Виктор Светлов
«Наука дедукции» Шерлока Холмса. Современный взгляд
1.3. «Наука дедукции» как искусство объяснения причин
и предсказания следствий
Если факты – материал для выдвижения версий, т. е. предположений о причинах совершенного преступления, объясняющих без исключения все собранные факты, и составляет основную задачу наблюдения, то размышления над этим материалом, создание основной версии – прерогатива разума. «А разум я, как известно, ставлю превыше всего…» (Знак четырех). Ничто не может заменить аналитические способности разума в восхождении от известных следствий к их неизвестным причинам. Возможности разума в этой области, считает Холмс, поистине безграничны. Только конечность жизни мешает людям достигнуть полного совершенства. «По одной капле воды, – утверждает он, – человек, умеющий мыслить логически, может сделать вывод о возможности существования Атлантического океана или Ниагарского водопада, даже если он не видал ни того, ни другого и никогда о них не слыхал. Всякая жизнь – это огромная цепь причин и следствий, и природу ее мы можем познать по одному звену. Искусство делать выводы и анализировать, как и все другие искусства, постигается долгим и прилежным трудом, но жизнь слишком коротка, и поэтому ни один смертный не может достичь полного совершенства в этой области» (Этюд в багровых тонах).
Объективным основанием безграничных возможностей разума, если отбросить ограничение, связанное с конечностью человеческой жизни, служит опоминавшееся выше мировоззренческое допущение Холмса о взаимосвязи и взаимодействии всего существующего, о подчинении всей реальности незыблемым законам причинно-следственной связи. Если между некоторыми фактами существует подобная связь, то разум всегда ее установит в виде логически убедительного (причинно-следственного) объяснения. В противном случае такого объяснения быть не может. Нелогичность – первый признак отсутствия объективной причинно-следственной связи между анализируемыми фактами. «Во всем, – наставляет своего друга Холмс, – надо искать логику. Где ее недостает, надо подозревать обман.
– Я не понимаю вас.
– Так вот, Уотсон: представьте себя на месте женщины, которая, хладнокровно продумав все заранее, собирается избавиться от соперницы. Вы составили план. Написали записку. Жертва явилась. У вас есть оружие. Преступление совершено, все проделано мастерски. Но, вместо того чтобы швырнуть оружие в пруд, где оно будет похоронено навеки, вы осторожно понесете его домой и положите в свой платяной шкаф – именно туда, где его будут искать! Даже зная, что вы далеко не опытный преступник, я все же не могу себе представить, чтобы вы сработали так грубо» (Загадка Торского моста).
Холмс различает два сценария работы сыщика, или криминального расследования. Первый, когда собранные факты настолько исчерпывающи и однозначны, что требуется только разработать версию, которая объясняет их взаимную связь друг с другом. Холмс называет такое расследование преступления чисто логическим и оценивает его как самое приоритетное в своей работе. В логическом расследовании основополагающую роль играет дедукция следствий из некоторого предварительно обоснованного предположения. «Но этот счастливый случай оказал мне и плохую услугу: решение перестало быть чисто логическим, каким я вначале представлял его. Тогда бы это дело действительно принесло мне лавры» (Знак четырех).
Примером чисто логического расследования служит следующий фрагмент из рассказа Долина ужаса, в котором Холмс и Уотсон разгадывают содержание засекреченного послания.
«Холмс развернул письмо и положил его на стол. Я склонился над ним и стал рассматривать загадочное послание. На листке бумаги было написано следующее:
534 Г2 13 127 36 31 4 17 21 45
Дуглас 109 293 5 37 Бирлстоун.
26 Бирлстоун 9 18 171
– Что вы думаете об этом, Холмс?
– Очевидно, намерение сообщить какие-то секретные сведения.
– Но если нет ключа, какова польза шифрованного послания?
– В настоящую минуту – ровно никакой.
– Почему вы говорите “в настоящую минуту”?
– Потому что немало шифров я могу прочесть с такой же легкостью, как акростих по первым буквам каждой строки. Такие несложные задачки только развлекают. Но тут – иное дело. Ясно, что это ссылка на слова, которые можно найти на странице какой-то книги. Однако пока я не буду знать название книги, я бессилен.
– А что могут означать слова “Дуглас” и “Бирлстоун”?
– Очевидно, этих слов нет на взятой странице.
– Почему же не указано название книги?
– Дорогой Уотсон, ваши ум и догадливость, доставляющие столько радости вашему покорному слуге, должны бы подсказать вам, что не следует посылать зашифрованное письмо и ключ к шифру в одном и том же конверте. Скоро, однако, принесут вторую почту, и я буду удивлен, если не получу письма с объявлением или, быть может, самой книги, которой так недостает. Действительно, спустя несколько минут появился рассыльный Билли, принесший ожидаемое письмо.
– Тот же почерк на конверте. И на этот раз письмо подписано, – удовлетворенно прибавил он, развернув листок. Но, – просмотрев его, нахмурился. – Наши ожидания не оправдались. Видно, с этим Порлоком (агентом Холмса. – В. С.) у нас ничего не выйдет. Слушайте! “Многоуважаемый мистер Холмс, я больше не могу ничем помочь вам с этим делом. Оно слишком опасно. Я вижу, он меня подозревает. Я только надписал адрес на конверте, как он неожиданно вошел ко мне. Я успел прикрыть конверт, но прочел в его глазах подозрение. Сожгите шифрованное письмо – оно для вас теперь бесполезно. Фрэд Порлок”. Некоторое время Холмс сидел молча, держа письмо в руке и сосредоточенно глядя на огонь в камине.
– В сущности, – промолвил он наконец, – что его могло так напугать? Возможно, всего лишь голос нечистой совести. Чувствуя себя предателем, он заподозрил обвинение в глазах другого.
– Этот другой, я догадываюсь, профессор Мориарти?
– Никто иной. Когда кто-нибудь из этой компании говорит “он”, то ясно, кого они подразумевают. У них только один “он”, главенствующий над всеми остальными.
– И что он затевает?
– Это сложный вопрос. Когда против вас оказывается один из первых умов Европы, а за его спиной стоит целое полчище темных сил, допустимы любые варианты. Как бы то ни было, Порлок, видимо, растерян. Сравните письмо с адресом на конверте, написанным до неприятного визита. На конверте почерк тверд, в письме его можно разобрать с трудом.
– Зачем же он писал, а просто не бросил это дело?
– Боялся, что я буду добиваться разъяснений и тем самым навлеку на него неприятности.
– Верно, – сказал я и, взяв шифрованное письмо, стал напряженно его изучать. – Можно с ума сойти от обиды, что в таком клочке бумаги заключена важная тайна и что невозможно в нее проникнуть. Шерлок Холмс разжег трубку, бывшую спутницей самых глубоких его размышлений.
– Может быть, здесь все же имеются зацепки, ускользающие от вас. Давайте рассмотрим проблему при свете чистого разума. Этот человек ссылается на какую-то книгу – это исходный пункт.
– Нечто весьма неопределенное, надо признаться.
– И все же эта проблема, когда я вдумываюсь в нее, не кажется мне неразрешимой. Какие указания содержатся относительно этой книги?
– Никаких.
– Ну, не так уж все скверно. Шифровка начинается крупным числом пятьсот тридцать четыре. Мы можем принять его в качестве предположения, что речь идет о той странице, к которой нас отсылают как к ключу шифра. Значит, эта книга толстая. Какие еще указания имеются относительно этой толстой книги? Следующий знак – Г2. Что вы скажете о нем?
– “Глава вторая”.
– Едва ли так, Уотсон. Раз дана страница, то номер главы уже несуществен. Кроме того, если страница пятьсот тридцать четыре относится только ко второй главе, то размеры первой главы должны быть чудовищны.
– Графа! – воскликнул я.
– Великолепно, Уотсон! Вы прямо-таки блещете сегодня умом! Наверняка это или графа, или столбец. Итак, мы начинаем теперь из предпосылки наличия толстой книги, напечатанной в два столбца значительной длины, тем более что одно из слов обозначено номером двести девяносто третьим. Теперь еще такое соображение. Если бы книга была из редко встречающихся, он сразу прислал бы ее мне. В действительности же он собирался, пока его планы не были нарушены, сообщить лишь ключ к шифру. А это означает, что книгу я без труда найду у себя. Иначе говоря, Уотсон, речь идет о какой-то очень распространенной книге.
– Весьма похоже.
– Итак, мы можем сильно сузить область наших поисков, поскольку Порлок ссылается на толстую и очень распространенную книгу, отпечатанную в два столбца.
– Библия! – воскликнул я с торжеством.
– Так, хорошо!.. Впрочем, эта догадка, к сожалению, отпадает. Ведь именно Библию труднее всего представить на руках у кого-либо из сподвижников Мориарти. Кроме того, различных изданий Библии существует такое множество, что он не мог рассчитывать на наличие у меня экземпляра с одинаковой нумерацией страниц. Нет, он ссылается на нечто более определенное, он знает наверняка, что указанная им страница окажется тождественной моей пятьсот тридцать четвертой странице.
– Однако книг, отвечающих всем этим условиям, очень немного?
– Верно. И именно в этом наше спасение. Наши поиски должны быть теперь ограничены книгами с постоянной нумерацией страниц, и притом такими, которые обычно есть у всех.
– Какой-нибудь ежемесячник.
– Браво, Уотсон! Ежегодник! Возьмем номер “Ежегодника Уайтэкера”. Он очень распространен. В нем имеется нужное количество страниц. И отпечатан он в два столбца. – Холмс взял томик с книжной полки. – Вот страница пятьсот тридцать четвертая… столбец второй… о бюджете и торговле Британской Индии. Записывайте слова, Уотсон. Номер тринадцатый – “Махратта”: Боюсь, начало разгадывания шарады не особенно благоприятное. Сто двадцать седьмое слово – “правительство”. Здесь уже есть какой-то смысл, имеющий, правда, мало отношения к нам и к профессору Мориарти. Теперь посмотрим далее. Что же делает правительство Махратты? Увы! Следующее слово – “перья”. Неудача, милый Уотсон. Приходится поставить точку.
Холмс говорил шутливым тоном, но его нахмуренные брови свидетельствовали о степени его разочарования. Я сидел тоже огорченный, глядя на огонь в камине. Воцарившееся молчание было нарушено неожиданным возгласом Холмса, появившегося из-за дверцы книжного шкафа с потрепанным томиком в руке.
– Мы поплатились, Уотсон, за свою поспешность. Сегодня седьмое января, и мы взяли только что вышедший номер ежегодника. Но более чем вероятно, что Порлок использовал для своего послания прошлогодний номер. Без сомнения, он сообщил бы нам об этом, если бы второе его письмо было им написано. Теперь посмотрим, на что нам укажет страница пятьсот тридцать четвертая. Тринадцатое слово – “имею”, сто двадцать седьмое – “сведения”. Это сулит многое. – Глаза Холмса возбужденно сверкали. – “Опасность”. Отлично! Запишите, Уотсон: “имею сведения – опасность – может угрожать – очень – скоро – некий”. Дальше у нас имя “Дуглас”. “Богатый – помещик – теперь – в – Бирлстоун – замок – Бирлстоун – уверять – она – настоятельная”. Все, Уотсон! Что вы скажете о методе чистого разума и его результатах?». (Долина ужаса)
Второй возможный сценарий работы сыщика является более распространенным и охватывает все случаи, когда собранные факты не являются исчерпывающими и их удовлетворительное объяснение требует поиска новых фактов, подтверждающих или опровергающих ранее выдвинутые версии, или создания новых версий. В этом случае решающую роль играет искусство выдвижения убедительных предположений с помощью поиска новых улик. Следующий отрывок из рассказа Пестрая лента описывает ситуацию, когда услышанного Холмсом рассказа о подробностях преступления оказалось недостаточно для формирования даже предварительной версии, и он планирует с Уотсоном отправиться на место происшествия, чтобы собрать дополнительные факты.
«Так что же вы обо всем этом думаете, Уотсон? – спросил Шерлок Холмс, откидываясь на спинку кресла.
– По-моему, это в высшей степени темное и грязное дело.
– Достаточно грязное и достаточно темное.
– Но если наша гостья права, утверждая, что пол и стены в комнате крепки, так что через двери, окна и каминную трубу невозможно туда проникнуть, значит, ее сестра в минуту своей таинственной смерти была совершенно одна…
– В таком случае, что означают эти ночные свисты и странные слова умирающей?
– Представить себе не могу.
– Если сопоставить факты: ночные свисты, цыгане, с которыми у этого старого доктора такие близкие отношения, намеки умирающей на какую-то ленту и, наконец, тот факт, что мисс Элен Стоунер слышала металлический лязг, который мог издавать железный засов от ставни… если вспомнить к тому же, что доктор заинтересован в предотвращении замужества своей падчерицы, – я полагаю, что мы напали на верные следы, которые помогут нам разгадать это таинственное происшествие.
– Но тогда при чем здесь цыгане?
– Понятия не имею.
– У меня все-таки есть множество возражений…
– Да и у меня тоже, и поэтому мы сегодня едем в Сток-Морон. Я хочу проверить все на месте. Не обернулись бы кое-какие обстоятельства самым роковым образом. Может быть их удастся прояснить». (Пестрая лента)
Несмотря на указанное различие оба сценария работы сыщика с фактами фундаментально зависят друг от друга. Для того чтобы выводить следствия, нужны обоснованные предположения о причинах совершенного преступления. Чтобы выдвинуть обоснованное предположение, необходима критическая масса фактов, исключающая все предположения, кроме одного, которое и становится рабочей версией расследования.
Все сказанное выше о принципах и задачах «науки дедукции» суммируется ниже в виде специальных правил, которые можно приравнять к алгоритму применения «науки дедукции» на практике – научном или криминальном расследовании.
1.4. Пятнадцать правил «науки дедукции»
Первое правило. Всякое расследование следует начинать со сбора фактов – объективных и субъективных свидетельств происшедшего преступления. Выдвижение версий до появления таких фактов запрещается.
«Дорогой мой Хопкинс, я расследовал много преступлений, но ни разу не встречал еще преступника с крыльями. Раз преступник стоит на ногах, он непременно оставит какой-нибудь след, что-нибудь заденет или сдвинет. И человек, владеющий научными методами розыска, непременно обнаружит самую незначительную перемену в расположении окружающих вещей. Нельзя поверить, чтоб в этой залитой кровью комнате не осталось следов, которые могли бы помочь нам отыскать преступника» (Черный Питер). «У меня пока нет никаких данных. Теоретизировать, не имея данных, – значит совершать грубейшую ошибку. Незаметно для себя человек начинает подгонять факты к своей теории, вместо того чтобы строить теорию на фактах» (Скандал в Богемии);
Второе правило. При сборе фактов особое внимание уделяется тем фактам, которые позволяют восстановить действия участников происшествия в мельчайших подробностях.
«Все мы с глубоким интересом слушали этот рассказ о ночных событиях, которые Холмс восстановил по приметам столь незаметным и малозначительным, что, даже видя их воочию, мы едва могли следить за ходом его рассуждений» (Постоянный пациент).
Третье правило . Хотя факты и составляют независимую часть расследования, их интерпретация зависит от той версии, которой придерживается в данное время сыщик как основной.
«Стоит только измениться вашей точке зрения, как именно то, что ранее казалось изобличающей уликой, станет ключом к разгадке. Так и с этим револьвером. Мисс Данбэр утверждает, что вообще не знает ни о каком револьвере. По нашей новой теории в этом случае она говорит правду. Значит, к ней в шкаф его подложили. Кто? Некто, стремившийся обвинить ее в преступлении. Не является ли это лицо фактическим преступником? Видите, наши поиски сразу стали намного плодотворнее!» (Загадка Торского моста).
Четвертое правило. Из всех фактов для формировании рабочей версии отбираются прежде всего те, которые устанавливают причинно-следственную связь между преступлением и преступником. Такие факты называются существенными для расследования.
«Раскрыть это дело было трудно главным образом потому, – заметил своим менторским тоном Холмс, – что скопилось слишком много улик. Важные улики были погребены под кучей второстепенных. Из всех имеющихся фактов надо было отобрать те, которые имели отношение к преступлению, и составить из них картину подлинных событий» (Морской договор); «Так вот, Уотсон, имея в своем распоряжении столько фактов, вы должны прийти к правильному заключению» (Знак четырех).
Пятое правило. Если какой-нибудь отдельный факт противоречит множеству согласующихся друг с другом и независимо доказанных остальных фактов, следует изменить его интерпретацию на противоположную.
«Шерлок Холмс глубоко вздохнул и отер со лба пот. – Надо больше доверять себе, – сказал он. – Пора бы мне знать, что если какой-нибудь факт идет вразрез с длинной цепью логических заключений, значит, его можно истолковать иначе» (Этюд в багровых тонах). На современном языке данное правило означает, что опровергающие основную версию расследования факты слепо не отбрасываются, а по мере возможностей переинтерпретируются в подтверждающие примеры. Каждая такая переинтерпретация только усиливает степень обоснованности рабочей версии.
Шестое правило. Следует выдвигать только такие версии, которые объясняют все без исключения имеющиеся на данный момент факты по рассматриваемому делу. При появлении новых фактов, лишь частично совместимых с рабочей версией расследования, последняя подлежит обязательному уточнению до их полного объяснения.
«Это – чистое предположение, – сказал я (Уотсон – В. С.). – Больше чем предположение (ответ Холмса. – В. С.). Это гипотеза, которая объясняет все без исключения факты»; «Факты, по-видимому, допускают только одно объяснение» (Знак четырех); «Что вы скажете об этой гипотезе? (вопрос Холмса Уотсону. – В. С.) – В ней все предположительно. – Зато она увязывает все факты. Когда нам станут известны новые факты, которые не уложатся в наше построение, тогда мы успеем ее пересмотреть» (Желтое лицо).
Седьмое правило. Версия, для которой существует хотя бы один опровергающий ее независимо установленный факт, безжалостно отбрасывается.
«Я (Шерлок Холмс. – В. С.) никогда не делаю исключений. Исключения опровергают правило» (Знак четырех). Когнитивное противоречие между твердо установленным фактом и рабочей версией расследования, которая не может его объяснить, разрешается всегда в пользу факта.
Восьмое правило. При выдвижении версии следует особое внимание обращать на то, объясняет ли она среди прочего странные, или аномальные, факты. Если окажется, что не объясняет, следует ее отбросить и придумать новое, более общее объяснение.
«Это широкое обобщение. Посмотрим, к чему оно нас приведет. Они изобрели Долину ужаса. Потом поставили велосипед в парке как доказательство присутствия кого-то извне. Пятно на подоконнике подтверждает эту мысль так же, как и карточка у трупа, заготовленная кем-то в доме. Все это работает на вашу гипотезу, Уотсон. Но обратимся к тем странным фактам, которые никак не находят себе места в ваших построениях. Почему из всех возможных видов огнестрельного оружия была выбрана спиленная двустволка, вдобавок американская? Как могли они быть уверены, что шум ее выстрела никого не привлечет? Ведь слепое счастье, что миссис Эллен не поинтересовалась причиной захлопнувшейся двери. Почему преступная парочка поступила именно таким образом, Уотсон?
– Признаюсь, не могу объяснить это.
– Пойдем дальше. Если женщина и ее любовник сговорились совершить преступление, зачем им было его афишировать, сняв обручальное кольцо с убитого? Кажется ли вам все это вероятным, Уотсон?
– Нет, не кажется.
– И опять-таки, если мысль оставить велосипед, спрятанный снаружи, пришла бы вам в голову, то вы тотчас же, вероятно, отказались бы от такой уловки, поскольку велосипед – самая нужная в данном случае вещь для человека, принужденного спасаться бегством.
– У меня нет никаких объяснений» (Долина ужаса).
Девятое правило. Версии, которые построены на недостаточном числе фактов, рано или поздно будут опровергнуты.
«Видите ли, обычно сочиняешь себе пробную гипотезу и ждешь, пока время или полное знание вещей не разобьет ее вдребезги. Дурная привычка, мистер Фергюсон, что и говорить, но слабости присущи человеку» (Вампир в Суссексе).
Десятое правило. Пока основная версия преступления не доказана, нельзя исключать из анализа и проверки ни одно из альтернативных объяснений. Любое из них может в будущем оказаться истинным.
«Всегда возможно альтернативное решение задачи, и надо искать его. Это первое правило уголовного следствия» (Черный Питер); «Ладно, ладно, – добродушно сказал Холмс, – мы все учимся на своих ошибках. Вот теперь вы уже твердо запомните, что нельзя упускать из виду альтернативное решение. Вы были так поглощены молодым Нелиганом, что даже не вспомнили о Патрике Кэрнсе. А ведь он-то и есть убийца Питера Кери» (Черный Питер); «Вот как представляет происшедшее полиция, и, как ни маловероятна эта версия, все остальные кажутся мне еще менее вероятными. Как только мы прибудем в Дартмур, я проверю ее, – иного способа сдвинуться с мертвой точки я не вижу» (Серебряный).
Одиннадцатое правило. Неправдоподобные версии никогда не осуществляются.
«Я вижу в вашей версии один недостаток, Хопкинс: она абсолютно неправдоподобна. Вы пробовали проткнуть гарпуном тело? Нет? Так вот, дорогой сэр, вам придется обратить особое внимание на эту деталь. Мой друг Уотсон мог бы рассказать вам, как я упражнялся в этом целое утро. Это не так-то легко, тут нужна сильная и натренированная рука. А удар капитану был нанесен с такой силой, что гарпун глубоко вонзился в стену, пройдя его тело насквозь. Можно ли предположить, что этот хилый юноша способен нанести такой страшный удар? И что это именно он – тот человек, который глубокой ночью пил ром с Черным Питером?» (Черный Питер).
Двенадцатое правило. Все противоречивые версии или версии, противоречащие независимо установленным фактам, исключаются как невозможные. Версия, все альтернативы которой были исключены и которая затем получила фактическое подтверждение, превращается из субъективного предположения сыщика в объективную истину доказательства.
«Сколько раз я (обращение Холмса к Уотсону. – В. С.) говорил вам, отбросьте все невозможное, то, что останется, и будет ответом, каким бы невероятным он ни казался» (Знак четырех). «Размышляя над всей этой историей, я (Шерлок Холмс. – В. С.) исходил из предпосылки, что истиной, какой бы невероятной она ни казалась, является то, что останется, если отбросить все невозможное. Не исключено, что это оставшееся допускает несколько объяснений. В таком случае необходимо проанализировать каждый вариант, пока не останется один, достаточно убедительный» (Человек с белым лицом). «Я решил эту проблему методом дедукции. Когда первоначальные результаты дедукции стали пункт за пунктом подтверждаться целым рядом не связанных между собой фактов, тогда субъективное ощущение стало объективной истиной. И теперь можно с уверенностью заявить, что цель достигнута. По правде говоря, я решил задачу еще до того, как мы покинули Бейкер-стрит, – здесь, на месте, оставалось только наблюдать и получать подтверждение» (Вампир в Суссексе).
Тринадцатое правило. Когда одно и то же утверждение становится заключением двух независимых доказательств, вероятность его истинности близка к максимальной.
«Теперь взглянем на дело с другой стороны. Когда два пути, по которым развивалась мысль, скрещиваются, точка пересечения дает максимальное приближение к истине» (Исчезновение леди Френсис Карфэкс).
Четырнадцатое правило. Чтобы сформулировать истинную версию, сыщик должен уметь предвидеть мотивы и действия преступника, которого он разыскивает. С этой целью ему необходимо уметь отождествлять себя с тем, кого он пытается поймать. Иными словами, сыщик должен уметь рассуждать рефлексивно.
«Вы знаете мой метод в подобных случаях, Уотсон: я ставлю себя на место действующего лица и, прежде всего уяснив для себя его умственный уровень, пытаюсь вообразить, как бы я сам поступил при аналогичных обстоятельствах» (Обряд дома Месгрейвов); «Чтобы добиться успеха, инспектор, надо всегда стараться поставить себя на место другого и вообразить, как поступили бы вы сами. Тут требуется известная доля фантазии, но это окупается» (Москательщик на покое); «Тогда давайте поставим себя на место Джонатана Смолла. Посмотрим на дело с его точки зрения» (Знак четырех); «Последовательность событий ясна для меня, как будто я сам здесь присутствовал» (Постоянный пациент). «Он сначала на дыбы взвился, отрицая все. Но я (Холмс. – В. С.) так подробно описал ему утро вторника, шаг за шагом, что он поверил, будто я все видел собственными глазами» (Серебряный).
Пятнадцатое правило. При формировании и оценке правдоподобия версий сыщик должен исключать любое влияние на этот процесс личных симпатий и антипатий.
«Нет, Холмс, вы не человек, вы арифмометр! – воскликнул я (Уотсон. – В. С.). – Вы иногда просто поражаете меня! Холмс мягко улыбнулся. – Самое главное – не допускать, чтобы личные качества человека влияли на ваши выводы. Клиент для меня – некоторое данное, один из компонентов проблемы. Эмоции враждебны чистому мышлению. Поверьте, самая очаровательная женщина, которую я когда-либо видел, была повешена за убийство своих троих детей» (Знак четырех).
