Виталий Ерёмин
Сукино болото
Криминалист откатал ему пальцы, взял соскобы. Славка вел себя безропотно. Теперь осталось провести экспертизу, и с допросом можно было закругляться. Гоша держал в коридоре еще не меньше двадцати грифов и бармалеев.
– Слушай, а чего ради вы объединились с грифами и стали опускать кузинских? – спросил Булыкин.
–. Братан с Серегой Радаевым скорешились на зоне. Нам как-то неудобняк стало враждовать.
– Логично, – согласился Никита. – А сколько Лешке осталось? Он, вроде, года на три загремел?
– На днях выходит. Мамка уже пироги готовит.
– Значит, сабантуй намечается, а я тут со своими бестактными вопросами. Передай Лешке привет, пусть заходит, расскажет о Радаеве. У меня к Радаеву масса вопросов осталось. Гришка Федоров куда пропал? Что ребята говорят?
Славка ответил с усмешкой:
– Говорят, ваша «Белая стрела» его в извести растворила.
– «Стрела», говоришь? Байки это, больные фантазии. А вот бойня на болоте – голимый факт. Ох, доиграешься ты, Барминов.
На этом беседу можно было закончить. Хотя, нет. Еще один вопросик на прощанье (Славка как раз расслабился) самое время задать.
– А скажи мне, друг мой Бармалей, кто над тобой стоит? Ну, не самая же ты главная фигура в своем районе, – насмешливо произнес Никита. (Славка молчал, опустив голову и не поднимая глаз). – А кто стоит над Чесноком? Ведь кто-то же стоит!?
– Может, и стоит, но мне ничего об этом не известно.
– Ой, темнишь, Бармалей. Я ведь и без тебя знаю. Просто хочу проверить твою искренность.
– Искренность? – усмехнулся Славка. – Ну, вы даете! Я еще молодой, мне еще пожить охота. Жить, начальник, лучше, чем не жить.
Когда дверь за ним закрылась, Анна спросила:
– А кто такой Радаев?
– Основной грифов. Прославился – взял в музыкальной школе банк. Семь лет назад дело было, тогда все хотели как-то выжить, людям зарплату не платили. Вот директриса и сдала часть школы в аренду банку.
Булыкин посоветовал Анне полистать подшивку местной газеты. Там о Радаеве ее шеф Кодацкий не раз писал, изгалялся печатным словом.
Стул заскрипел под Чесноком. Рослый, массивный молодой мужик. Любому скажи, что десятиклассник, никто не поверит. Обе руки от плеч до запястий в цветных татуировках. Но наколки не уголовные, обычные.
Булыкин начал с выговора:
– Ты мне эти фокусы прекрати. Тебя не лейтенант Тыцких вызывает, а закон и вся милиция государства.
Руслан пожал накачанными плечами:
– Если гражданин начальник психует – значит, у него на тебя ничего нет. Я и брат – мы тут ни при чем.
– Где был во время драки?
– Мы с братом напротив бакенщика воблу таскали. Бакенщик подъезжал, мы с ним немного побазарили, он может подтвердить.
– Бакенщик, говоришь? Конечно, вы с ним побазарили. Только в другое время. И предупредили, как себя вести, если вдруг его спросят. Попробуй вам отказать.
Чеснок закинул по-американски ногу на ногу и демонстративно отвернулся
– Имею право не давать показания против самого себя.
Булыкин кивнул криминалисту, и тот принялся за свое дело – взял с пальцев соскобы. Чеснок не протестовал.
– Объясни мне, Руслан, откуда у тебя новая «десятка»? – спросил Никита. – Никто в семье не работает, откуда деньги?
Чеснок посмотрел холодными глазами:
– На этот вопрос я тоже имею право не отвечать. В лотерее выиграл, на улице нашел. Иду, смотрю, тачка валяется, взял и подобрал, ха-ха-ха!
Булыкин поднялся со своего стула, подошел вплотную к Чесноку, взял за руку, чтобы поближе рассмотреть его часы.
– Ни хрена себе! «Формула – 1». Эти часики стоят примерно столько же, сколько подержанная тачка. Откуда они у тебя?
Чеснок промычал что-то нечленораздельное. В ушах у него звучало наставление Рулевого, выдавшего часы в качестве премии: «Если на допросе не знаешь, что сказать, лучше промолчи. Единственное, в чем человек не может раскаиваться, это в том, что он чего-то не сказал».
Никита сверил часы Руслана со своими:
– Стоят почти сто тысяч, а идут, как ходики. Отстают на две минуты. – Продолжал, обращаясь к Анне. – Историки раньше считали, что неандертальцы вымерли лет на 30-50 тысяч лет раньше кроманьонцев, от которых произошли современные люди. Но теперь есть гипотеза, что какое-то время оба подвида существовали параллельно. Бывали даже смешанные браки. Лично я с этой гипотезой согласен. Скрещивание имело место, – закончил он, посматривая на Чеснока и не скрывая, что именно в нем видит один из отдаленных продуктов этого скрещивания.
Чеснок изобразил оскорбленное достоинство.
Отпустив его, Никита глянул на орудия преступления. Хитрость не удалась. Ни Барминов, ни Чесноков на железо даже головы не повернули. А если б не сумели скрыть мандраж? Или, предположим, экспертиза показала бы, что на каком-то ноже есть отпечатки пальцев или микрочастицы пота того же Чеснока? Доказать, что именно этим ножом убит кто-то из кузинских все равно невозможно.
Вообще-то, Булыкин мог провести допросы иначе. Хитрее, коварнее. Он это умел. Но расставлять ловушки пацанам считал ниже своего достоинства. Он вообще работал без азарта, словно отбывал наказание. Ему дали вместо четырех маленьких звездочек одну большую, повысили в должности. Но все равно, после работы в уголовном розыске это было понижение. Только не очень понятно, за что. Наверное, за то, что держался в коллективе особняком, ни с кем не кооперировался – ни в каких делах-делишках, ни в каком крышевании. Вот и отказали ему коллеги в доверии, а Шокин, как чуткий начальник, для которого важна слаженность работы, поддержал.
Сказал ему полковник почти душевно:
– Никита, ты устал. Психолог запрещает тебе работу, связанную с эмоциональным напряжением. Отдохни, наберись сил. Много с тебя требовать не буду.
И действительно, не требовал. Даже личного плана никакого не придумал, что совсем на него не похоже.
Анна решила поднять товарищу настроение – открыла йогурт. Она знала, что он любит йогурт.
– Никита, у них, как я понимаю, вся жизнь – война. А на войне, говорят, быстро взрослеют. Смотри, как они выглядят. Мужики. У них, наверное, и нарушения сна, и ночные кошмары. А если в драке кто-то погиб, то кого-то наверняка обвиняют: мол, не помог. А кто-то сам себя обвиняет. И сердце у пацана трепещет, сжимается, колотится, выбивается из ритма. Я думаю, к старости у всех будут проблемы с сердцем. А с другой стороны, наверное, они привыкают к стрессам, как к наркотику, и уже не могут без них. Что молчишь-то? Ты ж был в Чечне. Расскажи, что происходит с человеком на войне.
«Ага, щас», – подумал Булыкин. В боевых действиях он впрямую не участвовал. Занимался своим делом – разминировал неразорвавшиеся боеприпасы. Но рассказов наслушался – свежих впечатлений, сразу после боев. И людей, только что вышедших из боя, насмотрелся. Этим людям срочно требовались психотерапевты. Как, наверное, и пацанам. Анна права. Это на голову больные ребята.
Но рассуждать на эту тему было некогда. Булыкин подвез Анну до информагентства, а сам помчался к бакенщику. От мужика пахло мокрыми сетями и самогоном. Не моргнув глазом, он подтвердил, что действительно кто-то из Чесноковых ловил воблу. То ли Руслан, то ли его близнец Антон. Он их не различает. Темнил, конечно, бакенщик. Но главное Никита понял: Антон, когда надо подменяет Руслана, и поймать их на этом очень трудно.
Губернатор Сапрыгин должен был лететь в Москву за заседание правительства. Области было обещано дополнительное финансирование. Но ЧП в Поволжске спутало все планы. И он ехал сейчас в этот город. Нет, ехал – не то слово. Летел со скоростью 200 километров в час в сопровождении двух машин ГИБДД, злой на Лещева, на этих молокососов-отморозков, которым что друг друга мочить, что курицу зарезать – без разницы.
Помощник взял в машину кипу свежих газет, но губернатор к ним не притронулся. Эта типографская краска. Неохота пачкать руки. К тому же он знал, что журналисты перемывают ему косточки, хотя кто еще из губернаторов так часто и раскованно общается с ними. Неблагодарные писаки, они окончательно испортят ему отношения с Кремлем.
Сапрыгин слыл либералом, водил дружбу с Гайдаром и Чубайсом, а когда Ельцин совсем сдал, метил даже в президенты. В Кремле Сапрыгина не любили, но тактично ждали, когда поскользнется, чтобы обоснованно заменить более надежным человеком. И вот – такой подходящий случай.
Личной своей вины губернатор не чувствовал. Но по деловому этикету должен был признать, что отчасти тоже виноват. А если виноват, то надо отвечать.
Нет, отвечать он не будет. Отвечать будет Лещев.
Губернатор знал, что мэр за границей. Что ж, тем хуже для него.
– Подводишь ты меня, Николай, причем капитально, – жестко выговаривал он Лещеву, недовольный, что тот умудрился вернуться. – Журналисты размазывают меня, а не тебя. – Для наглядности он потряс газетами. – Так что имей мужество, сделай вывод.
Лещев откинулся в кресле, сцепил толстые сильные пальцы. Сделать вывод… В отставку подать, что ли? Нет, брат, шалишь. Это вас, губернаторов, считай, назначают. А глав муниципалитетов пока что еще выбирают.
Лещев хорохорился, а душа была в пятках. Для него, сумевшего чудом достигнуть немыслимого для себя потолка, падение было смерти подобно.
– Что вы предлагаете? – хрипло спросил он. – У меня почти год до конца срока. И нас все-таки демократия. Население мне доверяет.
Сапрыгин по-бабьи всплеснул руками. Вот олух царя небесного. Ему надо еще подсказать.
– Не надо демагогии, Коля! Ты еще население Поволжска народом назови. Люди боятся выпускать детей из дома. За прошедший год двадцать с лишним тяжело раненых пацанов, а сколько убитых? Похороны чуть ли не каждый месяц.
Лещев прервал босса:
– Валерий Дмитриевич, заводы надо на полную мощь запускать, жизненный уровень поднимать, тогда не будет никаких банд. Это ведь от безделья, от унижения!
– Банды? Ты этого слова не говори! – воскликнул губернатор. – Не хрена журналистов повторять. Никакие это не банды.
Лещев рассмеялся:
– Ну, давайте шайками назовем. Вам от этого легче станет?
– Ты сам-то хоть понимаешь, что не ты в городе хозяин? – напирал губернатор.
– Думаете, придет на мое место другой, лучше станет? – не сдавался Лещев. – Пока войдет в силу, станет еще хуже. Оно вам надо? Давайте искать другое решение.
В конференц-зале, где собрался городской актив, куча корреспондентов, камеры, микрофоны, осветительные приборы. Журналисты обступили пресс-секретаря управления внутренних дел, пытаясь выведать какие-то подробности.
– На место разборки действительно выезжало восемь бригад «скорой помощи»?
– Правда, что хирурги оперировали, как в военном госпитале, сразу на четырех столах?
Пресс-секретарь, похожая на Монну Лизу (чересчур высокий лоб, по-старушечьи маленький рот, блудливо-кроткий взгляд), получившая от полковника Шокина установку держать информацию в секрете, неуместно улыбалась.
Журналисты переключились на редактора местного информагентства Игоря Кодацкого, похожего тусклым лицом на баптистского проповедника. Редактор охотно рассказывал то, что накануне рассказала ему Ланцева, изображая, что сам был на месте происшествия.
Анна в это время делилась информацией с зарубежными корреспондентами. С теми из них, кто недостаточно хорошо понимал русский, переходила на английский. Маленько рисовалась.
Сапрыгин сел посередине длинного стола, Лещев – справа. Стараясь выглядеть спокойным, он что-то рисовал на листке бумаги.
– Такого нигде нет, – сказал в коротком вступлении Сапрыгин, – ни у нас в области, ни в стране. Почему это проросло у вас?
– Ну, почему нигде? – ответил ему мужской голос из зала. – Зайдите в Интернет. Уличный банды есть в Архангельске, Южно-Сахалинске, в других городах, а раньше было в Казани и подмосковных Люберцах.
Реплику бросал Томилин. Вахтером в администрации работал бывший инженер его конструкторского бюро, и он этим воспользовался.
Губернатор сделал вид, что не расслышал, и повторил свой вопрос: прочему банды появились именно в Поволжске?
– Мы пока не знаем, из-за чего произошла драка, и кто ее возглавлял, – ответил полковник Шокин.
– Это не просто драка, – сказала Ланцева. – В городе сложилась система молодежной оргпреступности. Или вам удобней этого не признавать?
Полковник побагровел:
– То, что произошло, это пощечина правоохранительным органам. А вы, вместо того, чтобы помогать, наносите свою пощечину, только нагнетаете обстановку.
Губернатор был терпелив:
– Итак, отчего это происходит?
– Сегодня у пацанов все на конфликтах построено. Уровень тестостерона в крови у подростков в четыре раза выше, чем у взрослых, – глубокомысленно изрек Царьков. – Нужно гасить запредельными физическими нагрузками, спорт развивать, все виды единоборств.
Слово взял полковник Шокин:
– Раньше попался с кастетом или ножом – сразу, без разговоров – уголовная ответственность. А с 2003 года привлечь можно только за нападение с огнестрельным оружием. Хотя это уже бандитизм, а не хулиганство. Сегодня если вам плюнут в лицо или ударят арматурой, у вас даже заявление не примут. Вам скажут: идите в мировой суд. А там вам скажут: приведите того, кто вас ударил, тогда возбудим уголовное дело.
– Что вы хотите сказать? – спросил губернатор.
– Законы надо ужесточать.
Сапрыгин поморщился. Законы по всей стране едины. Только почему-то в других городах разгула молодежных банд не наблюдается. Значит, дело не только в мягких законах.
Он мрачно пошутил:
– Скоро, полковник, вы будет ездить, как некоторые ваши коллеги в Латинской Америке. В броневике.
Мясистый лоб у Шокина покрылся потом, редкие, гладко зачесанные набок волосы заблестели, будто смазанные бриолином:
– Группировщиков в городе – сотни, Валерий Дмитриевич. А в отделе по их нейтрализации всего два сотрудника, – ответил он. – Больше дать не можем, штатное расписание не позволяет. Не успеваем работать на опережение событий. Заводить информаторов среди группировщиков нам запрещено. А по своей инициативе подростки на контакт не идут. Фактически работа ведется вслепую.
– Кто здесь начальник отдела? – спросил губернатор. (Булыкин поднялся). – Вы что скажете?
Голос у Никиты был негромкий, но твердый:
– Что-то говорить на моем месте поздно. Я подал рапорт.
Сапрыгин повернулся к Шокину:
– Рапорт принят?
– Нет, не принят, – ответил полковник. – Личной вины майора я не вижу. Я бы только посоветовал ему активнее работать с главарями группировок.
– То есть? – спросил губернатор.
– Надо сделать так, чтобы хотя бы один из них повел свой дикий табун в сторону от пропасти.
– Думаете, это реально?
– Думаю, да.
Сапрыгин повернулся к Лещеву:
– А кто у вас за молодежь отвечает?
Мэр кивнул Василисе Шишовой, возглавлявшей комитет по делам молодежи.
Василиса была умная, энергичная и, что особенно важно для чиновницы, речистая. Если что-то не сделано или сделано не так, всегда могла исправить положение складными словами.
– Со времени предыдущего совещания на эту тему прошло два месяца, – она будто читала по бумажке. – За этот период улучшено освещение улиц и подъездов. Во всех школах установлена система раннего предупреждения. Достаточно директору или завучу нажать на кнопочку – милиция тут как тут. Введен так называемый комендантский час. После десяти вечера подросткам до 18 лет запрещено находиться вне дома. Число спортивных секций в молодежном и досуговом центрах увеличено в полтора раза. За два месяца не было зафиксировано ни одной серьезной драки. Поэтому то, что произошло, нужно, по-моему, рассматривать не с той точки зрения, что мы не дорабатываем. Тут есть какие-то другие причины, в которых еще предстоит разобраться.
Сапрыгин обратился к Василисе:
– У вас есть какие-то контакты с группировщиками? Вы бываете там, где они собираются?
Шишова покачала головой. На ее холеном лице был написано: неужели губернатор не понимает, чем это чревато?
– Боимся улицы, не знаем, как к ней подступиться, работаем по старинке, – сделал вывод Сапрыгин. – Учтите, коллеги: в вашем распоряжении два, максимум три месяца. Не будет улучшения – придется делать оргвыводы.
Лещев сидел, опустив голову и не поднимая глаз. Всем было понятно: этот камешек в его огород.
Неожиданно поднялась Ланцева:
– Я не понимаю, почему никто не говорит о наркомании в городе. По-моему, банды и наркомания – это взаимосвязано. Как можно это не учитывать? А где наркомания, там СПИД. Хотим прославиться еще и СПИДом?
Странно, но ее никто не слушал. Губернатор еще раз заострил внимание на сроках, отведенных на решение проблемы группировок, и уже собирался объявить совещание закрытым.
– Погодите! – вскричала Ланцева. – Ну, погодите же! Куда вы торопитесь? Мы ж так ничего и не поняли, не уяснили, с чем имеем дело.
Уже вставшие со своих мест чиновники смотрели на губернатора. Сапрыгин недовольно поморщился и дал знак снова сесть. Анна вышла на трибуну.
– Последнее время я пыталась понять, чем объясняется жестокость ребят. Напрашивался вывод, что мы имеем дело с патологией, с влечением к насилию. Но по моим сведениям, насилия в семьях этих ребят не так много, как принято думать. Говорят, причина – в безработице и нехватке денег. Но и это не совсем так. Многие семьи сумели приспособиться к рыночной экономике, нашли себе работу. В чем же дело? А в том, на мой взгляд, что группировки приобрели черты постоянно воюющих мини-государств со своими вождями и камарильями. Эти «государства» имеют свою экономику, дают работу, или то, что называется работой, взимают налоги, устанавливают систему вознаграждений и наказаний. Каждая группировка осуществляет захват новых территорий, распространяет свою власть на новых подданных. Быть в нашем городе вне группировки подростку практически невозможно. Или ты мотаешься, или тебя щемят, на тебя охотятся, отбирают деньги, избивают. Находясь в группировке, подросток чувствует себя комфортно, он защищен. Вне группировки подросток – изгой и лох.
– Хватит читать нам лекцию, – резко сказал Шокин. – Рассуждать на эту тему все горазды. Что вы предлагаете?
– Я предлагаю отнестись к этой проблеме очень серьезно. Административными мерами ее не решить, – сказала Ланцева. – Я была на допросах этих ребят. Они нас не слышат, понимаете вы это?! Они уважают и слушают только свою власть. Они вне нашего общества.
– Понятно, – сказал губернатор. – Мы вас услышали. Мы учтем ваше мнение.
– Еще раз погодите! – поднялся Томилин. – Здесь ни слова не сказано, какие будут приняты меры. А у меня есть план.
– Вы кто? – спросил Сапрыгин. – Представьтесь.
– Я – сторож на автостоянке. Группировщики считают, что мы отнимаем у них хлеб. Бросают с соседнего здания яйца. Брошенное с высоты яйцо разбивает лобовое стекло вдрызг. Могут матерное слово нацарапать.
– Зачем они это делают? – спросил губернатор.
– Как зачем? Они сами во дворах охраняют машины, в принудительном порядке. 20 рублей за ночь.
– Вы сказали, что у вас есть план, – напомнил Шокин.
– Нужно объявить Поволжск зоной социального бедствия. Это, во-первых. Во-вторых, создать родительские патрули, поскольку на милицию надежды уже нет. В-третьих…
Томилин не договорил, потому что его уже никто не слушал.
После совещания начальство собралось в узком кругу. Здесь-то и произошло по-настоящему деловое обсуждение ситуации. Было решено увеличить число нарядов ДПС, патрулировать улицы города силами курсантов милицейской школы. При малейшей угрозе возникновения массовой драки объявлять операцию «Лавина».
– Будем забирать всех подряд и потом разбираться с каждым, – решительным тоном заявил Шокин.
Сапрыгин не возражал.
Проводив губернатора до машины, мэр поднялся к себе. В приемной его ждали Царьков, Кодацкий и Ланцева. Прошли в кабинет. Сели за стол.
Лещев оглядел присутствующих. Каждый был ему лично обязан. Кодацкого он поставил во главе информагентства. Ланцевой дал квартиру, освободившуюся после смерти одинокой старушки. Царькову подарил должность помощника по безопасности. Каждый был заинтересован, чтобы Лещев остался.
– Что будем делать? – спросил Лещев. – Меня как бы снимать собираются.
– Давайте соберемся у меня, – предложил Царьков.
Слухи, что в Поволжске есть «ночной мэр» по кличке Рулевой, ходили не напрасно. Был такой человек, но в лицо его знали единицы. И сидел он сейчас в своем джипе на набережной Волги. А Руслан Чесноков отчитывался перед ним о проделанной работе. Кузинским – хана. Еще один район, центральный, теперь под ними, грифами. Остальные толпы – не в счет. Они их легко раздавят, это только вопрос времени. Что делать дальше?
– Теперь нужно жить мирно и тихо заниматься своим делом, – сказал Рулевой. Профиль у него был сильный. Большие надбровные дуги, хищный нос.
– Тихо не получится, – сказал Руслан.
Он сообщил, что два урода, Ванька Томилин и Олег Лещев, следят, фотографируют. Собрались на юрфак, хотят отличиться.
– Следят, говоришь? – задумчиво перепросил Рулевой. – Значит, не заметят, что за ними следят. Глаз с них не спускайте.
– И все? – удивился Чеснок.
– А чего ты еще хочешь? Кровожадный ты, однако, для своего возраста. Знаешь, что нас губит, Руслан? Жадность и беспредел. Сынка мэра вообще нельзя трогать, в принципе. А Ваня Томилин, насколько я знаю, из того же дома, что и Юра Клюев. Не годится, когда бомба падает в одно место дважды. Жестокость в нашем деле должна быть дозированной.
Руслан сделал вид, что нотация дошла до его сознания. Хотя на самом деле не был согласен. Он бы этих двоих – к ногтю.
– А вот если бы ты с пацанами мента от души повертел, я бы тебе ничего не сказал, – задумчиво проговорил Рулевой. – Надо вывернуть на лицо этого благодетеля. Но учти – он нам нужен. Через него мы должны знать все, что говорят между собой Булыкин и Макаров, Булыкин и Ланцева.
Рулевой достал из бардачка антенну с микрофончиком и приемник.
– Пусть установит антенну в кабинете Булыкина. Как только кто-нибудь к нему придет, пусть дует к себе в машину и слушает. Старших тебе в помощь не даю. Сам проверишь мента, со своими отморозками. Но еще раз предупреждаю: не перегни палку. Мент нам нужен живой, здоровый и жизнерадостный. Методы воздействия – только психологические, понял?
Руслан кивнул. Хорошая собака заслуживает хорошую кость. Рулевой вынул из бардачка автомобильный ключ с брелком.
– А то, что весь город теперь будет наш, это хорошо. Держи!
Чеснок знал, что за акцию устрашения против кузинских будет премия. Скорее всего, иномарка. Но на такую крутизну он не рассчитывал. На брелке знак «Ауди».
Его распирало от восторга, преданности и желания свернуть горы, выполнить любой приказ. Но выражать свои чувства словами в их кругу принято не было.
– Запомни, Руслан, в нашем деле не бывает настоящего успеха, – сказал напоследок Рулевой. – Бывает только тупиковый – есть такое понятие – тупиковый успех. Денег навалом, но портится здоровье, убить могут, есть риск закончить жизнь в колонии, никто не любит, ненависть тех, кому мы причинили зло, неудовлетворенность собой… Вообще, трудная у нас с тобой жизнь, поэтому нам надо радовать друг друга. Ты и Антон радуете меня своей преданностью, я вас – чем могу. А если вдруг что не так, спасу от срока, а если не спасу, в колонии не брошу, помогу родителям, добьюсь, чтобы срок скостили.
Рулевой укатил, шурша широкими шинами, а Руслан сел в стоявшую рядом «Ауди», включил музыку и погрузился в кайф. Н-да, это не «жигуль». Улетная тачка. Братва обзавидуется. И с Ленкой теперь будет проще. Телка только делает вид, что для нее главное человек, а не то, чем он владеет. Посмотрим, что она теперь скажет.
Руслан нажал на тормоз и одновременно на газ. Машина с визгом рванула с места.
Чеснок переложил из багажника «Жигулей» в «Ауди» свои вещи. Славка появился минут через десять после звонка. Он догадывался, для чего вызван. Но вел себя, как положено в таких случаях, не выражая никакого восторга.
– Держи, – Чеснок царским жестом протянул ключи от «Жигулей». – Извини, не успел помыть.
– Сойдет, – с деланным равнодушием отмахнулся Славка, рука его с ключами, мелко дрожала.
– Надо бы обмыть, – покровительственно обронил Чеснок. – Я плачу. Давай только Ленку прихватим.
Это означало, что Славка должен пойти к Ленке и без нее не возвращаться. Что само по себе было почти не выполнимо. Ленке нравился Ваня Томилин. Только он, без вариантов.
– Скажи, если будет дуру валять, Ванек ее пострадает, – напутствовал Чеснок.
Руслан Чесноков и Славка Барминов основательно запали на Ленку. Но по-разному выражали свои чувства, когда она их отшивала. Славка, в отличие от Руслана, совсем не мог хамить этой девчонке. Но оба не понимали, что она нашла в Ване Томилине. И оба считали, что Ленка все же одумается и выберет кого-то из них.
Руслан все правильно рассчитал. Ленка приняла приглашение, потому что не хотела, чтобы у Вани из-за нее снова были неприятности.
Пришли в ресторан, где грифы чувствовали себя хозяевами положения. Руслан выбрал укромное место. Захлопотали официанты. Столик был накрыт в считанные минуты. Руслан сделал заказ на свой вкус. У Славки от обилия красиво приготовленных закусок глаза разбегались. Лена тоже была в легком шоке. Руслан наслаждался эффектом.
Он поднял бокал с шампанским:
– Сегодня у нас с Бармалеем праздник. Мы открыли свой бизнес. И у тебя, Ленка, тоже праздник. Потому что ты – с нами. Ты – своя в доску, и мы тебя любим. Пьем до дна.
Руслан был тертый калач по части жестких мужских отношений. Но испытывал неловкость, когда нужно было проявить человеческие чувства к девчонке. Мало сказать, что Ленка ему нравилась. Когда она была рядом, его словно било током. Он готов был сделать для нее все, что ни попросит. Но при этом сам хотел получить все и сразу. Грубый, развращенный властью над ребятами, он считал, что Ленка должна быть счастлива тем, что он ее хочет.
Девушка не стала пить до дна. Это не понравилось Руслану. Он начал настаивать, чтобы она осушила бокал. И чем больше настаивал, тем яснее становилось, для чего это ему нужно.
– Тебе не удастся напоить меня, – прямо сказала Ленка.
Славка сделал вид, что поглощен вкусной едой. На самом деле у него кошки на душе скребли. Как соперник, он желал, чтобы Руслан обломался на Ленке. Но он знал также, что добром это не кончится.
– Не порти мне настроения, пей! – приказал Чеснок.
Ленка вскочила со стула. Она готова была тут же уйти. Чеснок попытался ее усадить, но она вырывалась. Она занималась гимнастикой, у нее было сильное тело. Чеснок поймал злорадный взгляд Славки и ударил девушку по щеке. Ленка бессильно опустилась на стул. Из глаз брызнули слезы.
… Однажды что-то подобное уже случалось. Чеснок заманил Лену в чью-то свободную квартиру и предложил посмотреть порнушку. Она поняла, что это хитрый заход, и что будет дальше.
– Не мылься, – сказала она Руслану, – ты же знаешь, я в этом отношении очень противная.
Чеснок тогда обозлился:
– А ты меня не провоцируй. Хорош за девочку себя ставить. Хочешь сказать, что у тебя инстинктов нет?
Тогда она очень неосторожно, двусмысленно ответила:
– Все у меня есть, только не для тебя.
Он ударил ее по щеке тыльной стороной ладони, разбил губу, потекла кровь…
Тогда он не получил, чего хотел. И помирились они нескоро. И вот – снова…
– За что ты меня опять ударил? – В голосе Лены слышалась ярость. – Объясни, за что ты меня ударил.
– Тебя как человека приглашают, а ты как себя ведешь?! – прорычал Чеснок.
– Я как раз веду себя, как нормальный человек. А тебе хочется, чтобы я выполняла все твои желания? Этого не будет, даже не мечтай! В братанку ты не превратишь. Отпусти руку!
Ленка не назвала Чеснока ни уродом, ни подонком. Не дала повода ударить ее снова.
Тиски на ее руке ослабли.
– Ладно, – примирительно произнес Чеснок. – Проехали.
Щека у Ленки горела. Девушка поднялась.
– Мне нужно в туалет. Или в туалет тоже нельзя?
Чеснок махнул рукой. Он понимал, что девушка уже не вернется к столику. Но теперь ему было все равно. Ну, не получилось, и ладно.
Девушка сказала на прощанье:
– Руслан, ты меня ударил второй раз. Причем ни за что. Теперь я видала твою толпу и тебя вместе с ней, понял?
Чеснок схватил ее за плечи:
– Давай в другом месте поговорим.
Ленка вырвалась и закричала:
– Отвяжись, сказала! Или я повешусь, зарежусь, отравлюсь!
Чеснок протянул ей выкидушку:
– Режься. Самурайка, блин.
Девушка нажала на кнопку, лезвие выскочило с характерным щелчком. Решительный замах, в глазах отчаянная решимость. Нет, она ничего не изображала. Она действительно была готова воткнуть лезвие себе в живот.
Чеснок перехватил ее руку:
– Э, ты чего? Совсем сбрендила?
Ленка швырнула нож ему под ноги.
– Не приближайся ко мне, понял?
Лена хорошо знала Руслана, все-таки проучились вместе десять лет. Он не остановится. Сколько уже девчонок перепортил – целый гарем себе устроил. Что же делать? Ваня Томилин ее не выручит, он сам висит на волоске. Сказать родителям? Тогда ее зачморят. Оля Петровна? Вдруг она что-нибудь подскажет?
В школе поговорить без свидетелей было трудно. Лена пришла к классной руководительнице домой. Оля предложила войти, но нехотя, робко. В Душанбе, где она имела свою квартиру, ученики бывали у нее почти ежедневно. Фархад, выросший в многодетной семье, не возражал, терпела же Оля его многочисленных родственников. Но тут, в Поволжске, другое дело. Тут они квартиранты.
Прошли на кухню. Оля согрела чай, открыла клубничное варенье.
– Руслан хочет меня изнасиловать, – без предисловий поделилась Лена. – Думаю, это произойдет со дня на день. Он знает, что после выпускного бала я уеду из города. Ему нельзя терять время.
Голос у девочки звучал ровно, почти бесстрастно. Волнение выдавали только подрагивающие губы.
В Душанбе русских и таджикских учеников у Оли было примерно поровну, и все говорили с ней на любую тему. Дети там не совсем современные. К здешним, слишком уж современным, она никак не могла приспособиться. В том смысле, что она была им не нужна. С ней никто ничем не хотел делиться.
Лена была первой.
Оля решила ответить на откровенность откровенностью.
– Знаешь, Руслан меня тоже за горло держит. Требует аттестата без троек и без экзаменов. Ему, видите ли, некогда.
– Правильно, некогда, – Лена усмехнулась. – Раньше был в школе положенцем. Потом стал положенцем в районе. А теперь, после того, как грифы кузинских опустили, под ним, считай, уже весь город. Представляете, в таком возрасте такая власть! Он это бизнесом называет. Ну, как же, все ему отстегивают. Есть и другие источники доходов…
Лена умолкла. Что толку откровенничать с этой классной. Кто бы ей самой что-нибудь посоветовал. Мысли у девочки путались, но она вспомнила, зачем пришла.
– У вас подруга – журналистка. Я могу ей рассказать, как весело живет молодежь в нашем любимом городе, экологической жемчужине Поволжья. А что мне еще остается делать?
