело отца наследовать. Не хочу я табуретки на продажу выпиливать, меня уже бесить начинает этот запах стружки и опилок из мастерской.

– В армию всегда можешь записаться, – не оставлял Ирвин явно надежды стать генералом. – Император проводит политику вооружения и укрепления войск! Наращивания имперской мощи! Так папа и дядя говорят! Новым воинам рады будут.

– Я бы хотел не столько воевать, сколько изготавливать, – отвечал мальчишка без зуба. – Но не просто кузнецом, а мастером по мечам быть! Знать все секреты, все сплавы, изгибы, я хочу лучшие мечи делать, а не сотню простых клинков, снабжая армию… И сабли, и дайконские изогнутые катаны хочу уметь делать! И мощные, и изящные! Чем плохо? Чем вам они не нравятся? Не обязательно всем быть одинаковыми же, это скучно! Это как сделать нелепый указ, что должны быть лишь односторонние топоры и секиры, а двухсторонние типа не такие, как все. Так нельзя. Пусть будут варианты. Вон сколько деревьев есть! Не только берёзы и дубы, но и ивы плакучие, а хвои сколько! Ели, пихты, сосны, кедры! Так и разновидности мечей. В Дайконе это называется «дайто», при каждом воине аж два! Большой и короткий.

– Мне тоже культура Дайкона понравилась, фестиваль два года назад такой классный провели! Но не в укор же своим традициям! Думай, что говоришь! Никаких языческих страшных вещей быть не должно вовсе! Сейчас на ярмарке всякие игры будут, соревнования, обряды, сладости, костры! – заявляла Анфиса. – Свои традиции прежде всего! Как и интересы своей родины!

– Дайкон разным богам поклоняется, но не припомню ни в одной легенде жертвоприношений. Там скорее от горя с собой кончали, – проговорил светловолосый мальчуган в рубахе.

– Самоубийство тоже страшный порок! Так нельзя! – восклицала дочь нунция. – А о чёрных обрядах могли и не упоминать в твоей книжке, мало ли.

– Был дайконский фестиваль, там столько их традиций было! – напоминал ей Рем. – Знакомили с культурой щуров и их обычаями.

– Там были бытовые, про обувь, про посадку, про экибаны и причёски! Ничего про верования духов и божков, это запрещено! Вот и про приношения не упоминалось! – парировала Анфиса. – У нас на Солнцестояние своих традиций уйма!

– Каждый раз одно и то же, я бы хотел новые необычные конкурсы, диковинные сладости, экзотические эльфийские фрукты, таскарский инжир, дайконские рисовые булочки те, что к нам привозили. И это они через пол-континента ещё, а представляешь, когда свежие, какие мягкие! – восклицал Рем. – Путешествовал бы и писал книгу о разной иноземной культуре и их оружии, вот! – определил он для себя желанную цель жизни.

– И думаешь, это многим было бы интересно читать? – хмыкнул Ирвин.

– Мне было интересно читать сборник дайконских легенд, – хмыкнул и отвернулся Рем с красной щекой, сложив руки на груди. – Там хоть не про императора… Точнее, иногда про правителей, но иностранных, там столько интересного в культуре. Сидят без табуретов за едой, духам молятся.

– Творцу молиться надо, а не бесам низким каким-то! – рявкнула Анфиса. – Я бы вот не смогла жить нигде, кроме родной земли, – призадумалась вслух она.

– Вот и сиди тут, – буркнул светленький мальчишка в крестьянской рубахе.

– Вот и буду! – фыркнула ему девочка.

– Вот и живи, как в погребе, ничего вокруг не видя, – ворчал Рем. – Мне мир вокруг интересен, а тебе – ничего за пределами своего двора.

– Она-то как раз в Селестию укатит, в столицу, побольше твоего увидит, – усмехнулся Ирвин.

– Да не укатит никуда, сколько раз её никуда не брали?! И опять не возьмут, кому такая нужна! – буркнул светленький мальчуган.

– Что ты сказал?! – со слезами на глазах вскрикнула Анфиса.

– А что слышала! – вскинув голову, заявил Рем. – Что ты умеешь-то? Шить? Вязать? Такая же белоручка!

 

– Слышь, «не белоручка», шить умеешь – так мне лямку эту зашей, что порвал! – кривил губы, недобро скалясь, Ирвин.

– Ни таланта, ни мечтаний, в голове один император! Влюбилась, так женись! – всё причитал Рем. – В смысле, замуж за него иди! Мне он ничего хорошего не сделал, чтобы славить! Я лучше буду славить солнце, что даёт тепло и дождь, что наполняет семена и посевы силой! Как бабушка моя!

– Ах ты! Изменник! Вероотступник! – бросилась на него Анфиса, хватая за горло, а тот ловким переворотом повалил её саму на траву, прижимая к земле возле моста на лесной опушке.

– Сама такая! – крикнул Рем. – Слепая, глухая, ничего дальше носа не видишь и знать не хочешь! Бесполезная девчонка! Узколобая! Я путешественником стану великим! А из такой, как ты, никогда ничего хорошего не вырастет!

Анфиса со злостью врезала ему под рубашку между ног, перехватив инициативу. Завалила, рыча от ярости, сначала на бок, ещё раз ударив по той же самой щеке, а потом на спину, уже занеся кулак, лишь на миг задумавшись, врезать по зубам или по носу и будет ли ей самой от этого больно. Какой-то луч здравомыслия внезапно пронзил переполнявшую её агрессию.

– Я тебе покажу бесполезную! – только и рявкнула она, решая, куда ударить, а потом занесла ладонь с замерцавшим голубым огнём, хотя мальчишка уже закрыл лицо обеими руками.

Вдруг правое ухо обожгло жуткой болью, будто это не конница из минувшего разговора пехоту должна взять в клещи, а реальными кузнечными и раскалёнными добела клещами её сейчас хватали прямо за ухо. Девочка, разумеется, вскрикнула, попыталась вырваться, но от этого становилось ещё больнее.

– Так, а ну-ка домой немедленно! – резанул слух Анфисы самый ненавистный голос на свете.

На деле же всё было не столь ужасно, но бонна Нана пальцами держала тоже довольно крепко, ещё и потянув, чтобы Анфиса встала с побеждённого Рема. Тот мгновенно кувыркнулся, поднимаясь и потирая ушибленную щёку. В его глазах самую малость тоже заблестели слёзы, непонятно только, от жгучей боли на лице и в ушибленной промежности или же от стыда, что его одолела девчонка.

– Перепачкалась, залезла на дерево! В платье! В парадном! – верещала Нана. – Я видела, идя сюда, как ты по веткам прыгала, словно белка, даже не подумав, что можешь упасть и сломать себе что-нибудь! Вся мхом покрыта, это что? Ссадины? Синяки? С ребятами подралась! Меня твой отец убьёт! А потом и тебя, мерзавку, заодно! Вот жеж балда! В такой день извазюкаться, в платье, что я ей подготовила, с утра раскалённым чугуном гладила, мизинец себе обожгла!

– Он сам её провоцировал, – вступился Ирвин. – Сказал, её никуда не берут и ничего хорошего не вырастет!

– Пусти! Пусти! Ай! – дрыгалась сама Анфиса, но ей лишь сильнее надирали ухо крепкой хваткой женских пальцев.

– Непослушная какая! Вот что ты со мной делаешь?! Сама вынуждаешь уши себе надрать! Мерзавка! Сказала тебе: с участка ни ногой! Я сейчас прут ближайший сломаю, так тебя высеку на глазах у твоих друзей, будешь знать! – угрожала бонна своей подопечной. – Отец приехал с ней на ярмарку пойти, она платье парадное угрохала! Балда и есть балда!

– Если будете ей так внушать, что она плохая, она такой и вырастет, – заявил Ирвин явно словами кого-то из взрослых: может, родителей, может, своих учителей.

– Будешь умничать, и тебе достанется! – строго зоркнула на него Нана.

По лесной дороге заслышался приближавшийся стук копыт. Повозка, которую Анфиса увидела далеко впереди, наконец приблизилась к деревне. Это в каком-то смысле спасло сейчас девочку – по крайней мере, её высвободили из хватки. Все, кто был внизу, приблизились к мосту, чтобы посмотреть и поприветствовать гостей.

Рем держался за щёку, протерев глаза, Анфиса, разумеется, за красное разбухшее ухо. Присцилла держалась подальше, чтобы не попастся ни под чью горячую руку. А вот Ирвин и Нана ближе всех стояли к дуге заграждения деревянного дощатого мостика, под которым, бывало, детвора пряталась с обеих концов на земляных выступах, от внезапно заставшего их за играми дождя.

Двойка крепких тёмных лошадей породы «чёрное золото», как знала Анфиса, с переливающейся блестящей шерстью и с шорами у глаз, дабы смотреть могли только вперёд, везла синюю карету с гербом в виде золотого орла. Так что именно молодая гувернантка в зелёном элегантном платье сейчас радовалась больше всех, сменив свой гнев на милость.

Кучер замедлил лошадей и вскоре, чуть поехав мост, карета встала. Оттуда выглянул мужчина чуть старше Наны, лет эдак на пять. Его светло-каштановые, ржавого оттенка волосы имели густой выступ чёлки и были пострижены довольно коротко. Прямоугольное грубое лицо было гладко выбрито, но у висков, где обрамление причёски резко сужалось, были оформлены небольшие полосы бакенбард.

Было некое ощущение, что тёмно-синий с позолоченными эполетами мундир заставляет его внешность производить впечатление человека крепче и крупнее, чем он был на самом деле. Подбородок его раздваивался ярко выраженной ямочкой, чуть подаваясь вперёд, глаза были под стать наряду, а на шее красовалась золотая цепочка, возможно, кулона, но скорее всего нательного креста. И под ней виделся небольшой завиток татуированного узора.

– Климент! – подбежала радостная Нана и, обняв выглянувшего мужчину за шею, поцеловала его в щёку.

– Я думал, ты у Крэшнеров, свет очей моих, а ты прямо тут встречаешь! Хорошо я заметил! Как некультурно с моей стороны было бы промчаться мимо. А ведь я устал созерцать однотипный лесной пейзаж по обе стороны, откинулся на сидении… Да что ж это я о себе, залезай, дорогая! Ты посмотри, каким алым бархатом мне тут за полцены всё оббили на той неделе! Даже в письме ещё не успел тебе всё расписать, – говорил он низким приятным баритоном, аккуратно приоткрыв дверцу и подав руку.

– Надо и девчонку их подбросить, а то как это мы… Нехорошо, – отметила вслух гувернантка. – Иди сюда! – обернувшись, махнула она Анфисе рукой.

Сейчас девочке хотелось показать бонне язык, как-то отомстить, сбежав и заставив за собой гоняться вместо воркования с женишком из богатого рода. Как-нибудь напроказничать. Но никуда ещё чудом не девшийся лучик здравого смысла подсказывал, что устрой она что-то сейчас – доложат отцу да ещё приукрасят, а он поверит им, а не ей, родной дочке. Хлопот не оберёшься, на ярмарку не пустят, накажут, накричат.

А ведь и так достанется за то, что ушла без спроса. И всё же Анфиса направилась в карету. Это был настоящий провал, что её тут обнаружили да ещё за ухо отодрали. Продолжать драку было бессмысленно, а оставаться рядом с Ремом не особо хотелось, он уже спровоцировал сначала Ирвина, потом её, опять ведь начнёт. Да ещё он их упрекал в принадлежности к элите, это тоже как-то резануло по сердцу: мол, как он вообще смеет. Она-то не виновата, в какой семье родилась. А унижать его ответными оскорблениями не хотелось: труд крестьян и простых работяг, как его отец, деревенский мебельщик, она всё-таки по-настоящему уважала.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28  29  30  31  32  33  34  35  36  37  38  39  40  41  42  43  44  45  46  47 
Рейтинг@Mail.ru