Виктория Глигорова
Бражник мёртвая голова
– Спасибо тебе. Это красивая легенда. Правда, я о ней никогда не слышала.
– Я придумал её сейчас, при тебе. И для тебя, – рассмеялся Мартин и поцеловал меня.
Он продел цепочку в кулон и застегнул на моей шее. Подвеска прикоснулась к моей коже. Тяжёлая. Я снова погладила её. Волнение внезапно нахлынуло, накрывая меня с головой. Не хотелось никому признаваться, но несколько последних месяцев меня мучили ночные кошмары. Мне снились тёмные ягоды. Дрожащая птица клевала их, и стекающий сок был похож на кровь. Он капал на траву, что напоминала вереск. Я держала в руках круг, сплетенный из ветвей терновника, и шипы кололи мне кожу, отчего я каждый раз просыпалась, ловя ртом воздух. С тех пор странные, пугающие мысли не давали мне покоя. Я не могла объяснить их природу даже самой себе. А теперь эта бабочка… она будто была из того сна, напоминала мне туман и холод оттуда. Почему он подарил её именно сейчас? Что это значит? Придуманная им легенда – милая, романтичная, он хотел меня рассмешить, но если вслушаться, почему всё звучит как… что? Тревога не отпускала, но я силилась, чтобы улыбнуться, не выдавать своего беспокойства.
– Рэйвен, что-то случилось? – Мартин выглядел хмурым. Он провёл ладонями по моим плечам. Его руки, как всегда, отдавали холодом. С виду казавшийся неприступным, мужчина тонко чувствовал мои мысли и переживания. Верно говорят: внешность обманчива. Я подняла на него голову.
– Почему духи не слышат меня?
– Значит, ещё не время.
– Я теперь ведьма.
– Ты всегда ею была; сейчас твой потенциал смог раскрыться. Не нужно переживать, я тоже не сразу смог говорить с ними.
– Неважно… Я не об этом. Мне страшно. Почему ты говоришь о смерти?
– Скорее, не о смерти, а о вечной жизни, Рэйвен, – он улыбнулся и поцеловал меня в лоб, наверное, чтобы успокоить.
Я рассеянно и невпопад закивала.
– Что ты чувствуешь от того, что поступился обещанием?
– Каким? – прозвучало так, точно он забыл. Это было не так.
– Быть одиноким.
– Радость и свободу, Рэйвен. Я счастлив, что обрёл способность любить тебя. Клятвы, исполнение которых лишает тебя любых радостей, даже тех, ради которых ты их произносил, вредны и бесполезны. Не хочу без тебя, понимаешь?
Тогда я и не догадывалась, что скелет, который Мартин когда-то, как я думала, закрыл и забыл в шкафу, всё это время ходил за нами по пятам и буквально висел у него на шее.
Глава V
Ощущение внезапного шороха вырвало меня из очередного кошмарного сна. Стояла глубокая ночь. Организм почувствовал что-то неладное от такого неестественного пробуждения, и в груди появилась неприятная, тяжелая тоска. Послышалось шумное дыхание. Я испугалась и поднялась на локтях, чтобы окончательно развеять сон. В комнату падал лунный свет, оставляя бледную дорожку на другой половине кровати и полу. Мартин сидел на краю постели как раз под проблеском луны; его чёрные волосы резко контрастировали над бледной спиной.
– Мартин, что такое? – прошептала я.
– Не знаю… мне плохо… кажется, – сонно ответил он.
Я откинула одеяло, поднялась с кровати и подбежала к нему, опустившись к его коленям.
– Что случилось? Я так внезапно проснулась, а ты вот так сидишь.
– Мне трудно дышать, – он говорил сдавленно, потому что то и дело старался вдохнуть.
Я растерялась. Что нужно делать? Я не знала. Позвать господина? Он сам кряхтит как паровоз и вряд ли разбирается в ночных удушьях. Позвонить в больницу? Моя голова соображала предательски туго, словно никак не могла проснуться. Мысли беспорядочно стучали в голове, не давая возможности поймать ни одну. Я потёрла шею, пытаясь прийти в себя.
– Рэйвен, открой окно… душно…
Запрыгнув ногами на подоконник, я распахнула все форточки. Комнату быстро наполнил прохладный воздух с едва ощутимым запахом морской соли. На улице было так тихо, что едва слышался шум моря вдалеке. Я хотела было включить свет, но с удивлением обнаружила, что в доме нет электричества.
Подняв подушку повыше, я помогла Мартину прилечь на неё, а сама села рядом. Лунное освещение искажало восприятие: мне показалось, что он слишком бледный, а черты лица заострились.
– Тебе лучше, дорогой? Может, нужно вызывать доктора?
Я с нежностью накрыла его как всегда холодную ладонь своей. Он сжал было мои пальцы в ответ, но его рука была совершенно вялой. И почему она ещё так неприятно ледяная?
– Не зови никого, Рэйвен. Отпусти меня.
– Куда? Ты бредишь! Я сбегаю к телефону, не беспокойся, я скоро.
– Я чувствую, будто умираю, – шёпот становился всё более хриплым.
– Что ты! Мартин! – я дернулась, чтобы встать, но его рука с тяжким усилием вцепилась в мою.
– Прошу, дорогая… Не ходи. В дверях стоит Смерть, – я в ужасе оглянулась, но там было пусто, – она пришла за мной… Не перерезай ей дорогу… Она такого не любит…
– Господи! – воскликнула я, готовая поверить в любого бога, лишь бы этот кошмар закончился. – У тебя бред, галлюцинации! Там никого, никто за тобой не пришёл!
– Рэйвен… – Мартин снова заговорил, но паузы между словами увеличивались, – мне больно… оставлять тебя… но я не могу… это должно было… Знай, я… люблю тебя. Не снимай… ту бабочку… помнишь легенду? Он-на… поможет н-найтись н-нам там… в друг-гом мире…
Не в силах смотреть на то, как он теряет сознание, я бросилась к телефону, потом к другому, но они, как и электричество, были отключены. Если бы мне тогда сказали, что на крышу нашего дома обрушилось проклятье, я бы охотно поверила! Как иначе было объяснить происходящее? Дьявольская дымка луны постепенно рассеивалась, её заволакивали тучи. Запахло сыростью. Я вернулась в комнату. В дверном проёме меня обдало холодом, а по всему телу побежали мурашки.
Мартин всё так же лежал на кровати. Я позвала его, но он не ответил. Я кинулась к нему, начала его трясти, но он даже не шевельнулся, только рука, которую я до этого держала, безвольно свесилась вниз. Шумного рваного дыхания больше не раздавалось из его груди. Он был мёртв.
Я хлестала его по щекам, чтобы вырвать из объятий смерти. Бесполезно. Я не успела даже никого позвать на помощь. Теперь уже несколько лет я не могу простить себе то, что не сообразила раньше. Мы склонны анализировать свои поступки далеко после их совершения, пытаясь придумать различные варианты, как всё могло бы быть, если, и это «если» превращается для нас в настоящего палача. Возьми несколько «если», добавь несколько лет сожалений о чём-то, и ты навсегда погрязнешь в чувстве вины и самоуничтожении. Те, кто страдает, как и я, что однажды не поступили иначе, и всё могло бы быть по-другому, пусть ваши сердца остынут от этого огня! Если вы сделали то, что сделали – значит, у вас не было другого выбора или возможности его сделать.
– Прошу, не оставляй меня, Мартин! – крикнула я на безжизненное тело. От злости, что всё произошло так ужасно и нелепо, я со всей силы ударила его рукой по груди. Вспоминаю сейчас, и мне стыдно за этот удар, но я была в истерике. Из его рта только вышло немного воздуха со странным и противным звуком. Я расплакалась. Как ты мог покинуть меня, Мартин? Да ещё вот так внезапно, неосознанно и главное – навсегда. Я снова одна, совсем одна!
На настенных часах было около трёх. Почему люди умирают ночью? Есть в этом что-то мистическое и пугающее – не встретить рассвет вместе со всеми, навечно остаться в царстве ночи. Может, ночь для того и придумали, чтобы тихо уносить людей в другой мир?
Я поняла, что звать кого-то сейчас, беспокоить задолго до утра уже нет смысла. Мартин не проснётся – думалось мне, если его спасение от смерти было возможным, он бы сказал об этом. Но тут не стал даже сопротивляться. Он всегда знал чуть больше, чем остальные и видел наперёд. Или просто воля в эту ночь подставила его, пошатнулась?
Забравшись на кровать, я легла рядом с ним. Мой любимый человек больше никогда не обнимет меня. Сердце разрывалось от этой мысли. Я поцеловала Мартина в щеку. Кожа его, и так всегда холодная, сейчас была неприятно застывшей. Моё лицо наоборот, горело от нервного возбуждения и слёз. Я прильнула к его приоткрытым губам. Сложным оказалось целовать труп – деревянным губам абсолютно безразлична твоя ласка. Я почувствовала солёный привкус – это мои слёзы стекали и капали на его кожу. Совершенно не чувствовалось отвращение к мёртвому телу возлюбленного, по крайней мере, в темноте. Только сожаление, что я совсем не помнила наш последний прижизненный поцелуй. Если бы знала, что их больше не будет, никогда бы не отнеслась к нему так обыденно.
– Я никогда никого не стану целовать, кроме тебя, Мартин, – шёпотом пообещала ему.
«А вдруг я всего лишь сплю? – пронеслось в голове, – Да, это сон! Мне же снятся теперь кошмары, и этот всего лишь один из них. Я проснусь утром, и всё будет в порядке».
Я положила голову на плечо Мартина, обняв его. Уверенная, что его смерть мне почудилась, приснилась, я начала забываться сном. Не могу точно теперь сказать, было ли это бредом моего воспалённого мозга или я видела её наяву, но на входе в комнату действительно стояла Смерть. Белые очертания черепа ярко выделялись на фоне тёмной накидки. Из глазниц, рукавов, полов ткани выглядывали цветы, тянулись как щупальцы по ковру. Её голова увенчалась венком из них. Она сложила свои костлявые руки в молитвенный жест. Мои веки тяжелели, опускались, с каждой секундой фигура уплывала и уплывала в темноту.
«Memento vivere», – кажется, я услышала сквозь сон её тихую фразу.
Глава VI
Утром, проснувшись окончательно, я поняла, что всё произошедшее ночью не было сном. Застывшее тело Мартина продолжало неподвижно лежать на кровати, ровно так, как и было оставлено мной. Только глаза оказались приоткрытыми, чего я не различала в темноте. По его синевато-бледному лицу ползала отвратительная толстая муха. Подобная картинка никак не укладывалась в моё сознание: ещё вчера вечером он был жив, разговаривал со мной, обсуждал ближайшие планы, а сейчас по его губам ползает насекомое, а он больше не в силах его согнать… Я скривилась; тоска и боль сжали моё сердце. Несправедливо! Стресс, пережитый ночью, подкосил меня. Темнота будто захлестнула меня. Я перестала сдерживаться и снова расплакалась, только теперь уже кричала, путалась в одеяле, разорвав его и сбросив на пол, хваталась за волосы, пытаясь нарочно сделать себе больно, чтоб не было так тяжело на душе. Я изо всех сил трясла Мартина, не помня себя.
– Очнись! Очни-и-ись! Мартин! За что ты так со мной?! Я ведь не смогу без тебя! Не смогу!
На мой крик пришёл господин Браун с каким-то незнакомым мужчиной. Мастер выглядел встревоженным и наспех одетым. Меня мало волновало их присутствие и то, что они могли подумать о моей истерике: я никак не могла успокоиться. Мой голос начал срываться и сипнуть. Второй мужчина поймал меня под руки. У меня уже просто не оставалось сил сопротивляться, поэтому ему удалось стащить меня с кровати и усадить в кресло.
– Джером, – заговорил господин, – это конец?
– Ты и сам видишь, дружище, – вздохнул мужчина в ответ.
Наставник подошёл к своему уже бездыханному ученику. Губы пожилого человека дрогнули.
– Прощай, сынок, – сказал он и закрыл Мартину глаза. – Мы встретимся в том, в лучшем мире. – Поцеловав его в лоб, Браун отошёл.
– Покойся с миром, – прошептал Джером.
– Я хоть и стар, но почувствовал присутствие духов ночью, – тихим голосом заговорил с ним Браун, вероятно, чтобы я не расслышала. – Видения беспокоили меня, я буквально слышал Её запах. Понял, что не просто так – пришла за кем-то. Утром сразу отправился за тобой – не смог позвонить, телефоны в доме отключены. Неспроста.
– Так вот почему она никого не позвала, – так же шёпотом ответил Джером. – Старик, ты же знаешь, я от потустороннего так же далёк, как и ты от медицины. Но это звучит странно.
– Я видела Смерть! – попыталась крикнуть я, но вышло сиплое кряхтение. – Мартин тоже видел её! Он говорил!
Мужчины переглянулись.
– Она что, тоже видящая?.. – спросил Джером.
– Мартин решил, что тоже, – ответил господин. – Я пока что сомневаюсь.
– Возможно, у неё просто бредовая лихорадка по причине психического срыва.
– Так кто ж из нас доктор? Смерть видят только те, за кем она пришла. Если бы Рэйвен её тоже видела, лежала бы сейчас рядом. Осмотри её. А лучше забери. Сейчас она уже ничем мне не поможет.
– А ты?..
– А я, – вздохнул мастер, – начну готовиться к похоронам.
Доктор Джером занялся мной. У меня действительно началась болезнь. Бросало в жар, трясло всё тело, я больше не могла адекватно соображать. Я провалилась в беспамятство на несколько дней. Лежала одна в другой комнате, маленькой и затемнённой. Вокруг меня постоянно были люди, но… какие-то странные. Совсем разные. В необычной одежде. Они ходили по комнате, танцевали и смеялись, а оказавшись рядом с моей постелью, обязательно сочувствовали. Лампа на тумбочке хоть и светила тускло, но я заметила, что никто из них не отбрасывал тени. Я пробовала заговорить с одной женщиной с напудренными волосами и в кружевном платье, потому что её лицо видела наиболее ясно, но она плохо понимала меня, и только кивала. Когда ко мне заходил доктор справиться о состоянии, он не видел её.
– Спросите, кто она, – говорила я ему, – меня она не слышит…
В ответ Джером показывал недоумение и только давал мне новое лекарство.
– Рэйвен во всю общается с некой… женщиной, – как-то они вместе сидели у моей кровати с господином Брауном и обсуждали моё состояние. – Разве может она её слышать и уж тем более видеть?
– Духи есть везде, здесь тоже, особенно здесь, – задумчиво ответил мастер, – но это не значит, что даже медиумы будут постоянно находить контакт. Нужны настройка и вызов. Ты думаешь, её рассудок помутился, и она охвачена бредовыми галлюцинациями?
– Конечно, друг. Сам посуди: она всю ночь пролежала, обнимая мёртвое тело возлюбленного…
Они считали меня сумасшедшей. Я и сама не знаю: может, действительно моя психика не выдержала смерти Мартина? Какая разница. Одно было ясным: я перестала быть прежней Рэйвен. Что-то изменилось во мне, надломилось, но в то же время появилось и новое, непонятное. Жар тела продолжал держаться, но способность мыслить вернулась ко мне. Я продолжала видеть женщину с высокой причёской столь же реально, как видела свои руки, вытянутые перед глазами. Она казалась порождением XVIII века, настолько несовременной и в то же время роскошной. Остальные люди, наполнявшие комнату, со временем исчезли. Женщина часто вязала или вышивала, сидя на диванчике, и напевала под нос какую-то песенку на незнакомом языке. Когда доктор возвращался, она не пугалась его, напротив, Джером совершенно не заботил её, а он не мог увидеть даже её рукоделия, часто лежавшие на комоде.