Елена Тумина
Таинственное завтра. 15 рассказов мастер-курса Анны Гутиевой
Нада Калина.
Я НЕНАВИЖУ МОРЕ
Незадолго до события, перевернувшего жизнь Катерины, ее лучшая подруга Алевтина, а попросту Алька зашла, чтобы вывести ее на прогулку.
– Затюкал ты жену, Антон, – затеяла Алька разговор в кухне, пока Катерина переодевалась. – Смотреть на нее больно. А вот на работе… Как-то застала ее в отделе за чтением. Лицо блаженное, будто она в раю. Потом засмущалась, как пионерка. На библиотечных сборищах – совсем другая. Начнет говорить – будто лампочка внутри загорается, щеки рдеют, как у невесты перед венцом.
– Раньше ты ее курушкой называла, – крякнул муж Катерины, – а теперь она в курицу превратилась – хлопочет, кудахчет, неуклюжая, раскрылетится, боком чашку заденет – та на пол и вдребезги.
Тут в кухню бочком вошла Катерина.
На ней костюм цвета чайной розы, который она носила последние пять лет. Когда она располнела, со временем стала отдавать предпочтение просторным одеждам, откровенным балахонам и многослойным моделям. В этом странном костюме со множеством отлетных деталей, застиранного цвета – чайной розой давно не пахло – она была похожа на старую потрепанную книгу. Волосы невразумительного оттенка забраны в хвост.
«Библиотекарша, – про себя обозвала Алевтина подругу. – Тоже мне прическа – хвост! Очков нет, но вид до противности мудрый. Сейчас начнет говорить тишайшим голосом – так непременно выдаст заумные фразы, а то и целые периоды речи».
Антон с кислой миной вышел.
– Слушай, Катюха, ты же раньше такой привлекательной была, возвышенной. Скрипичным ключиком! – издалека начала Алевтина.
– Я так устала, Аля, морально устала… От Антона вечные нападки. Такая рутина! Обрыдло все!
– Заклякла ты, Катерина, в бытовухе, – Алькин голос зазвучал резче. – А ведь в институте на сцене пела, первые места и все такое… Стихи сочиняла.
– Когда это было?.. Я тогда… Если честно, я скучаю по тем временам.
– А ты пиши, – напирала Алька, – наплюй на дела и пиши!
– Какие стихи, Аля, когда с Антоном нескладуха?
– Нет взлета души? Сходи налево – на пользу пойдет, – приглушив голос, предложила подруга. – Адюльтер – это заманчиво!
– Ты с ума сошла! – Катерина блеснула недобрым глазом. – Как можно с такой легкостью говорить об этом? Адюльтер – просто красивое слово, но суть-то одна: измена. Изменить мужу – словно облить его грязью, и самой потом вовеки не отмыться.
– О-о-о! Да у тебя темперамент проклюнулся! – Алька перешла в наступление. – Тебе надо встряхнуться, милая моя библиотекарша. Обложку обновить! А то старая сильно потрепалась. В мае едем в Хорватию!
– Почему в Хорватию?
– Потому что это Адриатика, а я там не была.
В противоположность Катерине, отличавшейся строгостью и глубокомыслием, Алька была легкой и непритязательной. Несмотря на неудачно сложившуюся личную жизнь, она шла по жизни весело, смотрела на будущее с оптимизмом, сохранила стройность и привлекательность и была всегда «во всеоружии», то есть готова к новым отношениям. С Катериной они смотрелись контрастно, удачно оттеняя друг друга: одна – степенная и обволакивающая толстушка, другая – жгучая и резвая брюнетка.
Алевтина, как говорится, грелась у чужого семейного очага. Сама же вносила в жизнь подруги свежую струю, вытягивая ее из обыденности в свет.
В последние годы Алька стала для Катерины жилеткой, в которую слезы порой лились градом.
Для слез причин в жизни Катерины было предостаточно. Кухонные поражения жены и вечные бытовые неурядицы все чаще выводили Антона из себя. Срываясь, он выдавал такие первоклассные «концертные» номера, что был бы первым призером, если бы существовала премия за словесную порку второй половины.
Ясно, что чувства у пары за годы супружества подостыли. Антон, наверное, любил жену, но не считал нужным проявлять любовь, а тонкой Катерининой душе хотелось возвышенного, до чего ее мужу было как до пустыни Сахары.
Много раз она размышляла над тем, почему она, неглупая женщина, не может найти золотой середины между бытом и амбициями творческого человека? Амбиции? Звучит чисто умозрительно. Нет у нее никаких амбиций.
Когда-то она положила свои таланты на алтарь семейного благополучия. Она пожертвовала собой, боясь потерять мужа, упустить дочь-подростка. Сначала бросила петь, потом затих ее поэтический дар.
Теперь с жирным вопросительным знаком над ней повисает дилемма: жертвенность или самореализация? Что важнее: сохранить себя, свое творческое «Я» или мужа, семью?
Жертвенность – самозабвенную, во имя любви и благополучия близких людей – Катерина считала традиционной женской добродетелью. Она четко придерживалась правил хорошей жены и знала, какой должна быть женщина, желающая сохранить семью и быть любимой. Стихотворчество в этот список не входило.
Она была терпеливой и сговорчивой, не любила скандалы и боялась радикального разрешения раздора, но раскол неминуемо приближался.
Последняя ссора, когда Антон сначала катил бочку на ни в чем не повинную Алевтину, а потом развоевался и обозвал ее, законную жену, бесцветной, толстой библиотечной мышью, вывела Катерину из себя. Вдобавок, отваривая пельмени, она обожгла себе палец, бросила половник на стол и, в пылу бросив мужу: «Остальное сам!», выбежала из кухни, чтобы позвонить Альке:
– Аля, куда ты меня звала в мае? На какое море? На Адриатическое? Отлично! Я согласна…
Алевтина старалась в отпуск выезжать за кордон, а вот Катерина за границей никогда не бывала. Ей действительно было необходимо вырваться из привычной жизни, а куда – все равно, на море так на море.
В отпуск готовились основательно. Алька сшила подруге пару новых нарядов, выгодно подчеркивающих ее фигуру, выбрала подходящие аксессуары и сумочку.
– Ты меня как будто к свадьбе готовишь, – смущенно признавалась Катерина.
– Свадьба – не свадьба, а застой в твоих жилах надо разогнать, Катюха, – подхватила Алька.
Хорватия, жемчужина Адриатики, заворожила Катерину своими красотами, морскими пейзажами, волшебными закатами, долгими прогулками и музыкальными вечерами.
Первым же вечером разнаряженные дамочки вышли в город. Загулявшись, они дошли до самого побережья, где ресторанов и ресторанчиков было больше, чем чаек над морем. Тут уж они не стали привередничать и свернули в первый ресторан с видом на море под названием «Самба» и заказали ужин.
Уже стемнело. Звучит музыка. Подруги выбрали столик под широким навесом – здесь так атмосферно! На столах в лиловых стаканчиках мерцают свечи, в вазочках – мелкие сиреневые хризантемы. Вкусная еда, море, вино, музыка… «It’s a wonderful, wonderful life…» – поет певец на злобу дня. Жизнь действительно прекрасна!
Алька села лицом к морю – ради него она приехала сюда за тридевять земель. Катерине досталось место напротив, то есть она смотрела в зал. В глубине ресторанного зала у зеркальной стены она разглядела певца – он красив, хоть и немолод, густые волосы с сединой чудесно сочетаются с черной атласной рубашкой, перед ним – синтезатор и микрофон. Голос у него мягкий, проникновенный – с ума сойти!
В перерывах ресторанный певец, проходя мимо подруг, прикладывает руку к сердцу. Русские мужчины в его возрасте уже приобретают животы-бочонки, а этот по-юношески строен и движется легко!
В конце ужина, когда обе дамы встают, чтобы уйти, музыкант жестом показывает, чтобы они остались, и поет специально для них. Ах, вот так? Катерина порозовела то ли от вина, которое по-хозяйски разгуливало по ее организму, то ли от музыки – зазывная итальянская песня горячила кровь. Она вскидывала глаза на поющего, но ни разу не встретилась с ним глазами.
По дороге домой Алька, прижавшись к подруге, таинственно шепчет ей в ухо:
– А ведь он влюблен в тебя, этот ресторанный певец.
Катерина смущается:
– Я замужем…
В отпуске на море все работает на тебя. Морской воздух, набирающее силу солнце, милая взору южная природа, улыбающиеся люди, готовые выполнять твои желания, и никаких обязательств – одно удовольствие!
Оторвавшись от дома, Катерина сбросила с себя груз каждодневных хлопот и ответственности. Здесь, на берегу величественного изумрудного Ядрана, она забыла, что она серьезная женщина и замужем, что ей далеко не двадцать, что у нее не идеальная фигура и рядом с подругой она выглядит солиднее и старше. У Катерины появилось ощущение, что у нее расправляются крылья, внутри бегут новые токи и пробуждаются давно забытые чувства.
Все круто – пляжные прогулки, заплывы до буйков, знакомство со средневековыми улочками старого города, архитектурой в венецианском стиле и неизменные ужины в ресторане «Самба». На последнем настояла Алевтина – здесь живая музыка!
На третий день отпуска ресторанный певец делает перерыв и подсаживается за столик к подругам. Его зовут Драган. Он сидит прямо перед Катериной, но не смотрит на нее. Он увлеченно рассказывает о музыке, а сам как будто не здесь – Катерина чувствует его некоторую отстраненность. Она очень сдержанно участвует в разговоре, а у самой сердце стучит сбивчиво, временами подкатывая к горлу, так что она сглатывает, боясь, как бы сердце не выскочило.
– Катерина пишет стихи… – Алевтина подхваливает подругу.
– Стихи – это красиво! – его мелодичный голос как елей течет в уши Катерины.
И тут она чувствует, что внутри открылась заслонка, долгое время не пускавшая наружу ее поэтическое начало. Она страдала, что стихотворчество заснуло, а сейчас вдруг потекли долгожданные певучие строчки: «По моим жилам теперь не кровь течет, а ноты – сладкие муки!»
После перерыва Драган снова поет. Боже, он поет на французском языке, а она понимает его без слов! Страстные звуки льются прямо в сердце, она уже задыхается от удушающей волны эмоций.
От вина и музыки Катерина покрывается мурашками, не знает, куда положить руки, поправляет локоны у виска, непривычно выбившиеся из гладкой прически.
Алька тихонько кладет руку ей на запястье, чтобы немного охладить ее ажитацию, и говорит вдохновенным голосом: «Веди себя прилично, певец тебе в любви объясняется!»
Катись оно все к черту! Она хочет любви!
Ночью она долго не может заснуть. Она чувствует приближение чего-то неведомого и пугающего своей неотвратимостью. Этот красавец-певец опасен для нее. Он слишком проникает в ее душу, в ее суть. Что же ее так манит? Мужская красота? Чарующий голос?
Вспомнила мужа. Любит ли она его? Думала, что любит.
Брак в ее понимании зиждется на любви-верности, или агапе. Но существует еще любовь-страсть, то есть эрос.
Любовь-агапе отличается от эроса. Эрос направляет душу вверх, к идеальному миру, что обусловлено недостатком. Поэтому это жадная, эгоцентрическая любовь. Агапе же есть любовь нисходящая, изливающая себя из-за избытка. Это любовь-дар, любовь-жертва. Два типа любви – две морали.
Агапе или эрос? Эроса в ее жизни больше нет. А может, никогда и не было?
Ах, этот музыкант! Он настоящий мачо!
«Эрос!» – стучит у нее в голове.
В последующие дни Катерина стала ловить себя на мысли, что непозволительно часто думает о музыканте. Весь день ждет вечера, чтобы снова услышать волшебные звуки, испытать музыкальный восторг. Драган – носитель этого волшебства – смутил ее вконец. Она ничего не рассказывает Альке, но та, похоже, догадывается.
Во время перерывов певец разговаривает с подругами, среди прочего описывает свои вынужденные странствия в связи с сезонной востребованностью.
Катерина представляет, как она летит с ним в Европу, сидит рядом в самолете, он держит ее руку, с жаром рассказывает о стране, которую она скоро увидит. Он поет. Музыка течет по жилам. Они танцуют! Она чувствует его горячие руки на талии… Он снова поет. «Бесаме мучо» – испанская страсть!
Неожиданно ей приходит безумная мысль: она его избранница!
– Ты устала, Катерина? – Драган вдруг называет ее по имени и в первый раз смотрит прямо в глаза.
Она теряет дар речи, земля под ногами дрожит, потом, собравшись с духом, она отвечает чуть дыша: «Нет» – и превращается в кролика, который готов залезть к удаву в пасть. И тут он, все еще глядя ей в глаза, произносит сакраментальную фразу:
– Мы можем погулять, когда я закончу работу, – и через паузу, – вдвоем, – еще через паузу, – если хочешь.
И тут загремел гром, посыпались молнии, взорвался салют, тысячами огней разукрасив ночное небо. Разноцветные бабочки вылетели разом из своих цветочных домиков! Белоснежный жасмин, пурпурные розы, сиреневые и розовые гортензии, все сорта бугенвиллий распустились в одну секунду, одарив округу своим благоуханием. Застрекотали цикады, кузнечики и сверчки. Невидимый хор академических вокалистов возгласил торжественную Аллилуйю. Божественные звуки скрипки вырвались из-под смычков воображаемых скрипачей-виртуозов. Ночь наполнилась нежным дыханием любви! Ее тихое «да» тонет в волнах ликующего Ядрана.
О Небо! Он выбрал ее! Он, мужчина с обворожительным голосом, заливистый соловей, Лель златокудрый, голосистый миннезингер, удалой Трубадур, отважный Орфей!
А дальше… дальше случилось грехопадение.
Первые дни дома казались продолжением хорватского отпуска – встреча с семьей, прогулки по городу, открытые кафе, кофепитие с подругой, воспоминания о Дубровнике. Она жила в приподнятом настроении, похожем на первую стадию алкогольного опьянения. Чувствовала легкое возбуждение, переходящее временами в мощный эмоциональный подъем вплоть до эйфории. Ее пространственно-временные ощущения приобрели новые рамки и новое содержание. Время остановилось, а всю ее сущность заполняло майское волшебство, «голубое и зеленое», необычно теплое и пульсирующее сладострастными воспоминаниями – оно разливалось внутри, кипело, искрилось, вырываясь порой как пена шампанского из-под неумело открытой пробки.
Море подарило ей незабываемые эмоции. Растревоженная, она никак не могла прийти в себя. Внутри нее бурлили еще свежие воспоминания. Она была уверена, что волна чувств, накрывшая ее с головой, скоро откатит и жизнь потечет в привычном русле. «Это просто отпуск, море, вино и музыка», – успокаивала себя Катерина.
Антон встретил жену довольно холодно. Он никак не мог понять, что такое с ней происходит. У него была провокаторская привычка: чтобы что-то разузнать, он доводил ее до истерики. Но теперь у него ничего не получалось. Она была чрезвычайно мила, податлива и сексуальна. Отношения у супругов незаметно наладились.
Алька, бывшая свидетельницей Катерининого заморского романа, сначала подкалывала подругу, весело шутила про «хороший левак», «руссо туристо» и прочее. Потом поняла, что подруга не на шутку увлеклась:
– Да ты влюблена, Катюха!
Та в ответ замолкала, опускала глаза и шла делать привычные дела с радостью обновления и какого-то нового смысла.
Смотрясь в зеркало, Катерина отмечала положительные изменения в фигуре – бока уходили. «Эх, не зря съездили к морю!» – заметила Алька.
Отпуск у Катерины еще не кончился, дочь была в летнем лагере, а муж – на работе. Пользуясь тем, что в доме она одна, отпускница устраивала себе настоящий музыкальный штурм – включала проигрыватель на всю громкость! В ее теперешней жизни музыка правила бал! Она гремела оркестрами, звучала оперными голосами, переливалась арфой и пан-флейтой, наполняла мир многоголосным эхом. Занимаясь домашними делами, она подпевала и пританцовывала, так что незаметно и быстро справлялась с тем, что раньше доставляло ей массу проблем и неудовольствия. Внутри у нее постоянно играла музыка. Уже две недели длилась это восторженно-музыкальная фантасмагория.
Неожиданно для самой себя она вспомнила про свои давнишние музыкальные победы. Почему бы не возродить свои певческие способности? Сначала эта мысль пришла ей по касательной, потом с каждым днем стала укрепляться.
– Я хочу петь, – как-то во время прогулки призналась Катерина подруге.
– Вот это я понимаю! Я даже не ожидала такого разностороннего эффекта от забугорного отпуска, – поддержала ее Алька.
– Ой, только не будем про отпуск. Мне давно надо было придумать, как проводить досуг. Тоник… У него совсем другие интересы.
– Да уж, он у тебя тот еще жук!
– Алевтина, не трогай Антона! Он не виноват… Господи, я так хочу сохранить семью… Хоть бы он разрешил мне брать уроки пения!
– А как же стихоплетство? Прости, стихи?
– Пишу, Алька. Они вырываются наружу, как вулканическая лава… Я давно этого ждала. Понимаешь, я люблю – душа поет песнь любви, я тоскую – рождается элегия… Сейчас соберу пару-тройку своих творений и пошлю в журнал «Арион». А вдруг напечатают?
Еще через неделю Катерина вышла на работу. Коллеги всплеснули руками – что с нашей Екатериной Сергеевной стряслось? До чего хороша – хоть на обложку журнала! К вечеру она устала собирать комплименты.
Ее теперешний образ поверг коллег в шок, но проснувшаяся от долгого сна Спящая красавица не собиралась его менять.
– Пусть сильнее грянет буря! – неожиданно начинала она декламировать в середине дня.
– Что с вами случилось. Екатерина Сергеевна? – не выдержала заведующая. – Откройте секрет!
– Перезагрузка! – изрекла Катерина. – Я бы даже сказала: модернизация. Апгрейд!
Следующий летний месяц был полон новостей, грозящих новыми переменами. Катеринины стихи напечатали в поэтическом журнале и пригласили сотрудничать. Готовясь к урокам вокала, она проверила голосовые связки у фониатра, чем удивила и напугала мужа.
– Ты серьезно собираешься петь? – обескураженно спросил он, крутя в руках справку от врача. – То есть я хотел сказать, ты собираешься петь по-серьезному?
– Серьезней не бывает! – заявила Катерина, поворачиваясь от плиты лицом к мужу, и запела: – У любви, как у пташки, крылья..!
Как снег на голову пришло приглашение на собеседование в драматический театр на должность литературного редактора. Шапочная институтская знакомая, прочитав стихи Катерины в журнале, посодействовала.
– Ой, скоро с тобой просто так не встретишься, на балконе не посидишь, – нарочито обеспокоенно отреагировала Алевтина на неожиданное сообщение подруги. – Как все лихо закрутилось у тебя! Поздравляю. А как твой вокал?
– Уроки по вокалу начнутся в сентябре. Я нашла учителя. Он…
– Вот это уже интересно! – Алька придвинулась ближе и подмигнула. – И?
– Перестань со своими намеками! – Катерина начала сердиться. – Ты меня там… на море толкала… Это все неправильно, не надо было… Не подзуживай меня больше! Никогда! И так не представляю, как мне от этого освободиться… Ты же знаешь, Аля, курортные романы всегда казались мне пошлыми и примитивными. А теперь я сама попала в число дамочек, которых всегда презирала.
– Ты ж моя моралистка! – сетовала Алевтина. – У меня есть замужние приятельницы, которые устраивают себе курортные романы, не выезжая на курорт. И ни одну не мучают угрызения совести.
Но моралистку совесть нещадно грызла: «Как же я позволила себе такое?» В ее чувствах наступила стадия угнетения.
Лето было на исходе. Август оказался холодным и слезливым. Насупившееся утром небо днем проливалось дождем. На улице стояла сырость. Сыро стало и на душе. Катерине все время хотелось плакать.
К ее влюбленности теперь примешивалось чувство обиды и подавленности. Книжная леди не справилась с собой, с ситуацией, проиграла в битве полов. Каждый раз, вспоминая ту треклятую ночь, она заливалась краской. Одна мысль, что никто не узнает о том, что случилось с ней в чужой стране, мало согревала ее. Главное, что об этом знала она и ей с этим жить.
Измена избила, исполосовала, истерзала несчастную Катерину. Измена! Теперь это слово каждое утро вставало вместе с ней и весь день не давало покоя. Как назло, тема всплывала в ее жизни неожиданно часто – то в телепередачах, то в интернет-постах. Одна заигралась, флиртуя с интересным мужчиной, другая отвечает изменой на невнимание, грубость и отсутствие искренности и доверия в семье, третья мстит изменой за измену мужа, четвертая просто не хочет себе ни в чем отказывать, не считаясь с чувствами любящего мужчины.
Антон запретил Катерине менять работу, испугавшись, что жена, хлебнув свободного воздуха, вздумает чудить по большому счету. Театр казался ему местом вольнодумным и крайне ненадежным. Она послушалась.
Вокальные занятия были под вопросом по той же причине.
– Придется учить «Лакримозу»! – выпалила Катерина, но еще не сдавалась.
Однажды, когда в библиотеке был санитарный день, сотрудницы после наведения порядка в своих отделах собрались на традиционное чаепитие. Мужчин в их коллективе не было, поэтому такие посиделки всегда были наполнены исключительно женскими умозаключениями.
Накрыли на стол в отделе детской литературы у Катерины. Под чаек всегда велись беседы.
– Ой, девочки, – начала Лариса из музыкального отдела, – вчера смотрела фильм с Барковским, он такой душка! «Любовник» называется.
– Не люблю, когда приличный мужчина играет любовника, – печально протянула заведующая библиотекой Алла Михайловна.
– Так он, представьте себе, мужа играл!
– Интересно, а кто же тогда играл любовника?
– Да, – подхватила Инесса Львовна, – кто может быть соблазнительнее, чем сердцеед Барковский?
– Представьте себе, Горкунов!
И тут началось! Сначала прошлись по Горкунову, потом по всем мужикам-сволочам, которые соблазняют чужих жен, потом дошли до мужей, а под конец – и до жен. Кто-то поддерживал жен, кто-то – мужей, кто-то ругался, кто-то возмущался, равнодушных за столом не оказалось.
– Теперь думать о морали немодно, – звонко первенствовала Лариса. – В телепередаче на центральном канале люди рассказывают о таких деликатностях, которые раньше священнику на исповеди боялись говорить, а теперь признаются на всю страну!
– А Артамонову видели? Феминистка наша упоротая! – вступила в дискуссию Галина. – Написала супероткровенную автобиографическую книгу о своих похождениях. Так там она утверждает, что женщина ничем не хуже мужчины. Если мужчинам можно менять сексуальных партнерш как перчатки, не портя свою репутацию, то и женщина имеет право иметь столько партнеров, сколько ей захочется.
– Да ты что? – Инесса Львовна от волнения сняла очки, из-под которых выкатились и без того выдающиеся глаза. – Стыдоба-то какая!
– Да-да! Эта, с позволения сказать, мадам подтверждала свою позицию уверенными походами по постелям чуть ли не первых встречных представителей мужского пола. И ни малейшего стеснения, ни грамма стыда, ни одного поползновения к самобичеванию! Нет, свою разнузданную интимную жизнь она несет как флаг впереди себя, гордясь и пыжась: вот я какая, страшненькая, некузявенькая, хромоногая, а мужики мне не отказывают!
Женщины расшумелись еще сильнее.
Катерина не вступала в разговор, но эти феминистские закидоны до глубины души возмутили ее. Какой бы знаменитой ни была эта романистка, эта матрона от литературы, эта писака, как бы она ни оправдывала свои неприличные похождения, их смысл оставался за гранью понимания книжной леди.
«А чем я лучше? – вдруг подумала она. – Я же встала с ней на одну планку!»
– А вы, Екатерина Сергеевна, почему молчите? – спросила въедливая заведующая. – Как вы считаете, что может оправдать женщину, совершившую измену?
Слово «измена» резануло Катерину, так что она скривила лицо.
– Я так понимаю… – она на одно мгновение замолкла. – Муж, которому изменяет жена, сам виноват. Значит, жене чего-то не хватает, а он не замечает этого или не хочет замечать. Просто так хорошая жена не пойдет на сторону… Значит, душа заскучала, застоялась, запросила любви…
– А как же мораль, Катюша? – обратилась к ней работающая пенсионерка Калерия Павловна. – Вы же не станете утверждать…
– Я ничего не утверждаю… – перебила ее Катерина дрожащим голосом.
Она покраснела, с шумом отодвинулась от стола, вскочила и быстро выбежала из отдела. Она бежала по коридору, хотя никто ее не догонял. Слезы катились по ее щекам. Запыхавшись, она добежала до конца коридора, рванула дверь балкона и вырвалась на волю. Тут уж она разрыдалась по-настоящему, всхлипывала, утирала слезы рукой, по-детски размазывая их по щекам. Вот и вырвалась ее боль наружу!
Она долго стояла свечкой на ветру, не двигаясь, не замечая дождя, беспощадно хлеставшего по лицу, глядя на улицу невидящим взглядом. Косой дождь больно бил, оставлял на лице и плечах жгучие раны, которые болели, как от камней, летящих из толпы в грешницу.
Кто мог знать, что хорватский певец со своим жутко романтическим репертуаром и чарующей манерой исполнения так неосторожно ворвется в Катеринин мир? А она, уставшая от многолетнего брака домашняя курица, купится на романтику? Именно романтика, эта легкомысленная придумка для тургеневских барышень, эта застрявшая в веках «дурочка» отключила мозги великовозрастной отпускницы…
Домой она бежала сломя голову. «Сделаю царский ужин, выпьем вина, и я все расскажу Тонику! – думала она. – Пришла пора покаяться!»
Дома она с воодушевлением начала кухарить, поглядывая на часы. Из рук все сыпалось и падало, впрочем, как всегда… Она с ужасом отметила про себя, что ее новая жизнь – ее свободная жизнь, полная надежд и вдохновенного полета, дала трещину и все лучшее, чего она достигла за короткое время, вылилось в эту трещину со слезами… Даже стихи.
И вдруг перед ее глазами побежали буквы, слова, из которых сложилась фраза: «Я жду… когда весь мир начнет звенеть…»
Катерина повторяла эту строчку про себя много раз, цепляясь за каждую букву, пока не пришел Антон. Она бросилась к нему:
– Милый мой Тоник! Люби меня крепко!
Антон был сбит с толку, ничего не понимая, обнял жену, прижал к себе. Она плакала у него на плече, но недолго, слез не хватило. Просто вздрагивала от сухих всхлипов. Он гладил ее по голове, распустил волосы, связанные глупой резинкой, долго теребил волосинки…
– Ты после отпуска так изменилась, Кать, – наконец проговорил Антон. – Какая-то притягательная… стала… Если хочешь, следующим летом поедем на море вместе!
Она вздрогнула.
– Нет! – вскрикнула она. – Никогда не зови меня на море!.. Я ненавижу море!
Она ничего ему не рассказала.
Подушка нагрелась от Катерининых дум, а сон все не приходил. В голове по кругу вертелись коллизии прошедшего дня: внезапное возбуждение во время дискуссии на работе, реки слез, неудавшееся покаяние вечером. Антон любит ее – это главное!
Перед ее глазами пронеслось нынешнее лето – необычное, активное, плодотворное. Окрыленная, она не жила, а летала, дышала полной грудью, сочиняла, пела, ловко справлялась с будничными делами, легко бралась за новое. Понятное дело – крылья ей дала любовь.
«Любовь все объясняет и оправдывает…» – пыталась успокоить себя Катерина.
Можно ли считать ее грешной, если помыслы ее чисты, а цель высока – творить! Если она в поисках простого счастья, гармонии, духовного полета оступается и, даже уверенная в греховности поступка, все-таки совершает его, чтобы… Чтобы что? Нет. Все не так! Эрос эгоистичен. Она не думала ни о каком полете. Просто хотела любви!
В сотый раз вспоминая свой альковный курьез, она вдруг четко увидела всю ситуацию со стороны: она, Алька и музыкант. И вдруг ее пронзила мысль, что там, в «Самбе», Драган разглядел не ее, а Альку, голубоглазую фигуристую чаровницу! Катерина стала лихорадочно прокручивать события отпускной недели: это Алька хотела ужинать в ресторане «Самба», она всегда заговаривала о нем, подчеркивала его достоинства: какой у него прекрасный голос! обворожительный акцент! как он хорош! Она смотрела на музыканта женским взглядом!
Боже! Алька была влюблена в Драгана, но с самого начала толкала ее в объятья певца, делая все, чтобы он выбрал ее, подругу-толстуху.
Еле дождавшись утра, Катерина позвонила Алевтине:
– Аля, не уходи никуда. Я сейчас приду к тебе! Очень надо!
Чтобы не терять времени, она взяла такси. Ворвалась в квартиру и с ходу начала:
– Алечка, прости меня, родная! Я – такая дрянь, я все испортила!
– Что такое, Кать? Что ты натворила?
Катерина стояла посредине комнаты, как артистка на сцене – раскраснелась, волосы раскиданы по плечам, взгляд блуждающий, руки ходят ходуном.
– Только сегодня… ночью… я поняла… – она была возбуждена, как никогда, – … ты же… влюблена. Это ты была влюблена! Я… эгоистка, не видела этого, не замечала, не хотела замечать… – от волнения у нее пересохло в горле, но она продолжала: – Я помню… Он садился рядом с тобой… Всегда. Что-то спрашивал. Я не слышала… что. Ты… могла построить… свое будущее! А я…
– Да брось ты! Вот те новости! – Алевтина ошалело смотрела на подругу, которая металась как в горячке. – Будущее с музыкантом, который прожил полжизни без семьи? Смеешься? Он, кроме как петь, поди, больше и делать ничего не умеет!
– Не говори так! Ты ничего не знаешь!
– Это ты не знаешь, – Алевтина двинулась к балкону. – Пойдем покурим!
Подруги вышли на балкон. Здесь на миниатюрном столике курильщицу поджидала пепельница, а рядом – табуретка. Алька села. Катерина стояла, прислонившись спиной к стене.
– Пора уже с этим кончать! – как можно спокойнее заговорила Алька, закуривая. – Ты же не дурочка, понимаешь, что для него ты была очередной, проходящей…
Катерина похолодела:
– Ты, правда, думаешь, что у него не было никаких чувств? Почему тогда…?
– А что? Ты себя видела? То зардеешься, то глаза вскинешь, то руками что-то показываешь, то захохочешь, то прослезишься. Все выглядело так, как будто ты его хочешь! А он не дурак – воспользовался!
Катерина закрыла лицо руками. Там, в Хорватии, она и думать не думала, что все выглядит так неприлично.
– Почему же ты меня не остановила? – несчастная еле выговаривала слова.
– Слушай сюда! – Алевтина набрала воздуху, зная, что сейчас придется туго. – Это я перед тобой виновата. Я недооценила твои чувственные способности и… – она замялась, – силу твоих моральных устоев.
Потрясенная Катерина затаила дыхание.
– Я думала: ты сама хочешь… с ним. Ну так мне виделось, Кать! Я посодействовала, чтобы у тебя все получилось… Я ж не знала, что ты так серьезно вляпаешься. А теперь еще эти муки совести…
– А ты? Ты? – всхлипнула Катерина.
– … Не хотела говорить, – нехотя продолжила Алька. – Я не была влюблена, так… флиртанула слегка… по привычке. Если честно, он выбрал меня. Руку у меня на коленке держал… А в тот вечер он сначала меня позвал «погулять», но я объяснила ему, что нужно встряхнуть тебя. Он и переключился… Понимаешь, ему было все равно, кто с ним на хату пойдет. Ну одинокий музыкант – что с него возьмешь?..
Алевтина стряхнула пепел в пепельницу и продолжила:
– Ходки налево потому и случаются, что люди жаждут обновления ощущений на гормональном уровне. Только те, кто обновляется регулярно, привыкли к этому, живут себе спокойно раз от разу, не забивая голову «чувствами», какими болеешь ты. А у тебя случилось раз за двадцать лет – вот тебя и вывернуло наизнанку! Это не любовь, Катюха. Это ты все выдумала! Ты – фея книжного царства. А в жизни все не так, как в книгах… Что ты застыла. Катюх? Ну не молчи!
