Виктория Витус
Лицом к лицу
В ту субботу все было как обычно. Вошли старые друзья – Лева Веденский – помощник губернатора нашей области с женой Лидочкой и Женька Бабичев – первый секретарь Ворошиловского райкома КПСС – признанный жуир и меломан со своей «бебой» то есть Олечкой. Представленный честной компании Арчаков пожал руку мужчинам, раскланялся с дамами.
– Мой друг! – обращаясь к Леве торжественно провозгласил Женька, вытаскивая из кожаного дипломата пластинку модного композитора Давида Тухманова.
– Мой друг, ты помнишь, как мы танцевали под эту прекрасную музыку?
– В Ставрополе? На свадьбе твоей сестры? – повернувшись ко мне улыбнулся Лева, – Да, где мы только не побывали! Замечательное было времечко, что и говорить!
Компания лидеров, с первых лет комсомольской работы спитая и спетая – мы выезжали за Волгу, летали на пару выходных в Киев, отмечали вместе все праздники – поначалу состояла из четырех семейных пар. Потом мой муж – вовсе не «учитель математики», как написано в его дипломе, а, на минуточку – уже председатель бюро международного туризма «Спутник» – как отмечено в трудовой книжке, растворился в туманной дали. Исчез, расставшись с огромным рабочим кабинетом, парком из семи легковых автомобилей и пяти автобусов, потеряв всеобщий почет и уважение и много, много чего другого – ну, в общем, не стало у меня мужа, а я в компании осталась.
Никаких адюльтеров среди нас не наблюдалось – нам было просто хорошо вместе.
Вечеринка шла своим чередом, бутылки пустели, настроение поднималось. Арчаков получил искреннее одобрение моих друзей, и я была рада этому факту. Мы обсуждали последние новости, пели песни и, конечно, танцевали под чудный старый мотив:
…И было это солнце утреннее сонным,
И тени вниз летели со скалы.
И было это море невесомым,
И были эти сны не тяжелы.
У той горы, где синяя прохлада,
У той горы, где моря перезвон…
Светку приглашали на танец все мужчины по очереди, в том числе и мой Арчаков, та кокетничала, заламывая руки, и выдавала плоские шутки – было в ней что-то от грубой крестьянской бабы – я же говорила.
Но вот время перевалило за полночь, гости стали прощаться. На проспект вывалились шумной толпой – сидели за столом долго, набрались капитально.
Только стали ловить такси, как на Леву повесилась посторонняя девица – то ли перепутала мужика, то ли такая смелая, но тоже в хорошей кондиции. А наш Лева – юморист – обнимает её за талию и продолжает беседу, называя девицу «котиком» и «рыбкой». Лидочка, ничуть не смутившись, объясняет честной компании:
– Ему сейчас безразлично кому толкать свои умные речи, – и передвинув девицу к фонарю, становится на ее место:
– Дорогой, ты все перепутал, это я твоя рыбка, я и котик, меня обнимай…
Вот же умница какая!
Сережка, обещавший посвятить этот вечер мне, тоже вдруг засобирался – засобирался и ушел вместе со всеми. Несколько дней к телефону не подходил, или же отвечал коротко:
– Извини, завал на службе!
Но недели через две «завал» очевидно разобрали, и раздался звонок в дверь – мой кавалер, как всегда, нагрянул без предупреждения. Все пошло, как и прежде: свидания – букетики – коньячок с тортиком. Тем не менее со временем отношения зашли в тупик, а потом и вовсе прекратились – мирно, спокойно прекратились. И не вспомнить бы о той вечеринке, но…
Примерно через год, в магазине, у самой кассы, столкнулась со Светкой:
– Привет! – была искренне рада я.
– Привет! – обрадовалась и она.
– Давненько не виделись! Посидим, поболтаем? – прихватив бутылочку испанского хереса мы отправились ко мне – благо надо было всего лишь дорогу перейти. Устроившись на кухне, разлили вино по бокалам и повели неторопливый треп о житье-бытье. Перемыв кости всем знакомым, перешли к разговору о себе.
– Как твой Сергей? – вкрадчиво спросила Светка.
– Мы расстались.
– Знаешь – я должна тебе это сказать – ведь он и ко мне тогда ходил! – прикинувшись виноватой, трагическим тоном произнесла эта артистка.
– К тебе? Ты что, знала его раньше? – не поняла я.
– Нет, мы у тебя познакомились – в тот вечер – «…и было это солнце утреннее сонным…» – помнишь?
– И…?
– Я попросила – Сергей пошел провожать, – она с гордостью взглянула на меня, мол, я тоже интересую мужчин!
– Провожать? – идиотский вопрос…
– Сначала все про тебя выспрашивал, – усмехнулась Светка.
– А потом?
Та кокетливо повела плечом:
– Ну а потом…
Когда до меня дошел смысл этого «Ну а потом…» я опешила! Сидела в изумлении – сказать, что была ошарашена – значит не сказать ничего – отпад был полный! От меня – к Светке? Что он там нашел – сто килограммов чистого веса? Темные усики под носом, прикрытое волосами большое родимое пятно на щеке, да немытые годами окна в квартире? Он в своем уме? Где были его глаза? А она то, она! – сидит в моем доме и говорит такие вещи…
Тем не менее я взяла себя в руки – Светка мирно ушла домой, а я, проглотив обиду, вдруг поняла – не стоит Арчаков нашей ссоры. Чего он тода хотел – выведать что-то обо мне, или соблазнился Светкиными телесами? Случайно пошел ее провожать, а получился мезальянс? Так или иначе – у нас с ним все равно ничего путного не вышло. Причем у Светки тоже, так о чем же жалеть? Но!
Дорогие мои подружки – женщины, девушки, девочки! Не открою тайну миров утверждая, что мужики – племя нам, женщинам, совершенно непонятное. Их поступки неадекватны, мысли нелогичны, а симпатии вообще не поддаются никакой критике. Если надумает, то невозможно предугадать, когда и к какой обезьяне он уйдет.
Какой же дать совет? При появлении подходящего кавалера прятать его от подруг до самой свадьбы, как делают многие, или рискнуть и познакомить с девчонками – пусть пройдет проверку? А что? Это тоже дело! Но!
Сначала откройте глазоньки своему благоверному на Оксанкины кривые ноги, поведайте, что у Милки косоглазие, а Светка – та вообще охотится на мужиков. Оброните эту информацию как бы невзначай, между делом, накрывая на стол – такие слова хорошо застревают у них в мозгах. Обронили? Ну а теперь – с Богом!..
– Фи, как подло! – скажут Оксанка с Милкой.
– А уводить кавалера у подруги из-под носа не подло? – спрошу я.
Ответить-то и нечего…
А это приключение – по-другому не назову – вспоминается теперь с доброй улыбкой…
Солидная дамочка приятной наружности – профессор первого Московского медицинского университета – Евгения Анатольевна Чернышова хлюпала носом на плече у члена Союза писателей России Виктории Витус – то есть у меня. Не виделись мы лет двадцать.
– Вам, наверное, хочется побыть наедине, – направился было к дверям профессорский муж, офицер космических войск.
– Саша, у нас нет секретов, которые нельзя обсуждать при тебе! – хором заверили мы. И солидный полковник, представьте, поверил – уселся за стол и развесил уши…
Пришлось нам с Женькой вспоминать только то, о чем можно было говорить при нем:
– А помнишь: – «Две улицы вниз и дача…»
– Налево?
– Да кто поверит, что тогда мы были такими…
– Непосредственными?
Это произошло в те времена, когда сотовых телефонов еще и в помине не было.
Заканчивался ясный летний день, пятница.
– Что ты собираешься делать завтра? – спросила Женька Савицкая – стройная привлекательная аспирантка медицинского института.
– Пока не знаю, – поправляя на носу очки отвечала я, – дети в пионерском лагере, срочных дел не предвидится, скорей всего целый день проваляюсь на диване с книжкой, «Унесенных ветром» дочитаю.
– Глупости, – категорически заявила подружка, – погодка-то стоит вон какая замечательная, лучше приезжай ко мне на дачу.
– А я не знаю где твоя дача.
Красотка тряхнула короткими светлыми кудряшками:
– Слушай сюда: автобус номер девять отправляется от вокзала каждые полчаса. Доедешь до остановки «Лавочки», а там – две улицы вниз и первая дача налево.
– Первая дача налево?
– Да, первая – налево. Ну Викеша, это же так просто – чего там искать-то! – Женька озорно сощурила зеленые глазищи, – А я к твоему приезду мяса нажарю, да с маминым домашним вином и клубникой – прямо с грядки…
– Ну, если мясо, да с клубникой и вином, – улыбнулась я, даже не подумав уточнить адрес.
Не имея понятия о дачных нарядах, на следующее утро собралась как на Каннский кинофестиваль – надела светлые брюки с шелковой блузкой, взяла белую сумку, и, не забыв облиться духами из нового флакончика, отправилась на вокзал.
Девятый автобус уже собирался отходить, но свободные места еще были. Я уселась на переднее сидение и стала расспрашивать попутчиков:
– Не подскажете, где остановка «Лавочки»? – мнения разделились:
– После Латошинки первая, – авторитетно заявил дед в серой кацавейке.
– Нет-нет! Там давно уже не «Лавочки», – «Лавочки» теперь через три остановки, – встряла моложавая тетка с ведром, а водитель подтвердил:
– Точно, через три! – я и вышла – через три…
Мало того, что мой наряд, как вы понимаете, совершенно не соответствовал окружающей обстановке, так еще не менее трех часов я, приличная женщина, заведующая самым большим и серьезным отделом – отделом науки и техники городского Дворца пионеров, благоухая на всю округу польскими духами «Быть может», таскалась – не подберу другого слова – по узким проулкам, разыскивая «первую дачу налево».
Перезнакомившись с копавшими, половшими, сажавшими дачниками все расспрашивала – вот прямо «про то, не знаю, что». Наконец один молодой и, смею вас уверить, симпатичный мужичок, поливая грядку с помидорками, махнул рукой в конец улицы:
– Идите вдоль дороги, потом поверните налево и метров через сто увидите.
Проплутав далеко не сто – все двести метров, дважды повернув налево, я, к большому удивлению, вновь оказалась возле зеленого частокола того мужичка:
– Опять вы! – лукаво улыбнулся хозяин, снимая с мангала два шампура, – Устали небось? Бросайте бесплодные поиски, заходите ко мне – вот и шашлычок подоспел! – он гостеприимно распахнул калитку, но я молча махнула рукой и в расстроенных чувствах зашагала дальше.
Минут через двадцать на конечной остановке увидела все тот же девятый автобус.
– «Сегодня совершенно не мой день!», – подумала я, забираяась в салон. Водитель закрыл двери и автобус отправился в город – с полчаса мы тряслись по узким дачным улочкам, потом выехали на асфальт, притормозили – и тут прямо перед моим носом возникла серая, вся облупившаяся вывеска – «Лавочки».
– «Столько времени потеряно, пусть будет еще одна, последняя попытка», – с этими мыслями опять вышла на дорогу. Как там Женька говорила? «Две улицы вниз и первая дача налево»? Ну пошли…
Первая дача налево оказалась симпатичным одноэтажным домиком в два окна. Сирень, калитка – и тут кто-то в белом метнулся от мангала к забору:
– Е.. твою мать! Е.. твою мать! – звонко орало это создание на весь дачный массив, швыряя в кусты дымящуюся сковороду с горелым мясом…
– «А с виду такакя приличная дамочка», – с облегчением подумала я, толкая калитку:
– Женька! Чего хватаешь горячую сковородку голыми руками?..
Да я и не о Женьке. Самое главное – со мной были мои дети. Отдельные моменты их детства стоят перед глазами, так, как будто это было только вчера.
Вот трехлетняя Ирочка скачет под окном прямо по клумбе с цветами. Соседи, посадившие эти цветочки, возмущены. Одна из бабушек бежит накляузничать на девочку:
– А ваша Ира….
Я тут же бросаюсь на улицу призвать ребенка к порядку, но по пути натыкаюсь на соседку Галину. В гневе объясняю, зачем бегу. На что та реагирует совсем странным, на мой взгляд, образом:
– Ты в своем уме? Да и хрен с ними, с ихними цветочками! Дочь-то твоя, кто же еще за девочку заступится? Ты пока у неё единственная защитница! А этим бабкам только дай волю. Мамашка, ты потеряла ориентацию в пространстве?
Отличный урок любви к собственным детям! В тот момент я поняла: своих детей никому и никогда обижать не позволю – если что – разберусь с ними сама.
А вот мы с Ромочкой едем на трамвае с рынка. Сидим на первом месте, напротив – пожилая женщина с большой сумкой. Ребенок весело распевает песенку и, болтая ногами, задевает ее юбку.
– Рома, сейчас же прекрати! Видишь – тетеньку пачкаешь! – одёргиваю мальчонку. А женщина почему–то с болью смотрит на нас:
– Деточка, люби своего сыночка, пока он маленький да с тобой рядом. Любуйся на него, целуй, обнимай, балуй, как только можешь. Время пролетит – не оглянешься. Наш-то вырос, забрали в армию и услали куда-то. Мы даже не знаем куда – пропал внучек, вот уже два года ни слуху, ни духу, мать все глаза выплакала! – засекреченная военная операция Советских войск в Афганистане была в самом разгаре.
В том трамвае я отчетливо осознала и другое – мой сын никогда не пойдет в армию.
Эта пожилая женщина положила еще один кирпич в мою любовь к детям – порой этому учили совершенно незнакомые люди.
Бессильной перед детками никогда не была, могла заставить их слушаться не только слова, а просто взгляда, у нас даже игра была такая:
– Отгадай, что я хочу тебе сказать? По моим глазам отгадай! – говорю я, сердито глядя на ребенока.
– Ты хочешь сказать: «Не балуйся», – звонко орет догадливый сыночек.
А фраза «голова дана человеку для того, чтобы ею думать, а не только носить шляпу» повторялась детям много раз и по всякому поводу.
– Мама! – истошный вопль сына заставляет бросить все и нестись на выручку. Забежав в комнату, застаю такую картину: Ира, зажав пятилетнего Ромку в угол, целует его в щечки, голову, а он орет:
– Мама! Она меня целует!.. – и, поискав нужное слово, добавляет: – Беспощадно!
Маленький Рома лежит в постели – вроде засыпает. Ира стоит в коридоре у его комнаты и давится от смеха, прислушиваясь. Присоединяюсь к ней.
– Матное слово – плохое слово! – четко произносит ребенок. И неожиданно с воодушевлением добавляет:
– Я тебя убью! Матным словом!
Иногда, видя в городе маленьких, чумазых – сколько не отмывай – не помогает – мальчишек, с нежностью вспоминаю своего сынишку.
«Банда» второклашек – четверых задиристых пацанят, появившемуся в их поле зрения первоклашке заявили конкретно:
– Крути педали, пока не дали!
Но наглый первачок не оробел, а построив противника в ряд, сказал:
– Стойте, не шевелитесь! – и стал дубасить всех по очереди.
Отлупив Стасика, взялся за Ромку, потом настал черед Санька и, наконец, Андрея – те стояли не шевелясь. Посчитав миссию законченной, первачок отряхнул руки:
– Ну, все, пока, «крути педали»!
– Почему вы стояли столбами? – отмывала я побитую рожицу Ромки, – ведь вас было четверо, вы могли запросто справиться с наглецом!
– Мама, ну как ты не понимаешь, он же сказал: «не шевелитесь!» – мы и не шевелились.
Вот ведь как велика сила слова!
Очень нравится ответ детей на вопрос:
– Кто разлил чернила на ковер?
– Никто! – честные, ясные, не умеющие врать глаза. Рожицы недоумевающие, типа «как можно думать на нас»!
Сижу и думаю – чернила сами разлились, что ли? Вот пришел в комнату пузырек – ножками пришел, и вылился на ковер. А детки теперь отвечать должны!
В тот день сын пришел из школы в расстроенных чувствах:
– Ира, а ты можешь побить мальчишек из восьмого класса? Десятиклассница допытывается у братца-третьеклашки:
– Ромочка, а в чем дело?
– Да так, – уклончиво отвечает он, – обижают!
Ира берет телефонную трубку: – Элементарно, Ватсон, сейчас позову Рогуленку, и мы запросто наваляем твоим обидчикам!
Через некоторое время открывается дверь и заходит Рогуленко. Её внешний вид доскональному описанию не поддается, но хотя бы попытаюсь.
Иссини черные волосы стоят дыбом от начеса – это такая прическа. Ярко голубые тени размазаны до бровей, на ресницах не менее килограмма туши, а кроваво-красная помада обведена бордовым карандашом. И все это обильно сдобрено розовыми румянами. Далее идет светлая блузка, которой скорее нету, чем есть – вырез почти до пупа. Юбка же цвета лазурного моря, заслуживает отдельного разговора. Один обруч является пояском и закреплен на талии, обруч диаметром побольше висит пониже, а самый большой прицеплен еще ниже и все это сооружение накрыто тканью – вот такая, с позволения сказать, юбка. При этом следует учесть, что она чуть-чуть прикрывает то место, откуда растут ноги, так что ни нагнуться, ни поднять руки девица по фамилии Рогуленко не может!
Задыхаясь от смеха, советую:
– Ирочка, не надо бить обидчиков – ты только покажи подружку, они сами разбегутся, и больше никогда в жизни к Ромке не подойдут!
Тут раздается звонок в дверь и входит вся взъерошенная соседка Верочка – инспектор городского отдела народного образования по делам несовершеннолетних.
– Пошли на кухню, садись за стол, вот тебе чашка с чаем, – та уселась и стала наблюдать за процессом приготовления обеда.
– Ты почему такая взвинченная? – я отправила в кастрюлю петрушку и закрыла крышку.
– Сегодня забирали двух детей у матери-одиночки. Дети плачут навзрыд, мать тоже в истерике – до сих пор не могу прийти в себя!
– Неужели нельзя по-другому?
– Нельзя! Ее уже дважды предупреждали. Видела бы ты то жилье – полы не мыты год, постельное белье рваное, на кухне тараканы и никаких запасов – ни макарон, ни крупы – мрак!
– И что с того, что нет макарон?
– А то, – нравоучительным тоном отвечает подруга, – если в доме нет запаса продуктов на неделю, то по закону – подчеркиваю – по закону! мать одиночку можно сразу лишать материнства.
Я, самая настоящая мать-одиночка, так и села:
– Это что же выходит?.. – осеклась и полезла смотреть, сколько у меня в запасе этих самых макарон и риса…
Рома растет таким же, как и все другие мальчишки – перед сном гладит слоненка в телевизоре – из «спокойки», а из школы приносит целые карманы всякой всячины. Винтики-железочки день-два отлеживаются в коридоре – посередине тумбочки, затем передвигаются левее, потом еще и еще и, в конце концов, отправляются в мусорку, а их место занимают следующие гвоздики. Сразу сделать такое кощунство – выбросить весь этот хлам – нельзя ни под каким видом – Ира бросается тигрицей на защиту «богатства» братика:
– Карманы мальчика – это святое!
Не обещайте детям даже за большую провинность то, что не сможете выполнить. Слово «убью» замените на «побью», «никогда не куплю» на «тогда не куплю». Так и отбодаться потом легче будет. Когда прегрешенец станет клянчить мороженое, напомните:
– Я бы купила, но ты помнишь, дала тебе честное слово, что сегодня не куплю – а честное слово нарушать нельзя.
Рома был довольно прилежным учеником – никаких нареканий от учителей не слышала, учился без посторонней помощи и довольно хорошо. Но сейчас не об этом.
Открылась дверь и на пороге возник девятилетний сын – на него было страшно смотреть: от новенькой куртки напрочь оторван рукав, мордаха в красных точечках, как будто ею елозили по сугробу (впоследствии оказалось, что так оно и было), от ранца остались одни воспоминания.
Не находя слов, хватаю его за шкирку и втаскиваю в дом. Но тут, почуяв неладное, со словами:
– Не тронь Ромку! – вылетает из комнаты Ира. Забрав братца к себе, начинает утешать. Итог всей эпопеи – признание сына:
– Мама, я же за правое дело боролся!
В школе Рома постоянно стрелял у Иры и её подружек-одноклассниц денег на марочки, которые собирал с большим увлечением, благо магазин «Филателия» находился за углом школы. Этих марок набралось несколько альбомов – где они теперь, кто знает…
А зимой все мальчишки играли в хоккей.
…Люстра была небольшая и очень симпатичная, как раз для спальни. Я давно на неё смотрела, все откладывала денежки и, наконец, купила. Едва дождавшись, когда дети уйдут гулять, притащила в комнату стол, залезла на него, сняла старую позорную лампочку и привесила новую люстру. Любуясь результатом своих трудов, несколько раз включила и выключила свет, рассматривая стеклянный плафон снизу и сбоку – класс! С этим и ушла готовить ужин. Присутствие новой люстры грело душу, я чистила картошку, напевая что-то веселое себе под нос – ничто не предвещало беды.
