В. И. Боярский
Сотворение Элсмира

9 апреля

 
Пока безмятежно мы спали,
Баюкая наши мечты,
Мы знать не могли и не знали:
Разводья, что нас окружали,
Бесшумно в ночи разевали
Беззубые черные рты.
 

Утром сегодня ветерок поддувал по-прежнему, солнышко. Когда я выскочил из палатки, увидел прямо за нами, в 15 метрах, 20-метровое парящее разводье. Вода открытая, течет в обе стороны от того участка, где мы пересекли трещину. Там, вестимо, уже никакого мостика нет, только вода. Зрелище достаточно интересное, и хорошо, что мы на этой стороне. Надеюсь, впереди не будет таких больших разводий. Очевидно, дрейф был довольно сильный. В 7 часов посмотрим, какая у нас позиция.

Девушки, между прочим, нисколько не испугались. Сказали, что они все видели и вчера даже засняли торошение. Они спросили: «Вы еще на нашей стороне?». Я ответил: «Да, мы на вашей стороне».

В следующий раз будем ставить палатки, на всякий случай, подальше от трещины, чтобы было спокойнее; хотя лед толстый, но где-то южнее нас все-таки происходит его движение.

Сейчас будем завтракать и пойдем дальше. Погода благоприятствует: примерно градусов 20 мороза, южный ветерок скоростью метра 4 в секунду дует нам в спину – все это нас радует.

21 час 35 минут. Мы сегодня далеко продвинулись вперед – до 87° 09,8' с. ш. и 106°33′ в. д., почти добравшись до 10-й минуты широты. Остановились-то на 4-й. Можно себе представить: 6 минут проехали! А 6 минут, между прочим, это 10 километров и в нужном нам северо-восточном направлении. Вот что значит выбрать правильно место для лагеря!

Сегодня день был чрезвычайно интересный и насыщенный как печальными событиями, так и более-менее обнадеживающими. После того как мы распрощались с нашей огромной полыньей и бодро тронулись в путь, движение действительно ускорилось. Собаки после отдыха шли за мной довольно уверенно, хотя и с небольшим отставанием. Останавливаться практически не приходилось. В первой половине дня нам с Мартином только дважды пришлось пускать в ход наши кирки – наладили две переправы. К обеду мы прошли ни много, ни мало, а целых 11 миль. И были все шансы выйти на рекордный результат, но не тут-то было. Арктика показала, что рассчитывать и планировать в ней надо очень осторожно. Сразу же после обеда мы наткнулись на зону торошения, причем мощного и беспорядочного. Глыбы толстого льда лежали настолько хаотично, что наметить глазом проход мне не удалось. Верный своей практике, я пошел в обход, шел, забирая к востоку, но нигде маломальской возможности пробиться на мой любимый север не было. Обнаружив небольшой проход, я в него протискивался, но тут же сталкивался с большим количеством воды и молодого, только установившегося льда. В одном месте пришлось даже переходить замерзшую полынью длиной метров 30, с водой подозрительного коричневого цвета. Я сначала прощупал ее целиком, пикой, потом ребят пригласил. Все, слава богу, проехали. И так было несколько раз. Преодоление этих комбинаций из довольно обширных полян молодого льда, воды и нагромождения торосов делало наше путешествие не только приятным, но и во всех смыслах очень хорошим.

Да, забыл я про печальное рассказать. Пока мы завтракали, вернее, во время ланча, наши собаки внезапно взыграли и возникла потасовка. В принципе, дело обычное, особенно если день из простых и собаки не очень устали. Сейчас увидели, что Кэньон придавил Баллсера и вцепился ему в глотку. Поначалу было непонятно, как Кэньон вообще осмелился напасть на заметно превосходившего его по весу и габаритам Баллсера, но увидели, что у последнего приступ эпилепсии. Когда с ним это порой случается, он становится совершенно беспомощным, и собаки сразу стараются его убить. Поэтому мы быстренько подскочили и отняли огромного Баллсера, отвели его в сторонку, а он слюной брызжет, весь трясется и совершенно невменяемый. Мы тут же вылили в кастрюлю воду из термоса, в котором девушки оттаивают свои образцы, и дали ему напиться. Он жадно все выпил, потом мы походили с ним немного и заменили тугую цепь на свободный ошейник. Он ничего, отошел. Неприятно, конечно, было видеть такую огромную собаку в столь беспомощном состоянии.

В течение дня я больше не возвращался к упряжкам, шел все время впереди, отыскивал путь. Потом даже лыжи снял. Уже часа в четыре – полпятого в одном месте мы пришли вообще в какой-то тупик, выглядевший поначалу совершенно безнадежным. Справа и слева – вода, посредине – огромная стена торосов. Пришлось мне влезть на самую высокую точку, которую нашел, и я с трудом присмотрел единственный подходящий вариант, однако требующий значительной работы кирками. Сошел вниз, отдал лыжи Мартину и пошел вперед, подчищая киркой едва заметный коридор. В конце концов вышли на огромную гряду глыб, которую колоть достаточно трудно. Тем не менее пришлось поколоть и здесь. И вот через эту стену мы перебрались на небольшое поле многолетнего льда, окруженное внушительными торосами, а с южной его стороны проходила трещина. Сейчас мы на нем и находимся.

Потеплело. Не знаю, сколько сейчас градусов, но тепло чувствуется. Я уже наметил путь для завтрашнего отступления. Вроде бы есть возможность завтра часа через два выйти на более-менее нормальный лед.

Координаты сегодня: 87°26′ с. ш. и 108°06′ в. д., то есть на 2 градуса к востоку сместились.

Баллсер, похоже, не совсем оклемался после приступа эпилепсии и, когда мы остановились, все еще находился в прострации и даже не притронулся к еде, а только ходил, ходил, ходил. Я с ним недолго погулял, держа за поводок, и он поуспокоился. Мы ходили кругами вдали от других собак, а потом я подвел его к еде, и он стал есть.

Я даже отдал ему порцию Винсона, который не заслуживает своего пайка, потому что забрался на сани, нахально там спит и едет уже второй день. Джулия дала мне лекарство: пять таблеток кальция, и я засунул их Баллсеру в пасть. Он добродушно и доверчиво проглотил их и сейчас спит, бедняга. Надеюсь, завтра ему будет получше.

Радиосвязь не принесла никаких новостей. Как всегда, Юджин экономит наши батареи.

Сегодня ужин у нас был после радиосвязи, потому что Уилл отвечал на вопросы Эй-Би-Си. Прохождение было не очень хорошим, Юджин ворчал, что я бы лучше перевел его ответы и меня было бы легче понять. Но Эй-Би-Си нужен был голос Уилла и все.

Повесил термометр на теневую сторону, посмотрю, что за погода будет завтра.

10 апреля

 
Коварный случай когти точит,
И нервы музыкальней струн,
И проверяет лед на прочность
Мой верный старенький гарпун.
Так высока цена ошибки,
И хоть здесь нету воронья,
Каким порой бывает зыбким
В нас ощущенье Бытия.
 

21 час 42 минуты. Чайник тихонечко и уютно булькает. Уилл уже в спальном мешке, погода отвратительная – дует.

Сегодня с утра было отлично: солнце, всего минус 19 градусов, ветерок, правда, ощущался, но небо было совершенно ясное, чистое, и я решил перед тем, как выходить всем, разведать получше дорожку, потому что мы находились в окружении нагромождения огромных торосов. Вчера в конце дня я лучшего места для лагеря не нашел, тем более что мы всегда оставляем «сладкое на третье», – если попали в зону торошения под вечер, то выбираться из нее надо поутру, со свежими силами и отдохнувшими собаками. К счастью, я довольно быстро нашел, как мне показалось, подходящий выход из ледового лабиринта, правда, он был неширок, и пришлось его подправить с помощью своего излюбленного инструмента. В образовавшийся проход я смог просочиться уже с лыжами и прошел вперед примерно с километр. Залез на торос, осмотрелся и наметил, как мы можем выйти отсюда. И действительно, мы довольно скоро вышли на менее всторошенный лед. Правда, в течение дня попадались еще достаточно сложные участки: огромные разводья, примерно метров по 30–40, покрытые тонким льдом, который приходилось тщательно проверять. Несмотря на подозрительный темно-коричневый цвет и солевые цветы, лед держал, и мы дважды в течение дня переходили такие широкие разводья прямо на лыжах.

У меня был многократно проверенный метод определения льда на несущую способность. Несложный прибор состоял из черенка от лопаты с примкнутым к нему штыком – четырехгранным стальным наконечником длиной 25 см. Для удобства пользования черенок был снабжен веревочной петлей, куда свободно проходила рука в рукавице. Метод заключался в следующем: я подходил на лыжах (это обязательно) к границе между льдом по цвету и виду надежным и льдом сомнительным, заносил руку с этим своеобразным гарпуном над головой и изо всех сил бил по льду. В зависимости от результата принималось одно из следующих решений.

1. Гарпун проходит через лед легко, и единственное, что останавливает его от погружения «с головой», это моя рука в рукавице. В этом случае следует плавно и аккуратно покинуть это гиблое место.

2. Гарпун пробивает лед до воды, которая быстро наполняет пробитое отверстие. Переход через такой лед связан с большим риском, и решение определяется дополнительными условиями, как-то: температура, протяженность участка плохого льда, наличие на переходе вкраплений более толстого льда для подстраховки и прочее. Для собак и для людей без лыж такой лед очень опасен.

3. Гарпун пробивает лед, но вода поступает медленно. По такому льду можно идти на лыжах и вести собак, стараясь не останавливаться.

4. Гарпун не пробивает лед – можно идти смело, но быть настороже, поскольку могут встретиться места, где лед слабее.

Так вот, на этих разводьях лед соответствовал случаю между номерами 3 и 4, и мы прошли их без особых проблем. Щупом проверял, пробивал, в некоторых местах лед пробивался, но это были узкие места, а в основном лед держал.

Ближе к перерыву мы вышли на многолетний лед, где идти было и полегче, и побезопаснее. Ветерок поднялся, пошла поземка, и горизонт затянуло. Сначала скорость ветра был метров 6–8 в секунду, он дул с юга – юго-востока, почти в спину, немножко в правый бок сзади. К обеду он усилился. Солнце заволокло. Без него стало чуточку грустно в этом сразу лишившемся красок и теней белом мире.

Во время полуденного ланча пришлось сани развернуть целиком поперек ветра, чтобы хоть немного укрыться, и мы сидели, нахохлившись. Зато пока мы завтракали в течение минут 25, солнце усиленно и не без успеха прорывалось сквозь натянувшуюся облачность и снова засияло. Я уж, было, обрадовался, но радость оказалась недолгой, потому что на первом же препятствии, представлявшем собой замысловатый снежный мост, с надолбами и ледовыми заступами, я сломал палку. Алюминиевая палка сломалась пополам, что чрезвычайно меня огорчило. Это была единственная палка по моему росту, запасные – все коротышки. Очень обидно. Взял такую же, которая была у Уилла, просто для сохранения равновесия, и продолжил движение. Эти палки не только короткие, у них такие наконечники, что их трудно выдергивать из снега. В общем, не ходьба, а «просто ерзанье», по Высоцкому. К тому же еще солнце пропало, совершенно исчез контраст, и в связи с этим последние три часа, даже три с половиной, чтобы выдержать направление, я шел, в основном, опираясь на ветер и интуицию. Как показало последнее чтение GPS, интуиция и, главным образом, ветер меня не подвели…

Идти было трудно, из-за белой мглы ничего не видно. Привычно карабкался на лыжах неизвестно куда, падал, чертыхался, сетуя на короткую палку. Иногда из белизны возникали голубые пятна торосов, но, слава богу, они были достаточно простыми для обхода. Несколько раз пришлось прорубать дорогу. Плутал, поворачивал, изменяя правилам, в поисках более легкой дороги, уходил в сторону запада – словом, в ход было пущено все, с тем чтобы больше пройти и меньше рубить.

Примерно часа в четыре вышли на матерый многолетний лед с толстым снежным покровом и относительно ровный. Я опять горевал, что сломал длинные палки – с ними можно было бы идти и побыстрее на таком льду. Как все хорошее в этой жизни, ровный лед продолжался недолго и вскоре сменился рассеченным узкими глубокими трещинами ледовым полем с невиданными нами доселе огромными ледяными буграми – попробуй, пройди. Попробовали, и в итоге сначала завалились набок нарты Мартина, затем Такако. Пришлось остановиться. Пока они ликвидировали аварию все вместе, я ушел далеко вперед, с тем чтобы найти продолжение дороги подостойнее.

Было без десяти шесть, когда мы пришли на более-менее ровное место. Впереди маячили какие-то синие торосы, поэтому решили остановиться. И дружно разбивали лагерь, потому что ветер все усиливался. Однако Мартин от моей помощи опять отказался, заявив, что только девушки нуждаются в помощи. Чувство гордости за моего молодого товарища по команде не покидало меня весь вечер.

Мы довольно быстро поставили палатку и еще быстрее забрались в нее. Сегодня у Уилла было довольно много работы по приданию палатке жилого вида, так как все в снегу, но щетка и примус сделали свое дело, и наш дом постепенно приобрел уютный вид. Мы находимся на 87° 48,5' с. ш. и 109°30′ в. д., то есть прогресс налицо, и, дай бог, чтобы так было и завтра.

Я перешел для записи звукового дневника на диктофон Уилла, потому что мой что-то стал плохо воспроизводить. Прослушал свою запись на его диктофоне – звучит хорошо. Так что для прослушивания на другом магнитофоне она годится, тем не менее для надежности мы переключились – ведь если вышла из строя система воспроизведения, то и запись тоже может быть утрачена.

11 апреля

 
«Метет, метет по всей Земле,
Во все пределы»,
Но нас-то к северу несет,
Под нами толстый прочный лед,
И потому – пускай метет.
Что нам за дело!?
 

Мы сидим. Как вчера и предполагали, погода за ночь серьезно ухудшилась. Замело, видимость плохая. В пять часов, когда проснулся, я сразу же понял, что сегодня никуда идти не следует. Потому что, во-первых, дрейф попутный, а во-вторых, при такой видимости преодолевать торосы и открытые разводья совсем небезопасно: можно сломать сани, утонуть, сбиться с пути и так далее.

Свое мнение я промычал Уиллу, когда в 6 часов прозвенел будильник. Уилл еще оставался в мешке, а я пошел проверить погоду. Посмотрел позицию: по широте – 87°51′ 30'', по долготе – 109°13′, отклонились немножко к востоку, потому что ветер юго-западный, а не юго-восточный.

Лед у нас надежный, дрейф попутный, поэтому правильнее всего остаться в лагере. Я быстренько оделся и побежал оповещать о своем решении остальных. Девушки уже собрались и были готовы к продолжению экспедиции, но явно обрадовались моему сообщению о том, что мы сегодня стоим. Решение было правильное. Зачем нам, собственно, рисковать, если за нас пока все делает ветер и у нас еще в запасе несколько дней.

Мартин в ответ на мое сообщение даже выполз наполовину из палатки, поблагодарил, крепко пожал мне руку, очевидно, чувствуя небольшое раскаяние за вчерашний свой несколько грубоватый отказ от моей помощи, Сейчас он выглядел немного оттаявшим и не столь напряженным, что не могло меня не обрадовать. Впрочем такое известие в наших условиях не могло бы не обрадовать только совершенно безнадежного человека.

Вернувшись в палатку, я застал настоящее сонное царство, ограниченное плавными очертаниями тела Уилла в спальном мешке. Не желая отставать от своего более практичного товарища, я тоже залез в мешок, и, хотя после прогулки сон возвратился не сразу, сладкая дрема с перерывами продолжалась без малого 13 часов. Однако я все-таки решил выйти и начать день по-новому, а именно: принять снежный душ, благо снега полно. Правда, снег мокрый, а ветер пронизывающий, но это никак не повлияло на мою решимость. Видимость плохая. Собаки, спят, свернувшись уже заснеженными клубочками. Эта картина очень напомнила мне Антарктику – все в снегу, палатки целиком занесены снегом.

Я пожалел, что снял антенну, явно поспешил, потому что придется ставить ее опять.

В общем, этот день начался неторопливо. Мы поставили разогревать аккумулятор радиостанции, проявивший вчера некую строптивость и отказавшийся принимать предлагаемый ему подзаряд. Тепло, спасительное для некоторых элементов и явлений нашей жизни, должно было помочь аккумулятору встрепенуться. После прогрева я вскрыл контейнер и обнаружил там шесть плоских элементов. Я их протер, просушил, проверил лампочки, которые там были, – они работают. После сборки аккумулятор проявил признаки жизни. Приемник заурчал, заскрипел, но индикатор питания показывал минимум уровня, поэтому пришлось-таки его заряжать.

Пришла Такако и попросила помочь отправить записку через спутник, и мы пошли в ее палатку, которая выглядела немного более придавленной снегом, чем наша. Это ощущение усиливалось еще и тем, что снег большими порциями проникал в тамбур, отчего тот казался еще меньше и беззащитней.

Часов около пяти подошел наш арктический отшельник Мартин. Послали сообщение в Интернет о последних новостях экспедиционной жизни, за которой следят школьники во многих странах, в том числе и у нас в России. Перед отъездом в экспедицию я организовал такую возможность в нашем музее. Самое интересное и важное, что связь эта не односторонняя и, судя по получаемым письмам и вопросам, интерес к экспедиции есть, и это нас здорово поддерживает. Для передачи информации мы использовали низкоорбитный канадский спутник «Intelsat». Данные о времени его появления на нашем горизонте, равно как и азимут входа, мы получали на экране портативного компьютера и могли соответственно сориентировать антенну (этим, понятно, занимался я). Продолжительность пролета и соответственно радиовидимости было около 10 минут с интервалом около полутора часов. Это была совершенно новая возможность общения с внешним миром, и мы, естественно, пользовались ею по максимуму. Вслед за нашей информационной запиской Уилл поздравил со свадьбой своего брата Дэна, который после развода в очередной раз женился. Он показал фотографии своей замечательной американской семьи. Это надо видеть – 22 человека, включая всех племянников и племянниц! В этом году последний из могикан, Уилл, наконец-то женится и тоже, как и положено серьезному полярному исследователю, не в первый раз. Все родственники его, ведущие более оседлый и традиционный образ жизни, женаты, у всех есть дети, у всех, кроме Уилла, второго по возрасту из девятерых детей Маргарет и Билла Стигеров. Он заверил, что будет очень тщательно работать над решением этой проблемы, по крайней мере в ближайшие пять лет.

Ближе к концу дня погода чуть-чуть улучшилась, даже солнце было видно со стороны запада, по чему я, собственно, и определил направление ветра – с юго-запада. Однако затем погода опять быстро испортилась. Когда я возвращался в палатку, пошел мокрый снег, хотя температура была минус 15 градусов. Дрейф немножко замедлился, на 19 часов мы находились на 87°54′ 55'' с. ш. и 110°56′ в. д., то есть мы по-прежнему движемся к востоку достаточно уверенно. Дрейф надо будет скомпенсировать во время последующих переходов.

Уилл промычал мне из палатки (хорошо ему), чтобы я покормил собак, якобы корм нарублен. Я открыл ящик, там оказалось всего 5 кусков. Пришлось рубить дополнительно. Пока я рубил мясо, верхняя крышка ящика, подхваченная ветром, улетела. Я погнался за ней большими скачками и догнал в конце концов.

Слегка поразгребал снег, поставил антенну. Пришел в палатку, на моем спальном мешке – лужа от талого снега. Посреди всего этого безобразия в излюбленной позе лотоса сидел всклокоченный Уилл и кипятил молоко. Я застал его за знакомым еще по Антарктике и, похоже, бесконечным занятием – рисованием интерьеров и конструкций будущего замка. В перерывах между рисованием, очевидно в поисках новых идей, он рассматривал лежавшие рядом красочные фотографии.

Сегодня 11 апреля. Сколько раз я ни бывал в Арктике, все время в середине апреля здесь случаются какие-то катаклизмы с погодой. Первый раз такое произошло в 1975 году, когда я в пургу 14 апреля заблудился на леднике Купол Вавилова на Северной Земле – это было первой (и, увы, не последней) потерей и, к счастью, довольно скорым обретением самого себя. Сейчас мы надеялись только на то, что такая погода будет недолго – в конце концов она улучшится. Нам бы видимость хотя бы в полкилометра, чтобы видеть, куда идешь сам и ведешь доверяющих тебе собак.

Собаки залаяли – это Мартин, наверное, ходит вокруг, кормит их. Если погода завтра будет такой же, как сейчас, не пойдем никуда. Будем терпеливо выжидать, благо время есть.

12 апреля

 
Смягчая морозную хрупкость,
Тепло – непогоды посол —
Легко, как из пористой губки,
Из льда выжимало рассол,
И снежно-ледовая каша
Глотала с урчаньем следы,
Грозя нам и нашим упряжкам
Холодным оскалом воды.
 

С Днем космонавтики!

В 6 часов я вылез из палатки, и мне показалось, что горизонт чистый. Я был решительно настроен идти дальше. Побежал по палаткам, всех оповестил. Уилл пребывал в спальном мешке без видимой охоты вылезать. Однако, пока я принимал снежный душ, видимость ухудшилась и стала, по неофициальной шкале, средней между «очень плохой» и «плохой».

Мы посовещались и приняли другое решение: подождать до одиннадцати часов, и, если наступит просветление, мы пойдем. Я вновь совершил бросок по палаткам и протрубил новое решение властей: «Давайте, ребятки, в одиннадцать вылезем из палаток, посмотрим, что делается, и, если все будет не хуже, чем сейчас, в двенадцать тридцать выйдем».

Температура около 7 градусов мороза, влажный снег, весьма неприятный, давление продолжает падать. Заполз в палатку, засек позицию: по долготе было 56 минут, теперь – до 57. Темп дрейфа на восток явно замедлился, мы дрейфовали также чуть-чуть и на север.

Согреть спальный мешок, то есть ощутить комфорт, я долго не мог, поскольку был возбужден снежным душем, но потом все-таки задремал. В 10 часов 30 минут вскочил, разбуженный мощной трелью будильника Уилла. Погода улучшилась: поменьше мело, и горизонт стал намного прозрачней. В половине первого будем выходить. Сейчас у нас готовится завтрак.

Наиболее веским аргументом при принятии решения о начале движения стал подтвержденный независимым GPS факт, что попутный дрейф, радовавший нас буквально со старта экспедиции замедлился. За последние четыре часа мы продрейфовали на север всего 200 метров, что заставило нас, отбросив все сомнения, встать на лыжи – и вперед, на Северный полюс! За нас эту работу никто не сделает, даже всемилостивые к нам погода и природа.

Такако с видом заговорщицы подошла ко мне утром и сказала, что Мартин не хочет быть один в палатке и надо принимать меры. Вопрос: «Какие?». Я подумал, что все само собой образуется, когда приедет Гордон Уилтси, фотокорреспондент, собиравшийся пройти вместе с нами от полюса несколько дней. А сейчас пока рано об этом думать, надо идти вперед, навстречу новым приключениям, одно из которых, как выяснилось, – это Мартин, один в палатке…

Сборы были весьма продолжительными, требовались «раскопки Помпеи», так как палатки с подветренной стороны были завалены снегом. Это заняло много времени. Я сворачивал антенну.

Собаки лежали в снегу, не проявляя никакого интереса к возникшей вокруг них суете. Гучи из упряжки Джулии вообще скрылся в сугробе с головой, одни только уши торчали, но он совершенно не чувствовал никаких неудобств. Однако стоило нам, вооружившись всем необходимым, приблизиться к собакам, демонстрируя явное намерение запрягать упряжку, их поведение резко изменилось. Где там былые равнодушие и апатия?! Все вскочили на лапы и приветствовали нас радостным воем, что говорило об их боевой готовности. Сборы шли обычным чередом, между тем ветерок повернул и весьма уверенно, с поземкой, задул с юго-запада.

Где-то около часа мы все-таки вышли. В это время видимость опять ухудшилась, появилась белая мгла. Я шел по наитию, между смутно угадывавшимися очертаниями торосов. Поначалу шли довольно удачно: прошли большое поле, за ним еще одно, еще одно… Потом ветерок – мой единственный ориентир в этой безлюдной местности – немножечко стих и перестал мне помогать, и я все время посматривал на компас, который показывал отклонение к востоку градусов на 15. Я не хотел этому верить, поскольку ветер дул все-таки в левую щеку, но когда солнце чуть проглянуло в самый нужный момент и я смог уточнить направление, мое доверие к компасу вернулось.

Тем временем мы подошли к очередному разводью. Вот тут-то и сказалась такая высокая температура – минус 10–11 градусов. Дело в том, что морской лед представляет по сути двухкомпонентную систему: собственно лед и рассол – концентрированный раствор морской соли, главным образом хлорида натрия. Эти два компонента сосуществуют в разных весовых отношениях в зависимости от возраста льда. Молодые, только что сформировавшиеся льды, практически насквозь пропитаны рассолом, заключенным в вертикальных каналах и ячейках. По мере нарастания льда рассол мигрирует под действием силы тяжести вниз, и происходит опреснение его верхних слоев. Температура, при которой хлорид натрия выпадает из рассола в виде кристаллов соли, равна примерно минус 23 градуса. Поэтому верхние слои даже молодого льда при температуре ниже минус 23 °C становятся плотнее и несущая способность льда возрастает. При более высокой температуре лед, содержащий рассол, становится рыхлым и непрочным (порой даже 15-сантиметровый морской лед не выдерживает вес человека) и значительно, в 4–5 раз, уступает по этому параметру пресноводному льду.

Вот и мы сейчас столкнулись с такой неприятной особенностью морского льда. Всего два дня назад мы, что называется, с песнями пролетали через разводья молодого льда и сморози, а сейчас, при этой температуре, все превратилось в кашу, которая местами проваливалась, открывая достаточно прямую дорогу ко дну Мирового океана. Поэтому приходилось очень внимательно выбирать дорогу, идти исключительно по более-менее прочным кускам льда, но никак не по сморози.

Первое испытание мы прошли на большом пространстве битого на вид льда. Я его прощупал: каша – сантиметров 15, под ней прощупывался лед. Поэтому мы успешно, в общем-то, прошли здесь. Самое интересное началось дальше, когда мы вошли в обширную зону торошения и разломов многолетнего льда, где трещины попадались практически через каждые 50 метров. Как и положено трещинам в многолетнем льду, они были очень глубокими, поэтому приходилось искать место, которое собаки могут преодолеть.

Блуждания, бесконечные блуждания в поисках дороги. И опять высокая температура – враг путешественника по морскому льду, пожалуй, второй по зловредности после белой мглы. Даже излюбленное оружие ледового пролетариата – кирка обыкновенная – становится неэффективной: вместо звонкого сочного удара, откалывающего огромные ледяные глыбы, какой-то вялый, чавкающий звук и никаких видимых результатов, кроме усталости в плечах, руках и перебоев в дыхании.

В этих поисках мне никак не удавалось свернуть к северу. Все более-менее подходящее для продвижения располагалось восточнее. Приходилось искать компромисс, предпочитая короткую перспективу в северном направлении более протяженным в других. Случалось, выскочишь на относительно хорошую льдину размером, скажем, сто на пятьдесят метров, а далее, смотришь, – сеть трещин и только гадаешь, как они будут дальше развиваться, и то, что представлялось изумительной далекой перспективой для безостановочного движения, в действительности оказывалось просто краем вздыбленной льдины, за которой творилось форменное ледовое безобразие, столь умело замаскированное ею.

Несмотря на все эти компромиссы, часа в четыре мне вновь пришлось отвернуть к востоку, чтобы обойти зону торошения. Но и это не спасло от дорожно-транспортных происшествий – нарты Мартина перевернулись, да и он сам провалился по пояс, пересекая следом за нартами трещину, заполненную раскисшей сморозью льда. Возможно, что этого можно было избежать, будь Мартин на лыжах, но он был без них. Чуть позже то же самое произошло с нартами Такако и Джулии. Это они уже потом мне по секрету рассказали, что тоже искупались.

Наихудшие условия при следовании по раскисшей дороге были у последней упряжки. В особо опасных местах приходилось выводить упряжки на след, беря лидирующую пару собак за поводки, – ведь отклонение даже на полметра могло бы привести к неприятному результату.

Наконец к пяти часам мы выбрались, не знаю куда. Причем шли по таким кускам льда, которые буквально качались под ногами, когда проходили сани. Иногда приходилось перепрыгивать через них и делать это очень аккуратно. Любое неосторожное движение – и можно провалиться, а это нежелательно.

В течение последнего часа мы шли все-таки на север, хотя там дорога выглядела непрезентабельно: торосы, трещины. Я оставил ребят и сделал более глубокую разведку, метров на 300, пошел зигзагом. Впереди увидел перспективное поле, где можно было, в принципе, поставить лагерь. До этого поля добирались достаточно долго, минут 40. Без десяти шесть мы здесь расположились лагерем. Мартину требовалась просушка.

Погода окончательно исправилась – для тех, кто считает, что тепло всегда лучше холода. А для нас она по-прежнему чересчур теплая. Ветер не дует, солнышко. Если завтра она не изменится, ориентироваться по солнцу будет полегче. Я уже наметил направление пути для завтрашнего следования.

О наших результатах я не замедлил сообщить ребятам, а именно: прошли мы всего 6 минут, GPS показал сегодня 88°02′ с. ш. и 112°30′ в. д. Это было в шесть тридцать, а уже в семь часов стало 88° 01,9'. У меня такое впечатление, что лед довольно долго вез нас к северу, а сейчас решил вернуть обратно. В десять часов вечера узнаю, какая позиция будет, уточню, куда мы все-таки дрейфуем.

Во время сеанса радиосвязи я уловил координаты ледового аэродрома, который строился в районе Северного полюса для выполнения различных научных и туристических программ: 89°01′ с. ш. и 101°40′ в. д. На льдине все нормально, и это радовало. Прохождение сегодня было не очень хорошим. Завтра связи не будет – батареи надо экономить. Насколько я смог разглядеть с высоты тороса, назавтра нас ожидала перспектива движения по многолетнему всторошенному льду. С точки зрения безопасности, этот лед предпочтительнее, но когда он сплошь покрыт торосами, их приходится обходить и иной раз далеко, при этом происходит значительная потеря времени. Но собаки тянут хорошо, настроение нормальное.