Виктория Ивановна Алефиренко
Мамин Восход
Сбор был назначен на полдень. Определив детей к дошколятам, с которыми возилась молодая воспитательница, мы явились на «стрелку».
Там присутствовали: двое молодых парней лет по семнадцати – как потом оказалось, они отлично держались в седле, сразу уехали далеко вперед и в наших приключениях не участвовали, мы с Ленуськой и компания из четырех людей среднего возраста. Это были две сестры с мужьями, один из которых был капитаном дальнего плаванья – такой приятный на вид, просоленный всеми ветрами Севастопольский «морской волк» с компанией. Но все по порядку.
Отойдя от пансионата пару километров, мы оказались в начале маршрута. На поляне лежали два огромных валуна, отполированные сверху до блеска. Вначале никто не обратил на них внимания – все сразу кинулись к лошадям. Лошадки были невысокие, спокойные и приветливые – по крайней мере, так показалось. Два инструктора (зачем два-то?) стали нас рассаживать. Ленуська выскочила первой, лучезарно улыбнулась, тряхнула своими роскошными белыми волосами, перед которыми не мог устоять ни один мужик, и получила, как потом оказалось, самую смирную лошадь. Инструктор направился к нам, а Ленка, сидя на коне, стала изображать из себя амазонку – выпрямила спину, натянула поводья и гордо посматривала по сторонам – умереть, не встать!
Жена капитана, эдакая «Гарпина Дормидонтовна» шестидесятого размера, обладала хорошим чувством юмора. То есть сразу стала допытываться у инструктора, каким это образом он надеется взгромоздить её на лошадь, и не рухнет ли эта лошадь под её килограммами?
– Э,– прищелкнул языком парень, – все продумано, ходи сюда! – и подтолкнул к валунам. Кое-как запихнув даму на верхушку одного из них, он заставил стать другой ногой на второй, а затем под неё, раскоряченную, подвели (читай, подсунули) лошадь. Предназначение валунов сразу стало понятно. Капитанша хохотала, балансируя, махала руками и все это сопровождала воплями типа:
– Ой, Сенечка, я сейчас упаду! – но Сенечка, пропустивший в номере пару рюмок хорошего коньячка, только добродушно посмеивался. На свою лошадь он влез сам и, приняв гордую осанку, свысока взглянул на мою Ленку. Наконец все расселись и тронулись в путь.
Это я так быстро рассказываю – тронулись в путь – на самом деле мы минут двадцать пытались заставить коней сдвинуться с места – те топтались на месте, вероятно привыкая к нам. Наконец лошади потянулись по тропе, а инструкторы держались по бокам, не давая свернуть в сторону. Я, в первый (и последний) раз в жизни севшая в седло поняла свою оплошность почти сразу, но только делать было уже нечего. Как говорится «Поздно, Федя, пить боржоми!», поэтому, когда моя коняга двинулась с места, я крепко вцепилась ей в гриву и забормотала: «Господи пронеси, господи пронеси!» – других слов молитвы в те годы не знала. Какая там уздечка – удержаться бы и не свалиться вниз – это со стороны кажется, что особой высоты нет – а вы сами попробуйте – при взгляде на землю голова кругом идет!
Так мы и ехали – я дрожала от страха, коняшка еле передвигала ноги, а все вокруг были, подозреваю, как и я, заняты каждый сам собой и своей лошадью, которые уже не казались такими приветливыми. Наконец «всадники» немного попривыкли и освоились, поняли, как управляться с этой скотинкой и дело пошло! Весело, (то есть с замиранием сердца и дыша через раз) перешли мостик над речкой и выехали на ровную местность. Долина, раскинувшаяся перед нами, зеленела и радовала глаз, только рядом с дорогой торчало раскидистое сухое дерево. Мы не обратили на него ровным счетом никакого внимания, а зря!
Нашему «морскому волку» досталась гнедая, довольно красивая кобылка, а у инструктора был конь – такой резвый, весь в яблоках, коник. У них, коней этих, были довольно странные отношения – конь постоянно догонял, а кобылка рвалась убежать – может такая конячая любовь – не знаю. Поэтому инструктор держался подальше от капитана (вернее от его кобылы), капитан же сидел прямо, вожжи держал как надо, и по всему было видно – любовался собой. Изредка перекликаясь с женой, которая тащилась в самом хвосте каравана, и, довольная всем происходящим громко распевала «Купила мама коника», он стрелял глазами на Ленку и был, в полном смысле этого слова, «на коне». Процессия, однако, приближалась к сухому дереву. Вот тут-то все и случилось.
Наш инструктор потерял бдительность, его конь рванулся к капитанской кобылке, та не заставила себя долго ждать и бросилась прочь от жеребца – прямо под сухое дерево! Мы остановились, с интересом наблюдая за происходящим. Лошадка-то проходила под этим деревом свободно, чего нельзя было сказать о сидящем на ней капитане – сухие ветки втыкались ему прямо в глаза.
Капитан попытался сруководить, но все его умения были в данном случае бесполезны: бестолковая сухопутная лошадь не слушалась элементарных морских команд типа «отставить лезть под дерево» или «полный задний ход», косила глазом на наездника как на идиота и продолжала пробираться к стволу сушняка. Ей нужны были лошадиные команды, которых капитан, к сожалению, не знал.
И тут наш мореплаватель показал себя во всей красе. Забыв про осанку и рисование перед Ленкой, он вспомнил всю морскую терминологию, дергал свою клячу за узды и поливал отборным матом её саму и всю её родню. Капитан виртуозно рисовал перед бестолковой кобылой картины её ближайшего будущего (бойня – мясокомбинат – колбаса), но все было напрасно – она продвигалась под дерево. Инструктор на злосчастном жеребце боялся приблизиться к ним и что-то кричал издали на своем гортанном карачаевском наречии. Другой же был далеко – и капитан, оставшийся один на один с лошадью, путался в сухих ветках, от его выражений вяла листва на деревьях и закладывало уши – то есть все вокруг тонуло в залихватском морском лексиконе, мы удивленно застыли с открытыми ртами, а кобылка шла себе дальше под дерево. Может, капитан с самого начала сел на неё не по Фен-Шую, а может, в тот день звезды были не так расположены – не знаю. Только бардак наступил неимоверный!
Наконец подъехал второй инструктор:
– Слушай, дорогой, нельзя так с лошадью, это ты в море на свои железки кричи, а здесь ласково надо! – с места в карьер начал наставлять он капитана. Однако лошадь уже закусила удила, а может, до неё дошли угрозы отправки на колбасу – только останавливаться она не хотела ни в какую.
Не буду напрягать вас описанием трудоемкого процесса под названием «добывание капитана дальнего плаванья из под сухого дерева», скажу только – с горем пополам его с кобылой оттуда выволокли. И мы, облегченно вздохнув, повернули на базу. Капитанская жена присмирела, уже не пела песенку про коника, и это можно было понять. Они оторвались от дома, детей и повседневных забот, с утра «остограмились» и находились в состоянии легкой приятной эйфории, которая была так жестоко испорчена глупой кобылой.
– Все, никогда и ни за что! Кораблем командовать в сто, нет тысячу раз легче – матросы хотя бы русскую (очевидно, подразумевалось матерную) речь понимают! Чтоб я еще когда-нибудь сел на этого зверя! – зверь стоял рядом помахивал хвостом и, кажется, улыбался. Мы дружно кивали, присоединяясь к капитану пока не в силах самостоятельно сформулировать и высказать все, что после этого «вояжа» было у каждого на душе.
Однако еще предстояло снять с коня «Гарпину Дормидонтовну». Её опять подвели к валунам, она уже привычно стала на них ногами, коня вытолкали из-под неё пинками и …
– Сенечка! Вы идите в пансионат, не ждите меня – я тут часок постою, отойду, и догоню вас, – причитала она, смеясь и заламывая руки – говорю же – с чувством юмора там было все в порядке.
Дорогу домой я помню плохо – мы еле тащили ноги – говорить не было сил, только над ухом зудела Ленка, переставшая изображать из себя крутую наездницу:
– Вот дуры-то, на лошади надо хотя бы научиться сидеть, а потом пускаться в часовую поездку, – так бы и треснула по башке!
В этой конной прогулке я узнала много новых, довольно интересных выражений – то есть расширила свой словарный запас, однако пятая точка, ноги, руки и плечи – короче, все тело – болело нещадно – а ведь это только начало – что же будет завтра?
Вечером мы с подругой «лечились» коньячком в номере капитана и его жены – нам теперь было о чем поговорить. А назавтра вошли в столовку друзьями – смеясь, вспоминали вчерашние приключения и капитан разлил по стаканам бутылку «Арагви»:
– Ну, будем!
Мелодия «Уна-уна-уна, ла-ла-ла-ла» уже была родной, а болгарский кетчуп будто всегда стоял на столах. Вот только завтракали стоя – ведь мы тоже вчера катались…
…Купила мама коника…
В родной город самый удобный маршрут был автобусный. То есть без пересадок и долгих остановок. Однако двенадцать часов трястись в вонючем калмыцком автобусе с поддатыми трактористами, галдящими колхозанками и их детьми было не очень комфортно. Но другого пути не было и приходилось ездить на этом транспорте, садясь рано утром и прибывая в пункт назначения поздним вечером.
В этот раз все было как обычно. Мы с Ирой и маленьким Ромочкой прибыли к маме часов в семь вечера, вконец измотанные долгой дорогой.
Зайдя в ванную комнату сполоснуться, я застыла: ванна (то есть само корыто) была полна огурцов. Маленькие, пупырчатые, некоторые даже еще с цветочками, они так и просились в стеклянные банки. Кое-как смыв над умывальником дорожную пыль, я вздохнула и принялась раскладывать их в трехлитровки, приготовленные на кухонном столе. Мама покормила внуков и стала помогать. Мы засовывали в стеклянные трехлитровки укроп и хрен, потом заливали эти долбанные огурчики кипящим рассолом и потихоньку заводились:
– В другой день затеять заготовки не могла?
– Так сегодня привезли – из подшефного колхоза, прямо с поля!
– Да ладно, будто я не понимаю! Так и старалась подгадать к моему приезду! В прошлый раз огромную рыбину подсунула – жарь, доченька, теперь вот огурцы…
Дед в комнате за стеной недолго слушал наши препирания. Войдя в кухню, где уже стоял «дым коромыслом», сказал:
– Девчата! Вижу, что-то вы устали – идите на диванчик, поболтайте о том, о сем – я доделаю остальное.
– Ура! – мы даже не пытались скрыть своей радости. Пошли в зал и завалились на диван перед телевизором. Рядышком.
– Ты звони почаще, – попросила мама, устраиваясь поудобнее, – скажи хотя бы одно словечко, мол, у меня все в порядке! – и все, больше мне ничего не надо!
Потом, доставая тюбик с кремом для рук, спросила:
– Правда, у меня красивые руки?
– Правда-правда, – восхитилась я ее узкими ладошками с длинными пальцами.
– А морщинок на лице совсем нет?
– Ни одной.
– Я всегда пользуюсь кремом – тем, что стоит на трюмо, в серой коробочке. Давай и тебе завтра такой купим?
Дед тем временем расправился с оставшимися банками, а потом шутливо предупредил:
– Ниночка! Если я еще раз увижу в доме хоть один огурец, он тут же вылетит с балкона! – и я зауважала его еще больше. Настоящий мужик – сначала поможет, а потом уж пожурит.
Мама, кстати, тоже была не так проста, как казалось на первый взгляд:
– Супружество сложное дело – нужно обладать огромным терпением и выдержкой, быть хорошей артисткой, уметь вовремя бросить меткое словцо, – мудро советовала она.
Однажды они с дедом стояли на балконе, а по тротуару прогуливалась мамаша с малышом – разухабистая соседка – разведенка.
– Серёнька! – окликнул дед малыша, – Как дела? – Серёнькина мама подняла голову, улыбнулась:
– Добрый вечер, Николай Алексеевич!
– Какая несчастная девочка! – тут же произнесла мама вполголоса.
– Это еще почему?
– Коленька, да посмотри, какие у нее ножки – тоненькие, как прутики! Ни один мужик не взглянет, – и у деда, почему-то, тут же пропал интерес к Серёньке.
…Вот такие огурцы…
В моей семье, с тех пор как муж стал комсомольским вожаком, периодически возникали споры о том, что дает комсомол человеку, или человек комсомолу:
– Вот я, рядовая комсомолка, и что? Вообще не ощущаю, что есть такая организация, только взносы сдирают регулярно! – иной раз в сердцах выговаривала мужу – а тот с пеной у рта пытался доказать – мол, сама виновата – беизнициативна, инертна, ну и так далее…
Много позже, году так в восьмидесятом, Ира, в споре с бабушкой как бы предугадала все то, что произойдет с нашей страной.
Мама, узнав, что ребенок уже не состоит в комсомоле – как-то утерялась карточка при поступлении в университет – пришла в ужас:
– Ирочка! Чего же ты добьешься в жизни, если уже сейчас так халатно относишься к комсомолу!? Тебя ведь никогда не примут в партию! – она возмущалась до глубины души, искренне желая внучке добра. На что Ира, действительно откровенно не понимая, зачем оно ей надо, вопрошала:
– Ба, ну а что тебе дала твоя партия?
– Как что!? Я стала директором фабрики. А без партбилета это было бы совершенно невозможно.
– А если бы было возможно?
Немая сцена! Бабушка глубоко задумывается, не зная, что ответить отроку.
…Через несколько лет они с дедом Колей, будучи пенсионерами российского масштаба, посчитали по своим партбилетам сумму взносов, заплаченных за время работы. Огромная цифра привела их в шок:
– За эти деньги можно было взять хороший автомобиль! – возмущенно констатировал дед.
Когда в 1982 году умер правитель, руководивший нашей страной много лет, всем было страшно. Люди боялись грядущих перемен, и на кухне, за плотно прикрытыми дверями гадали – кто же займет его место и чего теперь ждать?
В тот вечер мама долго рассказывала нам о траурном митинге, прошедшем на фабрике, минуте молчания и черной муаровой ленте на портрете ушедшего правителя, а потом, подперев голову рукой, печально обратилась к деду:
– Коленька, ведь страну давно разворовали! Что же мы оставляем в наследство своим детям?..
Сонная Ирка заглянула на кухню:
– Пить хочу! – попила, ушла.
–Тише, «печка в доме»! – кивнув на нее, промолвила мама заговоческим тоном и мы стали говорить шепотом.
Потом пришел новый правитель, мамин земляк, с которым она была хорошо знакома. Назвался генеральным секретарем, рьяно взялся за дело и лет эдак через пяток страну развалил вовсе, да и власть потерял. Однако в бытность своего хозяйствования предлагал:
– Нина Ивановна, переходите на работу в Москву. Жизнь здесь покруче, да и зарплата побольше. Дам большую фабрику в ближнем Подмосковье – хозяйничайте! Мы давно знакомы, уверен – сработаемся! Получите хорошую квартиру и свое покровительство обещаю.
Мама отказалась:
– Нет-нет, я всем довольна и люблю свой «Восход». Спасибо за столь лестное предложение.
А дома, рассказывая это нам с Коленькой, добавила:
– Здесь я известный, влиятельный человек с множеством нужных связей, а там кто? Да и правитель этот – сегодня он есть, а завтра?.. – и долго развивала эту мысль, убеждая нас, а может и себя…
***
Году в 2005-м мама приехала ко мне опять. Мы сидели рядышком на диване и вспоминали прошлые годы – наш дом на Ушинском, бабушку Феню, отца, соседей и друзей-приятелей. Говорили на разные темы – от качества скатерки на столе в кухне до сдачи баланса моего предприятия в налоговую инспекцию. Вдохновенно обсуждали новые наряды – особенно те, которые только собирались пошить. Но тут пришла Ира и увезла нас в свой бутик итальянской одежды «Bellissimo». Мама с удовольствием перемерила множество модных вещичек, выбрала себе полосатую блузочку и сиреневый шарфик.
Потом мы гуляли по широкому бульвару – любовались пышными розами, посидели в кафешке на Аллее героев, зашли в храм на набережной. А вечером прямо с балкона наблюдали праздничный салют над Волгой – был как раз День города.
– Смотри, смотри – переливается огнями яркий красный шар – так и кажется – летит прямо на нас! А вот грозди рассыпных искр, и за ними огромные шары – один в одном! Надо же, как красиво, – восторгалась мама.
И выглянув в окно, удивилась:
– Откуда эти толпы народа?
– Возвращаются с салюта. Видишь, даже движение автомобилей в сторону набережной перекрыто.
Волгоград, на набережной Волги. 2005 год.
На другой день после обеда отправились к Ирочке – с мужем и двумя сыновьями она теперь жила в соседнем подъезде.
Мама готовила обед, я гладила белье, потом протирала полы в коридоре. Кирилл гонял свои машинки по ковру, Артем наконец-то сел за уроки.
– Какая хорошая квартира, – сказала мама, – три комнаты, кухня-столовая, ванная – такие большие, мне очень нравится.
Время близилось к вечеру, и я сказала:
– Кирилл, собери игрушки – скоро придут мама с папой.
– А я не буду! – отвечал пятилетний нахалюга, и этот момент в дом вошли родители. Ира долго раздевалась, рассматривая каждый сапог, курточку и сумку. А шустрый зять уже нес пакеты с покупками на кухню, по дороге повторив Кирюшке то, что сказала я – слово в слово:
– Убери игрушки с ковра!
Но ребенок продолжал упрямиться:
– А я не буду! – и так классно полюбоваться собой со стороны, мол, не буду ни за что и никогда убирать эти игрушки!
Отец тут же согласился:
– Хорошо, тогда немедленно отправляйся в постель спать!
Кирюшка был ошарашен. Мысли, возникающие в маленькой белокурой головке, прямо-таки отражаются на лице: «Почему спать? Я вас так ждал! Наконец-то все дома! Сейчас начнется самое интересное! А тут – спать!»
Отец тем временем подходит к старшему, Артему, показывает на раскрытые учебники:
– Это что такое?
– Как что? Уроки!
– Вижу, что уроки, но почему в девять вечера, а не в девять утра!?
Ответить нечего – день-то прогулял! А зять уже поворачивается к Кирюхе:
– Чего стоишь, растекаешься «мыслию по древу»?
– Папа, а у меня только два варианта? Третьего нет?
Спрятав смех, отец отвечает:
– Нет, сыночек, конечно нет!
Тяжело вздохнув, ребенок начинает убирать игрушки, а мы, обсудив с Ирочкой планы на завтра, уходим.
– Давай заглянем к Аленке, – говорю я, – проверим все ли в порядке, да прихватим домой пару шоколадок, – и мы направляемся к моему киоску, стоящему у самого дома.
Волгоград. 2005 год. Моя мама, мой киоск, мой дом.
Здесь, на бойком месте, всегда людно – покупатели идут один за другим, продавщица крутится юлой. Вошли внутрь. Мама, окинув взглядом забитые шоколадками, чипсами, пивом и прочим товаром полки удивилась:
– Кто же это все привозит?
– Кто-кто? Я, конечно! Думаешь, почему каждый день ухожу в семь утра и возвращаюсь в девять вечера? – она понимающе покивала головой.
Тут в окошке образовался новый покупатель – веселый, прилично одетый парнишка:
– Девчата, а целый блок «Мальборо» найдется?
– Конечно! – Аленка протягивает нераспечатанный блок.
Парень берет сигареты, крутит в руках:
– Нет, я передумал, давайте «Парламент».
Мы с Аленкой переглядываемся: «Похоже, нас разводят?»
А парнишка, поймав этот взгляд, быстро сует блок подмышку, прыгает в автомобиль, стоящий у обочины, дает газу – только его и видели! Не получив денег, удивленно смотрим друг на друга:
– Ведь чувствовала же подвох! – в сердцах восклицает Аленка, – «Стольник» коту под хвост!
Приехавший на вызов страж порядка, выслушал наш рассказ и как будто даже обрадовался:
– Выходит, сами отдали товар?
– Выходит сами, – растеряно согласилась я.
– Чего тогда от меня хотите? – жестко вопросил тот и откланялся.
Мама, взирая на эту сцену, покачала головой:
– Да Витусенька, труден твой хлеб!
– «Без труда…» – как говорится – впрочем, тебе это и самой хорошо известно! А блок сигарет – ерунда, бывает и похуже.
Наконец мы отправились домой, и мама все делилась впечатлением об Ирочкиной жизни:
– Какой зять талантливый воспитатель – управляется со своей гвардией только так! Я спокойна за внучку – муж заботливый, мальчики хорошие.
Эх, ее бы слова да богу в уши! Но это опять другая история…
Пришли домой, сели попить чайку.
– Все мечтаю поехать к Ромочке в Болгарию, посмотреть, как он там обустроился, погулять по Золотым пескам, – сказала мечтательно мама.
– Давно обустроился – девятый год живет! Помню, как после окончания Высшей следственной школы он отправился на крайний Север, в Салехард – в прокуратуру. У меня три года главной телепередачей был прогноз погоды – все волновалась, как там сыночек. А потом, помнишь, отработал следователем положенные три года, подал рапорт об увольнении и уехал в Варну, к отцу. Теперь помогает тому хозяйничать в его отелях.
– А отели большие?
– А то! Один как наш дом – семь этажей, второй, заново отстроенный, не меньше и третий почти возвели.
Я достала альбом с фотографиями, – Да вот посмотри, это их новая «Палма»:
– А это Ирочка в холле. Видишь эти мещанские хрустальные люстры? Наш папаша, Игорь то есть, приобрел.
– Что значит «мещанские»? – возмутилась мама, – Красивые люстры! Мне тоже хочется погостить там!
– Делай заграничный паспорт, сразу и поедем, – пообещала я, но дальше разговоров дело так и не продвинулось…
Стали смотреть дальше.
– А это Ира с Ромой под окнами его дома в Варне. Какой же это год? Наверное, 2004-й.
– Вот Роман со своим любимым американским пит-булем Лео.
– А вот, смотри, они на Золотых Песках все вместе: в белой шляпе – Рома, рядом Леня, внизу Ирочка и мальчики. Это я просила их сделать для меня такое фото.
– Правда, какая чудесная карточка! – согласилась мама.
– Да, доченька, – подытожила мама, – сажу честно – не стыдно мне за вас! И ты, и твои детки добились в жизни многого.
Через неделю она уехала – мы посетовали на такой неудобный вид транспорта, но делать нечего – посадили на автобус.
***
Теплым вечером мы с мамой вышли прогуляться по Ставрополю. На ней был надет летний костюм, шляпка из светлой соломки, а в руках – небольшая сумочка.
«У женщины должна быть хорошая обувь и ридикюль» – говорила наша бабушка. У мамы обувь и «ридикюль» всегда оставались хорошими, а вкус отменным. Манерами же она напоминала, уж простите, английскую королеву – медленный взмах руки, элегантно поставленная ножка – величие не гаснет с годами.
Мы прошли по проспекту мимо тенистых аллей парка. Некоторые прохожие оглядывались вслед, и это не удивительно – мама и теперь оставалась интересной дамой – ведь верно говорила Коко Шанель: «Только умные и красивые женщины с годами становятся еще красивее». Многие приветливо здоровались, останавливались поговорить – она была довольно известна в своем городе.
И тут нам навстречу попался мужчина средних лет, невысокий, но довольно приятный, прилично одетый и имеющий такой, как бы это описать – лоск, который бывает у представительных людей. Увидев маму, бросился к ней, схватил за руку, поднес к губам, и во время всего разговора не отпускал эту руку, не сводя с мамы восхищенных глаз, в глубине которых светилась неподдельное обожание и еще что-то, известное только ему одному, но, безусловно, приятное. И было им так хорошо и радостно, как бывает у людей с дорогим общим прошлым.
Я смущенно отошла в сторону – мужчина так искренне радовался встрече, что меня не заметил вовсе.
После прогулки проводила маму домой и отправилась в родной переулок Ушинского. Закадычная подружка Лариса так и живет по-соседству с моим бывшим домом, вырастила сына, а теперь разводит цветочки да нехитрый огород.
Мой дом в 2015 году.
К сожалению, теперь живут в нем другие люди.
Садимся за стол, наливаем по чашке чая – более крепкие напитки давно не употребляем, и вспоминаем былое – школу, институт, соседей и однокашников.
– Помнишь Венечку Муравьева? – просвещает Лариска, – того скромнягу из пятого дома? Он теперь известный физик-ядерщик, живет в Киеве, жена, взрослый сын. А Таисия Бежева – местная красотка – обитает в Питере. Валька Гулькина промотала квартиру и вернулась в родительский дом, у нее ведь дочь – наркоманка – она с ней так мучается – опять вся в долгах!
– А это кто? Что-то совсем не узнаю! – показала я на тучного неопрятного мужика бомжеватого вида с большой сумкой в руках, выходящего из калитки дома напротив.
– Алик Ролдугов на работу пошел – сигареты у гастронома продавать.
– Боже мой! Это Алик? Тот симпатичный модный паренек из Прибалтики, в которого были влюблены многие девчата? Как жестока и беспощадна жизнь…
– А помнишь про кошек?
– Которых в мешок скирдовали? Конечно, помню!
Летом в наших дворах развелось множество кошек. Мы с Лоркой уж и дарили их всем подряд и разносили по городу – ничего не помогало. Тогда отловили с десяток котов, запихали в мешок – с риском для жизни, как вы понимаете, завязали веревкой и понесли в овраг. Зашли далеко за речку и бросили на лужайке. Развязать же мешок побоялись, ведь в нем дрались и орали коты.
Такое живодерское мероприятие нас вовсе не удручало, а о том, что эти животные всегда возвращаются домой мы как-то и не подумали.
Наутро жители нашего переулка наблюдали такую картину: посередине дороги лежал мешок, набитый чем-то тяжелым. Временами он начинал катиться и выть. Прохожий пнул его ногой – раздался пронзительный ор – человек поспешил мимо.
Следующий товарищ был более любопытным. Услышав мяуканье, потянул за веревочку – мешок-то и развязался! Коты фыркнули в разные стороны, сбив с ног своего спасителя, но в наши дворы больше не вернулись:
– Злые вы, уйдем мы от вас! – видимо решили они…
На мамино восьмидесятилетие мы с Ирочкой опять были в Ставрополе.
Сегодня наверняка будет много гостей: генерал Асеев – начальник летного училища – обаятельный и моложавый; большая модница – доцент пединститута Лидия Васильевна; обстоятельная, всезнающая Людмила Ильинична – профессорша крайбольницы. Появится и Тамара Михайловна – директор ликероводочного завода, близкая мамина подруга, с которой в свое время они «обшивались» у одной портнихи и «кормились» из одного гастронома. Компания обещала быть очень интересной.
Дедушка Коля с раннего утра, едва мама проснулась, преподнес имениннице букет красных роз и отправился за продуктами к праздничному столу. А я, не откладывая дела в долгий ящик, засунула тюль с большого окна в стиралку и принесла таз с водой:
– Стекла грязные – улицы не видать – от людей стыдно будет! Ира, давай помогай!
Но дочь нахально заявила:
– Не царское это дело по окнам скакать! – и завалилась рядом с бабушкой на диван.
– Витусенька, ну что ты выдумала – приехала на три дня – и давай окна мыть? Лучше иди к нам, поболтаем о том, о сем! – запротестовала мама, но я уже лезла на подоконник.
– Вот какая упрямая, ну и характерец! – она-то хоть и протестовала, но процесс контролировала четко:
– Посмотри – разводы на стекле оставила, до верхнего угла не дотянулась. Вернись, протри. Ручками, ручками, доченька, да не ленись, хорошенько три!
Потом повесили тюль – после стирки она стала бледно-кремовой, а вовсе не темно-серой. Я довольна: окна сияют чистотой, стол накрыт – крахмальная скатерть, сияющий хрусталь, новый обеденный сервиз – все, как положено. Ждем гостей.
Первым пришел мой старинный друг Влад Песоцкий – теперешний ректор одного из ВУЗов Ставрополья. Когда-то мы вместе учились в институте, за плечами много разных приключений, и до сих пор нас связывает проверенная годами и делами дружба.
В своем тосте он сказал много добрых слов о маме, а закончил интересной историей.
– Когда на железной дороге не случалось вагонов, которые «для поддержки штанов» разгружали бедные студенты, мы шли на фабрику к Нине Ивановне – копать ямы. Не знаю, зачем это нужно было фабрике, но копали мы старательно и в конце дня получали хорошие деньги. А назавтра приходили другие студенты и закапывали вырытое нами – и тоже получали вожделенную денежку.
– Как же вы попали на фабрику? – удивилась я.
– Помнишь, после свадьбы мы с Машей квартировались у вас на Ушинском? Так вот, однажды в разговоре с Ниной Ивановной я посетовал: мол, отца нет, пенсия у мамы маленькая, помогать никак не может, вот и ходим разгружать вагоны – нас таких целая бригада! Но вагоны бывают не всегда… – Нина Ивановна предложила:
– Приходите ко мне на фабрику, что-нибудь придумаю! Вероятно и «придумала» эти ямки? – Песоцкий вопросительно взглянул на маму.
Мама сидела во главе стола и загадочно улыбалась…
Потом Влад открыл еще один секрет:
– А когда нас позвали строить Игорю с Викой дом, я сказал: «Ребята, пришла пора платить по векселям», – все взяли мастерки с молотками, и пошли строить.
…Сыграв свадьбу, мы с новоиспеченным мужем действительно пристраивали к дому комнатушку для себя. Помогать приходил весь наш стройотряд, получивший азы мастерства в солнечном Казахстане, но истинную подоплеку их поступка я узнала только теперь!
***
Мамино директорство длилось более десяти лет. А потом, в конце1983-го года ее отправили на пенсию. Не знаю, как бы она пережила это, если бы не дедушка Коля. Он водил ее гулять в парк и просто по городу, отвлекал от ненужных думок, возил на курорты – в Пятигорск, Кисловодск. Покупал мамочке свежую клубнику ранней весной, и она хвасталась мне – вот, мол, какой заботливый! Они вместе ходили в магазин, выбирать ей новый костюмчик к весне или невысокие сапожки – на осень. На даче Коленька сажал маму на стульчик под яблоней:
– Мышонок, сиди, отдыхай! – а сам копался в огороде.
Когда приезжала я, выезжали туда все, и мама смеялась:
– Сведите вместе двух римлян, и они тут же начнут строить водопровод.
– Ты к чему это?
– А к тому, что стоит вам с отцом встретиться, начинаете рассуждать о кустиках и цветочках.
Потом сил на дачу у них уже не стало, и ее пришлось продать, впрочем, к всеобщему удовольствию.
– Спасибо тебе за маму! – однажды сказала деду, и тот, уверена, понял. Ведь она так тяжело переносила одиночество. Однажды, когда жила еще без своего Коленьки, грустно призналась:
– Прихожу вечером с работы, включу везде свет, радио – и как будто не одна!– я обняла ее, глотая слезы…
Она потом еще долго трудилась в Крайбытуправлении – завотделом, старшим инженером, экономистом. И хотя эти должности были довольно престижны, сравнения с директорством они не выдерживали. И в 93-м году мама окончательно рассталась с работой.
Но даже теперь никогда не позволяла себе расхлябанности. К завтраку выходила в нарядном платьице, на улицу шла во всеоружии – подкрашенная и приодетая. Модное пальтишко или каракулевая шубка, шляпка, перчатки и маленькая сумочка были обязательными атрибутами.
Приезжая к ней, мы окунались в атмосферу добра и благости, которую создавали долгие беседы с дедушкой, «секретничанья» по вечерам с мамой на кухне и обеды с родственниками за большим, нарытым в зале столом.
А потом дедушки Коли не стало.
– Моя жизнь на этом закончилась! – горько произнесла мама, не проронив ни единой слезинки, – Душа разрывается на части, а слез нет…
…Тогда я еще не знала – тайна бытия непостижима, и чем больше горе – тем меньше слез…
Было жалко рано ушедшего деда, жалко и маму, счастливо прожившую с ним более тридцати лет. И вспомнилось, как однажды Коленька повез нас на рынок.
