И только тогда, когда у него хватит терпения обуздать свои страсти, хватит смирения пройти все «искушения противными», он сможет обрести и прочувствовать любовь к ближнему и Богу. И познать, как много заключено в любви и из какого «далека» мы начинаем идти к совершенной любви.
В этой связи в отношении многих из нас справедливы будут слова прп. Макария:
…Понуждая себя на пост, бдение и молитву, думаете, будто бы делаете это сами не знаете для чего, а надобно делать сие из любви к Богу, которой в себе не ощущаете… Когда же мысль сия отходит, занимает место ее другая, и страсти одна другой передают ваше бедное сердце… Исполняемые вами телесные делания нельзя сказать, чтоб вы делали сами не зная для чего, а точно от любви к Богу, но несовершенной, а как зародыш малый в сердце имея, от веры происходящий [2, т. 1, с. 384].
Любовь в нас так мала, что, понуждая себя на пост, бдение и молитву, мы в глубине души не можем с уверенностью сказать, для чего это делаем. Старец указывает, что делать это нужно из любви к Богу и постоянно помнить об этом. Как только мы начинаем забывать об этом, наши действия начинают казаться нам как будто бы не имеющими внутреннего повода. Это открывает дорогу страстям, которые будут теснить и пост, и молитву, предлагая свои «поводы».
Лучшее в подобном положении – принять свой пост и молитву как совершаемые из любви к Богу и смириться с тем, что эта любовь пока мала и незаметна для нас самих. Тогда сама мысль об этой любви будет препятствовать проникновению страстей в сердце и помогать любви укрепляться в нем. В союзе любви и смирения не только любовь может быть мала, но и смирение, о чем тоже надо помнить.
Прп. Антоний говорит:
Об искушении вашем, в рассуждении сомнения в любви других к себе, сожалею; ибо вы этим обнаружили свой недостаток в смирении, которое если бы было внутри, то оное и шепнуло бы вам: «Да стоишь ли ты того, голубушка моя, чтоб все были внимательны к тебе и любили бы тебя?» Горделивое сердце ответит на сие: «Очень стою!» А смиренное ответит: «Ей, не стою!» – Посему дай Бог вам в час добрый, при всяком требовании своем, так себе говорить: «Я, Господи, несмь сего достойна» [3, с. 249].
Когда мы сомневаемся в любви других к нам, это признак недостатка в нас смирения. Из-за этого недостатка гордость навязывает нам свой взгляд, согласно которому мы очень достойны большого внимания и любви окружающих. И даже обыкновенная рассеянность в обхождении с нами вызывает у нас обиду и горечь, через которые начинает охладевать и наша собственная любовь к людям.
Старец учит, чтобы мы при действии в нас гордости преодолевали ее смирением, на всякий случай невнимания к нам находя простое объяснение, что мы не достойны внимания. Это избавит от подозрений, что люди не любят нас, и не позволит страстям отвратить нас от собственной любви.
В целом же надо помнить, что через любовь к ближним проявляется и любовь к Богу, и что если любовь находится в союзе со смирением, то люди полагаются на волю Божию ко спасению своей души.
Прп. Никон наставляет:
Если на волю Божию положиться – все хорошо, даже и неприятности, все ведет ко спасению души нашей, и при этом великая премудрость и глубина открывается. Любящим Бога все поспешествует во благо [2, т. 1, с. 384].
Что бы ни случилось на жизненном пути, неприятности ли, испытания, во всех случаях полагание на волю Божию ведет к спасению души. Такое полагание и доверие к Богу есть у всех любящих Его. И это вознаграждается тем, что любящим Бога все происходящее в их жизни идет во благо. Именно этот результат и достигается союзом любви и смирения. В нем человек обретает подлинное понимание любви как «совокупности совершенства» и стремится шаг за шагом идти к этому совершенству.
Совершая путь любви, мы делаем и ошибки. Особенно часто они случаются на самых ранних и несовершенных стадиях. Так, мы нередко впадаем в высокоумие, когда начинаем считать, что любим Бога.
Прп. Амвросий говорит:
Высокоумие видно и в том, что ты думаешь, что ты любишь Бога, а только думаешь, что любишь Его. Кто Бога любит, тот имеет и к ближнему любовь… Кто любит Бога, хотя бы тысячу оскорблений в день ему наносили, не раздражается и не сердится, не теряет внутреннего мира, с ним не бывает, что вдруг внутри все вспыхнет, так что от смущения и молиться не может, как это бывает с тобою. Также из самой брани помыслов, которую ты испытываешь, можешь убедиться, что это тебе только кажется, что ты любишь Бога. Святые отцы представляют такой пример: когда котел кипит, то никакая гадина, даже никакое малое насекомое не может приближаться к оному, будучи опаляемы горячестию котла, если же огонь угаснет и котел остынет, то не только насекомые удобно садятся на нем, но и разные гады смело влезают и спокойно лежат в нем. Так и огнь истинной божественной любви отгоняет всякие нечистые помыслы, а когда подобные помыслы сильно стужают человека, то это явный признак, что он не достиг еще в мере любви Божией [2, т. 1, с. 385].
Мы только думаем, что любим Бога, если не способны постоянно хранить внутренний мир. Хранить же его не удается, потому что это возможно в состоянии бесстрастия. В нас же страсти живучи, даже если они не сразу обнаруживают себя. Старец дает простое средство убедиться в том, что они есть, – понаблюдать за собой. И вот выясняется, что не только от серьезных, но и от мелких оскорблений мы вспыхиваем и негодуем. Это показывает, что наши самолюбие и тщеславие никуда не делись. Также и мысленная брань, которую испытываем, указывает нам на гордость в нас, за которую такая брань обыкновенно и попускается Господом.
Нельзя любить холодным сердцем, а мечтаниями и мнениями о себе его не разогреешь. Только огонь истинной божественной любви разогревает сердце, и тогда не могут войти в него страсти, а также очищает ум и отгоняет нечистые помыслы. Но чтобы это произошло, нужно учиться должному исполнению заповедей и призывать имя Господне. И смиряться, сталкиваясь со стужениями помыслов, то есть видеть в них явный признак, что еще не достигли в мере любви Божией.
О том, что любовь достигается хранением заповедей и через страх Божий, а не мысленным восхождением к Богу, наставляет прп. Макарий:
В последнем письме вашем вы… опять о любви Божией говорите…Мы вам уже писали, сколь высока есть добродетель – любовь Божия, и оная не может быть без любви ближних, по слову святого апостола: аще люблю Бога, а брата своего ненавижу, ложь есть (Ср.: 1 Ин. 4, 20). Надобно достигать до любви чрез хранение заповедей Божиих и чрез страх Божий, а не мысленным к Нему восхождением [2, т. 1, с. 393–394].
Благочестивые размышления о Боге – дело похвальное. Однако и самые возвышенные мысли о Нем еще не есть любовь Божия. Неисправность в совершении заповедей в отношении наших близких является неисправностью в отношении любви к Богу. Поэтому если человек много думает о своей любви к Творцу и часто грешит, он допускает резкое расхождение между образом своих мыслей и действительным образом своей жизни. И образ его жизни опровергает образ его мыслей, превращая последний в высокоумие – то есть в превозносящееся мечтание о том, чего нет или почти нет на деле.
Столь же осторожным надо быть и в суждении о своих чувствах. Ни чувство умиления, ни теплота сами по себе еще не свидетельствуют о любви, а только лишь об определенном эмоциональном состоянии.
Прп. Амвросий дает совет:
Пишешь, что в одно время тебе казалось, что ты очень любишь Господа. А Господь в Евангелии глаголет: любите враги ваша, добро творите ненавидящым вас, благословите клянущыя вы и молитеся за творящих вам напасть и изгонящыя вы… (Ср.: Мф. 5, 44). Старайся всегда поверять свои чувства, согласны ли они с евангельским учением и учением святых отцов. Преподобный Нил Сорский пишет о себе, что он никогда не принимал того мнения или мысли, хотя бы они казались очень ясны и удобопонятны, пока не найдет на них свидетельство в учении евангельском или апостольском, или святоотеческом [2, т. 1, с. 385].
Евангельское учение и учение святых отцов дают точный ответ на вопрос, есть ли в человеке любовь к Богу. Мы можем испытывать самые возвышенные и благородные чувства к Господу, но эти чувства имеют значение не сами по себе, а только как следствия и порождения самой любви. Если нет способности любить врагов, творить добро ненавидящим нас, благословлять проклинающих нас и молиться за обижающих и гонящих нас – то нет в нас и истинной любви к Богу. А если нет любви, то и не стоит принимать свои чувства за любовь.
Это совсем не означает, что мы должны просто признать отсутствие в себе любви и на этом успокоиться. Напротив, мы должны употребить всю свою волю, чтобы любовь к нам пришла.
Прп. Макарий объясняет:
Тебя не любят – ты люби их, то, что тебя не любят, не от тебя зависит, а их любить состоит в твоей воле и есть твоя обязанность, ибо Господь заповедал: любить не любящих нас, но врагов (Мф. 5, 14), а когда в нас этого нет, то и кольми паче должны мы смиряться и прогонять гордость и молиться о сем Господу [2, т. 1, с. 394].
Любить – в нашей воле. Не имея любви к врагам, мы ее не имеем от нашей гордости и несмирения. Но если направим нашу волю на обретение смирения, решительно будем прогонять гордость и молиться Господу о помощи в этом – то придет и любовь. Старцы постоянно говорят о том, что без смирения любовь слаба и часто покидает нас. Мы не всегда отдаем себе отчет в том, что нам сложно не гордиться и не превозноситься даже своей любовью.
Но гордость – не союзник, а враг истинной любви и губительно действует на любовь даже в том случае, когда предметом гордости является сама любовь. Поэтому особое значение имеет наше реальное поведение, а не то, что мы думаем или говорим. Старцы предостерегают, что мы склонны любить Бога только на словах.
Прп. Анатолий (Зерцалов) наставляет:
Ты опять скорбишь? Все не желается тебе терпеть болезни душевные? Значит, тебе не хочется войти в Царство Небесное? Ведь Писание говорит, что многими скорбьми подобает нам внити в Царствие Божие (Деян. 14, 22). Вот любовь-то наша какая к Небесному Жениху! На словах любим и желаем Его, а коснись делом, мы и плакать [2, т. 1, с. 388].
Любовь к Господу заключается в том, чтобы смиренно принять указанный Им путь. Не можем мы без скорбей войти в Царство Небесное, значит, должны терпеть и не жаловаться. По малодушию и изнеженности у нас это часто не получается. И мы либо впадаем в безмерную печаль и долгие сетования, либо бесконечно жалуемся другим о своих бедах. Между тем любовь долготерпит. Как бы ни было тяжело на душе, любовь должна преодолевать все душевные болезни – через это и входят в Царствие Божие. Впрочем, старцы учат и тому, чтобы мы знали меру в любви и не повреждались сами.
Прп. Лев разъясняет:
…Вспомните вторую заповедь Господню… в которой повелевается любить ближнего яко самого себя. Чем же и как любить? Никак не возможно и сего исключить, дабы, в чем можем, вспомоществовать ближним, и всевозможно да стараемся в прощающем и сострадающем духе утешать, но дабы только по силе – сиречь когда, при помощи Божией, не вредишься сама, а когда кто сам, при назидании другого, повреждается, то советуют святые отцы следовать лучшему, то есть себе внимать и себя сохранять…[2, т. 1, с. 389].
Ближайшим образом, конечно, любовь к ближнему обнаруживается в посильной помощи и утешении. Делаются такие добрые дела при помощи Божией и умеренности, чтобы не повреждался помогающий. При неумеренности можно повредиться, о чем и предупреждает старец.
Например, желая помочь ближнему, мы уделяем ему не по нашим возможностям, а потом сами жалеем, что оказали чрезмерную помощь. Само наше сожаление указывает, что мы превысили меру и понесли некоторый урон. Также возможно, что, увлекшись состраданием, не до конца поняли ситуацию и приняли неправую сторону. Наконец, назидая, не проявили скромности и по недостатку собственной мудрости и опыта «наставили» на неверный путь. Во всех этих и подобных случаях мы вредим себе, хотя и из благих побуждений. Гораздо лучше, если мы будем знать меру своим возможностям и проявлять любовь по нашей силе, а не сверх нее. Зная эту меру, будем же молиться тогда, когда наших возможностей недостаточно для изменения нрава других.
Прп. Иосиф говорит:
Молитвенно желаю, да подаст Вам Господь разум и уменье обходиться с м. Вячеславою. Что делать? У каждого свой характер, под который необходимо иногда подлаживаться. Пишите, что хотелось бы духовно настроить ее нрав. В таком случае первое средство с вашей стороны – усерднее о сем молиться Богу. Ибо Господь сказал: Без Мене не можете творить ничесоже (Ин. 15, 5). Господу Всемогущему все возможно, а немощный человек что может сделать? [2, т.1, с. 389–390].
У каждого человека свой характер, и чаще всего люди совсем не склонны меняться в соответствии с нашими предпочтениями. Поэтому надо, как подсказывает старец, быть смиреннее и иногда подлаживаться под характеры других. Если же нам хочется, чтобы у наших ближних сильнее проявлялась духовность в их нраве, то за этим надо обращаться к Богу и усердно молиться Ему. Господу это возможно, и Он, вне всякого сомнения, лучше нас, грешных, знает, в чем должна состоять духовность нрава.
Нам же надо всегда памятовать, что при неосторожности нас на каждом шагу подстерегают ошибки и даже излишняя заботливость об успокоении ближних может оказаться прелестью.
Прп. Амвросий учит:
Заботливость твоя об успокоении M. N. простирается до излишней крайности, и чувство в тебе это смешанное с некоторою тонкою прелестию – предполагать успокоивать ближнего тогда, когда нас об этом не просят, и, может быть, надобности в этом не будет. Когда же на самом деле придется показать любовь к ближнему, тогда окажутся у нас совсем иные чувства, и язык наш возглаголет совсем не то, что предполагали мы прежде касательно непрошеного успокоения ближнего. Тогда на самом деле виднее будет, что нужно будет сделать для M. N. [2, т. 1, с. 392].
В попытке проявить заботу об успокоении ближних, когда они находятся в трудных обстоятельствах, может быть замешана прелесть. Таковая заключается в нашем самоуверенном предположении, что наши ближние не способны справиться с испытаниями и не могут обойтись без нашей помощи. Старец обращает внимание на то, что когда нас не просят о том, чтобы мы успокаивали, вполне возможно, что в этом нет необходимости.
С другой стороны, легко успокаивать тех, кто и сам способен к самоконтролю. А вот в случаях, когда кто-то реально будет нуждаться в успокоении, может оказаться, что мы слабы для этой роли. И нуждающийся в успокоении будет говорить совсем не то, что мы предполагали, и сами мы будем с трудом справляться со своими чувствами и говорить отнюдь не то, что намеревались сказать в спокойной обстановке. Стало быть, любовь заключается не в том, чтобы навязывать что-то от себя, а в том, чтобы выдерживать испытание, когда оно приходит.
Сами старцы подавали убедительный пример такого отношения к людям. В жизни прп. Амвросия был такой случай:
Одна особа спросила: «Мне непонятно, батюшка, как это вы не только не гневаетесь на тех, кто об вас нехорошо говорит, но и продолжаете любить их». – Старец много этому смеялся и сказал: «У тебя был маленький сын, сердилась ли ты на него, если он что и не так делал и говорил? Не старалась ли, напротив, как-нибудь покрывать его недостатки?» [2, т. 1, с. 394–395].
Когда мы сталкиваемся с нехорошими, несправедливыми суждениями о себе, мы обыкновенно гневаемся и стараемся обличить обидчиков. Обычное наше отношение к ним – как людям греховным, злым и вполне заслуживающим самой нелицеприятной отповеди. Старец, однако, показывает иную линию поведения. Он в основу своего отношения к ним кладет понимание, что эти люди еще незрелы и многое делают не по злобе, а по незнанию и неопытности. Любовь требует снисхождения к ним – такого же, какое делает мать своему маленькому сыну. Во взаимоотношениях с людьми старцы учат прибегать к Божией помощи, особенно в тех случаях, когда кто-то не благоволит нам.
Прп. Лев говорит:
…А что А. И. не благоволит к вам… вы будете покойны, только причин или вин ко оскорблению ей постарайтесь не подавать и Господа Бога об ней молите и просите, дабы дал ей Бог по Своему человеколюбию здравый разум и истинное рассуждение к познанию достодолжных христианских правил, и когда по нашему совету будешь употреблять, то А. И. совсем противу вас будет другая и любовию растворенная… [2, т. 1, с. 390–391].
Если мы сталкиваемся с чьим-либо недоброжелательным отношением к себе, то не должны ни раздражаться, ни беспокоиться. Только должны удерживать себя от проявлений встречной недоброжелательности и не давать повода для оскорблений. А выход искать в молитве к Господу о даровании беспокоящим нас людям здравого разума и познания христианских правил. Бог призрит на смиренную нашу молитву и благодатью исправит недостатки человеческих отношений. В целом же, как мы видели, любовь требует полного отказа от зла и умения прощать.
Прп. Никон учит:
Желающий стяжать любовь должен отвергнуть всякое злобное и немирное помышление, не говоря уже о делах и словах, должен прощать всем обиды справедливые и несправедливые [2, т. 1, с. 390].
Так путь любви и совершается – через преодоление зла в самом себе (помышлении, словах и делах) и через постоянное прощение обид, терпение, выдержку и смирение. Только так мы и становимся способными со временем понять, что такое истинная любовь, и обрести ее.
Все учение старцев может быть понято как учение о жизни; вместе с тем некоторые вопросы этого учения могут быть выделены в отдельную тему. К этой теме здесь отнесены те вопросы, которые важны для понимания течения и содержания человеческой жизни. А именно: добрые дела, заповеди, трезвение и крест, мир душевный, брак и семья, болезни и смерть.
Старцы указывали на предназначение человека к добрым делам, ведущим к вечной жизни.
Прп. Моисей говорит:
…Мы созданы есьмы на дела благая, и средством коих в краткой сей жизни стяжаваем вечную блаженную жизнь, к которой все благодатию Божиею призваны. Так здешний век наш есть время непрестанных дел телесных и душевных, а будущий век приятие по делам. Но надобно твердо знать, какие дела принести имеют благополучную вечность и какие несчастливую, дабы одних уклоняться, а других придерживаться всегда [2, т. 1, с. 190].
Благодать Божия призвала нас к благим делам, то есть заложила в нас стремление к ним, дала понимание, что этими делами должна наполняться наша земная жизнь. И если душа человеческая приемлет дар благодати, то человек стремится к постоянной деятельной, трудовой жизни, посредством которой он творит добрые дела и обретает вечную жизнь. Но надо обладать хорошим пониманием, какие дела и как ведут в благополучную вечность. При правильном выборе совершенство и обилие дел определят долю человека в этой блаженной вечности. Эта доля не одинакова у людей, так как они имеют различное устроение, и оттого различна и ценность того, что они делают.
Прп. Варсонофий отмечает:
Различны устроения людей, различную славу унаследуют они и в жизни будущей. Апостол Павел пишет: Ина слава солнцу, ина слава звездам… (1 Кор. 15, 41). Даже Ангелы Божии не в одинаковой степени и славе у Бога. Ближе всех к престолу Божию пламенные Серафимы, затем Херувимы, потом Престолы, Господствия, Силы, Власти, Начала, Архангелы, Ангелы. Но эти девять чинов ангельских совершенствуются ежесекундно, так и души людей, смотря по тому, насколько они были приготовлены на земле, не остаются в одном состоянии, а переходят из клеточки в клеточку [2, т. 1, с. 253].
Важно то, что люди, практикуясь в совершении добрых дел, совершенствуются в том, к чему призваны. Это сближает их с ангельской иерархией, все чины которой непрерывно совершенствуются, и приводит их в меру, которая необходима для того, чтобы, в конечном счете, примкнуть к Ангелам в Царстве Небесном.
Старец указывает, что способность человеческих душ к совершенствованию среди Ангелов зависит от того, насколько эти души были приготовлены на земле. То есть те люди, которые на земле много трудились на благо ближним, обрели и навык совершенствования. Последний не развивается в бездеятельных натурах, а только в деятельных, благодаря чему они становятся способными и к жизни, подобной ангельской. Какое же дело является добрым?
Прп. Никон разъясняет:
Доброе дело не есть всякое доброе дело, а лишь такое доброе дело, которое делается ради Бога. Внешность дела не есть его сущность, Бог зрит на сердце. Как должны мы смиряться, видя, что ко всякому доброму делу примешивается страсть [2, т. 1, с. 190].
Старцы считают критерием доброго дела не столько содержание самого очевидно доброго по форме поступка, сколько доброе расположение сердца человека, когда он совершает такой поступок. Они более озабочены чистотой сердца, его неподвластностью страстям, ибо страсти порождают зло, которое обесценивает внешне доброе дело, превращая его в свой инструмент.
Видя, что ко всякому доброму делу примешивается страсть, мы должны смиряться и смиряться. Иначе добрые дела в их истинном смысле будут для нас попросту недоступны. Лишь смирение способно нейтрализовать страсти и сохранить для нас пользу наших дел.
Прп. Макарий напоминает:
…Не забывайте о смирении, которое нужно сопрягать со всяким добрым делом, без коего дела нам не принесут пользы, а паче повредят, что на многих видим исполнившимся. Хотя вы поститесь, хотя молитесь или милостыню даете – опасайтесь мысли, что добро делаете, которую враг старается приносить, дабы все плоды погубить и душу отщетить <удалить> от Бога [2, т. 1, с. 190].
Если полезность доброго дела для нас определяется лишь расположением нашего сердца творить добро ради Бога, то, конечно, должно опасаться мысли о том, что делаем добро. Так как мысль эта, хотя и выглядит убедительной (действительно, а разве не добро делаем?), вызывает в нас действие тщеславия, которое пленяет наше сердце и начинает свидетельствовать, что не ради Бога, а ради ублажения наших страстей мы постимся, молимся или даем милостыню.
В таком свидетельстве человеческого сердца перед Богом заинтересован враг, который и старается мысль о том, что мы делаем добро, постоянно нам приносить. И хотя добрые дела его раздражают и злят, он все же мстительно надеется, что мы окажемся неразумны и сами доброе дело превратим в злое. То есть под действием страстей удалимся от Бога и таковым результатом превратим пост, молитву или милостыню в нечто, что удаляет нас от Бога – вместо того чтобы приближать к Нему. Поэтому старческий совет прост и убедителен – со всяким добрым делом нужно сопрягать смирение, которое и не допустит, чтобы мы мыслили о себе высоко.
О сопряжении трудов со смирением прп. Макарий говорит следующее:
Ты имеешь ревность не по разуму, ищешь воздаяния своим трудам – ошибаешься; милость Божия изливается особенно на смирение, а один труд не получит воздаяние. Виждь смирение мое, и труд мой, и остави вся грехи моя, – глаголет Пророк (Пс. 24, 18). Труд – наш посев, а надобно плоды снискать: мир, любовь, кротость, смирение и прочее; все снискивается при прохождении нами послушаний, ибо там случаются укоризны, досады, неудобство, препятствие; когда оные принимаем с самоукорением, терпением и смирением, тогда смягчается наша самолюбивая часть и мы получаем свободу от страстей, – любим не только ближних, но и врагов, вот в сем-то и польза от трудов! А когда только трудимся и думаем иметь за сие воздаяние, а между тем нравом не изменяемся, то еще и в горшее приходим, в раздражение и прочее, – то никакой пользы труды не принесут [2, т. 1, с. 193–194].
В искании воздаяния за свои труды заключена ошибка. Ведь в этом случае человек полагает, что для привлечения милости Божией внешние результаты труда важнее внутренних. Старец разъясняет, что внешний труд (выполняемое послушание) – это только посев, только начало того процесса, который должен принести нам внутренние результаты или плоды: мир, любовь, кротость, смирение и другие. Именно эти плоды, особенно смирение, и вызывают большей частью благоволение и милость Божию к человеку.
Но для получения внутренних, духовных плодов нам нужен и внутренний труд по смягчению нашей самолюбивой части. Во время внешних трудов мы сталкиваемся с критикой, препятствиями, разного рода неудобствами, которые уязвляют наше самолюбие; укрощая и смягчая в этих ситуациях свое самолюбие, мы освобождаемся от страстей. Будучи свободными от страстей, можем любить других и даже врагов – и в этом старцы видят пользу трудов для нас. Потому что такое благое устроение души и приносит нам желанное воздаяние.
А вот если хотим иметь воздаяние только за внешний труд, тогда упускаем из виду ту связь внешнего и внутреннего труда, о которой говорят старцы. И тогда внутренний труд смягчения самолюбия не совершается, оно получает простор для своего действия и усиления, и мы можем стать в трудах даже хуже, чем были раньше. Тщетно надеяться на милость Божию за труды, которые делают нас не лучше, а хуже!
Подчеркивая, что в трудах нужно прежде всего добиваться внутреннего результата, духовных плодов, старцы отнюдь не умаляли и результаты внешние. Напротив, они показывали, что при хорошем внутреннем результате открывается путь и к хорошему внешнему результату.
Вот как высказался по этому поводу прп. Амвросий:
Желание трудиться на благо человечества – весьма благовидное, но поставлено не на своем месте. Царственный пророк святой Давид говорит: сперва уклонися от зла, а потом уже сотвори благо (Пс. 33, 15). У нынешних же людей дело выходит навыворот. Все хотят, на словах, трудиться на благо ближним и нисколько или весьма мало заботятся о том, что наперед нужно самим уклониться от зла, а потом уже заботиться о пользе ближних. Широкие затеи молодого поколения о великой деятельности на пользу всего человечества похожи на то, как если бы кто, не закончив курса в гимназии, много мечтал о себе, что он мог бы быть профессором и великим наставником в университете. Но, с другой стороны, думать, что если мы не можем двинуть вперед всего человечества, то вовсе не стоит трудиться, – это опять другая крайность. Каждый христианин обязан по силам своим и сообразно своему положению трудиться на пользу других, но с тем, чтобы все это было вовремя и в порядке, как выше сказано, и чтобы успех наших трудов представлять Богу и Его святой воле [2, т. 1, с. 612–613].
Даже благовидное желание трудиться на благо человечества может оказаться неуместным, если люди не смягчают своей самолюбивой части. Самолюбие, тщеславие толкают людей на переоценку своих возможностей и принятие «грандиозных» планов, которые превосходят силы их авторов и оказываются только мечтаниями. Менее масштабные задачи, хотя и более осуществимые, для тщеславных людей обычно не интересны.
Значит, возникает разрыв между целями и средствами: цели высоки (благо большого количества людей), а средства (мудрость, знания, понимание того, что надо делать и как правильно организовать дело, и т. д.) скудны. При таком разрыве «широкая деятельность» на благо человечества часто приносит лишь незначительные плоды, а то и вред. Понятно, что старцы смотрят в корень, когда говорят о необходимости сначала уклониться от зла – то есть не давать страстям руководить человеком. Страсти производят зло, и даже благо человечества при их действии становится всего лишь инструментом для их удовлетворения (тщеславия, например).
Но если человек получает свободу от страстей, совершая свой внутренний труд по их преодолению, у него вырабатывается спокойный и абсолютно правомерный взгляд на собственную деятельность. Этот взгляд заключается в том, что надо трудиться на пользу других в соответствии со своими силами и положением и делать это своевременно и упорядоченно. При этом успех предоставлять Богу, то есть принимать тот результат свой деятельности, который в жизни имеет место, и не испытывать недовольства, если он не таков, каким виделся в планах. Рассуждая подобным образом, человек обретает привычку к регулярному и уместному труду, который обыкновенно и дает достаточный для данного человека результат. Этот результат будет свободен от горьких разочарований, крайнего недовольства и озлобления, что бывает, когда человек берется за дело, не уклонившись от зла.
Более того, всегда надо помнить, что наши добрые дела, наши добродетели не настолько велики, чтобы спасти нас. О чем и говорит прп. Анатолий (Зерцалов):
Да разве нас могут спасти наши ничтожные добродетели? Разве не помнишь слова Божии: Вся правда человеча пред Богом есть рубище жены нечистыя (Ср.: Ис. 64, 6). Ищи-ка лучше милости у Владыки нашего, а не платы за труды. И спасешься скорее, чем неразумные труженики [2, т. 1, с. 196].
Так старцы приводят нас к смиренному и правильному пониманию роли добрых дел, трудов в нашей жизни. С одной стороны, мы призваны к делам и трудам, и мера, в которой мы способны выполнять это призвание, является мерой нашего места в Царстве Небесном. Чем больше человек выполняет свое призвание, тем больше он совершенствуется, и это готовит его к месту рядом с Ангелами, которые совершенствуются непрерывно.
С другой стороны, совершая данный путь, нужно уклониться от зла, не дать врагу превратить добрые дела в злые. Для этого в трудах прежде всего ищутся духовные плоды, которые помогают добиться и внешнего результата. Этот внешний результат – то есть то, что мы делаем для других, и то, как другие это оценивают, – надлежит отдавать Богу. И каков бы он ни был с нашей точки зрения, хорош или плох, надежду спасения связывать с милостью Божией, а не с наградой за внешний результат.