Василий Авсеенко
При дамах
– Вы привезите его ко мнѣ, Денисушка. Вѣдь вотъ, онъ вчера цѣлый день глазъ не показалъ.
– Постараюсь, мамочка. Вы на меня положитесь. Я бы и сейчасъ къ нему поѣхалъ, да вотъ, у меня дѣло есть. Елена Николаевна просила рѣдкостные часики ей показать, купить хочетъ.
Бобылковъ вынулъ изъ кармана маленькій футляръ и повертѣлъ его въ рукахъ.
– Какіе часики? Покажите, – полюбопытствовала Васса Андреевна.
Часики были очень обыкновенные, съ розовой эмалью и мелкими брилліантами. Но Бобылковъ увѣрялъ, что это чистѣйшій empire, которому цены нѣтъ.
– Елена Николаевна купитъ, она любитъ рѣдкія вещи, – сказалъ онъ.
– Ничего она у васъ не купитъ, потому что вы ей уже подсунули одинъ «ампиръ», – возразила Васса Андреевна. – Надули ее съ шифоньеромъ на триста рублей.
Бобылковъ всплеснулъ руками.
– Мамочка, какъ же можно это говорить! – воскликнулъ онъ. – Шифоньеръ мне отъ княгини Кувыладзе достался. И это не empire, а Louis XIV. У Маріи Антуанеты такой былъ. А часики я всего за двѣсти рублей отдаю: деньги очень нужны.
Ужова еще разъ раскрыла футляръ, посчитала брилліантики, пожала плечами и сказала:
– Оставьте у меня. Если Сатиръ Никитичъ пріѣдетъ, я скажу, что купила за двѣсти.
Бобылковъ отобралъ футляръ и прижалъ его къ боку сюртука.
– Мамочка, не могу. Радъ бы всей душой, но не могу. Мнѣ эти часики необходимо сейчасъ же пристроить, – возразилъ онъ. – Пока не добуду двѣсти рублей, я не могу никакимъ постороннимъ дѣломъ заняться. И къ Сатиру Никитичу съѣздить не могу.
Ужова поморщила брови, подумала и встала.
– Ну, хорошо ужъ, давайте, – сказала она, и взявъ футляръ, вышла въ уборную, откуда черезъ минуту вынесла двѣ сторублевыя бумажки.
Бобылковъ съ удовольствіемъ сунулъ ихъ въ карманъ и поцѣловалъ Вассѣ Андреевнѣ руку.
– А вѣдь я, мамочка, не завтракавши къ вамъ прибѣжалъ: думалъ, вы покормите чѣмъ нибудь, – сказалъ онъ, почувствовавъ потянувшій откуда-то вкусный запахъ форшмака, и даже чмокнулъ губами.
– Такъ пойдемте въ столовую, мнѣ сейчасъ завтракать подадутъ, – пригласила хозяйка.
Въ корридорѣ Бобылковъ, завидя Глашу, поотсталъ немного, и подмигнувъ, шепнулъ ей:
– Холодненькій флакончикъ-то непремѣнно подайте.
И пользуясь тѣмъ, что у Глаши обѣ руки были заняты подносомъ, ущипнулъ ее повыше локтя.
За «дамами» Бобылковъ никогда не ухаживалъ, но съ ихъ горничными бывалъ довольно предпріимчивъ.
II
Позавтракавъ очень хорошо у Вассы Андреевны, Бобылковъ взялъ извозчика и поѣхалъ къ Сатиру Никитичу Ерогину. Всю дорогу онъ улыбался, причмокивалъ губами и весело подымалъ и опускалъ брови. Ему уже удалось заработать на часикахъ больше ста рублей, и кроме того самый фактъ ссоры Ужовой съ Ерогинымъ открывалъ ему нѣкоторыя дальнѣйшія перспективы.
Бобылковъ чрезвычайно любилъ всѣ такія ссоры. Можно сказать, что онъ существовалъ ими. Если бы «дамы» перестали безпрерывно ссориться съ своими друзьями, для Бобылкова въ нѣкоторой степени изсякли бы источники жизни. Онъ чувствовалъ себя на высотѣ своего положенія именно тогда, когда колебались сложившіяся сочетанія, или обрисовывались новыя. Тутъ онъ былъ необходимъ. За нимъ посылали, изливали передъ нимъ душу, посвящали его во всѣ подробности, знаніемъ которыхъ онъ потомъ любилъ поражать и мужчинъ, и женщинъ. Онъ принималъ во всѣхъ этихъ дѣлахъ живѣйшее, почти сердечное участіе, проливалъ бальзамъ во взволнованныя сердца, и своимъ ободряющимъ сочувственнымъ спокойствіемъ дѣйствовалъ на взбудораженные нервы. Случалось ему попадать въ такія горячія минуты, когда тарелки и бутылки летѣли черезъ его голову, и ухо его ловило почти чудовищныя въ дамскихъ устахъ словечки. Но Бобылковъ любилъ это. Онъ любилъ сознавать себя въ безпритязательной интимности съ этимъ міромъ. Ему нравилось, что «дамы» принимали его, вотъ какъ сегодня Васса Андреевна, въ грязноватомъ халатикѣ, съ причесанной на половину головой, называли его Денисушкой, таскали съ собой въ ложу и ресторанные кабинеты, и держали его при себѣ на побѣгушкахъ.
Такое не совсѣмъ опредѣленное положеніе въ петербургской жизни Бобылковъ занималъ уже давно. Существовало преданіе, что раньше онъ былъ художникомъ; но всѣ помнили его не иначе, какъ въ его нынѣшней роли «при дамахъ». И Бобылковъ, можно думать, такъ освоился съ этой ролью, что гордился ею. Съ несомнѣннымъ сознаніемъ своего преимущества, онъ говаривалъ:
– Меня, батеньки мои, еще мальчишкой знаменитая Минна Ивановна въ свою ложу брала! Правда, она тогда уже не у дѣлъ состояла.
Онъ былъ искренно увѣренъ, что какъ тамъ ни говори, а вотъ эта самая Васса Андреевна, или Елена Николаевна, или Фофочка Зайчикъ, – личности безспорно знаменитыя. Ему было несказанно пріятно чувствовать себя въ лучахъ этихъ столь ярко горѣвшихъ звѣздъ.
