Валерий Столыпин
Прививка от любви
Дуры мы с тобой, Галюня!
Сначала была любовь. Была, да ещё какая… ах, какая любовь!
Со вкусом спелой антоновки, с запахом резеды и тубероз.
С нежными прикосновениями и сладкими поцелуями.
С блёстками рассыпанной по небу звёздной пыли и скитаниями вдвоём в полубессознательном состоянии по светящейся во мгле лунной дорожке.
Окрылённые и счастливые, потрясённые неожиданными открытиями влюблённые улетали множество раз далеко-далеко, в затерянный на просторах вселенной изумительный чувственный мир, наивный и трогательный.
Как томно вздыхала Рита в ночи, как ярко мерцал огонёк свечи…
От восторга и сладострастия вздрагивало её трепетное сердечко.
Девушка боялась вдохнуть или выдохнуть невпопад, чтобы не спугнуть блаженное состояние переполняющего всё её существо безграничного счастья.
Тогда они разговаривали исключительно шёпотом, хотя рядом не было никого-никого.
Рита готова была на любые лишения и жертвы, лишь бы милый всегда был рядом.
Потом у Лёшика появились серьёзные намерения, а у Риточки веская причина прислушаться к желанию любимого, возникшая неожиданно в глубинных недрах её спелой женственности.
Воспитанный юноша сжал кулаки, глубоко вдохнул и повёл Маргариту регистрировать брак.
Наверно с этого момента и начались странности.
Как кораблик назовёшь, так он и поплывёт.
Рита тогда не знала, не догадывалась, что брак, это не только законно оформленные супружеские отношения, а ещё и продукция, не соответствующая установленным нормам или имеющая производственные дефекты.
Лёша не спрашивал, хочет ли Рита замуж: он всё решил сам.
Переживал, что несвоевременно, рано, боялся ответственности, но поразмыслив, обнаружил массу неоспоримых преимуществ семейных отношений.
У реального мужа, тем более в его нежном возрасте, столько бонусов: независимость от родителей, эмоциональные преимущества совместного проживания, приятный и насыщенный досуг, доступный хоть тысячу раз в сутки секс, возможность экспериментировать с телесными и духовными практиками.
Лёша настроил себя оптимистически и нырнул с головой в омут.
Рита боготворила мужа: старалась угодить ему, подстраивалась под его настроение, привычки и вкусы.
Девушка была уверена, что романтические отношения день ото дня будут насыщеннее и лучше. Ведь у них любовь и всё такое.
Они встречались с Лёшиными друзьями, ходили компанией в походы и на слёты исполнителей авторских песен. Вечера и выходные проводили с ними же.
Через год, когда схлынули волшебные волны гипнотического очарования и туманный флёр безмятежной сентиментальности, Рита начала замечать, что Лёша уже не так мил и доброжелателен, что он может быть грубым, раздражённым и даже злым.
У мужа появилась скрытая от Риты личная беззаботная жизнь, в которую у жены не было пропуска, властные планы на своё и её свободное время, на семейный бюджет, на бытовые вопросы, обсуждать которые Лёша не намерен.
Конфликтов не было, но исчезла откровенность, а следом самое важное – доверие.
Ладно бы только это. Постепенно из отношений исчезали нежность, влечение, совместные интересы и страсть. Зато появился сарказм в суждениях, необоснованные претензии и беспричинная ревность.
Лёша забывал целовать, говорить милые приятные глупости, всё чаще приходил, когда Рита уже спала, не объясняя причину задержек, но от неё требовал безукоризненно исполнять супружеские обязанности, поддерживать идеальный порядок в доме и подчиняться.
Позже выяснилось, что он эгоистичен, вспыльчив и скуп.
Да, упустил важную деталь: Лёша тогда, сразу после свадьбы, уговорил любимую сделать аборт.
– Мы так молоды, сначала нужно встать на ноги. Рёбёнок – это оковы. Обещаю – года через три-четыре мы обязательно станем родителями. Клянусь, не пожалеешь. Я ведь тебя так люблю!
Молодожёны не разговаривали почти неделю. Слишком драматичным для женщины был повод: она успела почувствовать себя матерью, сжилась с фантазиями, распланировала жизнь на годы вперёд.
Рита не спала ночами, то и дело, когда никто не видел, ревела.
Справилась, наступила на горло личным желаниям в пользу счастливой семейной жизни.
Теперь она жалела, что поступила тогда легкомысленно, уступив мужу в таком важном вопросе: быть или не быть самому дорогому на свете – своей маленькой копии.
Наверно Лёша воспринял её готовность к компромиссу, как обязательство и впредь соглашаться всегда и во всём.
Они так и не стали похожими друг на друга, не сблизились настолько, чтобы стать семьёй.
Что-то мешало супругам стать соратниками, единомышленниками.
– Так бывает, – не оправдываясь, а констатируя свершившийся факт, сказал муж, вызвав её однажды на серьёзный разговор, – я влюбился, прикидываешь!
– Я должна издать воинственный клич, душераздирающий вопль, разразиться обличающей бранью, перерезать вены, упасть в обморок? Как я должна реагировать на предательство?
– Не усложняй, какое ещё предательство. Разлюбил. Дело-то житейское. Ничто не вечно под луной. Дозу счастья ты получила. Нам ведь было хорошо. Не драматизируй. Кто сейчас не разводится? Считай, что закончился пробный период.
– Теперь это так называется? Чего же ты хочешь от меня?
– Получить развод, только и всего. Имущество разделить по справедливости. Детей у нас нет. Всё предельно просто.
– У меня другое мнение, но оно тебе вряд ли интересно. Не стану спрашивать – зачем тебе срочно понадобилась другая женщина, почему обязательно необходимо расставаться. Допускаю, что упустила что-то важное, что дала повод…
– Ну что ты, просто мы… у нас разный темперамент, несовместимые характеры, моральные принципы и привычки.
– Я всегда поступала так, как хотел ты.
– Этого недостаточно. С Юлькой я на все сто чувствую себя мужчиной. Хочу её двадцать четыре часа в сутки, постоянно, всегда и везде.
– Рада за тебя. Избавь, пожалуйста от подробностей. Говори по существу.
– Она меня вдохновляет, возбуждает, будоражит, пьянит. С тобой я давно ничего подобного не испытываю. С этой девочкой интересно, весело.
– С девочкой? Она что – школьница?
– Не так, чтобы очень, но… да, она моложе тебя.
– Если ты не в курсе, мне двадцать три года. Это пик женственности.
– Согласен. Тогда, какого лешего переживаешь? Разбежались и забыли. Ещё влюбишься.
– Для тебя всё просто: забежал в песочницу, наделал куличиков, а когда надоело играть – хлоп-хлоп лопаткой. Вон его сколько – песка. Мы могли бы поговорить, обсудить. В чём противоречия, что конкретно я делаю не так? Мы притирались, учились взаимодействовать и любить пять лет. Многому научились. У тебя гормональный бунт, понимаю. Это ничего… я переживу, справлюсь, честное слово. Не руби сплеча. Рожу тебе ребёночка…
– Мы слишком разные. Я устал…
– Это не повод для развода. Отдохни.
– Юля беременна от меня.
– Я тоже была беременна и родила бы. Ты был против детей, обещал вернуться к этому вопросу через три года. Прошло пять. Что со мной не так?
– Всё не так! Я тебя больше не люблю. Мне с тобой скучно.
– Давно ты это понял?
– Не знаю… давно, недавно, какая разница… всегда знал. Я ведь по залёту на тебе женился.
– Это что-то новое. Она тебя надоумила?
– Пусть будет так. Не важно. Прощай. Успокоишься – приду за вещами.
Так и расстались.
Через год Лёша приходил, стоял на коленях, извинялся.
Не простила.
Перегорело всё: ни чувств, ни эмоций не осталось, ни воспоминаний.
С тех пор прошло без малого семнадцать лет.
Рита так и не встретила никого, кто по достоинству оценил бы её привлекательность, её желание и способность любить.
Были в её жизни мужчины, но в каждом из них выпирали наружу острые края Лёшкиной кобелиной сущности, которые настораживали, пугали и отталкивали.
Если бы бросили ещё раз – пережить такое унижение Рита не смогла бы.
Лучше одной жить, чем постоянно замирать от предчувствия, что тебя вот-вот разлюбят, что сообщат об этом без эмоций и угрызений совести, словно рассказывают о чём-то отвлечённом, незначимом.
У Риты был один единственный родной человечек – такая же неприкаянная, несчастливая подруга, почти ровесница, как и она, Галина Юрьевна.
Подружки сидели в одном рабочем кабинете, гостили друг у друга по очереди, делились впечатлениями, планами и воспоминаниями.
Галю никто не бросал. Она сама подписала себе приговор: не справилась с чёрной ревностью.
Подружка была бездетной. Возможно, оттого в её внутреннем мире возникла пустота, чёрная дыра, которая словно пылесос засасывала негативные мысли.
Женщина изводила себя мыслями о возможной измене, о том, что муж вот-вот загуляет.
Может, уже связался с молодой и доступной кралей, которая забеременеет, заманит его в любовные силки, заставит бросить её, неудачницу.
На самом деле она всё придумала. Муж любил только Галю, склонности к разнообразию в сфере отношений с женщинами не имел.
Но ведь мог, мог изменить, подлец!
Фантазии жгли напалмом душу, вызывали раздражение, дыхательные спазмы и беспричинный страх, переходящий в панику.
Семейная идиллия постепенно превратилась в поле боя. Истерики и скандалы взрывали тылы и фронт ежедневно, превращая молодую женщину в старуху.
Сил переносить нестерпимую сердечную боль становилось всё меньше.
Муки ревности поглотили душу и тело целиком и полностью.
Галя никак не могла удалить из головы буйные порождения безумных мыслей. Недаром говорят, что сон разума рождает чудовищ.
Они расстались.
С тех пор Галину больше не мучили галлюцинации и химеры.
У неё тоже кроме Риты никого не было. А желания были.
В мечтах обе женщины любили, были любимы и счастливы.
Не так, как когда-то.
Подруги любили накануне праздников бродить по магазинам в поисках нарядов и аксессуаров к ним.
Их вкусы почти совпадали, во всяком случае, в главном: нечего особенно молодиться, но и в старухи записываться рано. Бальзаковский возраст – печальная реальность.
Наверно зря женщины занижали самооценку – обе были фигуристые, довольно стройные и гладкие, без морщин и намёков на седину.
Со спины подруг можно было принять за старшеклассниц, особенно когда у женщин было озорное, игривое настроение, что случалось совсем не редко.
Увы, они не доверяли своей привлекательности или делали вид, что не замечают её, хотя покупали короткие приталенные платья из хлопка и шёлка с обязательным декольте, желательно в нежных пастельных тонах, которые выгодно акцентировали достоинства фигуры.
Обе курили длинные сигареты, ярко красили губы и ногти, предпочитали высокий каблук, чулки вместо колгот и молодёжные причёски.
Подружки считали нормальным и естественным накатить при встрече по соточке-две водки под хорошую закуску под доверительный разговор о любви, о былых интимных приключениях, о мечтах и вкусах.
Женщины уже научились ценить себя и свободу, упорством и трудолюбием застолбили границы профессиональной неприкосновенности, давали себе возможность и право шутить и хулиганить, а также ревниво следили за здоровьем и внешним видом.
Можно сказать, что они были вполне счастливы.
Вот только… то ли на роду так было писано или по иной непонятной причине, но и ту, и другую мужчины настойчиво обходили стороной.
Изредка у подруг возникало желание флиртовать, кокетничать, поэтому они никогда не пропускали корпоративные вечеринки, инициативы, касающиеся отдыха на природе и прочие тусовки, где могла появиться возможность сблизиться с одиноким охотником за девочками без комплексов.
Природа беспощадна, когда вопрос касается продолжения рода. Дамы иногда готовы были на стенку лезть, чтобы заманить в сети одинокого холостяка.
У Риты к тому же стало время от времени возникать желание родить “для себя”, только Галине говорить об этом нельзя – можно спровоцировать истерику: ей-то такая роскошь как ребёнок недоступна.
Время шло, но решиться забеременеть Рита не могла: боялась потерять единственную подругу.
Так они и коротали жизнь параллельно друг другу.
Сегодня девочки неистово развлекались в арендованном кафе на банкете в честь удачного завершения очередного инвестиционного проекта.
На напитки, закуски, музыкантов и украшение зала начальство не поскупилось.
– Всё будет хорошо, – горланила лихо отплясывая худосочная певичка, явно подшофе.
Подруги скакали вместе со всеми, поддерживая молодёжный танцевальный темп, потом потные, раскрасневшиеся сидели в сторонке, обмахивались платочками и растерянно смотрели друг на друга.
Никто не пригласил их на тур вальса или танго, не дал шанс вдохнуть терпкий мужской запах, почувствовать прикосновение разгорячённых желанием тел, флиртуя вызвать партнёра на откровенность, намекнуть, мол, всё будет.
Сотрудники бесцеремонно обходили подруг стороной, ожидая свою очередь кружить и лапать упругие тела молоденьких девочек из планового отдела с горящим взором и высокой грудью, не забывая, однако, упорно создавали видимость, что танцы лишь дань уважения, что приглашают прелестниц исключительно из вежливости.
Да уж, кто кого принуждает!
Даже издали было видно, как корёжат танцоров первобытные инстинкты, как по их животам и спинам дружно ползут мурашки возбуждения.
Недаром говорят, что брюки изобрели отнюдь не случайно, что это надёжный способ скрыть от посторонних взглядов реальные мысли взволнованного близостью потенциальной жертвы самца.
Рита, тщетно пытаясь отвлечься от тоскливых мыслей, грустно пошутила, глядя, как отчаянно престарелый генеральный директор держится за упругие буфера и одновременно обнюхивает фасонную причёску своей секретарши и её лебединую шейку.
– Настоящая охота, как ни говори, Галюня, это когда ей ахота и ему ахота, а то, что мы наблюдаем – банальный промискуитет, а ещё точнее харассмент, домогательство. А это уже даже не про секс – про власть. Жалко мне эту наивную пигалицу. Нет в жизни справедливости и счастья. Нет! А если есть, то не про нашу честь.
– Не грусти, Ритка, у этой смазливой очаровашки есть выбор и голова на плечах Мы ведь с тобой тоже сами… того… судьбу свою горемычную выбрали. Разве не было у нас счастливого шанса? Был, подруга. Но не теперь, увы. Но и это не приговор. Пойдём-ка отсюда: не наш сегодня день.
– Наш девиз непобедим – возбудим и не дадим. Да, ничто так не бодрит, как встреча дверного косяка и длинного носа. А я всё одно рожу. Вот увидишь. И плевать я на них, ловеласов, хотела. Давай накатим чуток, для сугреву. У тебя место в сумочке есть?
– Это ещё зачем?
– Тс-с! Пузырь сопрём. Или два, и закуску. Гулять дома будем. Чуешь, здесь нам не рады.
– Какое нам дело до всех до них, – пропела Рита, хлопая себя по губам и морщась в качестве закуски, – а им до меня. И вообще, – пьяненько улыбаясь, прошептала она, – врут, что жизнь полосатая. У меня она сплошная – фиолетовая. А если нам на улице кого закадрить, а то я сегодня в лёгком ненавязчивом бешенстве, готова отдаться первому встречному?
– Замечательная идея, подруга. Значит, нам нужен мальчик по вызову.
– Ну, ты даёшь. Нет, хочу полковника.
– Ага, замётано. Ща организуем. Боже, какой мужчина, Ритка хочет от тебя сына. И дочку, – затянула Галя, – так ему и скажу: бери, гад, пока дают. А я свечку держать буду. В крёстные матери возьмёшь?
– По-твоему я похожа на пьяную снегурочку? Секс в нетрезвом состоянии может довести до алкоголизма, нет, до маразма.Или до оргазма. Что лучше – вечно путаю.
На улице горели огни, воздух был как никогда свеж.
Удивительно, настроение у подруг было приподнятое, праздничное, не лишённое, однако, капельки грусти.
– Да, жизнь пронеслась как сверкающий бал, только ты на него не попал. Давай на такси поедем: не дай бог изнасилуют.
Подруги прыснули от смеха, дурачась, останавливая машину.
– Галь, а ты не пробовала к своему вернуться?
– Думала. Стыдно, Рит. Столько лет прошло, столько воды утекло. А ты?
– Не, у меня другое. Ёж птица гордая.
– Ну да… пока не пнёшь – не полетит.
– То-то и оно, подруга. Дуры мы с тобой, Галюня!
– Не могу не согласиться. Дай я хотя бы тебя поцелую. Какая же ты красивая, подруга. И куда мужики смотрят?
Влюбчивые мужчины
В офисе миловидную и симпатичную с большущими выразительными глазами даму в расцвете бальзаковского возраста со спины выглядящую вдвое моложе за глаза называли Люсифером.
Людмила Альбертовна знала об этом и не сердилась.
Такая уж работа – аудитор.
Не имеет она права на службе расслабляться: входить в положение, проявлять сострадание. Сближаться и дружить с сотрудниками – тем более.
На самом деле она добродушная и отзывчивая.
Да, ответственная. Да, строгая и исполнительная, но совсем не злая.
Работу свою Людмила любит и ценит.
Так вышло, что личная жизнь у неё не складывается. Оттого и служебное рвение, что больше не на что отвлечься от тревожно гнетущего одиночества, избавиться от которого никак не получается.
Очень не хочется женщине чувствовать безысходность положения, отчуждение и обречённость.
С точки зрения окружающих она “в шоколаде”.
– Мне бы такую зарплату и её возможности, – завистливо шепчет очередная любительница интриг и сплетен, – я бы себе такого отхватила…
– Люсифер, – вторит ей обиженная результатом проверки товарка.
Кто бы знал, что у Люси на душе.
Она когда-то была безмерно счастлива, хотя жила в то замечательное время гораздо скромнее, чем эти несчастные болтушки.
Влюбилась она тогда, первый и единственный раз: словно нечаянно по ту сторону киноэкрана попала.
Как Сева любил, как ухаживал.
Голова шла кругом.
Как же было замечательно, как сладко – словами не передать.
Жизнь казалась бесконечной ярко иллюстрированной сказкой.
Экранизация заколдованных сценических декораций и романтического спектакля в ароматных цветочно-медовых традициях продолжалась почти год.
Спектакль был любительский, с множеством неудачных репетиций и творческих поисков, но не это главное: любовь окрыляла.
Потом была самая настоящая свадьба: множество гостей, белое платье, фата, танец.
На этом всё.
Севка прямо на торжестве начал волочиться за подружкой Людмилы – обаятельной юной прелестницей, по совместительству свидетельницей Машенькой Зуевой.
Всё бы ничего: коварное действие шампанского, возбуждающее напряжение момента, атмосфера безудержного веселья.
Машка была великолепна.
Вот только…
Флирт незаметно для Людмилы из развлечения превратился в увлечение.
Слишком уж нескромно вёл себя новоиспечённый муж по отношению к подруге.
А та подыгрывала.
Или…
Лучше бы Люська не заходила в ту злополучную подсобку.
Фантазировать на тему адюльтера, что-то додумывать, не было необходимости: Севка заканчивал мощными толчками шокирующий процесс, Машка с живописно раскинутыми в стороны ногами стонала.
Что было потом, Людмила не видела: не интересно.
Болела она долго.
Очень долго.
Севка молчком забрал вещи, попутно прихватив кое-что лишнее, ему не принадлежащее, и исчез.
В такой ситуации принято звать подругу, напиваться до чёртиков, безостановочно реветь, проклиная предателя, выдумывать план мести. Например, отдаться первому встречному.
Пить Люся не умела, подруги теперь не было, и встречать никого не было желания.
Катастрофа!
Потом, на четвёртом месяце беременности, случился выкидыш. Наверно на нервной почве.
Стало ещё хуже. Просто невыносимо.
Тогда Людмила Альбертовна и сделала первый шаг к тому, чтобы превратиться в Люсифера.
Женщина не на шутку увлеклась профессиональным ростом.
Оказалось, что работу тоже можно любить.
Но была ещё и другая жизнь – вне стен фирмы.
Справляться с воспоминаниями, эмоциями и чувствами было мучительно трудно.
Людмила Альбертовна не могла победить желание быть просто счастливой женщиной, для чего необходимы подруги, а ещё лучше мужчина.
Но любой мужчина – это угроза измены и предательства, а от подруг и вовсе невозможно ждать порядочности.
Люсина личная жизнь протекала целиком и полностью в мечтах и грёзах.
Отказаться от любви и отношений оказалось проще, чем от игры возбуждённого фантазиями воображения.
Она шарахалась от каждого нового знакомства, но ждала и надеялась. Людмила Альбертовна мечтала когда-нибудь встретить мужчину, непохожего на Севку: надёжного, любящего и верного.
В то, что такие субъекты существуют, хотелось верить.
Люся постоянно примеряла на встречных мужчин роль возлюбленного. Иногда увлекалась настолько, что мысленно совершала на претендента штыковую атаку, представляя в объёме и красках сцену за сценой, вплоть до полного духовного и физического слияния.
Людмиле даже изредка удавалось довести себя до оргазма.
Правда, потом следовало опустошение и новый провал в депрессию.
Она пробовала ходить к психологу. Три раза.
Помешали аналитические способности: никто из них не имел опыта жизни, не был способен войти в резонанс с её проблемами, тем более помочь скорректировать девиантное поведение.
Так было и на этот раз: мужчина был сед, высок, с гордостью нёс идеальную осанку и привлекательную внешность, со вкусом одет, атлетически сложен, ясно и чётко выражал мысли, был улыбчив, внимателен и чуток.
Увы, он был сотрудником холдинга, которого Людмила Альбертовна проверяла.
Этот факт перечёркивал шанс познакомиться с идеалом, с мужчиной мечты: табу на сближение с персоналом фирмы было прописано в должностном контракте.
Как назло у Эдуарда Тимофеевича был тёплый приветливый взгляд, приятно волнующий голос и завораживающие жесты.
Людмила с трудом справилась с соблазном отправить в разделяющее их пространство сигнал SOS. Придать лицу сухое официальное выражение было почти невозможно, но она справилась.
Правда, невыносимо заметно дрожали руки и предательски сел голос.
Проверяемый был безупречно мил и уверенно спокоен.
– Мы нигде раньше не встречались, Людмила Альбертовна, – спросил Эдуард так, что у Люси свело судорогой горло, и подкосились ноги.
– Не думаю… нет. Не отвлекайтесь, Эдуард Тимофеевич, у меня ещё много вопросов.
– Задавайте же. Вам никто не говорил… вы изумительная женщина. Я в восторге. Не хочу показаться навязчивым… примите мою визитку… буду с нетерпением ждать звонка.
– Как вы смеете! Не в моих правилах знакомиться с сотрудниками.
– Я и не рассчитывал, просто попытался привлечь внимание. Вы правы, займёмся делом. Итак…
Ознакомившись с документами, сделав их ксерокопии, задав вопросы и получив ответы, Людмила Эдуардовна собрала всё со стола в кейс и вышла.
Эдуард Тимофеевич проводил до дверей, загадочно заглянул в глаза, расстроено вздохнул и поцеловал даме ручку, затем изобразил жестом, что набирает номер и приложил руку к груди.
У Люси кружилась голова, пол плавно уходил из-под ног. Эмоции устроили в голове и теле неприличный хоровод.
– Как жаль! Кажется это именно то, чего я тщетно искала столько лет. Почему всегда так? Так несправедливо…
Потом она закрутилась, выполняя привычные обязанности, и успокоилась.
Про Эдуарда Людмила вспомнила вечером. Облик мужчины не выходил из головы, будоражил воображение.
Люся пыталась смотреть телевизор, читать.
На экране и в текстах – везде маячил облик Эдуарда.
Это было невыносимо.
Что ещё хуже – он начал являться во сне с недвусмысленными речами, с навязчивыми ухаживаниями и рукосуйством.
Отказать ему во сне было невозможно.
Мужчина оказался настойчивым и удивительно нежным.
Так продолжалось до пятницы, когда Людмила Альбертовна лихорадочно вытряхнула из кейса содержимое в поисках заветной визитки.
Истомившись до предела, вечером с домашнего телефона женщина набрала номер Эдуарда.
Когда пошли гудки, она испугалась. Трубку, увы и ах, подняли сразу.
Это был его голос.
– Неужели про меня ещё кто-то помнит? Слушаю.
– Это Людмила Альбертовна.
– Внимательно слушаю. Что-то не так с проверкой?
– Ну, как бы, это… думаю нам нужно встретиться, поговорить.
– Есть причина?
– Да, то есть нет… не причина – повод. У меня день рождения… через месяц.
– Вот как! Поздравляю! В жизни раз бывает восемнадцать лет. С меня подарок.
– Приезжайте ко мне.
– Кхм-м… через месяц?
– Сегодня, сейчас. Приедете?
– Неожиданно. Страсть как приятно. Значит, сегодня…
– Да, сегодня.
– Кхм-м… диктуйте адрес. И это… вы будете одна?
– Да, конечно одна. В семь тридцать вас устроит?
– Договорились, милая Людмила Эдуардовна. Постараюсь вас не разочаровать. До скорой встречи.
Людмила поняла, что мужчина колеблется. Это рождало неприятные предчувствия, даже сомнения – правильно ли поступила?
Включать задний ход было поздно.
К назначенному сроку женщина едва успела приготовить и привести себя в порядок.
На душе противно скребли и дурниной выли дикие кошки, устроившие майский шабаш.
Люся чувствовала себя пропущенным через эмульгатор мясным фаршем.
Два часа, пока вымокала в горячей воде с отдушками, пока сушила и укладывала волосы, накладывала макияж и придирчиво примеряла перед зеркалом наряды, Людмила задавала себе вопрос, – зачем?
Ответа не было.
Точнее, ответов было слишком много, чтобы в них разобраться.
Она стояла у окна в облегающем приталенном платье, подчёркивающем достоинства фигуры, лёгком и воздушном, почти невесомом, напряжённо всматривалась прохожих.
Прошло пять минут от назначенного времени. Эдуарда не было.
– Вот и хорошо. Ишь, раскатала губёшки. Не для тебя придёт весна, не для тебя Дон разольётся…
В это время раздался звонок в дверь.
– Извините, Людмила Альбертовна, пробки. Каюсь! Мне так неудобно… Прекрасно выглядите. Чем же я заслужил?
– Не смущайте меня, проходите.
– Вы ли это? Знаете, как вас кличут в стенах холдинга?
– В курсе. Это не важно. Я не такая. Сами увидите.
– Уже, уже вижу! Фея, Афродита. Так бы…
– Ну-ну, не шалите. Мы совсем незнакомы.
– Так в чём же дело. Сразу же и приступим.
– Не так скоро. Мне неловко. Чувствую себя пичугой, попавшей в силок.
– Тогда ваш ход. Простите, поторопился. Я ведь думал…
Эдуард раскрыл объёмную сумку в которой лежали водка, вино и деликатесы.
– Вот, моя, так сказать, доля. И подарок вам.
От вина и замечательного настроения Людмила порозовела, расслабилась.
Всё было как нельзя лучше: никакой неловкости.
С Эдиком было настолько легко, словно они были знакомы целую вечность.
Незаметно за разговорами минула полночь. Мужчина непринуждённо, пространно и интересно рассказывал о себе, о друзьях, о работе, словно не думал покидать эту квартиру.
Он не был пьян, не лез с вольностями, не говорил банальностей.
– Я так рад, что ты мне позвонила. Давно так не отдыхал. Ты прелесть, – вдруг сказал Эдуард, поглаживая Люсину руку.
– Как думаешь – мне не пора?
Утром утомлённые любовники как семейная пара пили чай с пирожными, облизывали друг другу крем с губ, непринуждённо ворковали, смеялись, обнимались. Потом темпераментно, со вкусом кувыркались в кровати.
Около двенадцати дня Эдуард прижал к груди окончательно размякшую, поверившую в возможное счастье Людмилу, – мне пора, дорогая. Встреча с коллегой. Я обещал, извини.
