Валерий Ивашковец
Осенний полонез. Сборник рассказов. Лирика, драма, ирония, юмор
Галина Захаровна более внимательно осмотрела оригинала и с ноткой сочувствия обратилась к прорабу:
– Может хватит ему… того… бороться: тяжело ведь! Остановите его, если можно…
– Сделаем! – бодро ответил Степаныч и направился к исполнительному работнику.
Ещё издалека крикнул:
– Шабаш, боец, отставить! Прекращай тягомотину. Будем думать – уже подействовало!
Но у Мухина видать пошёл сбой в затылочной части головы, которая, в частности, отвечает в человеческом организме за двигательные процессы, и он никак не мог остановиться.
– Ты чё? – подошёл ближе прораб и стал сердиться. – Заклинило, что ли?
И тут произошло то, что можно с некоторой вероятностью посчитать, как подтверждение выводам американских учёных о небезопасном влиянии мини-юбок, косвенном, конечно.
Мухин наконец-то услышал начальника, подошёл к нему вплотную, вскинул голову с разгорячённым взглядом и… выпустил из рук оба вёдра. Раздался крик! Так кричат львы, когда их на рога подымают африканские буйволы, или медведи, попавшие в охотничьи капканы…
Одно из вёдер, расплескав бетон, устойчиво задержалось на правой ступне Степаныча! От невыносимой боли он не устоял на левой ноге и сел на землю, со стонами и небоскрёбными матами пытаясь вытащить пострадавшую ногу. На помощь начальнику кинулись рабочие. Васька же стоял на месте, не до конца осознавая, что произошло.
Вскоре Степаныча отнесли под укрытие и оказали первую медицинскую помощь: намазали йодом синюшную конечность и наложили твёрдую повязку. Включился в процесс и опомнившийся Васька: он поил начальника водой, держал под мышки и всё извинялся. Только теперь в его глазах прыгали смешливые бесенята, а на губах мелькала еле заметная виноватая улыбка. Помогала и Галина Захаровна: она вызвала по мобильному телефону “Скорую помощь” и настойчиво советовала наложить на голову прораба холодный компресс. В суматохе никто не заметил, что они с Васькой нет-нет да и переглядывались…
Не успела умолкнуть сирена “Скорой”, отвозя пострадавшего на лечение, как на джипе явился сам хозяин строительной фирмы. Это было нечто округлённое, с реденькими волосиками вокруг арбузной лысины и картофельным носом, одетое в очень дорогой костюм. Галина Захаровна первая, не акцентируя на роли Мухина в несчастном случае, мягко объяснила ситуацию. Хозяин блестел где-то в районе груди девушки своей макушкой, постоянно вытирал её пахучим платком, пучил белесые глаза и натужно дул губы: о чём-то усердно соображал…
Здоровье Степаныча его волновало меньше всего. Главное – отсутствие руководителя и распорядителя работ на стройке, то есть прораба. В данный момент, когда работа была в самом разгаре и не терпела задержек, это было очень некстати.
– Собери-ка, Галя, работничков ко мне! – наконец разомкнул губы хозяин.
Трудовой народ оперативно собрался вокруг “круглого” и приготовился слушать.
– Кто сможет заменить прораба? Нам скоро сдавать объект и останавливаться нельзя ни на день! – отдуваясь, пояснил он. – С зарплатой не обижу, при условии качественного руководства.
Рабочие притихли, замялись, поглядывая друг на друга.
– Я могу… – вышел из толпы Васька, плотно сжав губы.
В его облике проскакивала решимость и отчаянная смелость. При этом он бросал твёрдые взгляды на Галину Захаровну.
“Круглый” ещё больше выпучил глаза, подозрительно осмотрел Мухина и сказал, как отрезал:
– Молод, конечно, но похоже, прыткий! Справишься… Прошу, – вскинул он голову в сторону строителей, – подчиняться сему молодцу! А я завтра лично проверю, как будешь рулить! – хозяин положил на плечо Васьки мягкую потную ладонь, а затем стремительно для его колобковой комплекции направился к машине.
На ходу крикнул:
– Галя! Загляни ко мне завтра по утру…
Заурчал двигатель и хозяин укатил, а рабочие ещё с минуту оставались в оцепенении, из которого их вывел прорезавшийся командный голос нового прораба:
– За работу, ребята!
На удивление всей бригады, Мухин оказался смышлёным и поворотливым парнем. Будучи до этого судьбоносного момента на подхвате, он, однако, примечал и наматывал на свой пробивающийся ус то, как работал Степаныч. Поэтому довольно быстро освоился на прорабском месте, и когда приехал хозяин с инспекцией, то, несмотря на скверное расположение духа, остался доволен увиденным. Да и рабочие вынуждены были признать, что казавшийся наивным простачком парень настойчив, обладает организаторскими способностями, знает дело и, что не менее важно, не зазнаётся!
Почему-то два дня не появлялась Галина Захаровна. А на третий день вместо неё прибыла другая секретарь-курьер. В отличие от Захаровны, девица была чрезмерно разукрашена и одета не в юбку, а в облегающие джинсы. К тому же она была крашеной блондинкой с короткими пухлыми ногами в босоножках на сверхдлинном каблуке.
“Вероятно, у хозяина изменился вкус”, – решили строители, с разочарованием поглядывая на очередного кандидата в любовницы. Нового курьера звали Аллой Эммануиловной, и она выглядела юной, слегка напуганной девочкой: очевидно, была не совсем готова к доставшейся должности. Эммануиловна коротко пообщалась с Васькой и постаралась скорее исчезнуть.
– Что с Галиной Захаровной? – поинтересовались работяги у Мухина.
В ответ Васька, было, смутился, но быстро принял начальственный вид и, пожимая плечами, пряча посветлевшие глаза, философски ответил:
– Хозяйские пути, как и пути Господни, неисповедимы… Айда, ребята, работать!
Через неделю появился Степаныч, но в почётной должности разнорабочего: не захотел хозяин менять молодого прораба на старого! Степаныч, конечно, приуныл, собрался рассчитываться, но потом подумал, что Васька сам споткнётся в новом для себя деле, и тогда вновь придёт черёд бывшего прораба.
Вскоре в бригаду просочились слухи, прояснившие исчезновение Галины Захаровны. Заартачилась она, не захотела быть любовницей “круглого”, отчего и получила расчёт!
– Рискованная деваха! – похвалил Захаровну Степаныч во время обеда. – А могла бы далеко пойти…
– Да уж! – хихикнул кто-то. – С горой сала в постель!
Раздался всеобщий хохот, вызвавший улыбку даже у всегда серьёзного Мухина.
Был тихий августовский вечер… Степаныч задержался в кафе за кружкой пива со своим старым дружком. Они сидели в углу и были уже навеселе, поскольку кроме пива добавили, как водится, и водки.
– Глянь, какая парочка! – толкнул дружок Степаныча, кивая головой в сторону двери. Тот вскинул помутневшие глаза и чуть не поперхнулся, глотая креветку, – в кафе входили Галина Захаровна и Васька Мухин!
Захаровна была одета как всегда изящно и броско, а неизменная мини-юбка и то, что под ней, ещё больше бросались в глаза. Волосы, собранные сзади в шаловливый хвостик, подчёркивали нежные формы её лица, придавая всему облику девушки дополнительное очарование. И хотя её кавалер был чуть ниже ростом, но вид имел соответствующий: лёгкая кожаная куртка на крутых плечах, фирменные джинсы и лаковые, зауженные в носках, модные туфли. Рыжие кудри были уложены не хуже чем у какого-нибудь популярного артиста, а веснушек не наблюдалось вовсе. От парочки исходила смесь приятных ароматов, которая долетела и до стола приятелей. Увлеченно переговариваясь, молодые подошли к стойке и что-то заказали бармену. Пока тот готовил заказ, они продолжали беседовать. Создавалось впечатление, что Васька и Галя так поглощены собой, что не замечали никого вокруг…
– Ну и дела!… – выдохнул Степаныч, оставшись на время с отвисшей губой.
– Фартовая баба! – восхищённо причмокнул дружок. – Да и парняга, видать, не хилый, раз такую кралю отхватил.
– Не хилый… это точно… – поддержал Степаныч, ощутив как противно заныла правая ступня. Про себя подумал: “Сволочные американцы: не до конца обмусолили вопрос с мини-юбками! Тут же побочных эффектов сколько! Пожалуйста – пострадал только я, а Муха, рыжее насекомое, неплохо пристроился: такую красотку у самого хозяина отбил! Это “круглый” ещё не знает… Надо бы его просветить. Тогда и в прорабство вернусь…”
От возникшей идеи стопа утихомирилась, а на душе потеплело. Однако, когда влюблённая парочка, купив мороженое, не торопясь удалилась, Степанычу стало гаденько.
– Давай ещё по сотке! – предложил он другу.
– Что это ты разошёлся? – удивился тот, но согласился.
Пока востроглазый парнишка-официант ходил за крепким напитком, Степаныч, который всегда презирал стукачей, с хмельной злостью думал: “Пошли они… со своей американской наукой! Пущай молодята живут и радуются…”
Домой бывший прораб доковылял с облегчённой душой и кошельком, но самостоятельно и только к утру…
Неудачник, или не рой яму другому
Бывший бухгалтер шахты Задонская, в данный момент начинающий бизнесмен, Пофигеев Афиноген Петрович который день был в скверном расположении духа. И было от чего расстраиваться, так как начиналось всё хорошо, в плане предпринимательства…
Степной ветерок, надышавшись на просторе ароматов трав и цветов, юрко носился между терриконами и копрами донецкой шахты, создавая маленькие, но неприятные пылевые вихри. Здесь обитали уже другие запахи: угля и породы, мазута, железа и подземной воды, насыщенной чем-то кислым. Серые постройки, вагонетки, рельсы, кабели и другие неотъемлемые атрибуты угольного предприятия изнывали под летним зноем и казались заброшенными…
Когда над шахтой нависла более чем реальная угроза закрытия, Пофигеев, как бухгалтер, пусть и рядовой, знающий финансовое состояние родного угольного предприятия получше простых шахтёров, засуетился заблаговременно. Был он человеком ещё не старым: только перевалило за сорок. Лёгкая полнота и наметившаяся плешь придавали солидности и в некотором смысле должны были поспособствовать в скором трудоустройстве, ежели чего… Да и профессия навевала оптимизм, потому как была востребованной. Покладистая жена и подрастающая дочь, с которыми проживал в двухкомнатной квартире кирпичного пятиэтажного дома, тоже не могли препятствовать, скорее наоборот. Может и остался бы бухгалтером Афиноген Петрович, пусть и на другой шахте, с регулярной выплатой зарплаты, или в офисе какой-нибудь коммерческой фирмы, где денежки выдают не только в конверте, да соседка, баба Параска, подтолкнула с насиженного места в бизнес, точнее в торговлю.
Такое частенько случается в жизни, когда кто-то или что-то толкает нас на деяния не всегда оправданные, но подкреплённые, как правило, нашими внутренними особенностями, как в строении ума, так и души. Эти особенности у каждого человека свои, но есть и общие. Над Пофигеевым, похоже, порезвились и поглумились эти, общие…
К полноватой, но подвижной, с добродушным лицом, бабушке, начинавшей своё “дело” с торговли подгоревшими семечками перед входом в “дикий” колхозный рынок, Пофигеев приглядывался давно, с начала перестройки. До этого особого внимания не обращал на соседку со второго подъезда: бабуля как бабуля! При встречах всегда здоровается, причем с заметным поклоном, и даже улыбается, правда по-особенному, с хитринкой в тёмных глазах. Из невзрачной одежды выделялся яркий цветастый платок, в котором она ходила в любую погоду, зимой и летом. Не раз Пофигеев покупал семечки у Параски (после которых, правда, всегда начиналась изжога), даже заговаривал о том о сём.
Первый звоночек прозвучал в начале августа… Тогда июльская жара не уменьшилась, а почему-то усилилась. Солнце раскалённым катком прошлось по всему живому и неживому, отчего город казался вымершим. Асфальт плавился и исходил паром. Деревья стояли понурыми и обречёнными. И только на городских водоёмах слышался детский смех и взрослые крики, которые вселяли в горожан оптимизм, что не всем так плохо, а кое-кому даже хорошо.
Проходя по утру на работу, как всегда мимо рынка, Афиноген Петрович привычно бросил взгляд на вход и остановился в недоумении, после чего невовремя вспотел в районе лопаток, – под широким зелёным тентом, у объёмного блестящего ящика-столика бойко торговала мороженым… Параска! Несмотря на ранний час – немилосердное солнце только выглядывало красным, палящим шаром из-за трубы теплопункта – жаждущих охладится и насладится вкусным продуктом выстроилась целая очередь. Бабуля проворно открывала и закрывала крышку стола-морозилки и с театральной улыбкой вручала исходящий холодным паром пакетик очередному счастливчику. На голове у мороженицы, вместо привычного платка, красовалась новенькая американская бейсболка!
Глядя, как Параска споро складывает денежные купюры в свой толстый кошелёк, Афиноген Петрович почувствовал нарастающий зуд зависти. Он представил свой душный кабинет, терпкие бумажные и иные казённые запахи, потные, ещё и напомаженные лица коллег, и ему перехотелось идти на работу. Тем более зарплаты уже не было целый квартал, и возможность её появления в кошельке Афиногена Петровича находилась под большим вопросом. А тут ветерок дует, хоть и не прохладный, и человек, вернее бабуля, держит в руках осязаемые денежки! “Молодец, женщина! – мысленно похвалил Параску. – А мне…” Пофигеев мотнул с досады головой и, пересиливая себя, поплёлся на работу.
Целый день был не в себе: папки валились из рук, компьютер не так считал, а голову не покидала возникшая навязчивая мысль: “Надо что-то менять! Не ждать же когда разгонят”. Коллега по несчастью, бухгалтер по учёту и взысканию алиментов, Фрося Сиплая, с надеждой поглядывала на обычно сосредоточенного Афиногена. “С женой что ли повздорил? – думала Фрося, которая давно хотела замуж и рассматривала всех мужчин с определённым, меркантильным интересом. Пофигеева (может из-за его фамилии) давно считала индифферентным, стойким к внешним раздражителям и всегда собранным. Так что неадекватность сегодняшнего поведения Петровича списать на работу не могла. К тому же её специализация создала стойкое внутреннее мнение, что если мужчина женат, то вскорости обязательно разведётся и станет её клиентом, в смысле выплаты алиментов.
Но к вечеру Петрович стал оживлённей. Может потому что на улице потемнело от набежавшей перепуганной тучки, предвещавшей дождь и уменьшение жары, может, от женской половины бухгалтерии во главе с Фросей, которая усиленно занялась макияжем, что означало приход конца рабочего дня. И то и другое призвано вызывать приятные ощущения и положительные эмоции у любого работника государственного (и не только) учреждения.
Хотя тучка так и не порадовала дождиком, а Фрося осталась обиженной, что мужчины не обратили внимание на её “парижскую раскраску”, Афиноген шёл домой с улыбкой начинающего идиота: вокруг никого и ничего не замечал, азартно моргал глазами, иногда глубоко вздыхал и незаметно причмокивал… Однако проходя мимо рынка, нормализовался и с неподдельным интересом отыскал глазами бабулю-мороженицу. Очередь возле неё явно удлинилась по сравнению с утрешней порой, но Параска выглядела лишь слегка утомлённой и заметно загоревшей. На груди у бабушки колыхалась пухлая сумочка, которую она использовала вместо кошелька, а руки мелькали всё так же проворно. “Молодец, баба!” – в который раз мысленно похвалил Пофигеев женщину и решительно направился домой.
Уже на следующий день, несмотря на ослабление жары, прозвенел второй звоночек: наконец-то выдали зарплату! Большинство работников шахты как умственного, так и физического труда, пересчитав полученные гроши, впало в лёгкую прострацию. А, вот, Пофигеев заставил дополнительно поволноваться главного бухгалтера Считаева Фрола Кузьмича и, естественно, Фросю Сиплую (остальным работникам бухгалтерии было не до того…). Происходило же следующее… Получив долгожданную сумму хрустящих бумажек, Пофигеев несколько раз их пересчитал, чем даже вызвал недовольство коллег по очереди, и, в отличие от остальных, чрезвычайно обрадовался!
– Прекрасно! – сказал он и победно оглядел очередь, остановив взгляд на Считаеве. – Риторического гамлетовского вопроса: быть или не быть! – для меня больше не существует! И прошу… – поднял он вверх руку с хрустящими бумажками и значительно повертел ими, – ко мне без претензий!
После чего лицо Пофигеева искривилось в улыбке, от которой повеяло могильным холодом.
– М-м-м… – растеряно залепетал главный бухгалтер, посмотрев на Фросю, которая замыкала очередь в кассу и считалась негласной опекуншей Афиногена, – может того… скорую?
– Вполне возможно! – горячо откликнулась Сиплая, когда дверь за Пофигеевым закрылась. – В последнее время с ним что-то происходит неладное. Со стола всё падает, компьютер у него гудит как трактор, а на мой макияж – ноль внимания! Как Вам это? – растерянно и крайне озабоченно заглядывала Фрося в глаза Фролу Кузьмичу.
Начальник же не стал дожидаться ухудшения ситуации с сотрудником и поспешил в отдел. Там он застал Пофигеева за рабочим столом, где взмыленный бухгалтер заканчивал писать заявление об увольнении…
Жара наконец-то спала. Более того, заглянувшая с севера тучка пролилась коротким, но интенсивным дождиком, и всё вокруг ожило, заблестело, хотя и повеяло осенним холодком. Природные перемены как бы подтвердили и лишний раз удостоверили изменения в жизни самого Афиногена Петровича. И хотя на рынке он занимал наихудшее с точки зрения бывалых торгашей место – в углу последнего ряда, а ассортимент товара был более чем странен: советские учебники, книги про войну и строительство социализма соседствовали с поношенными сапогами жены и такими же туфлями его собственными – весь вид бывшего бухгалтера излучал довольство и неиссякаемый оптимизм. Он, как ещё не проголодавшийся пёс, весело поглядывал на проходящих мимо покупателей, пытался заглянуть им в глаза и проворно вставал с маленькой скамейки с намерением предложить что-нибудь купить. Когда очередной посетитель рынка, с недоумением глянув на благостного продавца, проходил мимо, Пофигеев разводил руками, пожимал плечами – мол, зря игнорируете – и с достоинством садился на скрипучий стульчик.
С начала новой бизнесовой жизни прошло несколько дней… Скудная последняя бухгалтерская зарплата, шедшая в основном на “местовое”, таяла как мороженое на солнце. Жена с дочерью всё более хмурились и начинали беспокоиться, с недоверием и даже неодобрением поглядывая на мужа, отца и кормильца. Но деловое настроение и энтузиазм Петровича стойко питала всё та же баба Параска: она уже торговала в собственном киоске, расположенном тут же у входа в рынок, и не только мороженым, но и “сникерсами”, “натсами” и тому подобным. Более того – наняла людей: грузчика, полупьяного небритого мужика, и реализатора, пышную, всегда улыбающуюся девицу, разукрашенную почище Фроси Сиплой. Приоделась в джинсовый костюм, и стал Афиноген замечать, что удачливая женщина пожилого возраста уже разъезжает на такси!… А, может приобрела свой транспорт?…
И тут Петровичу привалило везение! Началось с учебников по бухгалтерскому учёту. Их скупила молодая парочка за приличную (по мерке Пофигеева) цену. Затем стало продаваться всё остальное: старая, но добротная магнитола, ещё новый фотоаппарат “Зенит”, поношенные женские сапоги… Получив первый капитал, Афиноген, припомнив былой советский опыт – быть ближе к начальству, потратил его разумно: установил контакт с директором рынка, строгим грузином, и его замом, добродушным армянином, бывшим участковым. “Контактные” деньги ушли не даром, и вскоре Пофигеев торговал в первом ряду у входа, недалеко от киоска Параски. Ещё через месяц, когда обильно полетели жёлтые листья, чаще стал досаждать дождик с ветром, а солнце словно забывало о своих обязанностях – радовать людей и землю теплом и светом – Афиноген установил большую палатку с ходовым сладким ассортиментом: конфетами, печеньями, халвой и иже с ними.
К весне взял кредит в банке и построил на территории рынка магазинчик, в котором торговал всем, начиная от хлеба и заканчивая широчайшим набором спиртного! Теперь уже баба Параска поглядывала на удачливого дельца с уважением и скрытым недоумением. У самой же бабули дела стали паршиветь, мягко говоря, день ото дня… Киоск обветшал и требовал ремонта, пышная девица-реализатор похудела, уже не улыбалась, сошлась в греховной связи с грузчиком и стала спиваться. Пришлось помощников рассчитать и самой стать за прилавок. Поездки на такси прекратились…
Увлечённый нагрянувшими успехами, Пофигеев этих метаморфоз со своей деловой “крёстной” не замечал. С утра до вечера он мотался по городу, расширяя круг поставщиков товара до границ области, с намерением махнуть и дальше, а там и за… Естественно, купил подержанный “жигуль”, нанял шофёра, подумывал о собственной фирме и шикарном офисе! Жена и дочь радовались, а бывшие коллеги по бухгалтерии, посещая Пофигеев магазин, пучили глаза, губы, животы и долго обсуждали увиденное. Фрося Сиплая после такой экскурсии вообще на неделю слегла… от отравления польской колбасой одесского варианта изготовления.
И вдруг процветание сначала затормозилось, а потом стало пятиться, как тот рак, назад.
Ещё в мае, когда отгремели праздничные победные марши второй мировой, подстрелили директора рынка!… Может обстановка праздника навеяла кое на кого воинственный пыл, может, повлияли приближающиеся свободные, демократические выборы и началась борьба за места во власти, но и зама директора, бывшего участкового-армянина, тоже наказали. Бедолагу побили… больно и акцентировано: сдвинули влево нижнюю челюсть, оторвали половину правого уха, подбили оба глаза и намяли рёбра. Пока рыночное начальство залечивало и зализывало раны в больнице, их сменили. Новый директор рынка, молодой парень – косая сажень в плечах и бездонная пустота в глазах – сразу же заинтересовался Пофигеевым торговым местом, его законностью расположения на рыночной бесценной площади! Затребовал документального подтверждения…
Пришлось Афиногену Петровичу раскошелиться, но сумма компромисса с новой властью оказалась такой, что бизнесмен не спал несколько ночей, думая, где взять столько “зелени”. Пришлось пойти на непопулярные меры: сократить ассортимент товара, снизить зарплату работникам, уволить шофёра и, главное, влезть в долги…
Не успел приспособиться к новым хозяевам, как нагрянули проверки: санитары, пожарные, налоговики… После очередной такой “очистительной” встряски, взбудораженный, вспотевший, со слабостью в ногах, зашёл в кафе-забегаловку выпить пивка и снять напряжение. Подошёл к столу, за которым основательно расположился мужичок неопределённого возраста. Неопределённость создавала роскошная борода и всколоченные волосы с лёгкой проседью. Мужик одолевал очередной бокал и с видом бывалого завсегдатая таких заведений степенно разделывал высохшую, тощую тарань.
– Свободно? – устало кивнул бородачу Пофигеев.
– Присоединяйся… – прошамкал тот, пережёвывая кусок рыбы.
Уже после первой кружки пива, употреблённого Петровичем, они разговорились. Захарыч, так звали бородача, оказался человеком толковым, много повидавшим и немало знавшим. Он, как недавно отлученный от церкви священник, странствовал по стране в поисках правды и истины бытия земного! В данный момент временно проживал у набожной старушки, а средства к существованию добывал целительством, предсказаниями, пророчествами и иными магическими деяниями.
– За сие и отлучили неправедно от святой церкви! – горячо высказался Захарыч и перекрестился. – Но я зла не держу, хожу с богом в душе и людям помогаю словом пророческим. – Он поднял глаза к потолку. – Да будет воля твоя… Аминь!
– Так ты, брат, провидец? – восхитился захмелевший Пофигеев.
– Провидец не провидец, а человека и его судьбу вижу насквозь!
– Да ну! – ещё больше оживился Афиноген. – И про меня можешь рассказать?
– Ежели с Богом в душе… – задумчиво протянул Захарыч. – Ты только вошёл в сие греховное, но для некоторых заблудших весьма полезное, заведение, а я уже увидел над тобой роковой ореол злого сглазу!
– Ну-ну… – заёрзал в нетерпении Афиноген Петрович, допил остаток пива и заказал ещё… на двоих, – что там за сглаз такой?
– Страдаешь ты последние дни душой и телом. Плохо спишь, дела твои пошли не убыль…
– Точно! – даже привстал Пофигеев и вытянул лицо во внимании. – Неужели кто-то сглазил? Ведь так удачно всё складывалось… А можешь подсказать, как этот сглаз убрать и что за тварь мне пакостит?
Захарыч неторопливо сделал глоток пива, обсосал рыбью косточку, хитро сощурился и сказал со значением:
– С божьей помощью всё можно… Но… пусть простит меня Господь, такое деяние требует некоторого количества… бренных бумажек.
– Бумажек? – поник Пофигеев, но тут же оживился. – С деньгами у меня туго, но если будет результат, то не обижу!
Так эта необычная сделка и состоялась, да и запросил Захарыч за услугу совсем по-божески… для начала. Допив пиво и закончив с рыбой, мужики отправились к месту проживания лекаря-прорицателя, то есть к божьей старушке. Здесь, в низенькой комнатушке, обвешанной иконами на все вкусы и запросы, Захарыч устроил свой лечебный кабинет, или “келью для таинств”, как он высказывался.
Последние лучи заходящего солнца робко запрыгали по полу, перемещаясь на святые лики, когда Пофигеев уселся на стул под строгим Николаем-угодником и стал морально готовиться к таинству. Захарыч переоделся в разукрашенный крестами балахон, отдалённо напоминающий рясу, зажёг свечи, благовония, взял в левую руку кадило, а в правую – массивный крест с распятием Христа, и начал сеанс. В течение процесса вывода порчи, периодически появлялась молчаливая хозяйка, которая подносила Захарычу самые различные предметы: пучок конских волос, золу, птичий помёт и иное. Сама бабушка выглядела важно и степенно: круглое без морщин лицо, обрамлённое чёрным ситцевым платком, и такого же цвета длинный, до пят, халат. Все действия она производила сурово и торжественно, сверкая в племени свечей бесцветными зрачками.
Обстановка потусторонности, дым от свечей и благовоний, неожиданный бас Захарыча, которым он монотонно читал молитвы, кружась в загадочном танце вокруг исцеляемого, вместе с выпитым пивом ввели бухгалтера-бизнесмена в полуобморочное состояние.
От движений бывшего священника веяло чем-то спиритическим. Афиногену Петровичу стало казаться, что он уже на той стороне: комнатушка стала напоминать туннель с пятнышком света в конце. Тем не менее, от молитв Захарыч вскоре перешёл к членораздельной речи.
– Женщина! – воскликнул он. – Отчётливо вижу женщину!
На эту реплику Пофигеев среагировал соответственно – его стало корчить, как после солидного перебора в спиртном деле.
– Ага! – стал злорадствовать знахарь. – Выходит нечистая лиходейка! Имя видется яе, имя!
Пофигеев стал приходить в себя и воскликнул:
– Неужто Фроська Сиплая?
– Не… – послышалось в ответ. – Не “ф” кажется, а что-то на ворота схожее.
– П-п… Параска?
– Сие ближе! – злорадствовал далее целитель и вдруг прекратил свой колдовской танец и устало опустился на соседний стул.
Пока он вытирал пот со лба, полностью вернулся на землю и Пофигеев. Так и выяснилось, кто напустил порчу на успешный бизнес бухгалтера. Он вспомнил косые взгляды бабули-соседки, её частые посещения магазина с настороженным лицом и хмурым взглядом.
– Вот сатанинская баба! – возмутился Пофигеев. – Из-за неё такую работу бросил, своё дело наладил, а она ещё и пакостить мне вздумала. Ну, погоди же!
– А вот тут не спеши, мил человек, – хитро заулыбался Захарыч. – Клин надо, конечно, вышибать клином, но по разумению. Ты возвращайся к делам, принеси денежку за содеянное исцеление, дабы упрочить эффект, тогда и продолжим. Сам ничего не предпринимай, так как можешь усугубить и сделать ещё хуже.
Этот разговор и стал началом хлопотных дел по борьбе Пофигеева с порчей, которую, по версии Захарыча, на него напустила баба Параска.
Заняв ещё денег, он рассчитался с целителем и приступил к осаде пакостившей бабули. Первое, что нужно было сделать – добыть пучок её волос. В этом и состояла главная трудность. Один бы волосок – не проблема. А пучок… Выручила известная на рынке скандалистка Нинка-пирожница. Будучи в питейном состоянии, она заводилась сходу, безо всякого оборота, и сразу же хватала жертву за волосы (это был её фирменный конёк).
Увидев Нинку, которая расторговалась, уже разогрелась и была на взводе, Пофигеев вспомнил, как она лихо выдирала волосы у рыночной дворничихи Катьки. План созрел тут же…
Широко улыбаясь, Афиноген умело протиснулся между покупателями и подошёл к женщине, которая уже водила белесыми очами и угрожающе облизывала губы.
– Как торговля? – задал мужик стандартный вопрос, на всякий случай держась в стороне.
– Как в Одессе: сколько не торгуй, всё равно получишь хрен без мака! – с вызовом ответила грозная Нинка и задышала интенсивнее, раздувая ноздри как тигрица перед прыжком.
– Не говори… – заторопился Петрович, оглянулся и смело наклонился к уху скандалистки: – Параска втихую делает тебе антирекламу: мол, печёшь ты пирожки из кошачьего мяса… Но это по секрету, между нами…
Однако дальнейшее уже не зависело от воли Пофигеева.
Ошалело выпучив глаза, на время потеряв дар речи, скандалистка даже не стала уточнять полученные сведения и, решительно развернувшись, приняв боевую стойку, походкой дикой кошки направилась к киоску Параски. Афиноген Петрович, как и положено стукачу, смешался с покупателями и заторопился к месту действия с другой стороны. На эти перемещения он потерял всего несколько минут, но чуть было ни опоздал. Киоск Параски уже окружала нарастающая толпа зевак, неравнодушных и любопытных, а сам рукопашный мордобой без правил разворачивался прямо на входе в рынок. Это и спасло бабушку: когда третий клок её накрашенных волос, отлетал в сторону, когда Нинка уже повалила несчастную и выдала такой мат, что толпа зрителей восхищённо-одобрительно заревела, появился сам директор. Косая сажень в плечах, рост под арку рыночных ворот позволили ему снять пирожницу с поверженной бабушки, как кошку с другой кошки. Пока происходило выяснение отношений и улаживание конфликта, Пофигеев успел завладеть одним из пучков Параскиных волос, разбросанных по полю битвы, и поспешно ретироваться. Он справедливо полагал, что взведенная Нинка уже забыла, кто ей подкинул информацию про Параскину антирекламу, так как для скандалистки был важен сам процесс, а не его причина. Оторванная от жертвы, она быстро успокоилась, покаялась перед начальством и предложила Параске выпить мировую. Пострадавшая не стала усугублять ситуацию и согласилась на литр пива. Директор остался доволен исходом и удалился на рынок. Только толпа зрителей недовольно роптала от быстрой развязки и ещё долго не расходилась, надеясь на продолжение представления.
Длинные, мохнатые тени от заходящего солнца зловеще укрыли землю, дороги и суетящихся людей, когда Пофигеев принёс волосы пакостливой бабули к Захарычу. Целитель-предсказатель со злорадной ухмылкой принял предмет “таинства” и степенно удалился в свою комнатушку. Афиноген Петрович в нетерпении стал прохаживаться по двору. Дневное напряжение спадало и ему казалось, что всё должно вскоре измениться и наладиться к лучшему. В голову нахлынули прежние планы насчёт фирмы и офиса, шофёра, секретарши… Даже под сердцем ёкнуло и потеплело. Зажглись уличные фонари, где-то пропел петух. Пофигеев прикрыл глаза… Голос Захарыча оторвал от сладких грёз.