bannerbannerbanner
полная версияПодарок к Золотой свадьбе

Виктория Колобова
Подарок к Золотой свадьбе

Полная версия

Они попрощались, ушли. Доехали до аэропорта спокойно, регистрацию еще не объявили. Сидели в зале ожидания.

– Понравился тебе мой друг? – спросил Сергей у жены.

– Извини, но… Я бы в него не влюбилась даже в юности.

– Почему? Валентин умный!

– Такой умный, что, не дойдя до тридцати, начал полнеть и лысеть.

– Нет, он на три года старше меня. Ему уже тридцать. Мне с ним интересно говорить, есть общие темы.

– Мне эти темы уже надоели, лучше бы по Тверской погуляли. Он сиднем сидит в своем кабинете, мечтает воскресить Чаянова. Он далек от сельской жизни настолько, что… Он, наверное, даже не знает, чем солома отличается от сена. Ну, какой Чаянов! У нас на хуторе ни о какой кооперации и речи быть не может!

– Но ты уже второй год в Ростове живешь, ты уже не знаешь.

– Это я-то не знаю!? Сколько раз тебе приходится каждому фермеру в ножки кланяться, уговаривать, чтобы отдавали вам зерно на реализацию? Это ты ничего не знаешь, никогда в селе не жил. Ты, наверное, и сейчас абсолютно уверен, что фермер зерно сам выращивает!

– Да, – удивленно ответил Сергей, – оно само не вырастет.

– У тебя не вырастет, а у нашего Федоткина вырастет. Ты у нашего Федоткина на ферме погости во время уборки, хотя бы день. Он со своего поля горсть соберет, зато с соседних полей машинами зерно перекупает, наличкой платит. А сам потом тебе сказки рассказывает про высокую урожайность. Если у Федоткина техника ломается, он ее сам чинит? Нет. Идет в бывшую совхозную ремонтную мастерскую, упрашивает, платит, а иначе не отремонтирует. Самоедство – вот, что такое твое фермерство. Сам вырастил, сам съел.

– В этом фермер не виноват. И не все же федоткины, есть много честных фермеров.

– У тебя всегда никто не виноват. Если все из рук вон плохо, значит, кто-то виноват.

– Время виновато, – ответил Сергей. – Многие селяне ждут, когда время пройдет. Сейчас для многих селян не время, а безвременье. Разрушены вполне рентабельные и даже прибыльные совхозы, крупные коллективные хозяйства. В селе безработица переживается очень болезненно, не то, что в городе. В городе легче найти работу, если, конечно, ты не инвалид. А в селе безработица с гримасой смерти. Смерти и ненависти. Рядом с убогим домиком появляется новая дача богатого человека. Какие чувства дачник вызывает у соседей, которым больному ребенку лекарство купить не за что? И не обязательно больному, просто в школу собрать не всякий может – денег нет. С огорода-то еще кое-как прокормиться можно, а денег нет. Растет злоба, зависть, ненависть. Растет быстро как сорняк.

Объявили регистрацию, они пошли к стойке, возле которой уже выстроилась очередь. Светлана улыбнулась.

– О чем ты? – спросил Сергей, думая о продолжении спора.

– Нет, я о другом вспомнила. Сейчас-то мы в очереди стоим, уважаемые и приличные люди. А я однажды возвращалась домой в 1991 году. Тут такая давка была! Наверное, час простояла в сторонке, не могла пройти, чтобы билет купить. Обратилась за помощью к незнакомому мужчине, который с билетом из водоворота толпы вышел и даже ни одной пуговицы не потерял. Он вначале подумал, что я москвичка, помог мне. А потом, когда узнал, что я из Ростова, испытал шок. Он не мог понять, как ростовчанка не может войти в людоворот и спокойно из него выйти?

– И он сопровождал тебя до самого Ростова?

– Ревнуешь? – засмеялась Светлана, – не надо. Он возвращался домой в Ростов с женой и двумя детьми. Если бы он не помог мне тогда, пришлось бы ехать на поезде. Я не люблю поезд.

– Да, самолетом быстрее, удобнее. Пошли, объявили посадку.

Света с облегчением вздохнула, когда они сели в самолет. Скоро будем дома! Она очень любила Ростов. Когда приехала в Ростов из хутора, то ей казалось, что ей никогда не угнаться за слишком быстрым ритмом городской жизни. В хуторе жизнь протекала медленно, даже немножко сонно. В Ростове – очень быстро. А в Москве и вовсе на запредельной скорости. Домой, принять ванну, лечь спать. Они жили у матери Сергея в трехкомнатной квартире. Места всем хватало, между собой ладили. Ее родители поначалу приезжали к ней, потом перестали. Теперь они с Сергеем ездили к ним. Весной помогали копать огород, осенью – собирать урожай.

Приехали домой. Вкусно пахло пирогом. У свекрови всегда получался очень вкусный пирог с мясом. Умылись, сели за стол.

– Ну что, сынок, – спросила мать Сергея, – как твой аукцион?

– Можно было бы и не ездить. Заранее все было известно. Сыграли как по сценарию.

– Как это не ездить? – возмутилась Света, – я великолепную шерсть купила и еще много чего.

– Ну и то хорошо, – согласилась свекровь, – шерсть и впрямь красивая. Будете в свитерах, как два ангела.

– Света, конечно, ангел. Она мой ангел-хранитель. Но я? Я на звание ангела не претендую, но от свитера не откажусь, – улыбался Сергей.

За окном уже сгустились сумерки, затих шум. Тихая летняя ночь принесла долгожданную прохладу и покой, а они втроем все сидели за столом, говорили о Москве, о Ростове, о хороших людях.

***

Трубников и Саша приехали в Запрудню вечером. Старик Шаховской ждал их. Сразу хотел посадить за стол, накормить, но они отказались. Пока еще не стемнело, хотели посмотреть дом, в котором жил его сын со своей семьей. Он повел их в дом. Их удивило множество цветов во дворе.

– Это Томка любит, то есть любила, – сказал Шаховской.

Он открыл дверь своим ключом, его руки дрожали. Зашел, включил свет.

– Заходите. Я здесь не прибирал, но вроде бы чисто. Проходите в гостиную. Томка здесь в кресле сидела, вязала. Дима на диване любил, а Сережа все время возле компьютера, играть любил. Да, я же забыл вам сказать, завтра к девяти часам меня следователь Валуев вызвал. Так что с утра пораньше уеду в Песчанокопское. Вам ключи оставлю, вы уж сами. Только не здесь, у меня, в моем доме. Пыль. Я скажу соседке, чтоб прибрала. Настя – соседка. Она цветы во дворе поливает. Огород тоже. Проходите сюда. Здесь спальня их.

Они зашли в небольшую комнату: кровать, прикроватный столик, в углу туалетный столик, шкаф. На полу ковер. Зашли в детскую. Старик увидел разбросанные игрушки и схватился за сердце. Саша отвел его в гостиную, посадил в кресло, принес воды из кухни. Присел рядом. Трубников сам осмотрел кабинет Дмитрия. Включил компьютер, ознакомился с содержимым: зерно, цены, снова зерно… Открыл почтовый ящик, спросив пароль у Шаховского. Все то же зерно. Он общался с фермерами. Чаще всех с Владимиром Болботовым.

Трубников вышел в гостиную, спросил у Шаховского, кто такой Владимир Болботов?

– Сгорел он недавно, – устало сказал старик, – пошли отсюда, уже три часа здесь, больше не могу. Никогда плаксивым не был, а тут комок в горле. Пошли ко мне, там расскажу.

Они вернулись в дом Сергея Андреевича. Он достал бутылку водки: «Помянем?» Тушенка у меня есть наша. У нас в селе производят. Говяжья тушенка. Что-то у меня открывашка из рук выпадает.

Саша забрал у него банку тушенки, открыл ее, переложил в тарелку. Сели за стол. В это время в дверь кто-то постучал.

– Десятый час вечера, – удивился старик, – кто бы это мог быть?

Пошел открывать. Вернулся со старым и невероятно худым мужчиной и мальчиком лет семи. Старик устало присел на стул, мальчик стоял рядом. Шаховской подал старику рюмку водки: «За Диму, за Тому, за Сережу!» Старик выпил махом.

– Это два Данилы, – сказал Шаховской, обращаясь к Трубникову, – Данила Иванович дед и Данила Иванович внук Трифоновы.

– Так вы сыщик из Ростова? – спросил у Трубникова Данила-дед, не дожидаясь ответа, продолжал, – внук мой часто сюда в гости захаживал, дружил с Сережей. Вот он знает.

– Верно, дружил, – закивал головой Шаховской.

– А эти дураки говорят, что мой внук хулиган! Ну, дураки! Разве Сережа стал бы дружить с хулиганом? Мы с Данилкой и дрова сами пиляем, и по хозяйству. А вот сын-то мой – Иван – настоящий дурак! И жена у него такая же! Вы на них посмотрите! Она в уборщицах, он в дезинсекторах! Работа грязная, ну просто омерзительная! Крыс травить. Плотят гроши! А он за эту работу держится. Знаете, почему так? Потому что они оба боятся! Ванька боится уехать в Ростов на заработки. Танька всегда всех боится. Если на их зарплату надеяться, с голоду умрешь. Только что моя пенсия и огород, да куры. Они оба жизни боятся. Всегда такими были. Помню на всех совхозных собраниях они всегда послушными одобрямсами работали. «Кто за? Кто против? Кто воздержался?»

Да что я вам говорю? Этот молодой, – он кивнул в сторону Саши, – а вы и сами знаете, как обычно все единодушно голосовали. Все были верноподданными, все были послушными, а за послушание у всех была работа и зарплата, кров и хлеб. Ты посмотри, Данилка на своего отца! Его верноподданническое послушание уже не требуется, а он по-другому жить не умеет. А ты сумей! Уезжай в Ростов, когда школу окончишь, уезжай в Москву! Пробуй, рискуй! Не бойся! Твой отец всю жизнь всего боится и что? Чего он добился? На портки денег не хватает! Не будь таким! Врежь всем как следует! Пусть даже упадешь! Упадешь, поднимешься! Дай судьбе хорошего пинка!

– Значит, – сказал Трубников, – чтобы дать жизни пинка, надо уехать в Ростов или в Москву? А в Запрудне, почему пинаться нельзя?

– Потому что его детей убили, – ответил Трифонов, показав пальцем на Шаховского.

– Уж Димка-то не боялся жизни! Уверенно шел, гордо! Дело знал, землю любил! Пахарь!

– Так вы думаете, что Дмитрия и его семью убил кто-то из Запрудни?

– Индюк думал, да в суп попал! Нет у нас в Запрудне таких уродов. Не наши это!

– Да, – отозвался Шаховской, – чужие. Ладно, Данилы. Спасибо, что заглянули на огонек, пора и честь знать. Это с собой возьмите.

Он достал из холодильника банку тушенки и отдал ее старику. Проводил их, закрыл за ними дверь. Вернулся в кухню, присел на табуретку:

– Так вы спрашивали про Вовку Болботова? На свадьбу поехал к родителям, на Золотую свадьбу и погиб. Все, кто там был, погибли. Пожар. Да вы, наверное, и сами читали в газетах, по телевизору тоже показывали пожар в Шахтах. Недавно совсем. Дима тоже собирался туда поехать, но Сережа руку сломал, поэтому и не поехал. Родители у Володи в Шахтах, а сам он женился в соседнем селе и остался. Фермерством занялся. Отец у него шахтер, а дед где-то на Кубани, тоже пахарь. Он и два его брата фермерами стали, в деда пошли. Ну и правильно. А зачем в шахтеры? Шахты закрываются. Только сгорели все, дети тоже. Они с детьми поехали. Горе у них. Сережа хотел поехать, но не поехал, все равно погиб, словно рок какой-то!

 

В дверь снова постучали.

– Тю, – только и сказал Шаховской, – кого еще нелегкая?

Пошел открывать. Вернулся в сопровождении большой компании мужчин и женщин.

– Присаживайтесь, я сейчас стулья принесу, – Шаховской ушел в комнату за стульями.

Трубников представился, представил своего помощника.

– Щербакова Татьяна Ильинична, – подала ему руку маленькая женщина неопределенного возраста с короткой стрижкой каштановых волос и слегка вздернутым носом. – Раньше была главным бухгалтером совхоза, теперь фермер.

– Локтев Виктор Семенович, – представился большой грузный мужчина, – бывший главный инженер, теперь фермер. Собственно говоря, мы все фермеры. Узнали, что приехал сыщик из Ростова, решили зайти. Вдруг будем полезны? Хочется помочь расследованию.

Рядом с ним стоял нервный, весь в движении, очень худой маленький мужчина. Он подал влажную руку Трубникову:

– Абалешев Сергей Владимирович, бывший ветеринар и нынешний ветеринар. Совхоза нет, а ветеринар и сейчас всем нужен. Только теперь я индивидуальным предпринимателем стал.

– Попова Светлана Вадимовна, – пожала руку женщина, похожая комплекцией на Людмилу Зыкину, у нее и голос был сочный и очень громкий. – Бывший председатель сельсовета, а это мой муж, – кивнула она в сторону мужчины, стоящего у плиты, – Олег Васильевич.

Шаховской принес стулья и сам у себя спросил:

– А зачем в кухне? Пошли в зал!

– Не надо в зал, – раздалось несколько голосов сразу,– – нам в кухне привычнее.

Все расселись и, не сговариваясь, молча смотрели на Трубникова. Он начал говорить:

– Спасибо, что зашли. Всех вас, наверное, уже допрашивал следователь. Я не пытаюсь превзойти его в искусстве допроса и выведать нечто тайное. Сомневаюсь, что такое имеется. Все вы хотите узнать, кто убил Дмитрия Шаховского и его семью? Насколько мне известно, следствием сейчас отрабатываются две версии: личная месть Дмитрию или его жене Тамаре…

– Хм, – громко произнес Локтев и добавил, когда все взгляды устремились на него, – чушь собачья!

– Допускаю и такую возможность, – невозмутимо ответил Трубников, – вторая версия – профессиональная деятельность Дмитрия или его жены.

– Бред сивой кобылы, – сказал Локтев.

– Присоединяюсь к этому мнению, – вмешалась Светлана Вадимовна Попова. – Я – фермер. Дима был фермер. Вы не путайте хлеб с автоматом Калашникова.

– Пока идет расследование, – продолжал Трубников, – нельзя отрицать никакую версию, даже самую, казалось бы, нелепую и глупую. Надо очень внимательно рассмотреть все версии, чтобы найти единственно верное решение. И поэтому я прошу вас отвечать на мои вопросы, даже если они покажутся вам нелепыми и глупыми. Начнем с вас, Татьяна Ильинична. – Убийца может сейчас находиться в селе Запрудня?

– Вы в своем уме? – возмущенно воскликнула Щербакова, – ни сейчас, ни раньше, ни позже!

– Вы сказали категорическое нет. Ответ принят. Ваше мнение, Виктор Семенович?

– Абсолютно присоединяюсь к уже озвученному. Видите ли, мы все родом из Запрудни. А село наше, хоть и большое, но это не Ростов. Я у себя дома чихну, все село: «Будь здоров» скажет. Лукавить не стану, есть и у нас воришки и пьянчужки. В семье не без урода, но таких злобных на нашей земле не родится. Чужаки убили.

– Сергей Владимирович?

– Не наши это, чужие..

– Светлана Вадимовна?

– Полностью присоединяюсь к общему мнению.

– Олег Васильевич?

– Чужие.

Ваше мнение, Сергей Андреевич, мне уже известно.

– Я вам об этом еще тогда говорил, – ответил Шаховской, – не надо искать там, где светлее. Почему вы так настаиваете на том, что свои убили?

– Пока, – сказал Трубников, – я только подготавливаюсь к тому, чтобы иметь возможность составить собственное мнение о произошедшем. Сейчас я снова хотел бы выслушать вас в том же порядке. Вы все единодушно пришли к мнению, что убили Дмитрия, Тамару и Сережу Шаховских чужие. Кем, по-вашему, могут быть эти чужие?

– О-ооох, – тяжело вздохнул тучный Локтев, – кабы я знал или хотя бы предполагал, кто это, то казнил бы судом линча. Никаких версий у меня нет. Ни у кого версий нет, а то бы мы к вам за помощью не обращались. В том-то и беда, что сами ничего понять не можем! Кто со мной согласен? Поднимите руки. – Локтев осмотрел поднятые руки, – единогласно!

– Отрицательный результат – тоже результат, – сказал Трубников.

– На завтра меня Валуев в Песчанокопское вызвал к девяти, – сказал Шаховской, – вдруг что-то сумел раскопать?

– Уже третью неделю копает, а воз и ныне там, – сказала Татьяна Ильинична. – Так тебе завтра спозаранку? Расходимся. Уже полночь скоро.

Они попрощались и ушли. Шаховской проводил их, присел на порог, закурил.

– Там, в двух комнатах диваны есть, подушки… На меня не смотрите, бессонница.

– Трубников и Саша сидели рядом со стариком на крыльце.

– Данила Трифонов прав был, – сказал Шаховской, – Дима мой ничего и никого не боялся, уверенно шел, спокойно. Все правильно делал. Сорт пшеницы сам вывел. На экспорт на семена продавал. Хотел организовать фермеров на строительство цеха переработки, чтоб не зерно продавать, а муку, крупу. Всех, кто только что ушел давно уговаривал, уже почти уговорил. Сам хотел кредит для цеха в банке взять, я отговаривал, а он очень хотел цех построить.

Там у вас в Ростове, небось, не видать, что на земле происходит. Не люблю я иностранных слов, но называют этих людей трейдерами. Они каждое лето здесь околачиваются, уговаривают им зерно продать. Были недавно трейдеры из Турции. У нас зерно покупают, у себя в Турции из него муку, потом продают втридорога. Абсурд! Почему самим нельзя мукой, а не зерном торговать? Дима правильно мыслил, я в душе с ним согласен, но кредит брать! Я за него очень боялся. А оно вон как вышло! Не почуял, откуда опасность идет. Сейчас беда случилась, в упор расстреляли всех троих, ребенка не пожалели. А я опять не понимаю, откуда беда пришла? Никто не понимает. Все село в страхе живет, все чего-то боятся или кого-то… Двери на замки запирать стали, окна на ночь… Атмосфера страха.

Рейтинг@Mail.ru