bannerbannerbanner
полная версияЭффект бабочки

Василий Панфилов
Эффект бабочки

Глава 9

… – с яванцами мы часто пересекаемся, – устало говорила женщина, не поднимая покрасневшие от недавних слёз глаза. Слуги или младшие родственники, пока не понял, суетятся вокруг стола со сладостями, – живём по соседству, да и обычаи схожие встречаются. Всякое бывало, но нормально жили, мирно. А потом сэр Сесил решил…

– Я не местный, Леванья, давайте подробней – кто этот Сесил и так и далее.

– Сэр Сесил Хантер Родвелл, наш губернатор, – послушно повторила женщина и замолкла.

– Ясно, дальше.

– Губернатор решил, что индийская община слишком сильной стала в Британской Гвиане, слишком благополучной. Ну и… – прерывистый вздох, – децимацию[59] провели.

Брови мои поползли вверх – всякое читал о Британской Империи и излишне вольном обращении с туземцами чиновников колониальной администрации. Но децимацию?!

– Простите, – молодой господин, – зачастила женщина, – я не всегда правильно говорю. Децимация не как казнь, а как репрессии. Выслали многих, в основном брахманов. А кшатриев и наиболее уважаемых вайшьев кого обратно в Индию отправили, кого и по тюрьмам.

Губы Леваньи задрожали, но она справилась с надвигающейся истерикой, несколько раз глубоко вздохнув.

– Мужа моего тоже… вроде как в контрабанде обвиняют… сейчас.

– А раньше в чём-то другом?

– Всякое… сперва социалистические взгляды, – красивые губы искривила мрачная усмешка, – потом что приют уголовникам даём. Но это всё ложь! Наша община очень законопослушна, обвинения рассыпаются в судах – даже в британских судах! А мы тем временем разоряемся…

– С губернатором и британским правосудием даже и пробовать не буду тягаться, – начинаю вставать.

– Не надо! Мы готовы пожертвовать частью имущества, только бы наши близкие вернулись назад. Да и они и вернутся в большинстве – те, кто в тюрьмах не помрёт, как мой брат…

В очередной раз выражать сочувствие горю считаю не должным, поэтому просто молчу и делаю вид, что не замечаю катящихся слезинок, уделяя нарочитое внимание предложенным сладостям. Пару минут спустя хозяйка гостиницы успокоилась и разговор продолжился.

– Это не в первый раз уже, оправимся. Страшно другое – мы остались без лидеров. Все мало-мальски значимые люди высланы, сидят в тюрьмах или находятся под домашним арестом с кучей ограничений.

– Яванцы… – подталкиваю Леванью.

– Да, яванцы! Мирно жили, да и меньше их – и яванцев и индонезийцев вообще. А сейчас начали наступать на нас. В торговлю лезут, в ремёсла… да грязно! Нет бы честную цену дать! Мы бы поняли и половинную – пусть портят себе карму. Они… они натравили на нас дукунов!

– Ходят по улицам, – прерывисто вздохнула женщина, – а потом у дома сядут и порчу наводят. Или прямо на улице подойдут. Раньше-то боялись к нам подходить, а теперь вот так. За снятие порчи когда деньги требуют, а когда и иного. То от дела налаженного в сторонку отойти, то ещё что.

Несколько минут спустя я уже знал, что яванские колдуны дукуны бывают светлые и тёмные. Последних называют дукун сантет и заметно побаиваются. И вот эти тёмные колдуны обнаглели так, что честным, законопослушным и боязливым индусам хоть помирай!

– Не думайте, молодой господин, что мы всё дикие, – смущённо проговорила женщина, – большая часть этих дукунов обычные мошенники, да и не могут они ничего сделать индусу, исправно выполняющему все положенные ритуалы. Но… понимаете, что-то они всё равно могут… А брахманов у нас нет сейчас, вообще нет!

– И люди боятся, – заканчиваю за неё понимающе. В самом-то деле, если вспомнить Кашпировского и прочих экстрасенсов, то пенять индусам нечего. Граждане самой читающей страны легко попались на удочку мошенников. Всего-то несколько лет раскручивали тему НЛО, телепатии и прочей мистики в серьёзных и несерьёзных газетах.

– В этом что-то есть, – сказали граждане самой читающей страны, – ведь не могут же газеты врать?

И понесли деньги мошенникам. Сам-то я не помню, но мать одно время увлекалась всякой эзотерикой, сохранив вырезки из газет и щедро (порой без моих просьб) делясь воспоминаниями юности. Так что винить индусов не стоит, с детства всё-таки в этой среде. Для них магия реальна…

– Мы… нет у нас таких, кто с дукунами бы справился, – тихо сказала Леванья, – надежда только на вас, молодой господин! Вы не подумайте, мы умеем быть благодарными. Помним, что кшатрий должен, но и кшатрию много чего должны. Да и вы не совсем…

Улыбаюсь слегка, вот это уже похоже на серьёзный разговор. Вначале, если честно, больше на разводку похоже было. Не стал прерывать просто потому, что заинтересовался, да и… дурак потому что, стыдно стало. Вроде как показал себя кшатрием, так негоже сразу сворачивать. И не умею женщинам отказывать… Столько раз попадал из-за этого в неприятности!

– Деньги собрали, перевезём вас потом куда нужно будет, – продолжала уговаривать Леванья, – нам знамя нужно. Если получится, то и лидер, но это уже вы сами, если захотите… Дукунов наши боятся, но и ненавидят, им просто толчок нужен.

Идея Леваньи оказалась настолько авантюрной, что невольно присвистнул. Выдать меня за настоящего кшатрия, присланного прямиком из Индии неким Гуру (имя которого Леванья уточнит у знакомых) ради усмирения злонамеренных дукунов сантет, это сильный ход.

Для европейца звучит бредово, но Восток дело тонкое, мистику здесь любят больше, чем следовало бы.

Афера своеобразная, но ведь реальная! Пусть и поверхностно, но в индийских законах и поконах[60] разбираюсь, да и несколько сот слов на хинди знаю. Всё больше заученные красивые фразы, но ведь это-то в настоящий момент и нужно.

– В принципе, – выделю голосом, – согласен. Но именно в принципе.

Глаза Леваньи заблестели, она выдохнула с нескрываемым облегчением и… торга не получилось. Предложенная цена оказалась большей, чем я мог даже предположить. Сто пятьдесят фунтов[61] золотыми соверенами с последующей доставкой в любую (из числа близлежащих) страну Латинской Америки.

Нормальный авантюрист из небогатых, коего я и отыгрываю, не может отказаться от такого предложения. Киваю…

– Детали.

* * *

Небольшой рынок всколыхнулся, люди прыснули в стороны, как куры от хорька, освобождая пространство. Повернувшись набок и опираясь на локоть, разглядываю через щель в прилавке дукуна.

Невысокий человечек неопределённого возраста в полосатой просторной рубахе, таких же просторных цветастых штанах и с обмотанным вокруг головы тёмным платком. В окружении то ли учеников, то ли телохранителей, дукун прошелся по площади рынка несколько раз по спирали. Торговцы и покупатели боязливо жмутся, подхватывая товар и явно опасаясь прикасаться к колдуну.

Освободив место, дукун встал в важную позу, а один из сопровождающих его индонезийцев начал крикливо представлять патрона.

– Великий маг Додот! Сильнейший… маг из магов…

Индонезиец орёт на плохом английском, не стесняясь разбавлять его словечками как из родного языка, так и из хинди. Понимаю его через раз – патрон всячески возвеличивается, а индусы принижаются. Детали речи ускользают.

Зазвучала музыка и откуда выскочили ярко одетые и накрашенные деву… а нет, всё же мужчины. Чудно на взгляд европейца, но это именно традиции, а не трансвеститы и гомосятина. Странноватый танец с веерами приковал внимание индусов, а Великий Маг Додот начал демонстрировать простенькие фокусы. Уровень… да я двенадцать лет лучше мог!

Простенькие, но само представление грамотное. Звучащая музыка и танцевальные движения разбивали внимание присутствующих, отвлекая от движений мага. В нужный момент танцоры эпилептическими движениями или напротив – статичными позами, подчёркивали яркие моменты магического действа.

Казалось бы, индусы должны привыкнуть к подобным чудесам, вся их яркая культура полна чудотворцев и фокусников. Ан нет – зрители послушно охали, ахали и пугались.

– Истинная магия кеджавен[62]… – выкрикивал в перерывах экзальтированный конферансье, – это не жалкие фокусы ваших брахманов! Они помешали нашим магам и где теперь ваши просветлённые?

Трогаю за локоть заворожено глядящего на представление Динеша, одного из сыновей Леваньи.

– Да-да, – тут же очнулся парнишка, накидывая на меня сари. Прикрыв лицо, на полусогнутых семеню в ряды зрителей. Внимания никто не обращает, индусы заворожено пялятся на страшных чужаков, в глазах трагедия людей, оставшихся без мистической защиты.

 

– Где они?

Прикреплённое к верёвке сари слетает мигом, Динеш суёт комок тонкой материи за пазуху и пробирается назад.

– Вы звали просветлённых? – Спрашиваю на хинди, выпрямившись во весь рост. Подтанцовка шарахнулась в сторону, да и Великий Маг дёрнулся.

Загримировался я неплохо, выгляжу как индус из высших каст. Они, если кто не знает, похожи скорее на уроженцев Северного Кавказа. Никаких негроидных черт, свойственных более низким кастам – вполне европейские черты лица и светлая кожа. Да и волосы подчас не цвета воронова крыла, а каштановые. В сочетании с правильной одеждой, отличить меня от кшатрия можно только при достаточно долгой беседе.

Щёлкаю пальцами, поджигаю сигару, прикуривая неторопливо и одновременно показывая, что огонёк горит именно на пальцах.

– До истинно просветлённых мне далеко, – продолжаю разговор уже на английском, выдыхая дым в сторону дукуна, – но махатмы[63] не стали нарушать Мировое Равновесие, перемещаясь сюда телесно. А истинные духовные облики Учителей слишком велики, чтобы ты смог увидеть их и не умереть. Махатмы не любят тёмных, но готовы дать шанс на достойное перерождение даже таким, как ты.

Медленно поднимаю руки и затягиваю шарф, висящий у меня на шее. Затягиваю, ещё… и шарф проходит сквозь шею. Индусы ахают, я снова выдыхаю дым.

– Не стоит пытаться убить меня или другого посланца Учителей. Оружие не способно повредить плоть Воина, посланного Учителями, увидевшими несправедливость.

Дукун вместо ответа отшатывается назад и хватает небольшую бутылочку, набирая в рот горючую жидкость. Шаг вперёд и снова щёлкаю пальцами, тут же прикрывая рукой рот Великого Мага, мешая ему выдохнуть в мою сторону. Додот с воем отшатывается, хватаясь за обожженный рот и глядя на меня с испугом и ненавистью.

– А это… – ещё шаг, снимаю с пояса одного из подтанцовки керамбит[64] и провожу лезвием по руке Додота, – чтобы больше не шалил. Махатмы велели передать, что у тебя остался последний шанс исправиться.

Прячу нож в складках одеяния, Додот провожает его испуганно-обречённым взглядом. Он мошенник, но сам искренне верит, что творит настоящую магию. Собственная кровь в моём распоряжении пугает его до чёртиков.

– Я уйду дальше по Тропе Судеб, – доверительно наклоняюсь к нему, но говорю достаточно громко, чтобы слышали окружающие, – в поисках несправедливости. Но если жители индийской общины снова будут жаловаться Махатмам на тебя или кого-то ещё… Явлюсь наяву или во сне, что ещё хуже. Ты понял?

Доверительно наклонившись, напеваю негромко:

 
– Когда из яви сочатся сны, когда меняется фаза луны,
– Я выхожу из тени стены, весёлый и злой!
 

Дукун отшатывается, переведённая на английский русская песня звучит заклинанием. Добиваю, проглатывая ненужные куплеты:

 
– Ты спишь и видишь меня во сне,
– Я для тебя – лишь тень на стене…
– Сколь неразумно тебе не верить в силу дорог!
 

Пальцем черчу на лбу крест и…

 
– Когда я в камень скатаю жест —
– Тогда в крови загустеет месть
– И ты получишь дурную весть
– От ветра и птиц[65].
 

Дукун оседает, падая в обморок.

* * *

Путешествие по тропической реке удовольствие довольно специфическое. Необыкновенная красота вокруг частично примиряет с москитами, мошкой и бытовыми неудобствами.

Полулежу в большой лодке и наблюдаю за хлопочущими индусами, возящимися с парусами или сидящими на вёслах, жизнь кажется безоблачной и удивительно прекрасной. На середине реки москитов почти нет, лицо обдувает тёплый ветерок и остаётся только грезить наяву, наслаждаясь экзотикой.

Часто встречаются кайманы, больше всего похожие на полусгнившие брёвна. Иногда бревно начинает плыть поперёк течения, после чего следует молниеносный бросок и мелкое животное, забывшее об осторожности, становится добычей пресмыкающегося.

Заметил ягуара, лежащего на большой ветке, нависшей над рекой всего в десятке метров от нас. Большая кошка проводила ленивым, чуточку презрительным взглядом и широко зевнула.

Видел пекари, тапиров… но больше всего птиц. Кажется, что вокруг реки Демерары водятся одни только птицы, так их много и так они заметны. Нет ни одной неяркой пташки, когда взлетают стайки, аж в глазах рябить начинает.

Наземные животные дело иное. Берега густо покрывает растительность, а я не могу назвать себя лесным жителем, не помогает острое зрение и развитая наблюдательность. Индусы и единственный индеец-проводник в экипаже то и дело тычут пальцами в сторону берега, после чего начинаю вглядываться до рези в глазах, но обычно ничего не успеваю увидеть.

Индусы каждый раз расстраиваются – кажется даже, что больше меня. Экипаж из трёх индусов и одного крещёного индейца доброжелательный и дружный, ко мне относятся хорошо – с почтением, но без подобострастности. Индеец носит имя Сэмюэль и гордо носит большой медный крестик поверх красной рубахи. При этом рябой, совершенно не романтичного вида дикарь охотно соблюдает все обычаи индийского экипажа.

– Чем больше богов, тем лучше, белый господин, – на полном серьёзе заявил он мне, – я и своих не забываю.

Словом, пока мы плывём по реке, всё здорово – наблюдение за животными, птицами и экипажем судёнышка да разговоры. Местные просвещают меня, густо мешая правду с фантазиями и откровенной ложью. Это не со зла, а что-то вроде национального спорта, равно присущего представителям любой из этнических общин Джорджтауна. В ответ просвещаю их по части обычаев европейских, примерно в том же стиле.

Стоит приблизиться к берегу или вовсе остановиться, как налетают тучи москитов. Не спасает плотная одежда, накомарники и вонючая мазь. Единственное, что радует меня в такой ситуации, так это действующие прививки от малярии и жёлтой лихорадки, да наличие хинина[66] в аптечке.

– Сагиб, – трогает меня Сабхаш, – причаливать будем.

Со вздохом напяливаю на себя шляпу с накомарником и раскатываю до запястий рукава рубашки. Судёнышко, раздвигая носом прибрежные заросли, причаливает к топкому берегу.

Несколько минут тратим на прорубание дороги, орудуя мачете, и здесь я работаю наравне с остальными членами экипажа. Я и на лодке не от лени валяюсь, просто не хочу мешать слаженной работе.

– Сагиб сильный, – говорит Сабхаш, после чего начинает смущённо хихикать. Смеются и остальные, тыкая пальцами в Сабхаша. Ну да это местные заморочки… чтобы понять их, нужно прожить в Джорджтауне не один год, причём желательно именно в этой общине.

Для ночёвки выбрали небольшую возвышенность, заросшую невысоким кустарником. Вырубаем круг метров десяти диаметром, стараясь убрать растительность едва ли не до земли.

– Змея, – тыкает общительный Сабхаш, – очень ядовитая.

– Паук, – раздаётся его голос полминуты спустя, – очень плохой. Умирать редко, болеть долго-долго.

Иногда вклинивается индеец, которого мало смущает слабое владение английским. Сэмюэль считает, что если его не понимают, то нужно повторять слов и фразу раз за разом, постепенно повышая голос. Потому лекции нашего проводника получаются чрезвычайно шумными и выглядят примерно так:

– Большая зелёная… плохая.

– Большая зелёная… плохая!

– Большая зелёная… плохая!!

Потом кто-то из членов экипажа догадывается, что речь идёт о ядовитой лиане и растолковывает остальным. Лицо индейца в такие моменты аж светится. Мне он напоминает увлечённого преподавателя, которому удалось донести до тупоумных студентов очередную Истину.

Вырубается растительность не только понизу, но и поверху. Свисающие лианы представляют собой нешуточную опасность – чем их больше, тем больше шансов, что сверху упадёт змея или ядовитая сороконожка.

Полчаса спустя площадка расчищена, а я чувствую себя как после полноценной тренировки. Физическая нагрузка невелика, но высокая влажность и духота дают о себе знать.

– Помыться, сагиб? – Интересуется Сунил, я киваю. С мытьём тоже проблема – в речной воде полно паразитов, так что воду для мытья и питья нужно либо кипятить, либо… Сунил перерубает лиану и начинает осторожно поливать меня вытекающей оттуда водой.

Быстро ополаскиваюсь и одеваю чистую одежду. Грязная, пропотевшая за день, споласкивается индусами в реке, а позже отправится в большой котёл для кипячения. Ткань от этого портится за считанные месяцы, но в джунглях опасно быть неряхами.

Царапины, порезы, потёртости и укусы насекомых заживают здесь неделями. Банальный порез травой может привести к нагноению и оставить шрам, будто от ножевого боя.

– Завтра, – обратился ко мне Сэмюэль, широко улыбаясь пеньками почерневших зубов, – будем в деревне.

Глава 10

Примитивный бревенчатый причал с зияющими щелями, сквозь которые виднеется застоявшаяся вода, не внушает доверия. Гляжу под ноги, опасаясь оступиться на подгнивших брёвнах, и пропускаю момент, когда из-за примитивных хижин со стенами из циновок вылетает свора тощих, облезлых собак.

Сэмюэль, сделав шаг вперёд, впечатывает босую ногу в живот крупному кобелю, отчего того отбрасывает метра на два назад и на метр вверх. Свора тут же испаряется и в дальнейшем не причиняет хлопот, дружелюбно виляя хвостами и охотно подставляя покрытые лишаями головы для почёсывания.

Местные индейцы подходят осторожно, боязливо поглядывая на меня и особенно – на монструозных размеров кобуру с древним револьвером, висящую у меня на боку. После нескольких слов Сэмюэля туземцы успокаиваются и начинают вести себя, как с давно не виденными дорогими родственниками. Панибратства нет, но отношение самое дружелюбное, индейцы охотно помогают при разгрузке лодки, крикливо обсуждая каждую подвернувшуюся мелочь.

К разгрузке лодки они относятся не как к работе, а скорее как маленькие дети, встречающие мать после похода на рынок. В глазах нетерпение и восторг, диковинные для себя вещицы могут обсуждать по несколько минут, забыв о разгрузке и столпившись вокруг.

Индусов здесь знают и похоже – любят, детвора подбегает, дёргая тех за штанины и получая дешёвые леденцы. Детишки грязные, что кажется поразительным при жизни у реки, причём грязь на первый взгляд многодневная.

Не моются? Да нет же, вот плещутся чуть выше по течению, ничуть не опасаясь парочки кайманов неподалёку. Или одно дело плескаться и другое – целенаправленно смывать грязь? Ломать голову над загадкой грязной детворы не стал, активно включившись в разгрузку и общение.

 

Из Джорджтауна меня вывезли на попутке, причём Леванья не вдавалась в подробности.

– Для них ты просто попутчик, – коротко сказала женщина, прощаясь, – большего им знать и не обязательно. Не уверена, что тебя могут связать с Посланцем Махатм, но лучше перестраховаться.

Обычное судёнышко из тех, что не назовёшь полноценным судном, но и лодкой назвать проблематично. Метров восемь в длину, но достаточно узкое. Снабжено судёнышко короткой мачтой с широким парусом и старым, плохо отрегулированным мотором, от которого так несёт парами бензина, что рядом опасно не то что курить, но и дышать.

На Демераре таких сотни, если не тысячи и выполняют они самые разные функции – от торговли, которой занимаются мои индусы, до рыбной ловли, контрабанды и личного транспорта деревенских вождей и богатеев.

Шанкар, владеющий большей частью судёнышка и выполняющий потому обязанности капитана, живо развернул на берегу что-то вроде прилавка, на котором выложил нехитрый товар. Яркие ткани, бижутерия, керосиновые лампы, мешки с рисом и прочий нехитрый набор, доступный совсем небогатым аборигенам. Особняком стоят пустые стеклянные банки и бутылки, чаще всего со сколотыми краями.

Для обитателей джорджтаунского дна не бог весть какая ценность, но индейцы раскупают подобный мусор вполне охотно. Впрочем, всё познаётся в сравнении…

Индусы привезли товары под заказ, и каждый экземпляр живо обсуждается деревенскими. Сейчас по рукам ходит настоящее сокровище – керосиновая лампа. Судя по благоговейному отношению индейцев – роскошь запредельная.

– Вождь купил, – поясняет хихикающий Сунил, – в большой хижине теперь вечерами племя собираться сможет.

– А у костра не то?

– Костёр над головой не разожжёшь, – смеётся индиец. Смеюсь в ответ. Понты… что в Европе двадцать первого века, что в диковатом индейском племени начала двадцатого. Обложки разные, суть одна.

– Заночуем здесь, – сообщил подошедший Шанкар, с сомнением глядя на Сэмюэла, – проводник обещает заказы. Вроде как из джунглей должны выйти вовсе уж дикие родственники деревенских.

– Куда ещё более дикие? – Искренне поразился я, – они ж и так… переднички эти…

– А я как долго привыкал! – Засмеялся капитан. Учившийся в настоящей, почти английской школе, индус старательно отыгрывал передо мной почти равного, но постоянно срывался. Не получалось у него держать планку, вымуштровали белые сагибы. Сейчас вот почти на равных, а не так давно в лодке сагибом назвал, сорвался…

В демократию и толерантность с местными не-белыми не играю. Когда путешествовал по Юго-Восточной Азии в двадцать первом веке, успел убедиться в кастовости тамошних традиционных обществ. Не только Индия, но и вполне себе флагман цивилизации Южная Корея, плохо понимают общение на равных.

В Корее при знакомстве прежде всего начинают выяснять, кто же из них выше? У кого лучше школа, колледж, родители… имеет значение даже крутость кампании, в которой ты работаешь! Непременно кто-то из собеседников оказывается выше и разговор тут же начинает строиться с позиции кастовости, хотя и не настолько выраженной, как в Индии. В Южной Америке эта кастовость так же присутствует. Ярко выраженного расизма нет, но сегрегация[67] наличествует.

Если я начну играть в толерантность, меня не поймут сами же местные. По их понятиям, настоящий белый, тем более не опустившийся, заведомо выше. И если белый ведёт себя на равных, то он опускается ниже, а не поднимает собеседника до своего уровня. С ним что-то не так, с этим белым…

Работает это и в двадцать первом веке, а уж в двадцатые годы века двадцатого и говорить не о чем… Расцвет колониализма!

* * *

Аборигены выглядят диковато. Из одежды у них разве что полоски материи спереди и сзади, да и то не у всех. Судя по отсутствию смущения, юбочки эти выполняют скорее функцию украшений, чем одежды.

У нескольких мужчин постарше очень замысловатые причёски. Длинные гладкие волосы пропущены сквозь деревянные трубочки толщиной с дюйм и длиной сантиметров двадцати. Выглядят такие причёски совершенно инопланетно.

Украшений на индейцах много. В двадцать первом веке за подобную аутентичность дали бы немало денег, а сейчас… Ну кого заинтересует ожерелье из искусно сделанных чучел колибри, висящее на шее одной из женщин? Так, диковинка…

В качестве бижутерии используется, по-моему, вообще всё что под руку попадётся. У пожилого мужчины в уши вдеты потемневшие от времени серебряные кольца, к которым привязаны ниточки с жуками и зубами какого-то животного, висящие вперемешку.

Молодой парень с чудовищным шрамом через всё лицо, прямо в продырявленные мочки вставил яркие пёрышки какой-то птахи.

Морщинистая старуха щеголяла шкурой ягуара на плечах и короткой красной юбкой из тех, что скорее пояс. Красная полоска ничего не скрывала и скорее привлекала внимание к увядшему телу. Сабхаш уже несколько раз отводит глаза от юбки (и того, что под ней), каждый раз кривясь.

Многие щеголяют татуировками – на лицах, плечах, животах, ногах… Довольно корявое творчество, как по мне, но очень этнично, этого не отнять.

В руках у некоторых длиннющие – больше двух метров длиной – луки, но напряжения не чувствуется. Грозное оружие выступает скорее атрибутом настоящих воинов, несмотря на явную боевую мощь. Помимо луков присутствуют и духовые трубки.

Это ваи-ваи, самое дикое и самобытное племя британской Гвианы.

Хижин в селении полтора десятка, из них шесть общественных, больших.

– Столица, – с вечным хихиканьем просветил Сунил, – они тут совсем дикие! Здесь несколько семей живёт, с главным вождём и шаманом, остальные ваи-ваи глубже в джунглях. Сюда торговать приходят да поглазеть – большое поселение для них, очень большое!

В словах Сунила закономерно сомневаюсь, ловил его уже на Великоиндийском Шовинизме. К аборигенам этот хихикающий молодой парень относится очень пренебрежительно. В его мире всё просто – на вершине Пирамиды стоят англичане, затем прочие белые, затем индусы, китайцы.

Остальные народы относятся к нецивилизованным и судьба их – стать удобрением для народов цивилизованных. Освободительная борьба в его сознании если и есть, то главная цель не столько свобода от английского господства, сколько желание занять место английских господ.

* * *

Поселили нас в одной из больших хижин. Несколько вкопанных в землю больших столбов поддерживают крышу с кровлей из связок какой-то травы. Три стены из циновок, четвёртая вовсе символическая, с дверным проёмом на две трети стены. Пол земляной.

Меж столбов натянуты здоровенные гамаки, сплетённые из шерсти, по бокам покрытые сухой травой и шкурами животных грубые нары. На стенах украшения: ожерелья из чучел птиц и пелерины из перьев колибри, вплетённых в ткань; искусно сделанные браслеты из кожи, дерева и кости, флейты из бедренных костей оленя и…

– Всю эту красотень, да в двадцать первый век, – мелькнула мысль, – Диплом магистра сделать на этом легче лёгкого, да и заработать… Может, с собой?

Представив путешествие по джунглям, да с таким багажом, морщусь. Да и не те ныне времена… творчество самобытных аборигенов интересно разве что узким специалистам. Ни имени, ни состояния в ближайшие лет тридцать на таком не сделать.

– Твою мать! – Удавы в качестве элементов декора несколько пугают. Пусть и знаешь об их безобидности, но идея держать змей в качестве кошек немного… непривычна.

Отстегнув кобуру, вешаю на столб рядом с гамаком, по соседству с таким же старым Ли-Энфилдом[68] и мачете. На поясе остался только небольшой нож, но он оружием не считается.

– Сагиб!

Ускорив шаги, иду к месту торжественного обеда, где уже собрались индусы и деревенская верхушка. Присутствует и новые лица, глядящие на нас, как на инопланетян – те самые гости из джунглей, которые вовсе уж дикие.

Костёр разжигают прямо в одной из больших хижин, на подготовленном кострище из камней. Тут же водружается большой котёл, воду в который зачерпнули прямо из реки.

Морщинистая старуха в красной юбке начала хлопотать около закипавшего котла, бросая туда то плохо ощипанные тушки попугаев, то зелёные бананы, почему-то в кожуре. От такой высокой кухни меня начало поташнивать, но шеф-повар продолжала творить.

В котёл полетели плохо промытые коренья и откровенно пованивающее мясо, похожее внешне на свиное. Скорее всего эта свинья бегала ещё утром, но в тропиках продукты портятся с поразительной быстротой. Пару минут спустя в котёл полетела сушёная рыба, которую крошила над котлом помощница старухи, голая девочка лет восьми с вздутым животом и россыпью желтоватых гноящихся пузырьков на теле.

Воняет от котла, воняет от индейцев… Как хорошо в такие моменты идут идеи о высших и низших расах! Чтобы придти в себя, перевожу взгляд на искусно сделанные украшения. Тонкая работа, большой (хотя местами и непривычный) художественный вкус… Странная, но несомненная культура.

– Я это есть не буду, – вполголоса говорю капитану.

– А никто не будет, – улыбается тот, – религиозными обычаями отговорились. Просто посидим вместе, потом продуктами поменяемся – мы им консервы и шоколад, они нам свежие фрукты.

– Факт совместной трапезы… – бормочу с нескрываемым облегчением.

Джунгли, чтоб их! Даже не сомневаюсь, что годы спустя буду вспоминать их с ностальгией, но здесь и сейчас отчаянно хочется назад, в цивилизацию.

* * *

РОВС поставило Максима на довольствие, но мужчина не слишком-то радовался этому факту. Комнатка в заведении Мацевича и пайка – ладно. Но вместе с ограничением свободы и необходимостью отсчитываться, куда ты направляешься и чем собираешься заняться… Зона один в один, мать её!

Свободы чуть больше, но и непоняток вокруг больше, чем хотелось бы. На зоне зло привычное, понятное и насквозь знакомее. Соблюдая определённые правила, можно жить относительно терпимо, а при некотором авторитете и везении даже комфортно. Относительно.

Попытка понять законы и понятия РОВС закончилась провалом. Общая схема имелась, но каждый из начальничков перетягивал одеяло на себя, выстраивая свои правила. РОВС вообще оказалась организацией крайне неоднозначной, где армейский распорядок ухитрялся сосуществовать с гражданским раздолбайством.

Кураторы Максима регулярно ломали привычные схемы, пытаясь заодно сломать и бандита. Цель проста и понятна – приучить повиноваться полезного человечка, выполнять команды не думая.

Не на того напали, ой не на того… Встраиваться в чужие схемы и ломать себе психику мужчина не желал принципиально, лишь озлобившись в ответ на такую политику.

И высокомерие… сколько высокомерия в этих проигравших Гражданскую неудачниках! Не удержали власть, проиграли Гражданскую, да и в Европе работают всё больше официантами и чернорабочими. И это люди, которые считали себя элитой общества! Какая, к чёрту, элита из людей, не способных занять хотя бы место среднего класса в чужой стране?

Они не востребованы профессионально, даже дипломы университетов не всегда признаются. Медики и инженеры, работающие продавцами, никого не удивляют.

И пусть, пусть это отчасти европейский снобизм! Но ведь не так давно российская элита требовала к себе особого отношения и привилегий, получая их полной мерой. И оказалось, что без поддержки Власти они не стоят ничего.

Озлобленные, опустившиеся ничтожества, готовые воевать уже не против строя, а против народа, лишь бы вернуть былые привилегии.

Максим с каждым днём всё лучше понимал народ, не пожелавший терпеть этих на своей шее. Улыбался, шутил… и с каждым днём ненавидел бывших всё больше.

Зубрил немецкий как проклятый, стараясь при малейшей возможности получить разговорную практику. Читал в библиотеке старые газеты, пытаясь разобраться в хитросплетениях политики за последние годы и перестать наконец чувствовать себя чужаком, понимая слова, но не смысл разговоров белогвардейцев. Читал труды социалистических философов и их оппонентов… Не всё понимал, но изучал старательно.

Несмотря на спортивно-уголовное прошлое, глупцом Максим не являлся. Не всегда хватало образования, да чего там… отчасти и ума. Но учиться умел всегда, пусть даже зубрёжкой. И свой диплом юриста после отсидки получил без взяток. Горбом, троечный, но честный.

59Децима́ция (от лат. decimatio, от decimus – «(каждый) десятый») – казнь каждого десятого по жребию, высшая мера дисциплинарных наказаний в римской армии.
60Обычай, возведённый в ранг закона.
61За один английский фунт в 1927 году давали пять долларов. Покупательская способность доллара в те годы была примерно в двадцать пять раз выше, чем в настоящее время. То есть ГГ за свою работу должен получить (по нынешним расценкам) 16 250 долларов.
62Традиционный яванский мистицизм.
63Маха́тма (дев. महात्मा, mahātmā IAST, букв. «великая душа») – в индуистской мифологии и теософии одно из наименований мирового духа. В индуизме этот эпитет применяется к высокодуховным, сверхмирским личностям – риши в эпосе, Кришне в «Бхагавад-гите», некоторым божествам и пр. В современной Индии – уважительный титул, добавляемый к имени особо почитаемых лиц, выдающихся общественных деятелей.
64Традиционный индонезийский нож, с изогнутой рукоятью и сильно изогнутым лезвием, имеющим внутреннюю заточку.
65Слегка изменённые куплеты песни от Канцлера Ги (Майя Котовская).
66Хини́н (C20H24N2O2) – основной алкалоид коры хинного дерева с сильным горьким вкусом, обладающий жаропонижающим и обезболивающим свойствами, а также выраженным действием против малярийных плазмодиев. Это позволило в течение длительного времени использовать хинин как основное средство лечения малярии. Сегодня с этой целью применяют более эффективные синтетические препараты, но по ряду причин хинин находит своё применение и в настоящее время.
67Сегрега́ция (позднелат. segregatio «отделение») – политика принудительного отделения какой-либо группы населения. Обычно упоминается как одна из форм религиозной и расовой дискриминации. На самом деле сегрегация может быть мирной и не насильственной. Это всего-навсего раздельное проживание отдельных этнических и религиозных общин.
68Lee Enfield – семейство британских винтовок.
1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22 
Рейтинг@Mail.ru