Вероника Тутенко
Бабочки улетают в рай
Каких он выводил забавных монстриков, скрещивая зайца с пауком, а оленя – с морской звездой! Человек, далёкий от науки, побывавший в лаборатории Симона, мог бы от увиденного сойти с ума или спиться.
Последнее и произошло с женой Луи Альберта, несмотря на то, что она окончила факультет естествознания и вообще казалась особой вполне образованной.
Они встретились в Москве на конференции по палеонтологии. Красивая, совсем ещё юная кандидат наук отнюдь не была книжной дамой и сразила Луи Альберта наповал пышным бюстом и приятным грудным тембром, которым она рассказывала забавный случай из жизни Дарвина о том, как к нему подошла одна прекрасная дама и обиженно спросила: «Неужели и я произошла от обезьяны?». «Несомненно, – не растерялся учёный. – Но уверяю, от очень прелестной обезьяны».
Луи Альберт слышал эту историю много раз, но хохотал от души: так своеобразно и на хорошем английском прозвучала она из уст очаровательной коллеги, ещё недавно просто незнакомки.
Незнакомку звали Галина, и, несомненно, она тоже произошла от очень даже прелестной обезьяны. В комплекте к объёмной груди прилагались пышные светлые волосы, голубые глаза и очаровательный чуть вздёрнутый носик.
На конференцию Галя приехала из Одессы, а через пару месяцев уже прогуливалась с мужем по Карловым Варам, где медовый месяц прошёл довольно скучно, зато все родственники, коих в Чехии у Луи Альберта наберётся с добрый десяток, единодушно согласились, что самые красивые девушки живут на Украине.
Мать Луи Альберта, чешка по национальности, с детства привила ему любовь к славянской культуре, особенно к Достоевскому, поэтому поговорить с Галей им было о чём…
Впрочем, насчет ума жены палеонтолог здорово ошибся: первый признак глупости спорить с гораздо более осведомлённым человеком о вещах, в которых тот разбирается лучше. А Галина дерзнула пару раз вступить с ним в палеонтологические споры, чем моментально уронила себя в глазах супруга. Глупость Луи Альберт не переносил в любом виде.
Ненароком вспомнив о бывшей жене, аристократ на секунду помрачнел, но тут же пришёл в своё обычное расположение духа.
Что ж! Прошлого не изменить, вот уже полгода он разведён и свободен. А грудь у хохлушек, действительно, шикарная. Но найти другую украинку не составит труда.
День Луи Альберта, как всегда, был расписан даже не по минутам – по секундам.
Как говорят перфекционисты, успех – значит «успел». Луи Альберт привык быть лучшим всегда и во всём. Иначе он не построил бы свою Вавилонскую Башню – один из самых высоченных небоскрёбов на земле.
И как приятно долго-долго подниматься на лифте так высоко, что если бы не был так разряжен воздух за окном, можно было бы коснуться даже звёзд.
Здесь, недосягаемый для живущих по законам гравитации, Луи Альберт чувствовал себя полновластным хозяином мира среди облаков, в небольшом банкетном зале, две стены которого были абсолютно белыми, как сознание учёного, только что исторгшего новорожденное открытие. Да и что такое вошедшее в историю «Эврика!», как не первый плач существа, вновь пришедшего на свет путём счастливого совпадения ограниченного во времени и пространстве огромного числа атомов?
Белые стены образовывали меньшие стороны прямоугольника, который, на взгляд Луи Альберта, являлся куда более многозначительной фигурой, чем банальный квадрат.
Итак, одна из больших стен была по сути одним сплошным окном, за которым безмятежно парили облака, спешили куда-то потомки летающих ящуров – птицы, а иногда в опасной близости пролетали самолёты. В опасной для железных потомков ящуров, конечно, потому что конструкции из стеклометалла не страшны не самолёты, ни ракеты.
Всю стену другой, противоположной стены, занимала картина в рамке из чистого золота, достойной шедевра.
Творению, видимо, уготована судьба пережить своего автора, хотя самого творца это, кажется ничуть не волнует.
Впрочем, в отличие от многих непризнанных гениев, он совершенно беззлобен из-за полного отсутствия амбиций. Даже странно, что второй его, Луи Альберта, брат напрочь лишён честолюбия.
Тем не менее, Луи Альберт находил особое удовольствие в том, чтобы наслаждаться удивительным творением он мог один или в кругу таких же избранных за изысканным вином, одна лишь бутылка которого стоит как целая машина и дом для какого-нибудь обывателя.
На картине был изображён Ниагарский водопад, вернее, лишь его часть в натуральную величину. Но как изображена! Никакие D 5 не могут передать так достоверно действительность. Да, вода будет объёмной, нестатичной, холодной и мокрой, но никогда искусственная реальность не передаст, как волнуются духи воды и камней в своём извечном споре, что появилось раньше во Вселенной. Песчинка или капля была той самой первой точкой, из которой разлилась и размерцалась бесконечность.
ДУхи – это, конечно, антинаучная фантазия и выдумка, но каково впечатление!
В этот вечер Луи Альберт снова ждал гостей, один из которых был ему особенно интересен, причём сразу с двух сторон, что вообще случается редко, а именно: с точки зрения науки и бизнеса. Могла состояться интересная сделка.
Гостей ожидалось немного.
…Одна из приглашенных дам была малоизвестной, хотя и весьма привлекательной актрисой. Две другие – скорее эффектны, чем очаровательны, но очень органично вписывались в общество избранных. Одна – профессор палеонтологии полячка София Скобровских, коллега Луи Альберта по новому проекту, который также планировалось обсудить за ужином.
Мужчин было больше, в основном партнёры по бизнесу и один режиссёр. К последнему и было приковано внимание собравшихся под крышей Вавилонской Башни, так что хозяин то чувствовал себя слегка уязвлённым (всё-таки это он, Луи Альберт, правит бал), то испытывал особую гордость, что такие уникальные экземпляры собрались в этот вечер за одним длинным столом – единственным предметом мебели (кроме стульев, конечно), находившихся в банкетном зале.
Ничего лишнего – Луи Альберт безжалостно выбрасывал из своей жизни лишние предметы, мысли, людей – всё, что мешало наслаждаться сполна каждым бесценным мгновением, ведь жизнь, случайный подарок никого из ниоткуда, так коротка…
Женщины щеголяли, скорее, больше друг перед другом, чем перед мужчинами, оголёнными спинами.
– Значит, вы будете играть в фильме женщину-профессора? – едва сдержал язвительную усмешку Луи Альберт, обращаясь к актрисе.
– Полагаете, я недостаточно похожа на профессора? – обиженно сложила она губки в ответ.
– Почему же? – ухмылка сменилась дежурной улыбкой. – Умная и красивая героиня – вам даже не придётся играть…
– В фильме я ношу очки, – зачем-то поставила в известность актриса. – А правильно подобранная оправа придаёт основательность любому лицу, как вам всем известно.
Встретившись с удивлённым взглядом Иалу, актриса поняла, что с её языка сорвалась явная глупость.
– То есть если лицо умное и без очков, тогда, конечно, это не имеет особого значения, – продолжала она нести сумятицу, смущаясь от понимания того, что, вероятно, повторного приглашения в наивысшее общество уже не последует. Понял это и режиссёр и недружелюбно поглядывал на актрису. Вечер не задался с самого начала.
Луи Альберт бросил в сторону нового клиента беспокойный взгляд: кто знает, египтянин может оказаться очень обидчивым, и тогда, прощай выгодный контракт!
К счастью, у Иалу оказалось достаточно чувства юмора, чтобы разрядить напряжённую обстановку.
– Вот по этой самой причине я и ношу очки с обычными стёклами, – произнёс он. Сняв очки, продемонстрировал не ставшее от этого менее умными глаза и тёплую улыбку. И вернул необходимый аксессуар на его законное место.
У актрисы хватило такта принять на веру это свойство очков, и разговор на щекотливую тему был исчерпан.
Режиссёр облегчённо вздохнул.
– Палеонтология – это так интересно, что я даже сожалею, что профессор палеонтологии для меня всего лишь роль, – актриса улыбнулась ещё чуть смущенно и, очевидно, пыталась загладить оплошность. – А почему вы решили стать именно палеонтологом?
Палеонтологов за столом было двое, но вопрос относился только к Луи Альберту.
Внимание актрисы польстило, даже не смотря на то, что сначала она показалась ему недалёкой особой.
– Однажды, – начал он загадочно, – когда мне было лет пять или шесть, я заметил, что страусы, ястребы и даже, представьте, цыплята, имеют удивительное сходство с летающими динозаврами. Хотя, возможно, у птиц другая точка зрения…
Луи Альберт выдержал паузу, чтобы дать возможность оценить его остроту, после чего продолжал:
– А ещё я заметил, что измельчавшим динозаврам подобны крокодилы, игуаны, ящерицы и австралийские драконы.
– Это так! – захлопав ресницами, закивала актриса.
– Повзрослев, я поставил эксперимент в лаборатории моего старшего брата Симона. Я ввёл в куриный эмбрион геном, который развивает хвосты у домашней птицы. И что бы вы думали?
– Она стала ящером? – изумилась актриса.
– Да! – победно провозгласил палеонтолог. – Через три недели я ввёл ей под микроскопом ещё три гена, чтобы развить ещё три позвонка. Как вам известно, каждый ген развивает только часть нашего скелета. Один отвечает за руки и ноги, другой – за голову, третий – за туловище, четвёртый – за кожу. Etc. Вы правы, – обратился Луи Альберт уже персонально к актрисе. – Получился динозавр. Вы чрезвычайно сообразительны. Кстати, каков ваш IQ? Мне всегда нравились женщины только с высоким IQ. И терпеть не могу глупых людей, которые смеют обсуждать со мной палеонтологию, антропологию, генетику. Это сводит меня с ума.
И, не дождавшись ответа, продолжал:
– Я также поставил другой эксперимент… Я взял муху. Да-да, обычную муху и ввёл ей в голову ген, который отвечает за ноги… И каков, вы думаете, был результат?
– У неё на голове выросли ноги?! – глаза актрисы стали совершенно круглыми.
– Да, – стали не менее круглыми глаза у Луи Альберта.
– И что же это доказывает? – спросил один из партнёров, до сих пор остававшийся в стороне от разговора на научные темы.
– Что любая форма жизни возможна! – воскликнул палеонтолог.
– Но всё же… как же динозавры стали птицами? – наморщила лоб актриса.
– Как вы помните, произошло глобальное потепление, выпал сильнейший кислородный дождь, материк, бывший в то время одним, раскололся на Европу и Азию. Во всём виноват астероид десяти километров диаметром, содержащий иридий – крайне взрывоопасное радиоактивное вещество. Колебания земли походили на многократные цунами, одновременно сотрясавшие планету, так что динозаврам не оставалось ничего иного кроме как измельчать.
– Кстати, – обрадовался, что разговор вошёл, наконец, в нужное русло, режиссёр. – Мы с пани Скобровских никак не можем прийти к единому мнению по поводу того, какой формы должны быть конечности у птеродактиля, который уносит нашу героиню в самом начале фильма.
– Главное, мы пришли к единому мнению относительно размеров её клюва, – улыбнулась пани Скобровских. – Всё-таки в кадре будет главным образом голова, а потом уже вся фигура вдалеке. Я правильно говорю, мистер режиссёр?
Мистер режиссёр с сомнением хмыкнул.
– Всё не так однозначно. Размер конечностей птеродактиля тоже имеет большое значение. Важно, чтобы у зрителя сразу возникло ощущение, что на экране молодой птеродактиль и именно самец. Небрежностей быть не должно…
–Абсолютно согласен, – поддержал Луи Альберт. – К счастью, современная наука позволяет восстановить довольно точную картину того, как зарождалась жизнь в дни так называемого сотворения мира.
–То есть как это «так называемого»? – снова снял очки, уже непроизвольно, Иалу.
В этот раз Луи Альберт не смог сдержать ухмылку:
– Бросьте, Ал (можно Вас так называть?)! Вы, хирург-новатор, придерживаетесь антинаучного мировоззрения?
Спохватившись, Луи Альберт постарался вернуть лицу вежливое выражение, вспомнив, что нужно быть толерантным к мировоззрению оппонентов, особенно если тем не посчастливилось родиться в такой высокообразованной семье, как у него. К тому же, вести дискуссии на религиозную тему за столом вообще дурной тон.
Хотя, похоже, египтянин придерживался иного мнения…
– Вы сомневаетесь, что мир был сотворён?
– … Ал, мы с вами сами можем сотворить целый мир, – выпятил грудь Луи Альберт. – Мой брат Симон подсаживает своим пациентам их собственные органы. Вы сами знаете, как велико теперь могущество медицины. Я думаю, ваша область особенно важна сфера. Жизнь – это всего лишь химия и случайность. Для нас с вами, определённо, счастливая, прежде всего потому, что мы с вами целеустремлённые реалисты…
– Реалисты живут в реальном мире, а не населённом драконами, – мрачно бросил в сторону Иалу.
– Драконами? – снова переменился в лице Луи Альберт. – Значит, по вашему мнению, птеродактили, ихтианозавры, не говоря уже о тиранозаврах, это – драконы???
– Драконы, – повторил Иалу.
– Нет, послушайте… – хотел вступиться за хозяина режиссёр.
– Драконы! – перебил его Луи Альберт, водя исподлобья глазами. – И это говорит, заметьте, не ребёнок и не житель Гвинеи, а человек, учившийся в Нью-Йорке, врач.
Луи Альберт многозначительно поднял вверх указательный палец.
– Если мир не сотворён, то, как же, интересно, возникла вся эта красота? – Иалу перевёл взгляд с облаков за окном на водопад в золотой раме. – Ведь кто-то создал её?
– Мой брат, вот кто! – язвительно бросил Луи Альберт, рассчитывая в два счёта разгромить соперника в споре, но тот неожиданно уклонился от словесной дуэли.
– Брат? Отлично. Значит, брат. Охотно верю и вижу, ваш брат, несомненно, гениальный художник. Жаль, никогда раньше не слышал его имени. Водопад ПОЧТИ КАК настоящий, – Иалу не заметит, что произнёс так же язвительно «почти как» как Луи Альберт «мой брат». – Художникам дан великий дар – творить, но если даже воссозданная реальность, – Иалу подчеркнул голосом «воссозданная», – так прекрасна, но насколько гениальный Творец создал всю эту красоту в её первозданном виде.
В поисках новых доводов, Луи Альберт вонзился взглядом в картину, и ему показалось, что Ниагара на картине зашумела…
34.
Я знаю ещё одного человека, который видит ангелов. Ей всего три года, моей крестнице, с которой её родители, мой брат Егор и его жена Жанна попросили меня посидеть на выходных.
… Алиса показала пальчиком на балкон и засмеялась: «Сматли! Плилител!» Я посмотрела на балкон, но так и не увидела ангела, прилетевшего на радость Алисе, конечно же, под зонтом. Не сказать, чтобы я была очень уж разочарована. Я и не ожидала его увидеть. Но вспомнились слова Сэмми : «Ты тоже будешь видеть ангелов, как я».
Он способен научить и не такому. Я даже не сомневалась.
Он позвонил. Он существует.
Чудеса случаются всё чаще!
И ещё одно – моим проектом «Хватайте с неба звёзды» заинтересовались в издательстве и даже прислали уже договор.
НО…
(Проказница – Алиса!)
… прямо на обратной его стороне красовался написанный красной гуашью зайка под зонтом.
(Зачем я дала ребёнку гуашь и не спрятала документ подальше от детских глаз???)
Конечно, договор не подлежал теперь использованию по своему прямому назначению, однако это не уменьшило его художественной ценности.
Жирные мазки красной гуашью требовали соответствующего оформления, и у меня как раз имелась красная рамка для фотографий. Даю вам честное слово, если бы вы не знали, что кистью водила рука трехлетнего ребенка, то решили бы, что это творение какого-нибудь художника-авангардиста.
35.
–Скажу откровенно, Иалу, это глупая затея! – выпучил Джим глазищи с огромными белками. – В этом квартале никогда, НИКОГДА не примут белого. По-моему, первая идея, с небоскребом, гораздо лучше. Там множество офисов престижных компаний, а значит, это сразу поставит наш лазерный центр в один ряд с ними.
Джим напрасно взывал к логике Иалу.
– Внутренний Голос подсказывает мне, что надо создавать наш центр именно в этом квартале…
-Внутренний голос тебе лжет! Иногда мне кажется, Иалу, ты забываешь, где мы живём. Мы живём с тобой в Америке, Иалу, – Джим театрально поднял вверх руку, имитируя символ Америки и провозгласил. – Свобода, гомосексуализм, феминизм, расизм!
–Расизм?
–Расизм, Иалу. Расизм. Проснись, Иалу, посмотри вокруг. Ты давно спускался в метро? Американцы бояться невзначай произнести «чернокожий». А уж случайно толкнуть? Наступил в метро на ногу – и тебя обвиняют в расизме. А уж уволил с работы! И не важно, что он лентяй, алкоголик, и вообще два дня не появляется на работе. Если, конечно, он не белокожий. А если ему посчастливилось родиться афроамериканцем- не трожь! Так-то друг Иалу. Разве это не расизм? Белокожих лишают всяческих свобод, а ты говоришь «это лучшее место для нашего центра». Там тебе и шагу ступить не дадут, не то, что открывать какие-то центры, хорошо, если при этом вообще останешься жив.
– Ты хочешь сказать, что ты не со мной? – удивился Иалу.
– Уф! – Джим даже вытер со лба испарину от перспективы появиться в злополучном квартале.– Я говорю не о том. Свобода ваша окаменевшая, неестественная, трибунная, разве это на эффект и рассчитанная, как сама статуя Свободы. Только и слышишь на каждом шагу «свободу тем, свободу тем и этим свободу». А много ли знают любители помахать транспарантами на демонстрациях об истинной свободе? Свобода – это ветер, солнце и цветы, но много ли ты видел, мой бледнолицый брат, феминисток, которые выходят на центральные улицы города с криками: «Ветер, солнце и цветы – женщинам!» ??? Об истинной свободе не кричат. О ней молчат. Скажи мне, например, бледнолицый брат Иалу, кто истинные хозяева Америки: разве не её коренные жители?– вопрос был задан исключительно для привлечения внимания к проблеме и не предполагал ответа. – Правильно, Иалу. Мы! Индейцы. И здесь должны были быть не уродливые каменные многоэтажные громадины, пронизывающие небо, а птицы, деревья, и бабочки. Вот скажи мне, Иалу, положа руку на сердце, много ты знаешь чернокожих врачей? То-то же! (Ответа снова не требовалось). Вот ты говоришь, лазерный центр. Высокие, – Джим поднял вверх указательный палец, протянув букву «о», технологии. – Всё вы, белые, любите большое и высокое. Высокие дома, высокие медицинские технологии. А не от высокого ли, я тебя спрашиваю, Иалу, все болезни цивилизации? Надо быть ближе к земле и лечиться тем, что дарит земля, поэтому лучшими врачами во все времена были и остаются индейцы, и никакие бумажки-дипломы нам не нужны.
Иалу смотрел на него с нескрываемым удивлением: он и не предполагал, что у его друга столько всего намешано в голове. Вероятно, дело всё-таки в крови, как ни банально. Сам он считает себя индейцем, однако за последние поколения, с тех пор, как его прадедушка по прозвищу Острый Коготь женился на бледнолицей прабабушке, а мама вышла замуж за папу – сына просто американки и афроамериканца, едва ли можно причислить их чадо к коренным краснокожим…
Джим выдохнул, как будто сошел с трибуны, закончив, наконец, сей монолог, хлопнул Иалу по плечу:
– Так и быть дружище, иду с тобой!
Внутренний голос не обманул Иалу.
Вопреки опасения Джима, в квартале их встретили вполне миролюбиво. Во всяком случае, с кастетами и пистолетами нападать никто не собирался.
–Эй, парень! – осмелев, окликнул Джим подростка в бейсболке. – Кто здесь у вас самый главный?
– Зачем он вам? – подросток громко хлопнул розовым пузырём жевательной резинки и тут же надул новый.
– Есть одно дело, – уклончиво ответил Джим.
– Самый главный здесь Рой, но никаких дел он с вами разбирать не будет, – снова хлопнув пузырём, уверенно замахал руками подросток.
– Почему не будет?
– Потому что у него дочь смертельно больна, – гордый своей осведомлённостью, торопливо сообщил подросток.
От неожиданности у Джима даже глаза полезли на лоб.
– А ну-ка веди нас, парень к нему, – протянул он подростку купюру. – А это тебе на жвачку.
Рой встретил молодых врачей, как ангелов, спустившихся с небес. Появление любого человека, носящего белый халат, сулило хоть призрачную, но надежду.
Но первая радость отца схлынула довольна быстро: молодые люди были слишком молоды, чтобы помочь его беде, перед которой отступили и хирурги с опытом и именем.
В доме пахло лекарствами, и царила та особая тишина, которая грозит вот-вот взорваться причитаниями и плачем. Рой старался не думать об этом, гнал беспощадные мысли прочь, как назойливых мух. С тех пор как погибла в автокатастрофе жена, Джессика – его единственная родная душа на этом свете…
Девушка была прекрасна, как шоколадная статуя, и даже казалось нелепым, что болезнь посмела коснуться такой красоты.
Чуть раскосые огромные глаза, джунгли восхитительных волос, лианами рассыпавшихся по постели – редчайшая чёрная жемчужина, достойная украсить царскую корону.
– Папа, у нас гости? – удивилась девушка и подняла голову на подушке.
Голос был слаб, а невидящий взгляд пытался нащупать очертания.
– Да, познакомься. Иалу и Джим – молодые нейрохирурги.
Девушка слабо улыбнулась и потеряла сознание.
Отец принялся обмахивать её полотенцем, дрожащими руками потянулся за беспрестанно стоящим на столике нашатырём.
– Она постоянно теряет сознание, – голос Роя дрожал, как и его большие сильные руки.
Джим даже сделал шаг назад, точно боялся, что несчастный отец прочитает в его глазах приговор «безнадёжна».
– Он ещё здесь? – спросила девушка, едва очнувшись.
– Здесь, доченька. И твой отец, и наши новые друзья – мы все здесь, рядом с тобой…
– Я вижу его…
Девушка вытянула руки вперёд, ощупывая пространство перед Иалу. – У него густые чёрные волосы и добрые карие глаза…
– Всё верно, – воспрянул духом отец. – А меня, а меня ты видишь?
– Нет…
Рой снова обречённо выдохнул:
– Никаких улучшений, она просто бредит. Она уже неделю ничего не видит.
– Но она сказала всё правильно, – возразил Джим. – У Иалу чёрные волосы и карие добрые глаза.
– Эх, сынок, сынок, поднял и опустил руку Рой. – Разве ты не видишь, что в этом квартале у всех густые чёрные волосы и карие добрые глаза?
Джим вздохнул.
– Если ты его видишь, хотя бы его одного, скажи нам ещё что-нибудь о нём: во что он одет и какого он роста, – снова появились упрямые искорки надежды во взгляде Роя.
– Он довольно высокий, – медленно, с трудом произнесла Джессика, – в светло-сером костюме и носит очки.
– Всё верно, – призадумался Рой. – Но почему его ты видишь, а меня, своего отца, – нет?
– Потому что он спасёт меня…
– Откуда ты знаешь? – недоверчиво посмотрел на Иалу Рой.
– Я видела сегодня сон, в котором я была бабочкой, а он мне заштопал крыло. Ему очень нравится спасать бабочек.
– Что ты такое говоришь… – испугался за рассудок дочери Рой.
– Я верю, я чувствую, я знаю, он и только он сможет меня спасти…
Безоговорочная уверенность девушки придала Иалу такую веру в счастливый исход операции, что он только отчаянно молился, боясь утратить хоть частицу этой снизошедшей на него силы. Джим пребывал в состоянии какого-то лихорадочного возбуждения, но Иалу не сомневался, что в ответственный момент он будет лучшим ассистентом на земле.
… Отцу ничего не оставалось, кроме как уступить мольбам дочери. Конечно, при других обстоятельствах он никогда не доверил бы жизнь самого близкого человека незнакомому безвестному хирургу, вчерашнему студенту. Но беспредельная уверенность дочери передалась и ему, тем более, что шансов на спасение почти не было: опухоль разрослась стремительно, и её размеры значительно превышали критические. Поэтому он рисковал не жизнью дочери, а одним-двумя последними днями её жизни, правда, в обмен на довольно призрачную надежду на долгие годы здорового счастья.
– Пусть даже день… Сейчас время исчисляется для меня не годами, а мгновениями, как жизнь бабочки, но этой жизни хватает, чтобы принести радость многим, – Рой обхватил голову руками, и не понятно, с кем он вёл спор: с самом собой или с Иалу и Джимом, подготавливающими аппаратуру к операции в будущем лазерном центре нейрохирургии, где всё необходимое оборудование было завезено ещё с вечера.
Вопреки всем прогнозам, макроаденома была прооперирована успешно, так что Рой мог теперь не одному светилу науки сказать в глаза: «Так значит случай безнадёжный?»
Правда, скептики по-прежнему утверждали, что радоваться рано, и в ближайшие пять лет могут появиться рецидивы. Не уже то, что удалось отвоевать у жизни хотя бы год, было чудом.
Не думала о том, что будет через год, и Джессика. Вернее думала так: всё будет хорошо, ведь он теперь рядом, в нашем квартале.
Через несколько месяцев состояние девушки не только не ухудшилась, но к ней полностью вернулось зрение, и она даже могла подолгу танцевать, не чувствуя усталости, но танцевать не хотелось.
И причиной грусти, Рой знал, отцовское сердце не обманешь, был никто иной, как молодой египтянин. Неужели он и впрямь не замечает (или делает вид?), что девушка от него без ума?
Рой и сам с радостью взял бы его в зятья, не взирая даже на то, что врач – белокожий, зато какие получатся красивые и умные внуки-метисы от такого союза.
Но это были только мечты…
Сколько нью-йоркских парней могли лишь мечтать о его красавице-дочери, а этому – только руку протяни, да думает, похоже, только о своей нейрохирургии.
Об уникальной операции разгласили газеты, о новом медицинском центре заговорили. Невзирая на отчаянные протесты Иалу и Джима, Рой настоял- таки, что поможет погасить в кратчайшие сроки кредит на открытие центра. Дочери ближайшие годы нужно наблюдение, а в должниках он ходить не привык, и пусть он никогда не сможет сделать ничего такого, что хотя бы отчасти выражало бы степень его благодарности спасителям, уж от такой малости им отказаться стыдно, если, конечно, не хотят его смертельно обидеть.
… Иалу не то, чтобы не замечал, как смотрит на него девушка, но принимал её болезненную влюблённость за восхищение, вызванное благодарностью. Психологическая зависимость пациентов от врачей встречается не так уж редко, не стоит излишне заострять на этом внимания.
Даже сама мысль, что он может явиться причиной чьих-то страданий, была для него невыносима, и упрямо гнал её прочь…
… Вечер плотно укутался в вуаль сумерек, пытаясь остаться романтичным фоном среди топорщащихся каменных зданий, ведь влюблённых полно и в Нью-Йорке, хотя потерять голову гораздо проще где-нибудь в горах, а лучше – в приморском одноэтажном посёлке.
Впрочем, Джессика, наверняка, сказала бы «чушь!», так решительно она направлялась лёгкой пружинистой походкой в сторону центра нейрохирургии, где Иалу по своему обыкновению задерживался до глубокой полуночи.
Что ж, сегодня его ждёт сюрприз, который он запомнит надолго!
В красном шёлковом платье выше колен, очень высокая, гибкая, как пантера, девушка была прекрасна, как сама ночь или египетская богиня Баст.
Заговорщицки улыбаясь, красавица проскользнула в двери медицинского центра.
На несколько секунд она остановилась у входа, так душно нахлынули воспоминания о боли, страхе и как это всё отступило под мягким, ободряющим и идущим из глубины души взглядом Иалу.
– Иалу, – тихо позвала девушка и тут же нахмурилась, вспомнив о новейшей системе видеонаблюдения, которая фиксирует каждый её вздох и решительно тряхнула тщательно расчёсанными длинными кудряшками.
Навстречу ей послышались шаги.
– Джессика? – удивился Иалу позднему приходу девушки.
– Да, это я, – с вызовом ответила девушка.
– Что-то случилось? – заподозрил неладное Иалу.
– Случилось, и уже давно, – лихорадочно сверкнула глазищами Джессика. – С тех пор, как вы появились в нашем квартале.
Иалу смотрел на обличавшую с недоумением.
Джессика злилась на себя, а ещё больше на Иалу. Благоразумнее было бы провести этот вечер дома, но разрывавшая изнутри лавина настойчиво требовала сделать хоть что-нибудь, и девушка выскользнула из платья, под которым не было ничего, кроме тела без единого изъяна.
– Это мой тебе подарок. Мне ничего не нужно взамен. Если, конечно, тебе нравится моё тело.
Ирония в голосе Джессики смешивалась с болью, и она передалась Иалу, как по невидимым электрическим проводам. Он не знал, как утешить, что сказать, чтобы она поняла: он не тот, кто сделает её счастливой…
– Джессика, я уже видел ваше тело, и, уверяю, едва ли найдётся мужчина, который усомнится в том, что оно прекрасно.
– И едва ли найдется мужчина, который так спокойно мог бы на него смотреть, как на картину или статую! – вышла из себя Джессика.
– Джессика, я врач…
– Звучит как «я бесплотный ангел», – лицо Джессики исказила нервная усмешка. – И знаете, что я скажу вам, господин доктор, не надо было меня спасать. Меня призвал Господь, значит, пришло моё время. И открою вам секрет, бабочки не умирают, как кажется смертным. Мы улетаем сразу в рай.
– Джессика, тебя нельзя нервничать…
– Ах, спасибо за заботу, господин доктор! Премного вам благодарна! – Джессика истерично засмеялась. Она была несправедлива, и чувствовала это, но не могла остановится. – Вы заняты таким важным делом, вы спасаете бабочек, простите, человеческие души. Вы само совершенство без недостатков и пороков! Даже смерть вам подвластна! Вы, наверное, возомнили себя Господом Богом, но, Иалу, вы всего лишь второй после Бога!
Заплакав, Джессика бросилась прочь, переступив через сброшенные одежды.
Джим посторонился в дверях, пропуская Джессику.
– Второй после Бога… – друг даже присвистнул, повторив эти слова. – – Вот бы мне девчонка сказала такое…
– Ты хотел бы услышать эти слова от Джессики?
По взгляду друга Иалу понял, что не ошибся.
На столике в углу зазвонил забытый Джимом мобильный, хозяин нажал отбой и спрятал его в карман.
– Зря мы вообще сюда пришли, Иалу… Лучше бы ты договорился тогда с хозяином Вавилонской Башни…
Однако уже на следующий день Джим полностью изменил своё мнение.
36.
Луи Альберт ценил время, проведённое с собой наедине. В эти особые мгновения релаксации он любил поразмыслить о том, что уже успел сделать и о том, что ещё только предстоит.
Он не понимал людей, достигших всего и страдающих от пресыщения. Нет, нет, нет, он не из их числа и никогда не станет похожим на ребёнка, объевшегося клубничного эскимо и заработавшего ангину.
Едва покорив одну гору, он тут же принимался штурмовать новую.
Фильм о птеродактилях вышел на экраны, и хоть актриса в роли профессора смотрелась всё-таки, на взгляд Луи Альберта, малоубедительно, сама картина, а заодно и его главная героиня стремительно завоёвывают зрительские сердца.
Планируется и продолжение фильма, но больше палеонтолога занимало другое: утром позвонил Симон. Ему удалось вывести самого что ни на есть настоящего детёныша динозавра. Как классифицировать особь и какие создать условия для наиболее благоприятного её развития – в подобных вопросах Симон, конечно, всецело полагается на опыт старшего брата. И он, Луи Альберг, с удовольствием поможет. Уже вечером он будет в Париже.