Елена Тумина
Таинственное завтра. 15 рассказов мастер-курса Анны Гутиевой
Наталия Ковальска.
МЕЧТАТЕЛЬ
I
Ночь. Бревенчатые хаты, уже успевшие покрыться белой снежной пеленой. Нос и горло обжигает морозный воздух, щиплет щеки. Слышны голоса, смех, хохот, запев заводилы. Озорной мотив колядки кружит всех в своей чарующей мелодии. Яркое солнце на шпиле над головами алой зарей разрезает темноту. Чувство радости и доброты на душе, предвкушение чего-то хорошо знакомого, родного, но давно забытого. Молодая девушка, краснощекая, в круглобоком коричневом тулупчике и черном платке с большими красными розами, заливается смехом, манит рукой и кричит: «Никитка, иди к нам! Догоняй!»
Отвратительно визгливая трель разрушила тишину и оборвала сон.
– Проклятый будильник! Дурацкий рингтон! – Никита тяжелой рукой пошарил по тумбочке и наугад провел пальцем по экрану телефона, выключая раздражительный звук. Сморщив нос, мужчина попытался избавиться от ужасного послевкусия неприятного пробуждения. Закрыв глаза, он еще некоторое время лежал неподвижно, пытаясь уловить остатки улетучивающегося сна и те ощущения, которые он принес с собой. Расставаться с ними совсем не хотелось. Как давно из его жизни пропали искренняя радость и счастье от таких простых вещей, как хорошая погода, приятная компания, задушевные песни, танцы, катание на санках и прочие забавы зимних народных гуляний.
Звонок. На экране высветилось фото самодовольного франта, лет пятидесяти, с усами а-ля Дали на пол-экрана.
– Алло! – сонным голосом ответил Никита.
– Я на пятнадцать минут задержусь. Не успеваю. Потом сходим куда-нибудь пообедать. Лады? – раздался запыхавшийся голос Петра Семеновича.
– Лады, – лениво выдавил Никита.
– Ты что, спишь еще?!
– Пытаюсь встать.
– Мне бы твое счастье. Все, давай. В девять пятнадцать. В галерее, как договаривались.
– Добро.
Отложив телефон и бросив помятую неубранную постель, Никита неторопливо проплыл из спальни в гостиную. Повсюду валялась разбросанная одежда, покрывала и подушки, грязная посуда после вечерних поисков музы и удобного места для размышлений. Задержавшись напротив мольберта с незаконченной картиной, он снова вспомнил слова Петра Семеновича: «Никита, люди хотят зрелищ и финансовых растрат! Так дай им то, на что они захотят потратить свои неприлично огромные деньжищи! Нужны экспрессия, страсти! А это что?!»
Пользуясь тем, что никто его не видит, он передразнил наставника и кривляясь выдал:
– А это что?! – эмоционально вскидывая руками, следом добавил: – Дай больше огня! – затем резко впал обратно в состояние меланхолии, опуская безжизненные руки вдоль тела. Все эти безуспешные поиски страстной музы порядком утомили.
Продолжая искать идею, как оживить кусок «выжженной степи», Никита брезгливо рассматривал холст, крутил головой из стороны в сторону, меняя угол обзора, отходил дальше, затем ближе. Все впустую! Наконец, потеряв надежду, провел пальцами по подбородку и, шурша щетиной, сказал:
– Хм, а если поиграть с цветами и добавить немного желтого и красного? – поразмыслив еще немного, мужчина махнул рукой и медленно поплыл в сторону кухни, там включил чайник и стал готовить завтрак. День обещал быть насыщенным.
II
Начищенный до блеска, как гусарские сапоги, автомобиль подъехал к старинному трехэтажному зданию. Парадный вход украшала лепнина с витиеватым растительным орнаментом. На парковке как всегда аншлаг, лишь одно-единственное свободное место одиноко скучало в сторонке. Табличка с номером машины торжественно приветствовала своего хозяина.
Едва Никита успел запарковаться и хлопнуть дверью, как его окликнул грубый мужской голос:
– Здорово, Никитос!
Никита обернулся и секунд пять пребывал в прострации, пытаясь понять, кто перед ним стоит и с какой такой радости позволяет себе подобное обращение в его адрес.
– Славка, ты что ли?! – наконец выдал Никита, выходя из ступора.
– Я! – отозвался друг детства.
– Привет, чертяка! Не признал сразу! Богатым будешь! – расплылся в улыбке Никита и, протянув руку старому знакомому, приобнял его.
– Таким богатым, как ты, боюсь, мне не светит стать, – отшутился Славка.
– Да ладно тебе! Я всего лишь скромный художник, – наигранно засмущался Никита.
– Машина вон какая дорогущая, персональное именное место, одет с иголочки явно не с «китайской руки». Жизнь удалась!
– Хм, если мерить такими параметрами, то склонен с тобой согласиться. А место на парковке, оно не мое, только на время выставки. У нас тут через пару дней открытие, вот и дали. Тут же вечно все занято. Центр, сам понимаешь… Эх, сто лет не виделись! Как же рад тебя видеть! Как там тетя Нина? – Никита все еще был под впечатлением от такого удачного стечения обстоятельств.
– Я, честно говоря, и не рассчитывал, что ты меня узнаешь! А если и узнаешь, то пройдешь мимо. Ты-то вон теперь какая птица высокого полета, не то что мы, простолюдины! Но это хорошо, что не зазнаешься. Тетя Нина? Мама потихоньку. Вот как раз ей на день рождения подарок ищу. Хотел картину подарить, да что-то никак ничего подходящего не могу найти. Друг посоветовал на набережную прогуляться. Говорит, там художников много, авось что-то да подберу на свой вкус.
– Картину? Пфф! Так это мы тебе в два счета организуем! Идем!
Никита проводил друга внутрь здания. На входе их встретила приветливая девушка-администратор в строгом темно-синем костюме и предложила им кофе. Кивнув ей в знак согласия, мужчины вошли в огромный просторный зал с блестящим паркетом, высокими потолками и большими окнами.
– Вот это да! Красотища какая! – восхищался Славка, глазея по сторонам, – сколько раз ходил этой улицей и даже не представлял, какие здесь удивительные дома.
В этот момент на пороге появился тот самый усатый мужчина «из телефона». Слегка запыхавшись, он снял свой длинный шарф и бросил его на стоящее в углу кресло.
– Вот так денек! Я уже полгорода оббегал, а только половина десятого.
– С тебя обед! – хитро улыбаясь, бросил Никита, протягивая ему руку для приветствия и демонстративно показывая на часы.
– Да хоть два! Только забери у меня половину всех этих звонков и встреч.
– Знакомься: Вячеслав, мой друг детства! Это Петр Семенович, золотой человек и по совместительству организатор всего этого переполоха! – представил Никита мужчин друг другу.
– Очень приятно! А вы к нам по какому-то конкретному поводу или так, полюбоваться искусством? – с интересом спросил усач, пытаясь понять, каким образом ему строить диалог с этим человеком.
– Полюбопытствовать, – улыбнулся Слава.
– У его мамы день рождения. Ищет подарок. Вот предложил выбрать что-то из моего творчества на свой вкус.
– А-а-а, – приподнимая брови, протянул Петр Семенович. – Ну, тогда давайте я вам устрою небольшую экскурсию. Заодно потренируюсь перед открытием.
– Ну, ты как всегда, в своем репертуаре – приятное с полезным! – рассмеялся Никита.
– Именно!
– Вот, позвольте порекомендовать вам «Утро в зимнем лесу», – с важным видом начал Петр Семенович, подкручивая свой ус двумя пальцами и указывая на какую-то странную мазню в большой серебристой раме с изображением черных палочек и странных серо-бурых мазков.
Восторга на лице Славки совсем не было, скорее какое-то неудобство, смущение и недоумение. Мужчины переходили от картины к картине, но итог был одинаков.
Закончив обзорную экскурсию, Петр Семенович с самым заинтересованнейшим взглядом спросил:
– Ну как? Приглядели себе что-нибудь?
Славка замялся, подбирая слова.
– Все работы замечательные, но боюсь, что моя мама ничего из этого не поймет. Она человек старой закваски. Мне бы какой-нибудь натюрморт или пейзаж…
– Вы погодите так сразу отказываться! – возмутился Петр Семенович. – Каждая представленная здесь картина стоит целое состояние! А вам ее дарят в подарок!
– Знаете, вы лучше их продайте тому, кто в этом что-то понимает. Как для меня, к цене хоть десять нулей припиши, все равно я за нее и ста рублей не дам, потому что ничего в этом не понимаю.
– Пффф! – оскорбился Петр Семенович, сделавшись пунцовым от негодования. Он был готов лопнуть от такой невиданной наглости и хамства, оскорбляющих современное искусство.
– Помнишь, как мы в детстве ездили с тобой в деревню к твоей бабушке? – обратился Славка с Никите. – Вот там была красота! Это были лучшие каникулы в моей жизни! До сих пор помню ту старенькую скрипучую электричку с мутными окнами. Сизые сумерки. Помню, как дядя Коля нас потом встречал с упряжкой на станции. Я тогда живого коня первый раз в жизни видел! Помню, как он нас и маму твою обнял. Фуфайка его пахла сеном и табаком. Такой душевный дядька! Постоянно шутил. Добрейшей души человек. А потом этот снег вокруг, как огромный белый океан повсюду! И вся ваша родня, такая шумная, горластая, но искренняя и душевная. Бабушка твоя – замечательнейшая женщина! А какие у нее были пирожки! Уммм! С ка-пус-той! – протянул Славка, прикрывая глаза от удовольствия, будто прямо сейчас кусочек у него во рту. – Я таких пирожков больше никогда в жизни не ел! И эти песни, колядки, сладости, катание на тройке с бубенцами!.. Честно, уже двадцать с лишним лет прошло, а я до сих пор все это помню, как вчера! Все бы отдал, чтобы снова туда вернуться! Вот такую картину я ищу, чтобы было по-простому, но с душой. Чтобы смотреть на нее и представлять себе вот такую уютную, добрую семейную атмосферу. Человеческую. Понимаешь? Ваши эти абстракционизмы…
– Модерн! – поправил его Петр Семенович, многозначительно задирая палец вверх с очень важным видом.
– Короче, не для меня это. Вы уж простите.
Никита, и без того не пышущий радостью жизни, погрустнел еще больше. Немного подумав, он обратился к Петру Семеновичу:
– Я отъеду ненадолго. Порешай пока тут без меня, ладно? Я быстро.
– Хм, – растерянно кивнул Петр Семенович, абсолютно ничего не поняв в произошедшем.
– Идем, – Никита дал команду Славику, и они вышли из галереи.
III
Войдя в квартиру, Никита и Славка застали в делах праведных домработницу, которая уже успела убрать следы вчерашних поисков музы.
– Простите, пожалуйста, Никита Андреевич! Я не знала, что вы так скоро вернетесь. Уже заканчиваю, – торопливо оправдывалась женщина, на ходу собирая рабочий инвентарь.
– Ничего. Мы ненадолго, – успокоил ее Никита и пригласил Славку пройти в гостиную.
– Вот это хоромы! – с нескрываемым восторгом огласил Славка свое впечатление от «скромного жилища художника», каким представил его Никита по дороге в машине. – Это столько платят за этот ваш… Как его?.. Модерн?!
– Угу, – скромно отозвался Никита. – Ты пока располагайся. Я сейчас.
Славка с интересом рассматривал до блеска вычищенную квартиру и ее убранство. Интерьер был сдержанным, в стиле минимализма, в бело-серых тонах. Ничего лишнего. Панорамные окна открывали вид на потемневшую от холода реку. Мужчина сразу представил себе, как она переливается и блестит в ясный солнечный день. Какой восторг вызывает такой вид из окна за обедом! Или ярко-красный закат! Даже никуда выезжать не надо. Красота!
Наконец вернулся Никита и с серьезным видом направился в угол комнаты к столу.
– Вот! – оповестил он и поставил картину. Затаив дыхание, Никита с нетерпением ждал оценки своей работы.
Замысел работы был прост: мальчик стоял на крыльце старенькой, но еще весьма крепкой избы. На улице уже стемнело, и лишь одинокий фонарь освещал вход в дом. Закинув голову наверх и устремив свой взгляд в нависшую над головой черную бездну, мальчик любовался большими кружевными снежинками, слипающимися в полете между собой и пухом устилающими все вокруг. Бревенчатые хаты в белом одеянии смотрели своими апельсиновыми глазами на суровый мрачный лес, поблескивающий серебристой мантией из снега. С противоположной стороны полотна приближалась группа людей с ярким солнцем на шпиле, горящим зарей в темноте над их головами.
Славка, не отводя глаз, медленно опустился на диван и долго молча смотрел на картину. Никита тоже молчал, борясь с подкатившими эмоциями. Столько лет прошло с того момента, как он написал эту картину, и только благодаря случайной встрече со старым другом он вспомнил о ее существовании.
– А что с бабушкой? Она жива? – наконец тихо спросил Славка.
– Умерла пять лет назад, – так же тихо ответил Никита, присаживаясь на пуфик возле дивана.
– Сочувствую.
– Угу, – потерянно отозвался Никита.
– А дядя Коля?
– Тоже. Девяностые мало кому пошли на пользу. Все колхозы развалились. Деревни опустели, а в городе он жить так и не смог.
– Печально. Хороший был мужик.
Оба молчали, каждого из них переполняли эмоции, воспоминания, переживания, боль потери.
– Нравится? – наконец спросил Никита.
– Очень.
– Забирай. Передашь тете Нине от меня привет и поздравления.
– Ты точно хочешь ее отдать?! – усомнился Славка, что с таким сокровищем можно расстаться вот так легко.
– Вы ее заслуживаете больше, чем я.
– Почему? – удивился Славка.
– Я себе еще нарисую! – Никита попытался изобразить подобие улыбки, чтобы избежать прямого ответа. – Сейчас только раму подыщу и подпись поставлю.
Пока Никита суетился, подготавливая картину, Славка неожиданно у него спросил:
– Я вот только одного не могу понять, если ты можешь рисовать такие великолепные картины, почему ты рисуешь эту ерунду из галереи?
– Влада Падаленко помнишь?
– Хорька, что ли? – рассмеялся Славка. – Его глазки-бусинки и выпяченные зубы сложно забыть!
– Многоуважаемый Владлен Падаленко теперь великий арт-критик и знаток современного искусства. Он бы на твой вопрос ответил так: «Классику маслом пишут сейчас только антикварные мастера, такие же старые и пыльные, как и их работы. Будущее за цифрой и модерном, нужно идти в ногу со временем!»
– Не хочу тебя обидеть, но ни одна из картин в галерее гроша ломаного не стоит! А за эту я бы отдал все те деньги, которые тебе заплатят за всю выставку вместе взятую.
IV
В галерее было шумно. Люди сменялись каруселью: одни приходили, другие уходили. Каждый норовил пообщаться с мастером. Петр Семенович старался забрать часть внимания на себя, поэтому сегодня он был крайне галантен со всеми гостями, мысленно рисуя у них над головами значки доллара с разным количеством нулей. Время от времени он подходил к Никите, потирая руки, заговорщицки шептал ему на ухо, что еще одна картина продана, и торжественно сообщал, какую часть расходов на организацию выставки она покроет.
После каждого такого захода Никита становился все мрачнее и мрачнее. Его больше не радовал звон фужеров, комплименты и похвала гостей и даже новости о кругленькой сумме дохода. Он ходил медленно вдоль стен с собственными работами и внимательно их разглядывал, вспоминая слова Славки: «Что это за бред и чем здесь можно восхищаться?!»
Считываемые образы абстрактных картин не передавали никаких чувств, эмоций, кроме одной – абсолютное непонимание изображенного. Если бы не табличка с названием «шедевра», то ни малейшей догадки о «содержимом» бы не возникло.
Телефонный звонок вывел его из размышлений. На экране высветилось лаконичное «Славик».
– Алло!
– Никитос! Привет! Тут мама моя хочет поблагодарить тебя за подарок. У нее сегодня день рождения… Никиточка, здравствуй, мой хороший! – раздался женский голос в трубке. – Огромная тебе благодарность за такой замечательный подарок!
– Теть Нин! Это вам от чистого сердца! Пусть она долго вас радует, а вы нас!
– Благодарю, мой золотой! Слава сказал, что у тебя сегодня тоже праздник. Я тебя от всей души поздравляю, очень надеюсь, что все пройдет на ура! А когда страсти улягутся, приезжай к нам на чай с тортом! Домашний! Я сама пекла!
– С радостью! Адрес тот же?
– Тот же! Тот же! Ждем!
Никита окинул взглядом зал и присутствующих. Все были крайне деловыми, культурными и очень напыщенными. Ни капли искренности, доброты и тепла во всех этих восковых людях не было. Оттого на душе было паршиво и противно. Не долго думая, он выхватил усача из толпы:
– Семеныч! Я тебе еще нужен?
– А что случилось?! – перепугался тот.
– Да что-то неважно себя чувствую, – отмахнулся Никита от долгих объяснений. – Если что-то срочное, то ты звони.
– Ладно, – удивленно ответил Петр Семенович, внимательно разглядывая своего подопечного и пожимая плечами.
V
Никита нерешительно позвонил в старенький дверной звонок. В подъезде практически ничего не изменилось за столько лет, кроме надписей на стенах. Все так же пахло сыростью из подвала, кошками и старыми бабушками. Наконец, дверь распахнулась и на пороге показалась именинница.
– Никитушка! Как хорошо, что ты приехал! Мы уже и не ждали!
– Поздно? – осторожно спросил гость.
– Да ты заходи! Заходи скорее!
– Это вам! – огромный букет роз лишил хозяйку дара речи.
– Здорóво! – крикнул Славка, выходя с кухни и протягивая руку.
– Как же хорошо, что ты пришел! – вернулась к чувствам тетя Нина. – Такой солидный, возмужавший! Я тебя помню еще совсем маленьким, а сейчас вон ты какой! Славик, ставь чайник! Гости уже ушли, но я для тебя припасла кусочек! С розочкой! – тетя Нина заботливо достала из холодильника бисквитный треугольник на цветастом блюдце. – Кушать хочешь? Я сейчас мигом подогрею!
– Нет, спасибо! – скромно ответил Никита, стесняясь обременять хозяйку дополнительными хлопотами.
– Ой, знаю я эти ваши «не буду»! Иди руки мыть, пока вернешься – уже все будет готово!
Никита был тронут теплотой и заботой, с которой его встретила тетя Нина. Проходя мимо зала, он невольно задержался. На стене, напротив дивана, его картина уже заняла свое почетное место.
Выглядывая из кухни, тетя Нина прокомментировала:
– Все гости весь вечер восхищались твоей работой! Глаз не могли оторвать! Чудо! Просто чудо! Какое счастье, что Славик тебя встретил!
Время пролетело незаметно. Стрелки часов неумолимо приближались к полуночи. Никита засобирался домой, не желая обременять своим присутствием хозяев, но уходить совсем не хотелось.
– А что стало с бабушкиным домом? – вдруг поинтересовался Славик.
– Стоит пустой, – безучастно ответил Никита.
– Эх! Я бы поехал туда снова! Здорово было бы оказаться там снова! Купить билет на старенькую скрипучую электричку…
– Ага, а потом двенадцать километров идти пешком, – рассмеялся Никита.
– Да? Аж столько? А! И черт с ними! В хорошей компании время летит незаметно! – задорно ответил Славик, продолжая рисовать в своем воображении заветное путешествие. – Тебе как нечего будет делать, ты звони! Я с радостью!
– Непременно! – продолжал смеяться Никита, глядя на мечтательное выражение лица товарища.
VII
После возвращения домой Никита долго вспоминал бабушкин дом, ее доброе лицо, нежные заботливые руки, которые пекли самый вкусный и ароматный хлеб, солдатскую похлебку, которую дед часто просил сварить, и кашу из русской печи. Еда, такая простая, но сытная и ароматная, до сих пор оставалась в памяти, вызывая во рту слюноотделение.
Вспомнил и те каникулы, которые они вместе со Славкой провели в деревне. Для городского мальчишки это стало событием всей его жизни. Казалось бы, что в этом такого? Никита каждое лето ездил к бабушке и воспринимал все как само собой разумеющееся. Вспомнил и то, как обещал ей научиться рисовать и начать писать пейзажи, чтобы люди не забывали и ценили красоту природы, сохраняли человеческую теплоту души и берегли тот огонек в своих сердцах, который с каждым годом задавливали «цифро́й», модерном и абстракционизмом.
– Вместо пейзажей я рисую какую-то непонятную мазню и получаю за нее кучу денег, – раздосадовано сетовал вслух Никита, потирая рукой уже разболевшийся от мыслей лоб. – Что же получается, нормальные человеческие эмоции и чувства людям больше не нужны? Или их просто больше нет? Нельзя же быть таким сухарем! – возмутился Никита, вступая с самим собой в спор. Немного подумав, ответил: – Но я же им стал!..
Никита начал ходить туда-сюда по комнате, взглядом ища ответа на свой вопрос или хотя бы маленькую подсказку. Чем больше он размышлял, тем больше приходил к мысли, что он стал пленником замкнутого круга.
«Если ты умеешь рисовать – это хорошо, у тебя талант. Талант без пиара и рекламы ничто, – рассуждал он. – Никто не заметит тебя, и жить за счет своих умений не получится. Придется идти на другую работу, тратить большую часть жизни на то, что тебе не нравится, но приносит весьма посредственный доход на оплату текущих счетов и пропитание. Оставшимися крошками свободного времени будешь безуспешно пытаться притрусить семейные и родительские обязанности, а если что-то останется, то займешься своим «этим творчеством». Разумеется, ничего путного из такого подхода не получится. Реализоваться ты не сможешь, а потом в конце жизни раздосадованно будешь корить себя за то, что все годы пробовал угождать чужим интересам, задвигая свои собственные в чулан.
Если пойти по другому пути и сделать ставку на свое развитие, то получится обратная ситуация. Чтобы начать рекламировать и пиарить твое творчество, то от тебя потребуют вписаться в определенный формат, стандарты, некие правила игры, которым следует весь данный бизнес. В противном случае – окажешься за бортом. Ведь как говорят успешные мира сего: «Что-то новое, свежее, необычное могут производить только избранные, для всех остальных есть строго заданные рамки, вот в них и сиди!»
А почему я не могу быть этим избранным?! С чего они взяли, что я не могу придумать что-то эдакое?! Потому что избранными не рождаются, их назначают!»
– О-о-ох! – Никита грузно упал на диван, закрыл глаза руками, окончательно изведя себя терзаниями, некоторое время он старался отогнать все мысли прочь, чтобы разгрузить болящую голову, пока в конце концов не погрузился в глубокий сон.
VIII
Противный будильник разрезал утреннюю тишину своим отвратительным воплем. Не сразу сообразив спросонья, что происходит, Никита выключил звук. Накрывшись подушкой, он попытался снова уснуть, не желая возвращаться в странную реальность, которая его только раздражала. Через некоторое время телефон снова зазвонил и высветил фото Петра Семеновича и его надменных усов.
– Никита! Я тебя поздравляю, мальчик мой! – кричал радостно собеседник. – Твоя выставка произвела настоящий фурор на всю нашу культурную столицу! Это успех! Теперь ты настоящая звезда! Продолжай в том же духе и ты переплюнешь самого Пикассо! Да, и кстати! Сегодня на счет придет твой гонорар! Вчера продали столько картин! За весьма кругленькую сумму, – игривым голосом заявил усач, пританцовывая.
Никита отключил телефон и еще минут тридцать лежал, уставившись в потолок, не понимая, как какая-то мазня ленивого художника может произвести фурор?!
«Классику маслом сейчас пишут только антикварные мастера, такие же старые и пыльные, как и их работы», – раз за разом Никита прокручивал в голове слова Падаленко.
Душевные терзания не давали Никите покоя весь день. Куда бы он ни пошел, что бы он ни делал, казалось, что все вокруг сговорились против него и пытались переубедить его колеблющиеся взгляды.
Поклонницы выжидали его на улице и просили дать автограф на открытках с изображением его картин. По радио ведущие в юмористической форме высмеивали представителей консерватизма, упрекая их в зацикленности на «старых стандартах», и призывали перестать заливать бетоном колеса прогресса. Даже с уличных билбордов на него смотрели молодые лица с разноцветными волосами и в подранной одежде, а их слоган гласил: «За нами будущее!» Никита брезгливо отвел взгляд в сторону и поднял воротник.
К вечеру он вышел на набережную, где по обеим сторонам аллеи были выставлены разные изделия ручной работы, сувениры и картины местных мастеров. В самом конце торговых палаток Никита заметил сидящего пожилого мужчину, продававшего пейзажи и натюрморты. Работы были прекрасны. В них была душа и чувства бурлили в ярких красках. Однако лицо художника было грустным.
– У вас замечательные работы, – похвалил его Никита потухшим голосом.
– Да толку-то?! – с такой же понурой интонацией ответил тот. – На искусстве и красоте сейчас не заработаешь! Чем большую чепуху ты рисуешь, тем больше «тебя» покупают. Вон, посмотри, какой ширпотреб продают в начале аллеи! Мрак! И душевный, и физический! А у них отбоя нет! Это уродство разлетается как листья! Нормальные работы стоят, никому не нужны. Ну, одну-две за день продашь. Так разве на это проживешь? Раньше все совсем по-другому было… Эх! Я их «шедевры» могу только возле выгребной ямы повесить, чтобы нарисовать стрелку с указанием направления слива, а кто-то за это деньги платит, и немалые! Мир перевернулся! Честное слово! Обезумел! – мужчина в порыве махнул рукой и стал расстроенно собирать свои работы.
Никита остановил его рукой:
– Во-о-он та девушка у реки с зонтиком сколько стоит?
– Полторы, – буркнул мужчина, думая, что сейчас пойдет разговор о стоимости его работы и что надо бы снизить цену. Обычное дело.
– Заверните, пожалуйста. Я беру, – без малейшего торга сказал Никита, достал из кошелька красную купюру и, забрав свою покупку, собрался уходить: – У вас замечательные работы! Не сдавайтесь!
– А сдача?! – крикнул ему вслед художник, замешкавшись в поисках сдачи.
Но Никита лишь улыбнулся и махнул ему на прощанье рукой.
Оставшуюся часть вечера Никита провел в одиночестве, отключив несмолкающий телефон. Поздравления с успешной выставкой сыпались как из волшебного горшочка, который неизвестно было как остановить.
«Почему все пошло наперекосяк?! Как я до такого докатился?! – размышлял Никита, возвращаясь в памяти снова и снова к воспоминаниям о детстве, когда он горел мечтой дарить людям радость созидания. – Я хотел рисовать красоту! А это что за бред?!» – он нервно бросил на стол свеженький арт-бук, доставленный сегодня курьером.
IX
– Что с тобой не так?! – возмущенно разводил руками Петр Семенович. – После выставки прошло уже больше полугода! Все картины распроданы. Давно пора рисовать новые, а у тебя до сих пор белое полотно!
– Это новый концепт минимализма! – с сарказмом парировал Никита.
– Очень смешно! – не оценил шутку усач.
– Я не буду больше рисовать этот мусор! Почему мы не можем продвигать нормальные картины?!
– Потому что их создание занимает слишком много времени. Это не выгодно! Нужно быстро, оригинально и массово! Понимаешь? Если ты будешь писать одну картину в полгода, то сколько тебе понадобится времени, чтобы собрать выставку?
– Почему одну в полгода?
– Ну, пусть даже одну в месяц! Ты не сможешь оплачивать ни эту квартиру, ни дорогую машину, ни своих многочисленных дам!
– И что? – спокойно ответил Никита.
– Будешь питаться дешевой синтетической едой из супермаркета, считать копейки на оплату коммуналки, ходить пешком, чтобы сэкономить на трамвае, и думать, как свести концы с концами! Этого ты хочешь?!
– Почему все должно быть так утрированно плохо?!
– Нет! Тебя точно подменили! Какой-то ужас! УЖАС! Глухая. Непробиваемая. Стена. – Хватаясь за голову, Петр Семенович маячил из стороны в сторону. – Мне надо успокоиться. Поговорим завтра.
Петр Семенович забрал свой портфель и, хлопнув дверью, ушел. Никита остался один на один со своими мыслями.
Размышляя о словах Петра Семеновича, он пытался оценить их важность. Квартира, к которой он уже успел привыкнуть, была для него слишком большой, пустой и безжизненной, он словно привидение слонялся из комнаты в комнату не зная, где найти себе место. Он бы с радостью переехал в меньшую, но нельзя, несолидно. Статус! На своей дорогой машине он почти перестал ездить. Все больше ходил пешком, чтобы хоть чуть-чуть побыть среди людей и избавиться от чувства одиночества и отчужденности. Дамы. К ним у него изменилось отношение, потому что никто его не понимал и интерес к красивой «обертке» быстро пропадал. Ничего уже не радовало. Что бы он ни пробовал делать, пытаясь вырваться из цепких лап системных установок, непременно встречал отказ и сопротивление. Будто все вокруг сговорились против него!
Судьба его большой дружной родни сложилась печально. Бабушка умерла, и ее замечательный дом, когда-то шумный и теплый, теперь стоял пустой с заколоченными потухшими окнами. Мыслями он все чаще возвращался в детство, стараясь воскресить в памяти утраченные воспоминания о теплой душевной атмосфере, открытых добрых людях, которые просто жили и не гнались за богатством и славой.
– К черту весь этот бред!!! – психанул Никита, скидывая со стола книги по современному искусству, свои заметки и зарисовки. – Так больше жить нельзя! Нужно все это менять! – он вскочил и диким взглядом осмотрел квартиру. Из всех ценных вещей Никита выделил только картину, которую он купил на набережной. – Негусто!
Взяв телефон со стола, Никита набрал номер Славки и нажал вызов:
– Алло!
– Привет, Славян! Что делаешь на выходных?
– Да ничего особенного, а есть предложения?
– Есть.
X
– Ты где?! Почему так шумно?! – встревоженно звучал в телефоне голос Петра Семеновича.
– Я на вокзале, – спокойным, размеренным голосом ответил Никита.
– На каком еще вокзале?! Я через пятнадцать минут буду возле твоего дома. Нужно обсудить концепт для новой выставки. Нельзя делать больших перерывов в работе…
– Я уезжаю. Встретиться не получится, извини.
Диспетчер по громкой связи объявила о прибытии пригородной электрички к перрону номер девять. Никита положил телефон в карман и, взяв в руки свой скромный багаж, улыбнулся Славке:
– Ну, что? Готов к путешествию «Назад в детство»?
