Василий Панфилов
Без Веры…
Глава 14
Флирт, юношеские воспоминания и спасение на водах
Подходя к заведению с вывеской "Кондитерская и Булочная О. О. Кроншевского", что в конце проспекта Нахимова, невольно ускоряю шаг, стараясь пройти мимо опасной зоны. Запахи – невероятное что-то! Уж на что я не сладкоежка, но и то… Нокдаун для обонятельных рецепторов, ей-ей!
Никаких ведь пока усилителей вкуса и прочей химии, которую ушлые продаваны добавляют даже не в тесто, а в саму систему кондиционирования, чтобы привлекать покупателей. А тут ещё постоянно в голову лезет реклама в газете, что кондитерская эта удостоена Высочайшей благодарности Его Императорского Величества, и хочется понять… за что?!
Что это за такие "конфекты" и пирожные, за которые Кроншевский получил благодарность, а его заведение стало одним из самых статусных мест Севастополя? Сильно не уверен, что это будет хоть чуточку вкуснее качественных конфет двадцать первого века, но… тянет.
Не желание сладостей, а скорее… гусарство какое-то, что ли. Аж зудит под кожей, как хочется зайти, выпить кофе с пирожным, приказать завернуть с собой и угостить сестёр.
На кой чёрт мне это надо, я и сам не знаю. Наверное, возраст такой, что прёт юношеская дурь во весь рост, требуя подтверждения зрелости, статусности и тому подобной ерунды. А отчасти, быть может, заедает тоска по былому, когда я мог, не задумываясь о деньгах, зайти в самое статусное заведение Мюнхена.
А может быть, навеяло эмигрантской ностальгией из грядущего о прежней-нынешней жизни, и желание иметь моральное право годы и десятилетия спустя обсуждать с такими же обломками человеческого кораблекрушения былую жизнь во всем великолепии? На равных!
Чёрт его знает… Будто бы это даст мне некий бонус к возможности сидеть потом в одном парижском кафе с Набоковым, Буниным, Тэффи и прочими осколками режима, обсуждая с ними… Да что угодно! Просто обсуждая. Просто возможность быть рядом.
Глупость ведь, глупость несусветная! Никак это не связано и ничем не закреплено! И ведь умом понимаю, но чувства твердят иное.
Ох, как тянет… останавливает только примерное знание цен, а они здесь ой как кусаются! До войны меньше чем с трёшницей зайти сюда можно было только за свежим хлебом, но никак не с целью посидеть во благе за чашечкой кофию, лениво ковыряя пирожные и разглядывая посетителей. Сейчас же, если не слишком себя ограничивать, так это, пожалуй, в четвертной билет встанет!
Статусное место… Этакая площадка для выгула элитных человеческих особей.
Но пока здравый смысл доминирует над гусарскими замашками, и не в последнюю очередь из-за воспоминаний о папеньке с его широкими жестами, среди которых было и прогулянное приданое матери. Невеликое, но… сам факт.
Вздыхаю прерывисто… и как раз в это время стеклянные двери заведения отворились услужливым швейцаром, выпуская на улицу такой поток ароматов, что я чуть не споткнулся. Чертыхнувшись негромко, ловлю весёлый взгляд молоденькой и прехорошенькой дамы, вышедшей из кондитерской.
Невольно замедляю шаг, стараясь показать себя человеком солидным и серьёзным, как и положено молодому мужчине четырнадцати лет отроду.
Нижняя губа очаровательной незнакомки дрогнула в сдерживаемой улыбке, и последовал тот молниеносный обмен взглядами, известный всем, кто хоть когда-нибудь пытался флиртовать с противоположным полом. Доли секунды, за которые решается если не всё, то очень многое…
… и я их решительным образом проиграл! Чёртовы гормоны, чёртов возраст!
… а потом сзади отчаянно заквакал автомобильный клаксон и послушался рёв мотора! Внутренне холодея и поминая про себя всех полудурошных автомобилистов начала века, и нелепые современные авто, я отпрянул с тротуара, прижимаясь к стене.
… и прижимая к ней очаровательную незнакомку, схватив её за затянутую в корсет тончайшую талию. На миг наши лица оказались так близко…
А потом мимо проехал автомобиль с хохочущими молодыми людьми. Водитель, с несколько неуместным в городе лётным шлемом и очками консервами, ещё несколько раз нажал на грушу клаксона, идиотски скалясь желтоватыми зубами с зажатой в них папироской.
Физиономия его, очень скуластая, да ещё в этих нелепых очках, напомнила мне почему-то Адамову голову[50]. Не только внешне, но и некоей неуловимой, но явственной печатью смерти, тлена… Или я пристрастен и мне просто не нравится компания людей, гоняющих по городу в состоянии явно неадекватном?
– Может быть, мой спаситель отпустит наконец свою даму? – нежно проворковала незнакома, почти касаясь губами моего уха.
– Да-да, конечно! – я отскочил, и чувствую – так краснею, что ещё чуть, и кожа с кончиков ушей начнёт слазить, как после солнечного ожога, – Простите!
– Прощаю, мой храбрый рыцарь, – голос незнакомки медоточив, а в глаза чёртики пляшут канкан.
– Это было… – она чуть помедлила, высунув кончик розового языка и коснувшись им верхней губы, чуточку пухлой и… как бы пошло и заезженно это не звучало, созданной для поцелуев, – впечатляюще. Признаюсь, давно на мою защиту не вставали с такой самоотверженностью.
– Хм… – ничего более умного и членораздельного я не смог выдавить. Понимаю ведь, что дама просто развлекается за счёт подростка, но гормоны…
– Мой рыцарь так красноречив… – голос её стал ещё более сладким, – Наверное, он из тех стальных людей, что рождаются в седле, вскармливаются с кончика копья, и не знают ничего помимо войны.
– А что у него в кармане такое твёрдое… – она прижала к губам затянутую в перчатку узкую ладошку, – неужели меч?
Н-да… некоторую границу дама перешла! Понимаю желание развлечься за счёт подростка и стресс… но меру надо знать.
– Точно, – голос мой срывается (чёртовы гормоны!), а покраснел я настолько, что ощущаю шум в ушах от прилившей крови, но правила игры я знаю, и понимаю – что… и главное – когда можно отвечать.
– Угадали, прекрасная дама, – расшаркиваюсь я, срывая с головы кепку и раскланиваясь по всем правилам куртуазности века этак осьмнадцатого, – меч! Он не прошёл ещё закалки во вражеской крови, но я надеюсь не посрамить великих предков.
Незнакомка замирает на мгновение… Но тут до неё доходит не такой уж и завуалированный смысл сказанного, уместного скорее для той стадии флирта, когда всем всё ясно, но некоторые эвфемизмы всё ещё уместны.
Округлив глаза, она снова прикрывает ладошкой род и негромко, но очень искренне смеётся.
– Сама напросилась… – констатирует дама и приседает в реверансе, – прошу прощения, мой рыцарь! Я была несколько несдержанна и прошу простить меня за неуместные шутки!
– Хм… это я должен просить прощения, – говорю, тщетно стараясь не запинаться.
– Сойдёмся на том, что вину за некоторую нашу несдержанность стоит переложить на водителя этого злосчастного авто, – изящно предлагает она.
– Вы не только красивы, но и умны, – склоняю голову и представляюсь:
– Пыжов Алексей Юрьевич, из потомственных дворян. В настоящее время домашний учитель, проживаю на квартире капитана второго ранга Сабурова Дмитрия Олеговича.
– А! – живо реагирует дама, и глаза её приоткрываются чуть шире, – Так это вы – тот юный вундеркинд, о котором ходит столько слухов?! Да, прощу прощения…
– Крылова Мария Евгеньевна, – представляется она, – в девичестве Савен, из потомственных дворян.
В груди у меня будто что-то обрывается. В девичестве…
"– Какого чёрта! – озлился я на неё, на себя и на всю эту ситуацию, – Ну, замужем… А я что, уже жениться на ней собрался?!"
Но наверное, в моих глазах мелькнуло что-то этакое, отчего Мария Евгеньевна чуть прикусила губу, стараясь не улыбаться.
– Возраст такой, – кривовато улыбаюсь ей, – нелепый. Уж простите.
– Да Господь с вами, Алексей Юрьевич! – забавно удивилась дама, – Если сравнивать вас не то что с вашими сверстниками, но и доброй половиной людей куда как постарше, ведёте вы себя очень достойно!
– Прогуляемся? – без перехода предложила она, – Не поймите предосудительно, но вы ещё достаточно юны, чтобы досужая молва не поспешила записать вас ко мне в аманаты, но притом достаточно интересны, чтобы общаться с человеком явно неординарным, не принимая во внимание возраст.
Мария Евгеньевна оказалась невероятно обаятельной и милой дамой, но в целом, как мне показалось, вполне заурядной. Биография её типична для аристократии, выделяясь лишь деталями.
Гимназия в Петербурге, посещение университета в качестве вольнослушательницы в течение года, частные уроки живописи и торги на брачном рынке. Затем последовало сватовство блестящего (но не слишком молодого) гвардейского офицера и жизнь замужней дамы, ребёнок и раннее вдовство – которым, как мне показалось, она не слишком тяготится.
Не удивлюсь наличию любовника или любовников, каким-то бытовым страстям и страстишкам и тому подобной житейской ерунде. Но вот именно что интересного хобби или каких-то ярких деталей характера я не разглядел.
Зато красоты, обаяния и сексапильности в ней – через край! Хотя… чем не яркая черта?
– … из тех самых Пыжовых?! – выделяет она голосом с таким придыханием и распахом большущих глаз, что кажется – знакомство со мной самая яркая веха в её жизни.
Хмыкаю польщёно… и напоминаю себе, что "те самые" с равным успехом может относиться к легендарным кутежам деда и прадеда, с фееричным идиотизмом пролюбиших огромное состояние рода. Да уж… век бы такой славы не нужно!
В общении с ней приходится сдерживать своё "Я", отмалчиваться, отвечать после паузы. От этого, наверное, я кажусь изрядно тормознутым типом… но хотя бы не дурнем!
– Вы очень взрослый, Алексей Юрьевич, – неожиданно похвалила меня дама, – держитесь, как взрослый мужчина, разве только уши выдают!
Она засмеялась негромко, отчего я снова раскраснелся, хотя пожалуй, уже не столь радикально, как в начале нашего знакомства. Захотелось сделать какую-то глупость… Например, пройтись на руках, крутануть сальто или рассказать Марии Евгеньевне о себе всё-всё… и я не знаю, как сдержался.
Но в голове всё равно начали оформляться совершенно кинематографические сценки, в которых я, очень умный, серьёзный и убедительный, рассказываю очаровательной женщине о своем попаданстве. Несколько нехитрых доказательств (которым она безоговорочно поверит), а дальше…
Фантазия моя продолжала генерировать всякую ересь о том, что через её связи я могу выйти… куда-то и на кого-то, и что-то там доказать, свершить и предотвратить. Но на самом деле я уже понял с совершенной ясностью…
… я просто хочу её. Хочу так, что зубы ноют! Все эти сценарии и идеи о возможности как-то использовать связи Крыловой, придумывает не мозг, а член!
Но я же взрослый воспитанный мужчина… и далеко не дурак. Вероятность того, что столь интересная дама воспылает ко мне страстью, близка к абсолютному нолю.
Поэтому я проводил её до гостиницы "Бристоль", что на углу Корниловской площади и Нахимовского проспекта, распрощался и пообещался "как-нибудь" увидеться.
Постояв зачем-то у гостиницы и прочитав о наличии "заново отремонтированных номеров с балконами на бухту", "пианино в кабинетах" и о том, что "специально приготовляются шашлыки и чебуреки из молодого барашки", я нашёл-таки в себе силы уйти прочь.
"– Мне бы бабу, мне бы бабу, мне бабу!" – заезженным рефреном вертится в голове, и картинки… до чего пошлые! Всех знакомых и малознакомых дам и девиц подходящего возраста и не вовсе уж страшной внешности понапредставлял!
Ух, как генерирует мозг всякую хрень эротического характера, потакая юношескому либидо… Эти бы ресурсы, да во благо! Мало того, что создаются картинки разного рода и мои представления об анатомических подробностях конкретных женщин, так ещё всякие…
… сюжеты!
С выдумкой мозг работает, с творческой безуминкой. Какие там ролевые игры в "Красную Шапочку" или "Медсестру"! Такие сюжеты, такие интриги… и всё это на ходу, в доли секунды, и ах как кинематографично… "Оскара" мне, "Оскара"! Порно…
Кто бы знал, как мучительно проходить через половое созревание во второй раз! Оно и в первый-то… как вспомню, так вздрогну! Обернётся во время урока симпатичная одноклассница попросить карандаш, а я на эти изгибы, голос и близость лица так реагировал…
… какая там алгебра с геометрией! Какие, к чёрту, правила русского языка?! А команда "к доске" звучала иногда страшно, потому что у меня – штаны под напором члена трещат! Ну как можно выйти вот таким вот перед всеми… в тринадцать-то лет? Проще с места, не вставая, брякнуть "Не знаю", выслушать порцию помойных учительских наставлений и получить двойку.
А сейчас ещё хуже! Всё тоже самое, но уже знаю – что, как и куда… но хрена!
Не то чтобы юношеский стояк и сопутствующие ощущения внове для меня в этой жизни… Но всколыхнуло.
Красивая, сексуальная… да ещё и флиртует, зараза такая! Это я умом понимаю, что не обломится, а нижний мозг, он в таких нюансах и тонкостях не разбирается.
Вроде бы и осуществил поутру "закат солнца вручную", не столько даже выпуская "пар в свисток" ради удовольствия, сколько ради возможности пописать нормально, не прибегая к хитроумных способом и на зассыкая ванную комнату, но нет…
"– Мне бы бабу…"
Шарахаюсь по улице, кепка надвинута на лоб, а глаза по сторонам так и смотрят… Каждую женщину проходящую оцениваю, и сразу – сюжеты!
Вариантов оценки несколько, от "Ябывдул" с восторженным присвистом, до "Ничего так, ебабельная бабель"! Шарах глазами… и каждую фемину так сканирую. Некоторые, кажется, чувствуют что-то этакое…
Когда отсканировал прошедшую по улице с корзиной в руках немолодую служанку, как "Ничего так", понял – пора что-то делать!
… помог спорт, а точнее – быстрая ходьба на пределе возможностей. Благо, одеваюсь я по местным понятиям как спортсмен – бриджи, гетры, теннисные туфли, и такой же спортивный верх.
Шагаю размеренно, не забывая следить за пульсом, и гадости всякие вспоминаю. Ничего, отпустило минут через пятнадцать…
– С этим надо что-то делать, – поведал я миру, присаживаясь на скамейку, стоящую на Приморском бульваре этакой длиннющей лентой. Солидный господин с тросточкой, потеющий неподалёку в шерстяном костюме, покосился на меня, но смолчал, полуприкрыв глаза.
Намёк был понят, и делиться с миром сокровенным я перестал, по крайней мере – вслух. Подставив солнцу загорелое лицо, вполглаза наблюдаю за дефилирующей публикой, стараясь не акцентироваться на "бабелях" разной степени "ебабельности".
"– Да тьфу ты! Вот же привязалось…"
Благо, народ вокруг всё больше не слишком молодой. Средний возраст собравшихся подходит как бы не к пятидесяти, по крайней мере в этой части Приморского бульвара.
Дамы с кавалерами всё больше у парапета бродят или спускаются к скованному камнем морю. Всё как положено – светлые платья, лёгкие летние зонтики от солнца, корсеты и прочие радости летнего отдыха начала двадцатого века.
Настроение слегка портится от того, что и мне предстоит хлебнуть этой радости. Мужские купальные костюмы, долженствующие непременно закрывать (о ужас!) соски, не скоро уйдут со сцены.
"– Нудистом стану! – клянусь себе, – Убеждённым! Идейным!"
Дурашливые мысли нарушили чьи-то крики. Среагировал я не сразу, но…
– … дочка! – чаячьи закричала какая-то женщина, – Умоляю! Спа…
" – Вот какого чёрта!" – успеваю подумать, прежде чем вскочить и ломануться со всех ног в сторону крика. Действуя сгоряча, я прибежал к парапету. А если оббегать… мелькнули мысли, да и ушли прочь.
Сиганув с высоты метров этак в пять, я довольно жёстко приземлился на каменные плиты, но тут же вскочил, и на ходу срывая кепку и пиджак, с разбегу влетел в море. Там, в волнах, уже плавает какой-то мужчина, нелепо барахтаясь по-собачьи в светлом пиджаке и пытаясь нырять. Ещё кто-то бежит, нелепо размахивая тросточкой…
– … спасите-е! – женский голос ударил меня кувалдой по голове, – Умоляю!
Саженками рассекаю волны, и доплыв наконец до предполагаемого места потопления, ныряю. Чёрное море и так-то сложно назвать прозрачным, а уж возле берега… Но ныряю с открытыми глазами, вертя по сторонам головой и стараясь не мигать, чтобы увидеть не саму девочку, а хотя бы силуэт, тёмное пятно…
Всматриваюсь до боли, до рези! Никого! Плаваю я в этом теле так себе, но именно что задерживать дыхание умею замечательно, и продержался под водой много больше минуты.
Воздуха не хватает, плыву к поверхности… и тут же получаю по голове!
– Какого черта!? – выпаливаю, пытаясь отдышаться и удерживаясь на воде. В ответ – непонимающе выпученные глаза, и снова это нелепое барахтанье упитанного мужского тельца с выпученными глазами и идиотической попыткой удержать на голове соломенную шляпу.
Вот ещё кто-то вошёл в воду… вижу это краем глаза и просто фиксирую, не пытаясь анализировать.
Ныряю, и снова плыву под водой, пытаясь высмотреть хоть что. Есть! Видна фигурка в платье… но не хватает воздуха!
Выныриваю, и сделав несколько продыхов, снова ныряю, хватая рукой за платье. Тяну к берегу ещё под водой, выныриваем вместе метрах в десяти от берега. Несколько гребков…
… уже можно стоять, и я иду, спотыкаясь на камнях и волоча за собой вытащенную из воды девочку… девушку.
Несколько шагов… пытаюсь подхватить её на руки, но девушка далеко не пушинка, а я и так-то с трудом удерживаюсь на камнях. Да ещё эти волны! Вроде бы и не сильные, но весьма ощутимо подбивают сзади под коленки! М-мать…
– … доченька! Анечка-а! – непрерывно воя, калечной трусцой бежит ко мне по набережной женщина, вытянув перед собой руки и более всего напоминая персонаж какого-то трэшевого фильма ужасов.
Обхватив тело подмышками, выволакиваю тело на берег, оскальзываясь на камнях и не заботясь о возможных синяках у девушки. Остановившись у самой кромки моря, быстро нажимаю на челюсти, заставляя их открыться, и осматриваю рот и нос, нет ли песка?!
… всё ещё плывёт к берегу нелепый человечек в соломенной шляпе. Ковыляет воющая мать девушки. Оступаясь на камнях, вылезает из воды какой-то мужчина метрах в двадцати от меня…
… и только сейчас начинают подтягиваться досужие зеваки, доброхоты и Бог весть какая публика, жадная до зрелищ, сенсаций и чужих страданий.
С трудом взгромождаю девушку животом себе на колено, и удерживаясь в этой неудобной позиции, сую ей два пальца в рот, резко надавливая на корень языка. Раз, другой… ничего!
Опустив на камни, запрокидываю ей голову назад так сильно, как это вообще возможно, набираю воздуха в грудь, и зажав ей ноздри, прижимаюсь к губам. Выдох…
… несколько ритмичных надавливаний скрещёнными ладонями на нижнюю часть грудины, и снова выдох…
– Я… – запыхавшись, подбегает немолодой, но крепкий мужчина с дикими глазами и смутно знакомым лицом.
– Вдыхайте! – коротко командую ему. Сейчас не до расшаркиваний, и благо, мужчина адекватный… Вдохнув, он с силой прижался к ней губами…
– Хватит! – лязгаю голосом и несколько раз надавливаю на грудину. Ничего…
– Ещё! – он припадает к губам девушки, и в этом момент до нас добегает мать. Упав на колени, она цепляется в плечи дочери, прижав её к себе и покрывая поцелуями.
– Анечка-а… – воет она, обхватив девушку и начав раскачиваться.
– Убрать дуру! – ору в бешенстве, уже примериваясь к подбородку чёртовой мамаши, и готовый если вдруг что, вырубить её к чёртовой матери, – Ну!?
… тот самый, с упитанным тельцем, оказался весьма кстати. Обхватив страдающую даму за талию, он решительно, хотя и совершенно неумело, потянул её от нас…
… и несчастная страдающая мать мгновенно превратилась в воющую и визжащую фурию! Завывая что-то нечленораздельное, она накинулась на нашего помощника, норовя выцарапать глаза, лягаясь ногами и натурально плюясь.
– Ещё! – командую напарнику, стараясь не обращать внимания на разыгрывающуюся рядом с нами сценку.
… выдох, несколько нажатий и…
– Кашлянула… – быстро проговорил мужчина, не веря сам себе.
– Лицом вниз, коленом на живот! – командую я, и напарник легко выполнил требуемое.
Вода выливалась в пароксизмах рвоты и кашля, в соплях и слюнях, под аккомпанемент завываний фурии и попытках утихомирить её.
– Всё… – устало произношу я, – задышала.
– Да не трогайте вы девочку! – рявкаю на излишне резвую даму, – Ей сейчас нужен покой, а не ваши причитания!
К моему удивлению, она послушалась и закивала, глядя как на пророка выпученными глазами. Разом вся какая-то выцветшая, потрёпанная, постаревшая, с выбившимися из причёски прядями мокрых волос, она уселась прямо на камни, подогнув под себя ноги, и тихо гладила по спине девушку, всё ещё надрывающуюся кашлем.
– Медика, – приказываю я, устало водружая себя на дрожащие конечности, – и покой! Да, у кого-нибудь есть плед? Постелить чуть дальше и осторожно перенести её туда. И не трогать! Накрыть чем-нибудь и ждать. Да тем же пледом!
– Уже послали за врачом! – деловито отозвался пробирающийся через толпу пожилой заслуженный городовой, на лице которого читается явственное облегчение.
– Благодарю, – киваю служивому, – сразу видно дельного человека.
– А вы, простите… – он останавливается, смущённо кашлянув в роскошные усы.
– Пыжов, Алексей Юрьевич, потомственный дворянин, – представляюсь второй раз за последний час, – В настоящее время домашний учитель, живу на квартире Сабуровых.
Закивав в знак того, что не имеет пока больше вопросов, городовой отступил и принялся наводить порядок в толпе.
– Расступитесь, дамы и господа, – увещевал он зычным хрипловатым баском человека, не чуждого радостей жизни, – не мешайтесь, Христом Богом прошу!
Я в это время с помощью безымянного пока напарника перенёс девушку на расстеленные пледы, накрыл и присел рядом, дожидаясь приезда врача. Чёрт его знает… одна мамаша безумная чего стоит!
Да, кстати… Отыскал глазами того чудика кургузенького, и специально подошёл к нему пожать руку.
– Вы…
– Илья Данилович, – суетливо представился он, пожимая руку и всё ещё удерживая злосчастную шляпу, превратившуюся в чёрт знает что, – Илья Данилович Левинсон, приват-доцент…
– Дедушка! – резанул мне уши знакомый голос, – Вот тот мальчик, что в прошлом году спас нас из-под трамвая! Я Лиза! Лиза Молчанова…
