Валерий Ивашковец
Осенний полонез. Сборник рассказов. Лирика, драма, ирония, юмор
Они зашли в тупик, который образовывал с одной стороны высокий забор, а с другой – торцевая глухая стена жилого дома. Впереди высилась куча строительного мусора далеко не первой свежести. В нос Смурого ударил смрад, а сверху упала случайная капля дождя. Он шмыгнул носом, развернулся и собрался первым начать разговор, но его опередил хриплый бас:
– Так ты залётный или беспредельщик, или наглый лох? Порядков не знаешь, чё ли?
Из сказанного Санька понял только последнее. Он собрался даже извиниться, сослаться на неопытность и предложить спокойное обсуждение спорного вопроса, но не успел – удар в пах, а потом по голове, уложил неслабого селянина на землю. Пока он, согнувшись дугой, хватал воздух и прояснял взгляд и мысли, горилла продолжал наставлять:
– Завтра, на этом же месте, с тебя штука баксов! Если замылишься – из-под земли достанем и ноги повыдёргиваем! Принесёшь бабки, тогда поговорим предметнее… – в этом месте горилла, поддержанный напарником, хохотнул и продолжил миролюбивее: – Может, и на работу возьмём.
Ткнув поочерёдно в бок Смурого ногами, смачно сплюнув, умеренно ругнувшись, “животные” удалились.
Совсем потемнело, и пошёл мелкий дождь. Санька кряхтя поднялся и посмотрел на пасмурное небо. Струйки дождя стекали по щекам и почему-то успокаивали. “Ну и отлично! – думал он кривясь. – Теперь уж точно всё решилось. Баксов вам?… Дулю с маком!” Санька злорадно ухмыльнулся, отряхнул воду с волос, ощупал карман с деньгами и энергично направился в сторону рынка.
Такого торгующий народ не видел до этого, и не надеялся увидеть в будущем! Санька решительно влез вне очереди, которая, игнорируя дождь, настойчиво тянулась к деду. Молодая женщина с цветастым зонтиком, как раз подставила сумку для яблок. Она удивлённо глянула на нахала, но ничего не сказала, только твёрже сжала губы и приготовилась терпеливо ждать. Дед, увидев знакомое, неприятное лицо, спрятал радушие, нахмурился и хотел что-то сказать, но Санька его опередил, ткнув в руки старика деньги:
– Возьми, батя, должок! И не серчай… Так получилось…
Дед от такой благотворительности округлил глаза, открыл рот и так и остался в недоумении. Санька же глубоко вздохнул, как после тяжёлой работы, и стремительно пошёл далее. Женщина с зонтиком пожала плечами, глядя вслед парню и тихо, про себя произнесла:
– Так и сказал бы, что деньги нужно отдать…
Тем временем Смурый обходил ряды базара. То там, то тут слышалось почти одинаковое:
– Должок, мамаша! Вы уж не серчайте…
– Брал у вас давеча в займы, девушка…
Закончив возврат долгов, Санька поспешно, пряча глаза, покинул рынок. Торгаши не сразу осознали, что случилось, а когда дошло, то стали подходить друг к другу и горячо обсуждать невероятное событие.
– Неужели, совесть у парня проснулась?
– Какая там совесть! Испугался, что в тюрягу загремит. Говорят, этих бандюг менты прижимают!
– А, по-моему, конкуренты насели. Чтобы не отдавать больше, решил вернуть меньшее…
Ещё долго шли разговоры и пересуды, причём, в целом, настроение у всех было приподнятое.
Возвращение Смурого отмечали не мене основательно, чем проводы. За столом, в том же саду под яблонькой, с листочками, блестящими капельками от прошедшего дождя, собрались в прежнем составе: родители, деды, дядья с тётями и племянниками. Добавилась Меланья! Она скромно сидела с дедом Мотей (он её и прихватил по просьбе Саньки) и сияла большими ясными глазами. Еда и выпивка стояли перед нею нетронутыми. Санька женихом сидел во главе стола, глупо улыбался и с трудом отрывал взгляд от девушки.
День был пасмурным, но без дождя. Где-то мычал бычок, кудахтали куры и не ко времени настырно кукарекал петух. Саньке казалось, что город и то, что с ним там произошло, остался сном, нехорошим и тягостным. А эти знакомые сельские звуки, деревянные дома, сараи, даже кучи навоза, оставались с ним всегда.
В паузу, пока разливали спиртное и подкладывали закуску, дед не преминул воспользоваться моментом и взялся за своё:
– Увольнение на берег для настоящего моряка вещь сурьёзная! – дед тянул вверх дрожащий палец. – Ежели не выутюжишь брюки до бритвенной остроты, не выдраишь до золотого блеска бляху, можешь и схлопотать от патрульного офицера. А то и на гауптвахту загреметь!… Был как-то случай…
– Ты на внука гляди, а не болтай про старое, да рюмку легче дави! – привычно напустилась баба на своего памятливого мужа.
– Вот отсталая женщина, не даёт разумное слово высказать, – опустил руку дед и, не дожидаясь приглашения, лихо опустошил рюмку. Потом смачно крякнул, ухватил куриную ножку и крепко впился в неё зубами, которых у деда был ещё полон рот.
– Недавно показывали по телевизору, в Америке народ в городах стал болеть ожирением! Вскорости и до нас дойдёт сия напасть, – вставил своё умное слово сосед, дед Мотя. – Так что верно ты, Санёк, поступил: в нынешних городах жизни никакой…
Больше всех возвращению сына радовались отец и мать: у них появились планы относительно земли, расширения и обустройства хозяйства. Такому повороту в судьбе крестьян способствовало то, что в парламенте приняли, наконец, новый закон о земле, и появились перспективы, особенно в части банковских кредитов, для селян, желающих работать.
Отец восторженно трепал сына за руку и приговаривал:
– Хорошо, что ты вернулся! Мы тут такое фермерство развернём!…
Санька смотрел на это родное привычное, на свою первую любовь, Меланью, покачивал мощными плечами и с трудом сдерживал предательские слёзы…
01.08.07 года.
Знамение или дерьмократическое ЧП
(почти по Чехову)
Шахтёрский городок Степной – центр одноименного района – казался вымершим. Слабый ветерок кропотливо собирал в ямках, густо усеявших уличные тротуары и дороги, мусор самого невероятного сорта, назначения и калибра. После вчерашнего дождя досыхали на остатках асфальта последние лужи, оставляя грязные круги. Сквозь армаду серо-белых облаков пугливо выглядывало солнце. По вытоптанным газонам перед помпезным, с тёмными водянистыми разводами, зданием райисполкома бегала стайка бродячих собак. Время от времени из здания торопливо кто-нибудь выходил. Реже – заходили внутрь. Слева в тени сиротливо пылились два японских джипа…
Унылый провинциальный пейзаж маленького городка, однако, разбавляли красочные плакаты: намечались выборы в местные органы власти. Плакаты присутствовали везде, где могла (и не могла!) достать рука человека: на заборах, столбах, тумбах, на растяжках между проводами высокого напряжения, над и под крышами домов. Кто-то умудрился даже над входом в кладбище повесить скорбную физиономию под зовущим лозунгом: “Сохраним и умножим прах наших невинно усопших!” А внизу жирным шрифтом: Голосуйте за “Партию жертв мудалитаризма (ПаЖеМу)”.
Старший лейтенант степновского отдела внутренних дел, постоянно исполняющий обязанности участкового, Михаил Михайлович Зашибеев, заложив руки за спину, слегка отдуваясь, с важным видом обходил вверенный ему участок наблюдения за законностью и порядком. Выпирающий живот затруднял передвижение, но старлей крепился и виду не подавал. Он грозно хмурил брови, многозначительно надувал толстые щёки и округлял глаза, демонстрируя монументальность и значимость своей персоны.
Реденькую кучку людей, что-то шумно обсуждающих на упомянутом выше исполкомовском газоне, приметил издали и внутренне напрягся, ощущая знакомое, сосущее предчувствие назревающего непорядка. Пока не торопясь шёл, до него доносились странные речи. Первого различил деда Пантюху, бывшего марафонца-любителя, который каждое утро, вот уже десять лет, по десять раз оббегал райисполком, символизируя плачевное состояние спорта в городке.
– Что вы мне ни доказывайте, мужики, а это дурной знак и попахивает выборными грязными технологиями!
– Ну, скажет, пахнет оно… конкретно… дерьмом… – возразил хриплый, надтреснутый голос, принадлежавший известному в городе сапожнику Кузьмичу.
Кузьмич был высоким худощавым мужиком с привязанными к затылку очками. Так что его голова со шнурочным бантиком на худосочной шее отчётливо выделялась среди остальных. Сапожник часто бывал в запое и, когда опохмелялся, становился очень говорливым и рассудительным.
– И сделано всё неспроста! Гляди какая кучища, да ещё и на голове! В этом, граждане дорогие, может быть намёк на некое знамение. Помню, в прошлом годе по весне сучка соседки Марфы загадила так весь двор, что вонь на улицу вышла. Не прошло и месяца, как соседка отдала концы… вместе с сучкой. Так-то…
– А у нас был обратный случай… – вмешался в разговор дворник, дядя Митя, с реденькой метлой бочкообразный мужик, одетый в жёлтый зипун. – Кобель, по кличке Хлястик, перестал мочиться. Так его хозяйка Жанна неожиданно забеременела и родила двойню в свои пятьдесят лет!
– Это ещё что!… – вмешался третий участник обсуждения, но нарастающий азарт предметной беседы прервал подошедший Зашибеев.
– Что за сбор в неурочный час и в неположенном месте! – грозно рявкнул он и своим внушительным брюхом раздвинул строй возбуждённых людей.
– А это… – хотел он продолжить, оттеснив Кузьмича, и замер с открытым ртом и застрявшим в горле последним звуком ч…
У старлея застучало в верхней части живота и галопом понеслись тоскливые мысли. Они как гончие поросята наталкивались друг на дружку, хрюкали и не могли определиться, где и во что им ткнуться. Участкового ошарашило, опустило до самой земли шокирующие зрелище. На огромном предвыборном плакате пропрезидентской партии, лежащем на земле с улыбающимся портретом самого…, творилось невообразимое и непостижимое!
Аккурат на голове (чуть выше лба) высилась солидная куча… дерьма. Перед ней, высунув язык, весело и смело поглядывая на собравшихся зевак, вертела коротким хвостиком собачонка. Время от времени она трясла головой, строила глазки и в паузах – одобрительно подгавкивала. Животное абсолютно не смущалось окружавших людей и чувствовало себя раскованно!
– Гав! – увидев живот участкового, поприветствовала собачонка и даже слегка подпрыгнула на месте, очевидно от радости. Хвостик завертелся ещё интенсивнее.
От собачьего приветствия старлей вышел из столбняка и, дав петуха на высокой ноте, рявкнул по инерции, очевидно вспомнив Чехова:
– Чей собака?
Народ сразу же утих в знак уважения к представителю власти. Стал вопросительно переглядываться. В его, представителя, голосе вместе с понятным возмущением послышался даже отдалённый намёк на наличие мозгов: начал-то с собаки, как возможной причины безобразия, а не с какого-то там дерьма!
– Прокуророва это Муська! – звонко нарушила паузу мальчишечья голова, высунувшаяся из-за туши дворника дяди Мити и тут же спрятавшаяся. – Они её с вечера ищут… – донеслось издали.
– Прокурора… – было задумался Зашибеев и сходу нашёлся. – Подайте её, бедолагу, сюда: надобно людям помочь… А не чесать языки срання! – вновь возвысил голос и набросился на зевак старлей, лихорадочно обдумывая, как поступить с дерьмом и плакатом.
На команду первым среагировал Понтюха. Он нагнулся и хотел взять собачонку на руки. Но… Муська напряглась, перестала вилять хвостом и грозно зарычала! Марафонец инстинктивно отпрянул и цензурно ругнулся:
– Ах! Мать твою… Ещё цапнет!
– Не! Это не прокуророва! – снова высунулась голова мальчишки. – У них незлая и крупнее этой дворняги. Наверное, это Нюськи-алкашки. Её намедни из подвала супермаркета “Всё от народа” турнули. Так она теперь вон там, на лавочке ночует… собак приваживает: они ей закусь таскают… – И пацанёнок повернул голову и ткнул пальцем в сторону сквера, что примыкал к исполкому.
Все как по команде, в том числе и участковый, машинально повернулись в том же направлении.
– А, по-моему, такую кучу может наваять только кобель, которого кормят не менее чем три раза на дню и польской колбасой. От неё всегда желудок сводит! – Обновил дискуссию до сих пор молчавший лысенький низкорослый мужичок. – Или сметаной… польской…
Все дружно повернулись к лысому.
– Эти олигархи, ни дна им не покрышки, – вдруг присоединилось новое лицо – проходившая мимо небезразличная персональная пенсионерка местного значения, – кормят своих собачек таким, что нам и не снилось. Вот, на днях, моя дочь работала у такого…
– Отставить! – зеленея, прервал излияния с политическим запашком вновь оживший, берущий ситуацию в руки, Зашибеев. – Собаку убрать! Кто у нас дворник?… – Старлей грозно поводил глазами и свирепо уставился на дядю Митю. – Плакат отмыть, прочистить, пропыле… и водрузить на место. Ясно!
– Так точно! – Приставив метлу к плечу, чётко стукнул пятками сапог дворник и выпятил вперёд округлый подбородок и незапятнанный ещё зипун.
– Приступай! – уже миролюбивее кинул Зашибеев и хотел разгонять толпу, но опять вышла заминка.
Собачонка злобно зарычала. Более того – ощетинилось и оскалила зубы! Она явно не хотела покидать то ли кучу дерьма, то ли плакат с ликом самого… В общем, дворник откровенно был в замешательстве, пытаясь отогнать настырное животное. Даже метла не помогала. А ситуация стала накаляться! Жучка, огрызаясь, вдруг стала переминаться с одной задней лапы на другую и, улучив момент, элементарно сотворила новое безобразие – желтоватую, тоненькую, но интенсивную струйку! Коварная жидкость расплывающимся бордовым пятном прошлась по очам, носу и добралась до улыбки самого… Народ ахнул… громовым хохотом!
– Эт! Молодец собака! Что вытворяет? Хоть и бессловесная тварь, а чует человека, даже нарисованного! На хорошее умная скотина гадить не станет! – захлёбывался в неподдельном восторге сапожник Кузьмич, вытирая слёзы.
Его поддержала персональная пенсионерка, за ней спортсмен-бегун, потом лысый… Зашибеев тем временем повышенно потел, желтел и белел, как тот африканский хамелеон, набирая в лёгкие побольше воздуха, чтобы остановить антигосударственную вакханалию!
– Начальство едет! – опять зазвенел голосок мальчишки.
Зашибеев натужно выдохнул, враз укрылся новой волной пота и обернулся – к тротуару парковался шестисотый “Мерседес”! Старлей почувствовал тупую боль в брюхе и сухость во рту. Он резко развернулся и кинулся на собачонку, примериваясь правой ногой для точного удара! Муська без труда увернулась, не покидая плаката, и… старлей, поскользнувшись на мокром полированном, промасленном сукне, всей своей немалой тушей грохнулся аккурат в… Послышался треск рвущейся ткани, хряск ломающегося дерева и характерное “чвак”. Нарастающая вонь заставила опешившую толпу дружно отпрянуть от места политического казуса…
К месту драмы-комедии уже спешил в безупречном костюме, при галстуке под правильной лысиной, начальник предвыборного штаба самого… За ним рысью бежали двухметровые охранники. Глаза руководителя метали громы и молнии! Встречал же его неудержимый хохот. Кто-то уже плакал, сморкаясь, фыркая и сплёвывая. Зашибеев вертелся неуклюжим тюленем, пытаясь встать (мешал живот), разнося вокруг себя довольно острые запахи. Никто не пытался ему помочь…
Михаил Михайлович Зашибеев отмывался долго, в течение чего, не дожидаясь окончания указанного банного процесса, участкового ускоренно уволили с переводом на другую работу: охранять свалку мусора. Партия местного “босса” (самого…) выборы проиграла (кстати, в Степном большинство поддержало бойкую ПаЖеМу!), на что Кузьмич заметил, попивая в закутке с дядей Митей пивко:
– Говорил я про знамение! Дерьмо, оно ежели и во сне приснится, то случится в скорости какая-нибудь гадость. Ну, а наяву… то знамение!
– Может в провидцы тебе податься, – сделав глоток, облизнувшись, мудро посоветовал дворник. – Там такую деньгу зашибают!…
– А что!… Не боги сапоги шьют… Надобно помозговать…
Дружки на миг замолчали. Паузу прервал лай какой-то собачонки. Они переглянулись и вдруг дружно и заразительно захохотали! Им вторил захлёбывающийся лай…
25.04.08 года. Украина.
Европейская ценность
Солнце стояло в самом зените и ощутимо припекало. Всё живое попряталось, и только столетний дед Матвей привычно сидел у ворот дома на толстом бревне, как скамейке, и грел свои старые кости… Он щурил подслеповатые, выцветшие глаза и время от времени причмокивал. Белый как снег, человек блаженствовал от тепла и напряжённо думал… Причиной сегодняшнего углублённого осмысления стали… европейские ценности!
Подспудно тема вызревала давно: дед регулярно смотрел по первому национальному каналу (как единственно доступному) новости и был в курсе событий, поданных, естественно, с “национальной окраской”.
“Живут они богато там, в Европах, – переваривал наболевшее дед. – За две мировые столько нахапали! Из одной нашей деревни чего только не вывозили: кур, коров, свиней! А люду?… Молодёжь, баб? Обер Ганс, вражина, в сорок втором годе даже у меня умыкнул трубку казацкую, ещё моему деду подаренную самим Суворовым! Сколь годов прошло, а всё жалко… А церковь? Чудом уцелела при большевиках, а культурные германцы (горбыль им в ребро!) разграбили и устроили конюшню. А теперь в Европах живут, не один хлеб жуют и нас поучают. Ценности у них!… А то как же: столь награбить?”
Дед разволновался, даже закашлялся от возмущения и попытался сплюнуть, но слюна застряла на губах и растеклась по щетинистому подбородку. От досады Матвей выругался, облизнулся и полез в карман. Однако пока доставал платок, борода на солнце высохла и стянула кожу, что ещё больше раззадорило долгожителя.
К месту или не к месту, но открылась калитка и выглянула внучка Виктория, юная, востроглазая красавица, которая в июне закончила школу и собиралась ехать в столицу – участвовать в конкурсе красоты!
– Ты чего это дед ругаешься? Европу поносишь?
– А её хоть носи, хоть вон выноси. Ей матюки как свинье грязь: высохнет, отскочит и во благо станет! – совсем взъерепенился старик.
Девушка прикрыла от солнца глаза и вышла на улицу:
– Вот выиграю конкурс да поеду в Европу. Рим, Амстердам, Париж… – мечтательно заулыбалась красавица и игриво повела плечами.
– КукИш тебе, а не Париж! – свернул Матвей подобие кукиша, поскольку пальцы гнулись плохо, и ткнул в сторону внучки. Глаза у старца засверкали, а губы задёргались:
– Таких, как ты, там хоть пруд пруди! Выиграет тот, кто деньгой пробьётся, или под главного судью ляжет. А он, вражина, ещё поглядит, побаловаться тобой али нет!
– Что ты такое говоришь, дедушка Матвей? – возмутилась Виктория. – Конкурс будет проходит по европейским, мировым стандартам. Даже в жюри будут представители из Вены.
– Во-во! Правители… – не расслышал старик. – Они направят… наших молодаек в свои бордели. Их же бабы – видел я этих немок, когда в плену под Гамбургом на ферме батрачил – как те жерди неотёсанные. На неё не то что лечь, глянуть муторно! Так они теперича наших завлекают, приваживают баснями про сладкоё житьё да свои ценности… награбленные.
Виктория хотела возмутиться и урезонить разбушевавшегося старика, но вовремя осознала бесполезность своих намерений. Она хмыкнула, надула губки бантиком и демонстративно удалилась во двор. Появилось случайное облако и укрыло деда тенью. Он передёрнулся, взглянул на небо, потом на калитку. Недовольно посопел, высморкался и продолжил размышлять.
“Ценности у них!… Со всего свету стекаются веками. Вон, римская империя…”
– Ты чё бормочешь, дед? – прервал цепь рассуждений голос внука Степана, сорокалетнего здоровяка, президента агрофирмы “Золотой колос”.
Степан только что подъехал на немецком джипе и, увидев, родственника, решил его поприветствовать. Он поправил синий итальянский галстук под белоснежным воротничком и, не дожидаясь ответа, протянул руку и поздоровался:
– Здравствуй что ли, дедуля!
– А… Степан… – отозвался недовольно Матвей и вяло протянул руку.
Во дворе загремела цепью собака и сначала несмело, а потом настойчивее загавкала, очевидно, не узнала своего. Дед хотел урезонить животное, но что-то остановило.
– Вот расскажи: ты у нас в районе первый богатей – за что тебе привилегия такая вышла? Народ кругом после развала колхозов концы с началами не может свести, а у тебя…
Степан усмехнулся, сдул пыль на бревне и солидно умостился рядом с дедом, блеснув глянцем тупоносых модных туфлей.
– Европейская культура, порядок и… мозги, дед, в ведении бизнеса – вот залог моего процветания!
– Культура, порядок… Ну-ну… – не дал внуку развить мысль Матвей. – Это мы уже проходили и слышали… Только брехать родному прадеду… нехорошо как-то с твоей стороны…
– Ты что, дедуля, правду глаголю. Вот смотри…
Но Матвей уже вновь заволновался, аж глаза затуманились:
– Ты, Европа гнилая, что людям обещал, когда за бесценок земельку у них скупал, а?
– Дак…
– А районное начальство спаивал и по ресторанам водил кто?
– Заведено так…
– Заведений теперя хватает, как в Европе! Эт точно! На все ракурсы… Ихня свобода на наши души легла, как дурман на малолетку: в глазах благостно, в мозгах карусель, очнулся – а оно стало гадостно!
– Ну, ты, деда, не утрируй. Не так…
– Втирай макароны в уши старику, втирай! – опять недослышал и перебил внука Матвей, намереваясь смачно сплюнуть.
Дискуссию вновь остановила собака. Она, гремя цепью, стала прыгать на ворота и исступлённо лаять. Дед обернулся, чтобы утихомирить ретивое животное, но вдруг осёкся и засветился всеми своими морщинами. Он возбуждённо вскочил на ноги и победно обернулся к Степану:
– Брехня! Вот она, главная европейская ценность. Кобелиная брехня! Гитлер перебрехал Сталина, когда байки про дружбу рассказывал, договора о ненападении подписывал, и сейчас нам мозги загаживают дюмакратией, свободой. Нам глаголят одно, а сами делают и на уме держат другое. Свой антирес блюдут! На нашу земельку зуб точат и глаз вострят. Неймётся им брехунам западным…
Дед так разошёлся, что стал махать руками, притопывать ногами. Однако слабоват уже стал: покачнулся и было не упал на внука. Тот давно уже развеселился от стариковских речей, даже слёзы на глазах выступили. Он поддержал разбушевавшегося правдолюбца, помог устоять на месте:
– Так и брехать, дедуля, надо тоже умечи. Вон, слышишь – кобель во дворе уже утих: соображает, значит…
Дед не стал продолжать свои рассуждения. Он разом поник, тяжело уселся на скамейку и будто забыл про внука. Наклонил голову, прикрыл глаза и что-то невнятное забормотал.
– Так-то лучше. Отдыхай, дедуля…
Степан положил руку на плечо Матвея, потом поднялся и направился к своему джипу. Кобель заскулил и нетерпеливо заскрёбся во дворе. Опять выглянуло солнце, в лучах которого зависла пыль от колёс отъезжающего автомобиля…
05.05.08 года. Украина.
Демократический казус
Поначалу (как пришла демократия) Максиму очень пришлись по душе выборы! Он даже заважничал: от его голоса зависела судьба страны, народных депутатов, политических партий, а то и… президента! Так вещали со всех сторон – боков, верхов и тыла – плакаты, телевидение и разномастные газеты, кои в предвыборные времена плодились как сорняки на заброшенном поле.
Рабочий городок, в котором родился, крестился и начинал свой трудовой путь паренёк, ничем не выделялся среди остальных, подобных. Выпятив каменисто-стеклянную грудь, в центре помпезно красовалось здание исполкома, перед которым проглядывались клумбы. На них в хаотично-эксцентричном порядке росли розы. Здание музыкального училища, расположенное с тыльной стороны от символа власти, выглядело гораздо серее, а несколько пятиэтажных “домов-хрущёвок” темнели потрескавшимися, затасканными стенами. Балконы этих памятников эпохи “эмоционального” генсека время от времени обваливались, что имело своеобразный “полезный эффект”: встряхивало однообразное городское существование, вызывая временный всплеск “самосознания” жителей.
Далее пейзаж больше напоминал урбанизированную деревню: по бокам колейной дороги неровно тянулись заборы с домами монотонной, безликой архитектуры эпохи раннего “революционного модернизма”. Усадьбы так близко прижимались друг к другу, что местные жители иногда путались, приходя в гости, в выборе нужной калитки. Отчего случались казусы: попадали не туда, а иногда и не в подходящий момент. Так, случилось однажды местному старожилу, деду Андрону, возжелать осчастливить своим присутствием кума Тимофея.
С утра настроение у деда было муторное: снился плохой сон, в котором он, сидя за праздничным столом, видел перед собой… пустую чарку! Разливал водку кум Тимофей. Андрон изо всех сил пытался ему намекнуть, что, мол, налей и мне, но тот – добрейшей, надо сказать, человек – будто не замечал суетящегося родственника. Так и проснулся с гудящей головой и сухостью во рту. “Проведаю дружка… Может, обиделся за что?” – с такими мыслями подошёл Андрон к знакомому забору и решительно открыл калитку. Первое, что бросилось в глаза, – раскидистая яблонька посреди двора. “Откель она тут взялась?…” – озадаченно потёр затылок дед и попытался осмыслить следующую неожиданность – голую мужскую задницу! Она лежала на широкой скамейке между… О Боже! И… двигалась! У старика потемнело в глазах, ноги подогнулись. Очнулся Андрон в лежачем положении у забора с наружной стороны. Над ним склонились два молодых разгорячённых, взволнованных лица. Она сосредоточенно мочила старику губы, а Он лихорадочно пытался нащупать в дряблой руке пульс. Андрон поводил глазами, шумно вздохнул и сел. Затем шаловливо осмотрел молодую парочку и по-старчески со скрипом, но от души… рассмеялся! В общем, поход в гости закончился для старожила благополучно.
В тот день Максим сидел на шлакоблоке, который заменял скамейку на единственной автобусной остановке, что расположилась на въезде в городок. Парень усердно, сосредоточенно щёлкал семечки. Поджидал приезда матери, которая ещё вчера отправилась в районный центр за медицинской справкой и по случаю осталась на ночь у родственников.
Унылый дорожный пейзаж, наконец, стал меняться, и вдали прямоугольной громадой показался “Икарус”. Максим выплюнул остаток шелухи и с любопытством стал наблюдать за автобусом. Ехал он странно: дёргался, издавал трубой резкие, гавкающие звуки с клубами чёрного дыма.
“Доходяга! – мысленно поставил диагноз Максим. – Ему бы уже на пенсию пора, а он всё мытарится! Понятно, средств ни на что не хватает. Дожились… “ – авторитетно закончил мысль паренёк, когда, натужно чихнув очередной порцией дыма, скрипнув тормозами, трудяга-автобус остановился в метрах пяти. С писком раскрылись двери и из них галдящей, возбуждённой толпой вывалились пассажиры. Шофёр появился последним. Буркнув что-то наиболее назойливым, с кислым видом полез в загашник за инструментом: явно намечался внеплановый ремонт. Люди разбились на кучки и принялись осваивать обочину дороги: кто присел на травку, кто отправился в кусты, а некоторые завели пустые, но отвлекающие разговоры.
Максиму сразу же бросилась в глаза ярко-накрашенная, жгучая брюнетка в короткой джинсовой юбочке. Из всех она казалась наиболее расстроенной. Девушка хмурила лобик, поджимала губки и с тоской осматривалась вокруг. Отойдя в сторонку, она достала из модной сумочки пачку с изображением верблюда, торопливо, но изящно вытащила сигарету и нервно закурила. Выпустив первые колечки дыма, успокоилась и уже приветливее взглянула на “мир Божий”, в частности, на Максима.
”Фартовая краля!” – восхищённо помотал головой парень. Девушка словно услышала отзыв, и устало улыбнувшись, направилась к Максиму. У взрослеющего мужчины даже ёкнуло в позвоночной части и слегка обожгло уши: красавиц побаивался с детства. Но – уважал!
– Не поясните, молодой человек, где это мы находимся? Я имею в виду, что за деревня поблизости?
– Деревня? – слегка обиделся Максим. – Вообще-то, ваш тарантас сломался возле исторического места: города Обломова. Такое название поселению казаков дали ещё до царя Панька, поскольку тут всегда проезжие ломались и попадали в неприятные истории. В десятом веке, например, регулярно грабили византийских купцов, в одиннадцатом даже обобрали княжеский обоз с золотом, а…
– А если серьёзно? – не оценила юмора красавица.
– А по правде… шахтёрский городок…
Шутливое настроение у парня вдруг снизилось от собственной провинциальной неполноценности, и он даже смутился.
– Проблем в городе много? – ещё более посерьёзнела девушка, даже глаза потемнели.
– Их, по-моему, везде хватает. А у нас… Шахту, вот, закрывают… Безработица на носу…
И красавица преобразилась! Она стала заинтересованно задавать конкретные вопросы не только о шахте, но и о других сторонах местной жизни. Максим и не заметил, как увлёкся – неравнодушен был к родному городку. По ходу разговора уважение к девушке росло.
Наконец, подошёл тот момент, когда они познакомились. И тут выяснилась удивительная вещь – Оксана оказалась доверенным лицом кандидата в депутаты, известного в этих краях борца за справедливость Юрия Долгополого! Красная, с государственным гербом книжица, в которой мелькнула фотография чем-то напоминающая Бриджит Бордо на пике её популярности, повысила авторитет Оксаны в глазах Максима на должную высоту…
Парень воодушевился. Он уже слушал девушку, не сводя с неё глаз. А она увлечённо рассказывала о том, какой прекрасный человек и политик Юрий Михайлович! Если он пройдёт в парламент, тогда многие проблемы региона и этого шахтёрского городка, в частности, будут решаться быстрее.
– Так ты замолви за нас словечко! – загорячился паренёк, неосознанно беря девушку за руку. – Нам для выживания шахты много и не надо: всего-то паршивый миллион на оборудование новое…
– Обязательно поговорю, – обнадёжила Оксана и достала из сумочки потёртую записную книжку.
Она старательно записала всё, что говорил Максим. Беседа пошла ещё предметнее, так как конец ремонта Икаруса просматривался смутно. Некоторые, наиболее активные пассажиры уже голосовали и намеривались уехать попутным транспортом. Девушка отслеживала ситуацию и откровенно огорчалась.
– Опаздываю я… У меня важная встреча по поручению Юрия Михайловича с Бакмедовым. Если не успею…
– Это… который миллиардер! – ахнул Максим.
– Да. Он известный филантроп. Долгополый дружит с ним давно! Олигарх обещал подкинуть деньжат.. А я тут…
– Не переживай! – успокаивал и поддерживал ответственного человека взволнованный до глубины души паренёк. – Такие люди ведь умные – всё поймут. Давай-ка пивка сообразим?
Оксана виновато глянула на порозовевшего, как цветок, Максима и засмущалась.
– Денег я взяла с собой мало. Надеялась на встречу с Бакмедовым…
– Да я за свои! А насчёт денег… Подожди минуту!
Он неосознанно взял её за руку, подтверждая своё расположение, и опрометью кинулся к ближайшему дому. Там жила тётя Фёкла, давняя подруга матери. В ответ Оксана пожала плечами – мол, что мне остаётся делать, кроме как уповать на доброту и понимание настоящего мужчины и сознательного избирателя.