Василий Гонзалес
Голубая эскадрилья
Через примерно полгода моя спокойная размеренная жизнь закончилась. Меня выследили и выкрали большевики. Чем-то одурманили. Сначала переправили через границу в Мексику, а оттуда пароходом прямиком в Ленинград. Во время всего пути я толком не приходил в сознание, все было, как в тумане, как будто происходило не со мной. Это был какой-то наркотик, за время моей транспортировки я успел к нему привыкнуть настолько, что в Ленинграде у меня была страшная ломка, когда мне его перестали давать.
Большевики знали, кто я. Они тоже предложили мне сотрудничество. Я же, зная методы большевиков, сразу заявил им, что сотрудничать буду только на своих условиях. В противном случае я так или иначе покончу с собой, смерти и пыток я не боюсь. Они это понимали. Видимо, других методов большевики не знали, поэтому согласились на мои условия. Условия были очень просты и незатейливы. Мне ведь много не надо: свобода, достойная жизнь в виде квартиры-дачи-автомобиля-зарплаты и так далее, возможность учиться. Я их тогда все еще ненавидел, но ярости и желания уничтожать во мне уже не было. Видимо, сказалась жизнь и работа в Америке, появилась жажда исследователя, первооткрывателя. Мне предстояло работать с величайшими учеными над программой полета человека в космос. Моя ненависть выливалась в презрение к людям в советской форме, к погонам и наградным побрякушкам.
Так началась моя жизнь в СССР. Я снова стал Павлом Пантелеевичем Смирновым. При этом я стал майором авиации, ветераном войны, Героем Советского Союза, кавалером боевых орденов и медалей. Такая вот ирония. Работал я в закрытом НИИ подопытным кроликом, позже меня стали привлекать к более сложным задачам. Поэтому я учился в МГУ на мехмате. А по выходным ездил на дачу в Переделкино. Одним из моих руководителей был Сергей Павлович Королев – очень умный и сильный человек.
Я чувствую, что у меня совсем мало времени. Поэтому, мой дорогой Василий, дальше я буду без подробностей.
Я испытывал первые реактивные самолеты.
С 1958 по 1960 годы я четыре раза летал на космических кораблях, точнее, меня запускали на ракетах. Было три суборбитальных полета и один, уже перед самым Юрой Гагариным, полноценный орбитальный. Так что, я был первым человеком в космосе. Представляешь? Со дна лагерного барака к самым звездам… И после Юры я летал. Испытывал скафандры, спасательные системы, катапульты и прочую машинерию. В открытый космос, кстати, я тоже первым вышел. По понятным причинам моя работа не афишировалась. Да мне не особо-то и нужна была слава. Моя жизнь в то время моей главной наградой. Я ведь был на переднем крае человечества, я один, за мной вся человеческая цивилизация, а впереди – космос. Я тогда так чувствовал. И сейчас так чувствую. Я сделал для вас больше, чем любой из людей, я дал вам главное.
В 1964 году Хрущева сняли. Начались бесконечные проверки и ревизии, работать стало очень тяжело. В 1966 Королев умер. Мне предложили на выбор несколько должностей. Я попросился сюда, в Минск, на родину.
______________
Ветеран замолчал. Сделал несколько вдохов и перестал дышать, закрыл глаза и застыл. В нем не было смерти. Теплый ветерок шевелил его седые волосы, солнечные пятнышки, пробивавшиеся сквозь тополиную листву, плясали на его плечах. Казалось, что он присел на минуту, прикрыл глаза, сейчас чуть отдохнет и пойдет дальше по тропинке.
Я был совершенно ошеломлен услышанной историей, и не сразу сообразил, что мой собеседник умер, что нужно звать кого-то. Я долго сидел рядом с первым космонавтом, переваривая услышанное, и сидел бы, наверное, еще дольше, если бы к нам не подошел молодой человек. Он был совсем молодой и совершенно не был похож на пациента госпиталя. Росту подошедший был высокого, под два метра точно, плечи широченные, как у профессионального пловца, одет был просто: помятые светлые брюки, поношенные сандалии на босу ногу и футболка с какой-то надписью. Лицом молодой человек был идеален, красив, насколько вообще может быть красив мужчина. И прямой греческий нос, и волевой подбородок, и острые скулы, и огромные голубые глаза – все при нем. Венчала эту красоту роскошная копна кудрявых, соломенного цвета, волос.
– Здравствуйте, – сказал незнакомец глубоким, хорошо поставленным голосом, и улыбнулся, обнаружив набор идеальных белоснежных зубов.
– Здравствуйте, – хрипло откликнулся я. – А вы кто?
– А я за вашим собеседником, нам пора. – ответил молодой человек. – Я его ангел, я был с ним почти всю его жизнь. А теперь нам пора. Мы пойдем, вы не возражаете?
– Подождите… – во мне вдруг всколыхнулась волна возмущения, – Если вы его ангел, как же вы допустили…?
– Это вы про тюрьму, про лагерь? – помрачнел ангел. – Я тогда еще не был с ним. Это трудно объяснить, но я у него появился, когда он шел под обстрелом в сторону немецких пулеметов. Я всю его жизнь старался вознаградить его за мучения. Мне кажется, у меня получилось. Как вы думаете? – ангел снова улыбнулся. – Видите, он даже в смерти счастлив.
Действительно на мертвом лице ветерана читалась безмятежность, спокойствие, счастье.
– Так все, что он рассказал – правда? – спросил я.
– Да. Святая правда. – Ответил ангел. – От первого до последнего слова. И он рассказал вам не все, не обо всех чудесах, которые с ним происходили. Он успел рассказать хорошо, если половину. Я очень старался. Нам, правда, пора.
