Вера Галицкая
Китеж-грайнд. Книга 2
Они отыграли очень мощно. Андрей выкладывался на 150 процентов. В нём было столько энергии и желания ею делиться, что к концу выступления с него ручьями тёк пот. В гримёрке он пытался вытереться концертной футболкой, но она была сама мокрая насквозь. Тогда он распотрошил пачку салфеток и вытерся ими. С трудом отдышался, выпил два литра воды и понял, что он трезв, как стёклышко. А ещё, скорее всего, похудел на пару килограммов. Облачившись обратно в белую майку и растерев мейк на глазах, побежал искать Лию.
Лия стояла у бара с какими-то местными гопниками и пила воду. Пацанчики кружили вокруг, как ястребы, и очень откровенно пускали на неё слюни. Но когда она увидела Андрея, она просто ушла от них, не попрощавшись, и направилась к нему навстречу.
– Вы крутые! Я, честно говоря, не ожидала! – Лия тоже, судя по всему, протрезвела после своих активных танцев.
– Спасибо! Видел, как ты танцуешь, мне очень понравилось, – Андрею чуть ли не впервые было комфортно говорить девушке приятную правду, – Ты классно двигаешься. Отдышалась, кстати? Пойдём поищем места за баром!
Андрей отбил у фанатов два стула с краю барной стойки, и они с Лией сели продолжать беседы обо всём на свете. Болтали про новые татуировки, которые они планируют набить, про компьютерные игры, про чай, Латинскую Америку, шаманов и круги на полях. Когда Лия произнесла слово "круги", со сцены тут же донеслось то же самое слово: "Делаем круг!" Они переглянулись, и Андрей таинственным голосом произнёс: "Круги сужаются".
– Аааа, я сейчас с ума сойду, – Лия закрыла руками лицо, – это какая-то магия!
– Рано сходить с ума. Прелагаю нахерачиться! Бармен, нам с лэйди текилы! – Андрей крикнул через всю барную стойку, – 2 текилы сюда, пожалуйста!
После нескольких шотов Андрей понял, что пора действовать. Ещё несколько раз повторялась магия со словами, финальным аккордом стала оброненная кем-то фраза "Получается у единиц", которую Андрей перевёл Лие, как знак, что им пора "получается уединиться". Через громкую музыку и собственный пьяный смех, они прошли к гримёрке и завалились на диван, на котором лежали чьи-то шипованные куртки, пакеты непонятного назначения и бумажки с сет-листами.
Вокруг были какие-то люди, пахло травой и пивом, кто-то так же обжимался в кресле. Коктейль из гормонов, алкоголя и громкой музыки туманил головы. Они целовались жадно, как будто окружающего мира не существовало, как будто шипы не врезаются в кожу, а завтра не нужно было никуда ехать. Всё вокруг было только для них. Андрей запустил руку ей под юбку и трогал стройные бесконечные ножки. Она разгорячённая, напряжённая, как будто бы вся дышала жаром и феромонами.
"Как же она круто целуется. Хочу её всю", – это были даже не мысли в голове, а квинтэссенция мыслей и инстинктов.
– Давай попробуем по-настоящему уединиться? Как в фильмах про панк-рок, – прошептал Андрей Лие на ухо и легонько укусил за мочку.
– В туалет? – уточнила Лия, направляя его руку своей ладонью всё выше по внутренней стороне бедра.
– Ну, рискнём.
В туалете над бочком была приклеена яркая красно-чёрная картинка, на которой схематически изображалось, что разрешается совокупляться только сзади и запрещается – сидя на бачке.
– Видишь, всё предусмотрено, – прошептал Андрей.
– Будешь сзади? – спросила Лия, игриво глядя в глаза Андрею и спуская колготки с трусиками до коленок.
– Да ладно, ты худенькая – я тебя на руках подержу. Хватайся за шею.
– Но тогда мне нужно совсем раздеться…
– Как тебе угодно, – Андрей развернул её лицом к стене, пропустил руку между её дрожащих ног и уткнулся носом в яркие синие волосы, – какая ты горячая девочка…
Андрей с Лией переписывались всю неделю, присылали друг другу любимые песни и мемы. За несколько дней получилась километровая переписка. В итоге, они договорились встретиться в субботу в центре, чтобы "пить странный чай под шаманскую музыку и делиться планами по захвату мира".
Андрей решил, что к выходным нужно бы подстричься, раз такое дело, и по дороге из института зашёл в парикмахерскую в торговом центре у метро. Потом прошёлся по магазинам и решил что-нибудь купить Лие в подарок. Выбор пал на духи. Андрей перенюхал десятки флаконов и нашёл тот, который ассоциируется с ней. Он не смог бы описать этот аромат, но понимал, что готов дышать им бесконечно.
Жизнь становилась полнокровной. Во-первых, у него была учёба в одном их лучших вузов страны, от которой кипел мозг и он физически ощущал, как рождаются новые нейронные связи. Одни уравнения математической физики чего стоили! После этих пар чувствуешь себя выжатым, как тряпка, но способным на всё. К тому же, уже невдалеке маячил диплом инженера-конструктора радиоэлектронной аппаратуры, что позволило бы ему совсем скоро вплотную заняться новыми открытиями и переплюнуть в своей значимости Стива Джобса. Это было принципиально.
Во-вторых, у него был Виртацин, и он ощущал, что у жизни есть какой-то смысл. И у него иногда появлялись мысли, что второй пункт ещё обязательно свяжется с первым.
В-третьих, его группа начинала приобретать вес в тусовке, и проведённые на репах часы уже не были просто приятным времяпрепровождением и медленным угнетением слуховой функции. Во всемирную славу панк-исполнителя он не особо верил, но этот пункт собственной биографии казался ему интересным.
И, наконец, он встретил Лию.
В субботу в чайной они умудрились напиться пуэром до состояния, как под Виртацином. Сопровождалось мероприятие сюрреалистическими разговорами, из которых всё же было понятно, что Лия далеко не дурочка. Ещё она каким-то чудесным образом убрала боль в правом плече Андрея, просто приложив руки. Это было удивительно, немного пугающе и похоже на сон. Андрей в ответ решил показать "фокус с появляющимся из ниоткуда магическим эликсиром", и когда Лия закрыла глаза, тихонько поставил флакон духов на стол и накрыл его салфеткой. Она мило подыгрывала, смеялась и сразу же попшикалась новым запахом.
Ночью он проводил Лию домой, и на прощание они поцеловались у её подъезда. Андрей отправился к себе в полной уверенности, что это судьба.
Дальше были самые счастливые недели в его жизни. Они с Лией ходили на концерты и на вписки к друзьям, занимались сексом где только можно и нельзя. Однажды ночью доехали до Икеи и косплеили там фильм "500 дней лета": валялись на кроватях и притворялись, что смотрят телевизор в гостиной. Пока родители были на даче, они с Лией готовили домашнюю лазанью под марафон фильмов про постапокалипсис и делали зомби-мейки.
"Иногда нужно отпустить ситуацию и разрешить себе немного побезумствовать, чтобы не сойти с ума позже и бесповоротно", – оправдывал он свою влюбленность.
На этих выходных родители Андрея никуда не уехали, и ему пришлось снять номер в гостинице на другом конце Москвы. Они лежали на кровати после трёхчасового секса и, обессиленные, обсуждали планы на неделю.
– У тебя, случайно нет ощущения, что мы вместе уже тыщу лет? – поинтересовался Андрей.
– Да! Столько всего уже произошло. И у нас даже общих друзей вконтакте теперь больше сотни. У меня так только с Марго ещё.
– Хочешь прикол?
– Давай.
– Это всего лишь пятая неделя. Прикинь!
– Хаха, да, я знаю. Но стараюсь об этом не думать. Как-то нецеломудренно получается.
– Я сам в шоке. Но это очень круто. Я рад, что мы встретились.
– Я тоже.
Они обнялись, и Андрей поцеловал её в лоб. Как же ему хорошо…
8. Хрупкость жизни
Всё познаётся в сравнении. Две недели назад Марк наивно полагал, что хуже быть уже не может. Теперь он чётко видел, что тогда его обуяла лишь лёгкая меланхоличная задумчивость, по сравнению с той бездной отчаяния и мрака, которая разверзлась перед ним позже. Можно сказать, что тогда он просто кайфовал, лёжа днями напролёт на кровати и не вылезая из демки. Отдыхал, бездельничал. Теперь всё действительно плохо.
Наташа погибла. Сгорела вместе с Настей, Артёмом, Горбуновым и другими людьми со сталкерской вылазки. Их грузовик нашли далеко за пределами города, там, докуда не добивали глушилки. Сказали, газовый баллон взорвался и огонь перекинулся на канистры с горючим. Наверное, из-за высокой концентрации демки они даже не поняли, что горят… Пришлось подключать военных, чтобы найти их местоположение и вывезти останки их опасной зоны. Тела привезли на военной машине в непрозрачных полиэтиленовых мешках.
Они все сгорели в том грузовике. Марк видел тела – почти ничего не осталось. Они даже не были похожи на людей. Марк пытался представить, как всё это произошло, но картинка в его голове не складывалась. Он просто не мог соединить в своём сознании, что тот уголёк на ржавом железном столе морга – это и есть его умная, активная, громкая сестра.
Им даже не дали похоронить её по-человечески, увезли куда-то до выяснения всех деталей. Мама с тех пор не спит. И каждый день плачет. Папа её успокаивает, как может, но у мамы словно что-то надорвалось, она постарела, осунулась. Марк каждый день видел в ванне клочья её волос с проседью. Папа держался, но стал ещё более молчаливым, чем раньше, и тень залегла в складке на его лбу. Марк никак не мог облегчить им жизнь, наоборот, когда он подходил обнять маму, она только горче плакала.
В самом начале, когда все думали, что Гера просто сбежала из дома, родители ходили по домам её одноклассников и пытались найти хоть какую-то информацию. К ним присоединились мамы Насти и Тёмы, такие же заплаканные, с опухшими лицами, и они вместе десять дней собирали по крупицам всё, что могло помочь в поисках. Каждый вечер они собирались и составляли план поисков на следующий день, разложив на их кухонном столе карту города. Потом нашлись какие-то люди, которые сказали, что видели Артёма, уходящего с утра в одиночестве куда-то с рюкзаком. Всё свободное время родители исследовали заброшенные кварталы и сталкерские территории в указанном направлении. Тогда уже подключилась полиция.
Сейчас всё стало похоже на дурной сон. И Марк не может от него спрятаться, даже в демке. Образы всё равно просачиваются в другую реальность, и он повсюду видит пожары, чувствует утрату и холод одиночества. Повсеместно. Ему одиноко дома, на работе, во снах и в видениях. И он понимает, что это уже не восполнить. Холод, который поселился в его душе, теперь там навсегда. Ему казалось, что теперь даже воздух, который он выдыхает из своих лёгких, стал холодным.
Военные нашли грузовик, когда Марк возвращался домой с работы. Он весь день чистил грязные, вонючие туалеты, мыл полы, стирал пыль с подоконников, шкафов и парт. Его шпыняли тётки из школьной администрации. И чем больше он старался работать хорошо, тем сильнее на него кричали, что он всем мешает. Он гремит вёдрами, он путается под ногами, он бесит всех своим видом – вот, чем он занимался на работе, по мнению тех, кому когда-то чуть больше повезло на распределении.
Когда рабочий день закончился, Марк пулей выскочил из дверей школы, стараясь не расплакаться. Ему хотелось как можно скорее оказаться дома, забраться с головой под одеяло и отключиться. Но дома он успел только поужинать – сразу после этого в дверь громко постучали. На пороге стояли люди в форме с бумагами в руках.
Резко всё закрутилось в плотный узел. К его перманентным жалобам на жизнь и тихому поскуливанию добавилась Трагедия. Всеобъемлющее горе, сквозившее из каждой щели. Он пытался вспомнить лицо Наташи, её голос. Хотел восстановить в памяти светлый образ Наси. Но перед глазами стояли лишь чёрно-коричневые угли. Он пытался вспомнить сцены из прошлого, как Гера с Насей сидели у них дома и болтали о всяких девичьих делах, а Марк подслушивал. Но с каждым разом воспоминания только сильнее стирались, и видения ускользали.
Марк не знал, хватит ли у него сил перетерпеть всё это. Да и смысл терпеть? Был бы он хотя бы тупым и не понимал всего ужаса своего положения… Но нет. Он ясно видел, что он рождён исключительно для страданий. У него не будет ни друзей, ни любви, ни положения в обществе. Он был лишним элементом, сломанной деталью механизма. Деталью, наделённой разумом как будто лишь для того, чтобы понимать всю ничтожность и бесперспективность своего положения. Сегодня он будет маяться от неприкаянности весь день, потом ляжет спать и будет видеть страшные сны, чтобы завтра опять проснуться и первым делом ощутить холод своего одиночества. И это будет тянуться день за днём, неделю за неделей… Без просвета. Ничего уже не исправить.
********
Последние недели округ жил только сплетнями и домыслами о пропавших Тёме, Насте и Гере. Давно не происходило подобных крупных происшествий, и все, от мала до велика, знакомые и незнакомые, обсуждали таинственное исчезновение старшеклассников. Доцент наслушался различных версий произошедшего и уже было свыкся с мыслью, что его лучший друг просто сбежал с Восточный Округ или даже за пределы Москвы, ничего ему не сказав. Он был уверен, что у Тёмы всё хорошо, и из-за этого где-то в глубине души поселилась обида. Они столько лет дружили, а он ни словом не обмолвился о своих планах и даже не попрощался.
Но когда пришли настоящие новости и все узнали про грузовик, на место обиды пришёл страх. Страх, что он что-то не успеет. Для Доцента это стало переломным моментом в сознании, ни окончание школы, ни выход на работу не произвели на него такого отрезвляющего воздействия. Смерть вдруг стала реальной. Не чем-то далёким, из фильмов, книг и городских легенд, не каким-то мифическим словом, которое к тебе не имеет никакого отношения, а настоящей. Близкой. Почти осязаемой. Это чувство пугало. Жизнь внезапно оказалась такой хрупкой, быстротечной и непредсказуемой, что Доценту стало стыдно, что он так бездарно её проводит. Он перестал играть на гитаре, не играл в сокс с приятелями, работа вдруг предстала бессмысленной тратой драгоценных минут. Нужно было срочно сделать что-то стоящее, что-то настоящее, что могло уговорить страшную старуху с косой дать ему ещё времени. Мысли хаотично метались из стороны в сторону, и он никак не мог придумать, что сделать, чтобы жизнь стала осмысленной, как упросить Смерть немного подождать. Доцент пытался спросить совета у отца, но тот говорил с ним пустыми хрестоматийными фразами, которые, по-видимому, сам ещё не прочувствовал. Родители его не понимали, коллеги и подавно.
Он заходил к маме Тёмы, пытался её поддержать и в то же время сам искал поддержку и ответы на свои вопросы. Казалось, что у неё опустились руки, и она держалась только ради Вадика. Они с ней подолгу беседовали, вспоминали Тёму, его с ним детство, плакали над планами, которым уже не суждено было сбыться. Но каждый раз Доцент уходил из дома своего лучшего друга всё с тем же грузом на душе.
Ему стали сниться тягостные сны, смысл которых всегда был как будто бы один. Сначала ему привиделось, что он едет куда-то из Москвы на пригородной электричке. С ним были его друзья, но лиц он не различал. В середине пути по вагону прошёл слух, что идёт Контролёр. Как назло, ни у Доцента, ни у его друзей не было билетов. Все начали придумывать схемы обмана: кто-то купил билет на ближайшей остановке и заскочил обратно в вагон, кто-то покупал билеты через телефон. А у Доцента ничего не получалось. Он пытался делать то же самое, что и другие, ему даже показывали, куда нужно нажимать на телефоне, но билет упорно не покупался. И весь сон его сопровождало кошмарное чувство, что Контролёр всё ближе и ближе, что нужно срочно что-то придумать, но у него ничего не выходило.
Потом ему приснилось, что он ведёт машину. И вначале даже всё шло хорошо, он вписывался в повороты, ни во что не врезался и набирал скорость. Но когда ему потребовалось ненадолго притормозить, оказалось, что педаль тормоза не работает. Он давил на злосчастную педаль что есть сил, но машина продолжала ехать. Ему приходилось нарушать правила, ехать на красный свет, объезжать другие машины по тротуару. В этом странном сне он даже смог переключиться и представить, что едет не на машине, а на велосипеде, и попытался тормозить ногой о землю. Но транспорт всё ехал и ехал, не сбавляя скорости.
Эти сны надолго въедались в память, и Доцент всё явственнее ощущал неумолимый ход времени, с которым он не мог ничего поделать. Друзей становилось всё меньше, а люди в Москве чаще умирали, чем рождались. Накрывало ощущение, что он живёт в последние времена.
Самым близким человеком теперь стала Оля. Наверное, даже единственным. Она чувствовала то же самое, что и Доцент, ему даже не приходилось утруждать себя в подборе нужных слов, чтобы передать свои мысли: она облекала в слова за него всё то, что он не мог сформулировать. Он приходил к ней после работы, они пили квас на кухне и общались до поздней ночи. Когда наступал момент прощаться и нужно было снова идти домой к родителям, на него снова обрушивалось давящее чувство тревоги и душевного дискомфорта. Ему хотелось забрать её с собой и уйти подальше от всех.
Он решил, что предложит ей быть вместе. Когда он снова придёт к ней после работы, он пригласит её прогуляться и признается, что ему хорошо только с ней. Это было взвешенное решение.
Сначала его терзали сомнения. Оля всё-таки раньше встречалась с его лучшим другом… Но когда Доцент смотрел на неё с этой новой причёской и без вызывающего макияжа, ему даже иногда казалось, что эта какая-то другая Оля. Ещё он вспоминал рассказы Тёмы и Дани, что они занимались с ней сексом… То есть, у неё уже было двое мужчин… Доцент боялся, что окажется хуже их. У него ещё ни с кем не было отношений, а ей было с чем сравнивать. В этом вопросе он, пожалуй, не будет торопить события. К тому же иногда проскальзывали мысли, что она могла его приворожить, её всё-таки считали ведьмой из-за той истории с альбомом и оврагом. Но это уже было из области фантастики. Тем более, он не был уверен, что он вообще ей настолько нужен. Она бы не стала на него колдовать.
После работы Доцент зашёл домой, чтобы помыться и переодеться во что-то приличное. Он надел синюю рубашку и чистые, некогда чёрные джинсы, зачесал влажные волосы на косой пробор и побрызгался одеколоном отца, который взял с полки в комнате родителей. Посмотрел на себя в зеркало: оттуда на него смотрел взрослый серьёзный мужчина.
– К девушке своей собрался? – поинтересовалась мама, увидев в каком виде он выходит из квартиры.
– Надеюсь, что да, – сухо ответил Доцент.
– Совсем большой стал… – произнесла мама с оттенком печали в голосе, как будто прощаясь с ним не на пару часов, а навсегда. – Привет ей передавай.
Мать никогда раньше не передавала привета Оле. Может, она даже и не знала, что это именно та самая Оля.
Он громко постучал три раза. Через пару минут дверь открыла Оля и удивлённо на него посмотрела.
– Привет, Андрей… Что-то случилось? – аккуратно поинтересовалась она.
– Привет, Оль. Да… Пойдём погуляем? Ты не против?
Она ещё не переоделась в домашнее, поэтому только накинула ветровку, надела чёрные балетки, и они вышли на улицу.
Уже смеркалось. Время заката прошло, и на улице зажгли неяркие фонари, но небо было относительно чистое, поэтому на горизонте ещё виднелась жёлтая полоска света. Окна на первом и втором этажах серого дома, в котором жила Оля, тоже горели таким же тёплым светом. Это постоянное сочетание серого и жёлтого внушало Доценту чувство стабильности и уюта. Всё пройдёт хорошо.
Он начал издалека и спросил у Оли, как дела на работе и всё ли в порядке дома. Потом попытался поговорить про книги, но из этого ничего не вышло, потому что он их, говоря по правде, последнее время их не читал. Они были просто удобным поводом приходить к Оле на работу. Затем он собрался с духом, остановился и взял её за руки.
– Скажи… Тебе не кажется, что жизнь последнее время стала какой-то хрупкой? – он никак не решался перейти к основному вопросу.
Оля слегка сжала его руки, прищурилась и замолчала, как будто формулируя мысль.
– Сначала ты мне скажи. Ты не хотел бы меня поцеловать? – она склонила голову набок.
У Доцента подкосились ноги, и он чувствовал, что его ладони предательски потеют. Затем мозг будто бы отключился на минуту, и тело действовало уже без его участия. Он прижал Олю к себе, запустив правую руку ей в волосы, и поцеловал. Точнее, сначала просто ударился губами в её губы. Но она всё-таки ответила на его поцелуй, приоткрыв рот.
Они стояли на дороге между двух фонарей и целовались. Доцент чувствовал, что Оля немного дрожит, как будто бы ей холодно. Надо было проводить её домой, чтобы она не простудилась, но он не мог оторваться. Не хотелось больше ничего, он даже не опускал руки ниже, не трогал её. Хотелось просто целовать её и понимать, что она согласна и что он больше не один. На улице больше никого не было, и создавалось впечатление, что они остались вдвоём во всём мире.
Затем Оля слегка отстранила его.
– Пойдём ко мне?
– У тебя же мама дома, нас увидят, – бормотал в полусознательном состоянии Доцент.
– Мама у себя в комнате, а мы в мою пойдём.
Доцент старался прогнать из головы все сомнения и совершенно ни о чём не думать. Они молча дошли до Олиной квартиры, сняли обувь и зашли в её комнату. Он раньше никогда здесь не был, они всегда сидели на кухне. Доцент осмотрелся. Комната не была похожа на классическую девчачью спальню в его понимании. Вдоль одной стены располагались чёрные шкафы со стеклянными дверцами, за которыми стояли книги и лежали безделушки: маленькие флакончики из-под духов, маски с перьями, фарфоровые статуэтки, засохшие цветы. У другой стены были разложенный диван с тёмно-синим постельным бельём и платяной шкаф тоже из тёмного дерева, у окна стоял письменный стол со стопками тетрадей и бумаг.
Оля закрыла дверь на щеколду и повернулась к нему.
"Не облажайся," – мысленно сказал себе Доцент.
Когда оба понимают, что им нужно быть вместе, из секса уходит грубость и пошлость. Он становится не высвобождением внутренних демонов, а занятием любовью. Из низменного превращается в нечто сакральное. Доцент боялся сделать Оле больно, как-то навредить или оттолкнуть её. Он старался не шуметь, но кровать периодически предательски скрипела и билась о стену. Иногда они встречались глазами, он смотрел на её раскрасневшееся лицо, улыбался и целовал. В эти моменты приходило осознание, что время всё-таки можно остановить.
Когда Доцент понял, что он близок к финалу, то тихо сообщил об этом Оле на ухо. Оля в ответ прошептала: "Хорошо" и только сильнее прижала к себе, впившись ногтями в спину. Он не сопротивлялся.
На следующее утро Доцент проснулся с ощущением, что он смог обмануть смерть. Ему снова снился старый любимый сон, как он рассекает волны океана на доске, а с неба светит обжигающее солнце. Жизнь продолжалась. И у этой жизни появился смысл. Светлый и правильный.
Часы показывали десять. Сегодня у него выходной, и они пойдут тусоваться к Бабуле. С Олей, как пара. Ему снова захотелось взять с собой гитару, позвать всех приятелей и петь песни на иностранном языке до позднего вечера. Хотелось обыграть всех в настолки, рассказать про приснившийся сон и вообще поведать всему миру, что счастье есть. Потом он заберёт Олю к себе, и они снова будут только вдвоём. По-хорошему, им уже нужно жить отдельно.
Доцент позавтракал в таком прекрасном настроении, что даже родителям передалось его ощущение праздника. Батя сразу понял, в чём дело, пожал ему руку, похлопал по плечу и сказал, что если будут какие вопросы, он может смело обращаться к нему. Матушка закатила глаза, но тоже улыбалась и радовалась за сына. Сказала, что хочет познакомиться с его избранницей и чтобы он звал девушку в гости. Доцент всех заверил, что обязательно так и сделает. Потом он оделся в свой выходной панковский прикид, взял гитару, чмокнул в щёку маму и пошёл за Олей. Папа, улыбаясь, показал ему развёрнутый кулак, типа "Так держать!", и закрыл за ним дверь.
"Ох, чувствую, я им дал повод для разговоров на неделю. Они уже, наверное, думали, что я по мужикам, раз никого не приводил раньше" – усмехнулся Доцент.
Оля тоже была в прекрасном расположении духа, вся как будто светилась изнутри. На ней было чёрное короткое платье с серебристыми круглыми пуговицами на груди, а в волосах красовалась розовая заколка в виде какого-то диковинного пышного цветка. От прошлой Оли осталась только татуировка в виде змеи на руке, а в целом – совсем другой человек. Доцент никогда раньше не видел её такой.
Они сладко поцеловались при встрече, взялись за руки и выдвинулись в путь.
– Знаешь, мне сегодня хочется сделать что-нибудь хорошее этому миру, – поделился Доцент.
– Да, правда. Хочется поделиться своим счастьем! Последнее время все в каком-то упадническом настроении… Нужно показать, что жизнь – это не только страдания, – согласилась Оля.
– Есть идеи?
Оля ненадолго призадумалась.
– Я почему-то часто стала вспоминать брата Геры. Помнишь этого забитого шизика из нашего класса, которого ещё сделали уборщиком? Мне кажется, что он сейчас самый несчастный человек во всём городе… Говорят, что его родители совсем в клинической депрессии погрязли из-за смерти Наташи. Представляю, как ему погано сидеть дома одному.
– Думаешь позвать его с собой к Бабуле? Идея шикарная, Оленька! – Доцент обнял свою девушку и поцеловал её в лоб. – Ты просто гений добра.
– Думаю, ему как никому сейчас нужна помощь. У него же вообще и одного друга не было. Мне тоже было препогано, когда мне объявили бойкот… Прекрасно помню то ощущение. А нам сейчас так хорошо, что мы можем поделиться с ним хорошим настроением. Как думаешь?
– Мне так нравится, когда ты говоришь "мы", – Доцент с силой обнял её за талию. – Пойдём скорее!
Доцент не верил своему счастью. Совсем недавно жизнь казалась пугающей и скоротечной, а теперь он чувствовал, что может всё. Теперь их двое, они смотрят в одном направлении, они просто берут и делают друг друга счастливыми. И даже хватает энергии делать добро другим. Ему хотелось делиться этими эмоциями со всем миром!
Они подошли к дому, где жила Гера. Раньше они все заходили друг за другом перед тем, как идти тусоваться к Бабуле или идти играть в сокс у школы, поэтому помнили дорогу и номер квартиры. Доцент постучал в серую металлическую дверь.
Долго никто не открывал и не было слышно никаких звуков. Тогда доцент дёрнул за ручку, и дверь, к его удивлению, открылась. Они с Олей переглянулись, молча друг другу кивнули и тихонько зашли внутрь.
– Есть тут кто? – крикнул Доцент.
В квартире стояла тишина. Они заглянули на кухню – никого, только стулья были странно расставлены, и грязная посуда лежала на столешнице у раковины. В гостиной тоже никого не оказалось. Тогда они на цыпочках прошли к комнате Марка и постучали в дверь. Ответа не было.
– Странные дела. Может, ушли все, а квартиру запереть забыли, – предположила Оля.
– Похоже не то, – ответил Доцент, приоткрыл дверь в комнату и заглянул туда.
Затем он резко захлопнул дверь, так что от грохота задрожала дверная коробка и холодным голосом сказал:
– Уходим! Быстро идём отсюда.
– Да что такое? Что ты там увидел? Дай посмотрю! – запротестовала Оля.
– Не надо тебе на это смотреть, – Доцент крепко держал дверь и не давал девушке пройти.
– Почему, Андрей?! Открой дверь! – Оля вцепилась ему в руку.
– Говорю же, не надо, Оля! – он взял её в охапку и поднял на плечо. – Всё, нет ничего здесь. Нас ещё в воровстве обвинят. Уходим.
Как она ни сопротивлялась, Доцент был не умолим. Он силой вынес её из чужой квартиры и захлопнул дверь. Ей не нужно было ничего ни знать, ни видеть.
– Давай пройдёмся сначала, – предложил он, оказавшись на улице.
– Ты не собираешься мне ничего сказать?
– Может быть, попозже расскажу. А пока давай зайдём за пацанами, – Доцент пытался вернуть себе прежнее расположение духа и не подавать виду, что что-то произошло. Но это будет теперь не просто.
Когда он заглянул в комнату Марка, то увидел его болтающимся в петле, свешенной с люстры. Лицо его уже было синим, а штаны мокрыми. Оле точно не нужно было этого знать.
9. Смеющаяся смерть
Андрей Николаевич был прав. После того большого города они шли по странной пустой местности. Раньше её не было на картах. Сначала им ещё встречались мелкие деревеньки с зомби, но уже три дня – ни построек, ни живой души, ни мёртвой. Тащить на себе "комплект для выживания" теперь стало вдвое тяжелее. Во-первых, они лишись двух сильных мужчин. Во-вторых, бензин в грузовике давно закончился, и им приходилось идти пешком и тащить бронежилет, оружие, крупы, воду и запасную одежду на себе. У Наси постоянно болели шея и спина. Ноги стали бетонными. Хорошо ещё, очередные месячные прошли, пока они ехали на грузовике.
Иногда было так тяжело и грустно, что по вечерам Нася плакала, обнявшись с Тёмой. И ей даже казалось, что она чувствует и его редкие крупные слезинки. Ещё ей было жалко Геру, потому что она не могла так обняться ни с Даней, ни с Ильёй. Нася чувствовала холод одиночества, когда смотрела на свою подругу. И поэтому ещё больше дистанцировалась.
Геру волновал Даня, потому что он последнее время как-то странно двигался и разговаривал. Она даже спросила Насю, не превратился ли он в зомби. Нася тогда бросила короткий взгляд на него, но почувствовала только, что это что-то нервное. Она не хотела лезть никому в душу. Она знала, что всем тяжело. И если она будет, как эмпат, сочувствовать всем, её просто не хватит. Внутренний ресурс был близок к нулю.
Нася всё чаще молчала и старалась ни о чём не думать. Мысли о прошлом и о Москве вгоняли в депрессию, мысли о будущем и о Китеже могли довести до нервного истощения. Приходилось концентрироваться на "здесь и сейчас". На грязи под ногами, на жёлтом небе над головой, на сушёных бобах на обед. Так было проще.
Сейчас как раз был обед. Тёма развёл костёр, и они варили бобы. Вся команда разместилась на сломанных деревьях, вросших горизонтально в землю. Учитель прихватил из магазина в Самаре разноцветный кубик с двигающимися квадратиками.
– Знаете, что это такое? – спросил он у отряда.
Когда Гера поняла, что все будут молчать и дальше, тогда ответила:
– Головоломка "Кубик Рубика".
– Соберёшь, Наташ?
Гера подошла к учителю и взяла игрушку. Тридцать секунд, и все цвета ровно расположились по сторонам куба.
– Там алгоритмы есть, не интересно, – сказала она и вернула учителю его головоломку.
– У меня уже интерес в том, чтобы не забыть алгоритм, – усмехнулся Андрей Николаевич.
Вдруг Даня со звоном уронил алюминиевую тарелку, и бобы оказались на земле.
– Чёрт… – Проговорил он.
– С тобой точно всё в порядке, друг? – поинтересовалась Гера.
– Да, рука дёрнулась просто. Забей.
