Василий Авсеенко
При дамах
Бобылковъ съ притворнымъ равнодушіемъ сунулъ бирюзу обратно въ жилетку, и тотчасъ сталъ прощаться.
– А Еленѣ Николаевнѣ я намекну объ этомъ, а? – произнесъ онъ нѣсколько таинственно, и снова подмигнулъ.
– Пригласите-ка ее завтра пообѣдать въ ресторанѣ: вы, я, да она, – сказалъ Ерогинъ.
Бобылковъ сдѣлалъ серьезное лицо и задумался, какъ бы въ виду трудности и сложности предлагаемой задачи.
– Я переговорю, – многозначительно вымолвилъ онъ наконецъ, и простился.
Онъ спѣшилъ, зная, что Елену Николаевну Мамышеву позднѣе нельзя застать дома.
– Мамочка! голубушка! вѣдь все хорошѣете! – привѣтствовалъ онъ ее, когда она вышла къ нему въ громадной шляпкѣ, совсѣмъ собравшаяся ѣхать кататься. – Вы ужъ извините, на минутку задержу васъ, потому что дѣло есть.
Хорошенькая, тоненькая брюнетка очень мило улыбнулась ему. Она знала, что когда Бобылковъ заходить по дѣлу, то всегда оказывается что-нибудь пріятное: или ужинъ, или пикникъ, или нѣчто болѣе существенное.
– Садитесь и разсказывайте, – пригласила она, и сама присѣла бокомъ на диванчикъ, какъ разъ противъ зеркала, на которое и направила свои слегка подрисованные глазки.
– Да что, мнѣ изъ-за васъ Ерогинъ проходу не даетъ: врѣзался въ васъ по-уши, – объяснилъ Бобылковъ.
Мамышева сдѣлала презрительную улыбку.
– Ну, ужъ вашъ Ерогинъ… мужикъ такой! – произнесла она.
Бобылковъ замахалъ руками.
– Что вы, что вы! Сатиръ Никитичъ? Отличнѣйшій человѣкъ, – возразилъ онъ.
– Вы знаете, я совсѣмъ не привыкла къ такимъ знакомствамъ, – продолжала Мамышева. – Вамъ извѣстно мое общество: князь Малмыжскій, князь Давидзе, баронъ Айзикъ… онъ сейчасъ былъ у меня, и такъ сплетничалъ, такъ сплетничалъ, что я его прогнала. Но представьте, Юлій Павловичъ на-дняхъ тридцать тысячъ выигралъ, и ничего мнѣ не сказалъ.
– Козичевъ? Вотъ видите, а еще вы влюблены въ него, – укоризненно замѣтилъ Бобылковъ. А я вамъ вотъ что сообщу: Ерогинъ поручилъ мнѣ выбрать для васъ кое-что у Фаберже. Вотъ какая исторія.
Мамышева слегка вспыхнула, и хорошенькія глазки ея совсѣмъ заблестѣли.
– Что это ему вздумалось? – какъ будто удивилась она.
Бобылковъ самодовольно подмигнулъ ей.
– А на то есть Денисъ Ивановичъ, чтобъ вздумалось, – загадочно пояснилъ онъ. – Только вы, мамочка, ужъ не подведите меня: я ему далъ слово за васъ. Завтра мы маленькій обѣдикъ устроимъ: вы, онъ, да я. Ни, ни, никакихъ возраженій. Бѣгу сейчасъ прямо къ Фаберже. И Бобылковъ дѣйствительно убѣжалъ. Часъ спустя онъ, совсемъ сіяющій, прогуливался по Большой Морской. Онъ чрезвычайно любилъ толкаться тутъ въ это время дня, пожимать руки фланирующимъ и раскланиваться поминутно съ проѣзжающими мимо нарядными дамами. Онъ ихъ всѣхъ, рѣшительно всѣхъ зналъ, и ко всѣмъ питалъ почти родственное чувство. И онѣ тоже считали его своимъ, совсѣмъ своимъ, и хотя кивали ему съ нѣкоторою небрежностью, но не безъ дружескаго выраженія.
– Здравствуйте, мой дорогой! – вдругъ остановилъ онъ высокаго, красиваго господина лѣтъ тридцати, съ голубымъ кашне вокругъ шеи и тросточкой въ рукѣ, медленно пробиравшагося по узкой панели. – Кстати, мнѣ вамъ два словечка сказать надо. Слыхали новость?
Козичевъ – это былъ онъ – съ снисходительнымъ любопытствомъ наклонилъ голову.
– Что такое? – спросилъ онъ.
– Васса Андреевна поссорилась съ Ерогинымъ, – объяснилъ Бобылковъ. – И такъ, бѣдная, скучаетъ, жалко смотрѣть на нее.
– Можетъ ли быть? – видимо заинтересовался Козичевъ.
– Безъ шутокъ. Я теперь придумываю, какъ бы развлечь ее. Пригласимъ-ка ее завтра обѣдать въ ресторанѣ, а?
– А она поѣдетъ безъ своего Сатира?
– Я же вамъ говорю: расплевались! Теперь для васъ самый настоящій моментъ поухаживать за нею.
Козичевъ описалъ тросточкой кругъ въ воздухѣ и улыбнулся, показавъ свои отличные зубы.
– Я не прочь, – сказалъ онъ, – мнѣ Васса Андреевна всегда нравилась. Такъ завтра, здѣсь?
И онъ указалъ глазами на ресторанъ, мимо котораго они проходили.
– Въ семь часовъ, – подтвердилъ Бобылковъ.
