Валерий Елманов
Серый ангел
И он посоветовал императору ещё раз припомнить, сколько люди из Особого корпуса, который по своей численности и впрямь еле дотягивал до полка (какая уж там дивизия!), успели сделать полезного.
Захваченные без единого выстрела красные бронепоезда, десятки вёрст сохранённых от разрушения железнодорожных путей, не говоря про мосты. И напротив – те же мосты, но своевременно уничтоженные, что не дало большевистской армии юга нанести удар в спину. Да что там мосты. Одни взорванные шлюзы, что позволило воспрепятствовать переводу лёгких боевых судов большевиков с Балтики на Волгу, чего стоят. Да мало ли. Всего не перечислить. И во всём том заслуга Диверсионного полка.
Число «языков», взятых слащёвскими пластунами из Кубанского полка, запросто потянет на трехзначную цифру.
Снайперский полк, потеряв за всё время лишь трёх бойцов, навечно уложил в землю тысячи врагов. Из коих, между прочим, добрая половина – командиры и комиссары.
Так какое имеет значение, что в этих трёх полках от силы пятая часть личного состава от штатного расписания?!
А командующий корпусом участвовал не только в разработке чуть ли не всех крупных операций, но и зачастую непосредственно в исполнении задуманного. Невзирая на все запреты.
– Подумаешь, мосты они разрушили, комиссаров постреляли, да шлюзы взорвали! Ломать – не строить, – едко прокомментировал Николай Николаевич.
– Ломать и впрямь легче, – благодушно согласился Виталий и, неожиданно сменив тон, резко отчеканил: – Вот только вы сами, великий князь, за эти полгода ни того, ни другого не сделали, – и он, повернувшись к Алексею, вновь мягко осведомился: – А теперь призадумайтесь, ваше императорское величество, имеется ли у вас на примете фигура, равная генерал-лейтенанту Слащёву по масштабной организации такого рода специфической деятельности? Да и касаемо Маркова тоже не того-с. Не далее, как несколько дней назад вы ему, как и Слащёву, новые погоны на плечи и титул светлейшего князя, а ныне размышляете о его замене на… – он выразительно покосился на Николая Николаевича и презрительно фыркнул.
– На его месте я до Москвы за месяц дошёл бы, – запальчиво выдал тот.
– Отчего же не за неделю? – хладнокровно возразил Виталий. – Проверить нельзя, так что не смущайтесь, говорите. Благо, слова, как и бумага, не краснеют, любое правдивое утверждение выдержат. Но на деле вы в это время на юге пребывали, у моря погоды ждали, а дошёл именно генерал от кавалерии светлейший князь Марков-Московский. Правда, более чем за два месяца, но умаления его заслуг в том не наблюдаю.
– Вы полагаете, не следует… – начал Алексей и, не договорив, вопросительно уставился на Голицына.
– Не я – народ, – поправил Виталий. – На сей счёт у него и поговорка хорошая имеется. Коней на переправе не меняют. Чревато оно, ваше императорское величество. Я имею в виду, для дела. А для незаслуженно смещаемых людей и вовсе оскорбительно. Разумеется, на всё ваша воля, но я…
– На всё воля Регентского совета, – рявкнул великий князь.
Алексей, вздрогнув, обиженно посмотрел на него, и Голицын еле-еле удержался от довольной улыбки. За такую фразу он бы даже руку Николаю Николаевичу пожал. От всей души! Так виртуозно подставиться – уметь надо. Не иначе, великий князь в мечтах успел представить себя горделиво въезжающим в захваченный Петроград, забрасываемым цветами и слегка оглушенным рукоплещущими ему толпами людей… Потому и не удержался, выплеснул по горячке.
Нет-нет, Алексей прекрасно сознавал свою весьма скромную роль в Совете (даже голосовать не имел права). Но когда тебе в глаза говорят: «Куды прёшь?! Ты ж никто и звать тебя никак», всё равно неприятно.
Впрочем, дураком Николай Николаевич не был, мгновенно спохватился и нехотя поправился:
– Я к тому, ваше императорское величество, что вам надобно выслушать доводы всех его членов, а не одного господина полковника. И ежели большинство выскажутся иначе, гораздо разумнее согласиться с их мнением. Вам же, полковник, настоятельно рекомендую вместо армейских вопросов заняться непосредственно своими, кои по нынешней должности решать надлежит, – язвительно напомнил он Голицыну о его новом назначении. – Или вознамерились таким образом свою беспомощность замаскировать? Дескать, иные дела помехой стали.
Виталий скрипнул зубами. Позориться, взявшись за то, в чём он ни ухом, ни рылом, и, как неизбежное следствие, продемонстрировать в самом скором будущем свою беспомощность, ему и впрямь до чёртиков не хотелось.
Однако после такого выпада вариант с немедленным отказом от председательского кресла в Особом совете звучал не ахти. Те же князья станут тыкать ему в нос сей уход при каждом удобном случае, проявляя мнимое сочувствие. Мол, ерунда, подумаешь, не вышло.
Он вздохнул и твёрдо заявил:
– Вопросами Особого совета я тоже всенепременно займусь, но чуть погодя. Не забывайте, я ж только вчера ночью приехал.
Всё! Теперь пути к отступлению практически отрезаны. Хотя если попробовать обходную дорожку и попытаться намекнуть… Впрочем, как говорила известная киногероиня, об этом мы подумаем завтра. Сейчас главное: обеспечить большинство в Регентском совете, которое пока не у него, на что недвусмысленно намекнул великий князь. Именно им и надо заняться в первую очередь, а уж потом…
Глава 3
Битва двух партий
Поначалу следовало отложить завтрашнее заседание Совета. Получилось легко. Внезапно отказались присутствовать аж пятеро. И все – по причинам, не вызывающим ни малейших подозрений. Сёстры Алексея – в связи с некими женскими недомоганиями. Герарди сослался на инфлюэнцу, а Голицын с Виленкиным решали неотложные дела, урезонивая чехословаков. Те и впрямь негодовали, требуя отпустить из-под ареста их товарищей. Особенно возмущались их лидеры – Сыровы и Гайда, подзуживая остальных.
Поначалу Виталий упирался как мог. Наконец нашли компромиссное решение. Вожаки пообещали уговорить личный состав не перечить при поступлении приказа о немедленной отправке половины полков на север в качестве авангардных частей для надёжного блокирования Петрограда. Расплачиваться пришлось предоставлением свободы для виновных. Нет, суд над ними состоялся, и тридцать семь человек приговорили к различным срокам тюремного заключения, но… условно.
Причём строго по закону, поскольку условный срок наказания вступил в силу днём ранее согласно очередного императорского указа. Провернуть новшество оказалось на удивление легко, поскольку законопроект об условном осуждении давно имелся. Более того, ещё девять лет назад его обсудили на всех уровнях и даже утвердили, но окончательно в законную силу он отчего-то не вступил.
Разбираться в причинах Голицын не стал. Просто порадовался, что судьба хоть тут пошла ему навстречу, позволив вплотную приступить к главной проблеме. Но для этого требовалось кровь из носу не просто уравнять количество голосов «за» и «против», а сделать так, дабы нужные превышали неугодных хотя бы на один.
Задача при нынешнем раскладе сил (если не брать в расчет отсутствующего Дутова, пять к одиннадцати) выглядела почти невыполнимой. Попытаться включить в Совет новых членов из числа своих сторонников в таком количестве нереально – «дедушки» вмиг заподозрят неладное. Значит следовало использовать окольные пути и перевербовать тех, кого впихнули великие князья.
Голицын, у которого даже отчество было как у Виталия, тоже Михайлович, отпадал сразу. Коковцев тоже. Причина одна – подходить к совершенно незнакомым людям с рискованными предложениями глупо. Если сдадут великим князьям – пиши пропало. Те вмиг всё поймут и усилят бдительность.
Братья Константиновичи? К ним подступаться нежелательно.
О Долгоруком и Татищеве поначалу тоже не думал – помнил, как вёл себя с ними в Тобольске. Да, вынужденно. Обязывала личина красного комиссара Бендера. Но попробуй объяснить это сейчас. Судя по их недружелюбным взглядам, навряд ли получится.
Однако затем в памяти всплыли делегации от рабочих отрядов красногвардейцев и… его верный помощник в работе с ними. Получалось, есть смысл рискнуть. Должны были граф с князем перенести свою преданность погибшему государю на его сына, который ныне нуждается в экстренной помощи. То есть если вновь привлечь к разговору с ними Алексея, есть шанс…
Так и получилось. Выслушали, вняли и, пускай нехотя, пообещали поддержать. Добившись от них всего, что требовалось, Голицын понял, что пора браться за проблему с другого бока, приступив к операции по увеличению общего количества регентов.
Нет, он прекрасно понимал, что навряд ли великие князья согласятся включить в их число хотя бы одного «не своего», но кандидат кандидату рознь. Против иных попросту ни у кого язык не повернётся сказать хоть слово. Особенно, если предлагать их станет не сам Виталий, а относительно нейтральное лицо. Вдобавок сам Голицын заартачится, высказавшись против приёма.
Но сперва…
И он собрал маленькое тайное совещание. Не считая его самого, присутствовали всего трое – две старшие сестры Алексея и сам государь. Вначале Голицын шокировал их известием, что всем им грозит смертельная опасность, поскольку зреет заговор.
– А вы ничего не перепутали, князь? – слетело с языка у Ольги, когда он перечислил имена заговорщиков. – Это же нонсенс!
Но тут вмешался Алексей. Чуточку снисходительно улыбнувшись, он пояснил:
– У Виталия Михайловича всегда так. Вначале нечто неожиданное, дабы повнимательнее слушали, а уж затем пояснения. Поэтому давайте дадим ему договорить до конца, а потом начнём задавать вопросы.
И Голицын в очередной раз подивился, как быстро вырос за последние месяцы юный император. Вон как вычислять его самого наловчился – куда там сёстрам.
– Вообще-то Алексей Николаевич верно сказал, – подтвердил он. – Лучше дослушайте, а далее…
И приступил. Говорил Виталий недолго, поясняя, к чему могут привести предложения великих князей, если их принять. Вывод напрашивался однозначный – всеобщее возмущение, причём в масштабах всей страны.
Не поможет и то, что с большевиками вроде бы удалось справиться. Во-первых, далеко не со всеми – не освобожденных от них территорий, что к северу от Москвы, что на юге, не говоря про всякие Советские республики, тьма тьмущая. Да и в подполье для продолжения тайной борьбы их осталось уйма, чистить и чистить. А учитывая, как они научились конспирироваться, приобретя немалый опыт, займёт это годы и годы.
Но есть и «во-вторых». Когда станет ясно, к чему ведёт политика «дедушек», численность партии РСДРП(б) с каждым днём начнет увеличиваться. Далее к ним переметнутся все нынешние нейтралы из социалистов. А едва возобновятся бои с немцами, учитывая новые тысячи жертв, на их сторону немедленно перейдёт и весь народ.
Итог напрашивается безрадостный. Скорее всего дотянуть до выборов попросту не получится. Благо, устраивать революции народ наловчился. И не за республику люди станут сражаться, а лишь бы против Романовых. Всех. Без исключения. Включая и…
Что новая власть учинит с поверженными правителями, рассказывать ни к чему – они это сами прекрасно знают.
– Но разве нельзя пояснить это Николаю Николаевичу и прочим? Ведь они не глупы и должны понять, что их необдуманные шаги в первую очередь ударят по ним самим, – резонно осведомилась Ольга.
– Можно, – согласился Голицын. – Такой ход в игре называется «вскрыть карты». Если они сильные – чудесно. Но если слабые…
– А у нас какие? – осведомился Алексей.
– Из козырей всего семёрка. Я имею в виду – семь голосов, И то при условии, что Татищев с Долгоруким сдержат своё обещание и поддержат меня и вас. Остальные железно против.
– И князья императорской крови тоже? Я имею ввиду братьев Константиновичей, – поинтересовалась Ольга.
– Они жаждут мести за мать и братьев, поэтому предложение великого князя немедленно выступать на Петроград им как бальзам на сердце. При иных обстоятельствах я бы мог с ними потолковать и разъяснить, что оная спешка ни к чему хорошему не приведёт, в том числе и для них. Как пить дать, успеет большевистская верхушка, в том числе и те, кто непосредственно отдавал приказ о расстреле заложников, благополучно скрыться. Благо, дорога на северо-запад в сторону Финляндии, остаётся открытой. Но увы… – он развел руками. – Я для них, как человек, больше всех прочих приложивший руку к отказу от переговоров, следовательно к расстрелу их братьев и матери, слишком одиозная фигура, И слушать не станут.
– А вы можете поручиться, что ваш план взятия Петрограда даст гораздо больше шансов по поимке убийц заложников?
– Разумеется, поскольку включает в себя предварительный сговор с Маннергеймом. Всех, кто убежит, он перехватит в… Гельсингфорсе, – с запинкой выговорил Виталий название будущего Хельсинки.
– Тогда… может… они прислушаются… ко мне, – выдавила Ольга, порозовев от смущения. – По крайней мере… старший.
Татьяна внимательно посмотрела на сестру, а по губам Алексея скользнула неприметная улыбка. Голицын же сделал вид, что не заметил её смущения, бурно возликовав:
– Что ж, коли так, совсем чудесно. Тогда, с учётом старшего Константиновича, наши шансы уравняются. Но рисковать всё равно не стоит. Кто за кого на самом деле ваши дедушки разберутся быстро, в самом скором времени вычислив наших сторонников. Далее всё просто. В случае, если им понадобится протащить через Регентский совет своё решение, они могут пойти на хитрость, под какими-либо благовидными предлогами сократив в самый последний момент их число. Задержать Татищева или Долгорукого по дороге в Кремль масса способов.
Помедлив, он привёл и ещё один аргумент. Дескать, аналогичное они могут провернуть и с другими членами Совета, поскольку и Герарди, и Виленкин, да и он сам, имеют дополнительные обязанности. Посему организовать нечто экстренное, требующее их вмешательства, а следовательно, вынуждающее их пропустить заседание, проще простого.
Увы, намёк на то, что желательно освободить одного из регентов от хлопотной должности председателя Особого совета по экономике и финансам не прошёл. То ли сёстры пропустили его мимо ушей, то ли попросту не поняли, Жаль. Ну да ладно. В другой раз попытаемся. А пока…
– Кроме того, нельзя считать врага глупее, чем он есть на самом деле.
– Вы забываетесь, князь, именуя их врагами! – неожиданно вспылила Татьяна. – Они с нами в родстве, и достаточно близком. Кроме того не стоит столь строго судить людей за простые ошибки и…
Договорить она не успела, вздрогнув от внезапного хлопка по столу. Это был Алексей. Она ошеломлённо уставилась на брата, а тот с лёгкой укоризной произнёс:
– Татьяна Николаевна! Мы договаривались дослушать светлейшего князя до конца, – и, не дожидаясь какой-либо реакции сестры, обратился к Голицыну:
– Прошу вас, Виталий Михайлович.
Голицын благодарно кивнул и продолжил. Но вначале безжалостным катком прошёлся по аргументу Татьяны насчет родства, кратко пояснив, кто первым, причём не в годы войны, а гораздо ранее, встал в оппозицию к царской семье. Да те же Романовы. Разумеется, привёл и конкретные факты. Один за другим.
Многое из прочитанного некогда в Интернете он не помнил, да и сохранившееся осталось в памяти в виде обрывков, притом самого общего характера. Но слушающим хватило и жалких клочков, включая упоминание о главном рассаднике ядовитых сплетен, то бишь пресловутом салоне великой княгини Марии Павловны-старшей. Между прочим, родной матушке Кирилла и Бориса Владимировичей. Надо ли говорить, кому она ныне постарается порадеть всеми своими силами. И средствами тоже.
После чего Голицын подвёл итог. Мол, приключившегося в прошлом году никто из Романовых, разумеется, не хотел. Но все они были уверены, будто перемены затронут лишь семью Николая II, но не их самих.
Ныне уже самые первые их предложения говорят весьма о многом, раскрывая их тайные цели и намерения. Нет, сейчас речь не идёт о свержении Алексея. Они попросту хотят вернуть всё на старые рельсы, что тоже является чудовищной ошибкой. Однако понять, что в этом случае прогнившие шпалы непременно рухнут под тяжестью российского паровоза и тот полетит под откос вместе со всем составом, включая вагон с самими Романовыми, им не дано. И в конечном счёте цена их ошибки окажется гораздо дороже откровенного предательства или измены.
Отсюда непреложный вывод: пояснять им что-либо и вступать в долгие утомительные споры не имеет смысла. Если люди упорно желают во второй раз наступить пусть не на одни и те же грабли, но на соседние – дискутировать бесполезно. Проще призадуматься о самих себе, поскольку, если быть точным, ударит по прочим Романовым всё-таки во вторую очередь, хотя и весьма скоро, в течение считанных недель, а в первую…
Договаривать не стал. Зачем? И без того понятно. Вместо того перешёл к пояснению. Дескать, они (пусть будет безличное, «враги» и впрямь перебор) прекрасно понимают – их преимущество пока шаткое.
– Но коль братья Константиновичи встанут на нашу сторону, преимущество напротив, окажется у нас, – возразила Ольга. – В конце концов достаточно одного старшего, чтоб голоса уравнялись.
В ответ Голицын напомнил, что когда обсуждение коснётся первого же вопроса: резкого ускорения сроков наступления на Петроград, навряд ли хоть один из них откажется от поддержки великих князей. А этого ускорения допустить никак нельзя.
Мало того, вскроется, кого поддерживают Татищев и Долгоруков, после чего новоиспечённые регенты, в особенности Кирилл Владимирович, примутся лихорадочно подыскивать очередных подходящих кандидатов в Регентский совет, дабы превратить свой перевес в солидный.
Найти таковых ныне, учитывая количество старых царских сановников, успевших перебраться из Петрограда в Москву, – легче лёгкого. Заставить петь под свою дудку, учитывая, что финансы подавляющего большинства в связи с утерей недвижимости и инфляцией, съевшей их сбережения, ныне в плачевном состоянии, тем паче.
Далее просто. Включив ещё семь-восемь человек, они гарантированно обеспечат себе большинство в Совете, даже если кто-то из их сторонников внезапно захворает, а иной окажется вынужден отлучиться по своим делам.
Он умолк, и воцарилась пауза. Сёстры растерянно переглядывались, Алексей неотрывно смотрел на Голицына. Он и прервал затянувшееся молчание.
– Мне отчего-то кажется, будто вы, Виталий Михайлович, уже видите некий выход, – уверенно произнёс он.
Голицын невольно отметил, что у паренька и голос стал ломаться. Пока мальчишеский, но нет-нет, да и прорвётся эдакий басок. Ну да, скоро четырнадцать, пятнадцатый пойдёт. Это для сестёр он маленький, меньшой, кроха, а меж тем сей малыш украдкой на прелести горничных поглядывает, сам наблюдал.
Кстати, в ближайшее время стоит и об этом подумать, а то великие князья и тут на упреждение сработать могут, подсунув кого-нибудь. Как там оно называется? Кажется, «медовая ловушка». А супротив естества не попрёшь. Ночная кукушка – великая сила. Надо будет Лайме сказать, чтоб занялась поиском… приличного варианта. Но об этом потом.
– Выход есть, – подтвердил он.
– Иначе говоря, сценарий новой пьесы вы успели написать, господин… Горький? – с довольной улыбкой уточнил мигом повеселевший Алексей.
– Само собой, – кивнул Виталий. – И название имеется.
– «На дне»? – язвительно поинтересовалась Ольга.
– Скорее «Наверху», – поправил её Голицын. – Более того, я и роли успел расписать, кому какую, включая наш с Алексеем Николаевичем тандем. Но на сей раз наиглавнейшие отведены не мне, а вам, государь, и двум вашим старшим сёстрам.
– Нам? – растерянно переспросила Ольга.
– Конечно. Разумеется, и я поучаствую… в паре эпизодов, однако основные партии на самом Регентском совете вести именно вам. Впрочем, и до заседания тоже. Есть у меня одна задумка…
– Да вы не волнуйтесь, – снисходительно улыбнулся опешившим сёстрам юный император. – Я на встречах со всякими делегациями поначалу тоже боялся, будто у меня не получится. Но господин Герарди не зря Виталия Михайловича Станиславским называет. Он вам обо всём заранее расскажет, в подробностях объяснит и растолкует. А может, и репетицию проведет, – юный царь хихикнул. – Вы, Татьяна Николаевна, встаньте туда и изобразите нечто вроде смущения. Вам же, Ольга Николаевна, в это время надлежит сказать следующее…
– Меж тем Мария Николаевна трепетно возьмётся за руку, а Анастасия мило улыбнётся… – продолжил Голицын, которому передалось шутливое настроение юного царя, но оказался перебит Татьяной.
– Про Марию с Анастасией вы, князь, надеюсь, сказали в шутку?
– Отнюдь, – возразил посерьёзневший Голицын. – Не забывайте, вас пятеро, как пальцев на руке. И во время осуществления моей задумки они должны быть заодно, то бишь сжаты. Все пять, – подчеркнул он, демонстрируя собственный кулак. – Иначе успеха не добиться.
– Но они такие юные. Почти дети, – неуверенно протянула Ольга.
– И в Регентский совет не входят, – напомнила Татьяна.
– Потому и рольки мы им дадим второстепенные. На подхвате. А что в Совет не входят, значения не имеет. Напоминаю, что первоочередная наша с вами работа будет связана не с заседаниями, а с иным. Что же касаемо возраста… Самый юный из вас, напомню, император. Тем не менее, он не раз успел сыграть в моих… гм… пьесах, притом заглавную роль. И Мария Николаевна, напоминаю, тоже. Причём оба – весьма блистательно, не зря наград удостоены. И вообще… Когда настают тяжелые времена, люди в большинстве своём весьма рано взрослеют. В качестве наглядного примера…
И он рассказал, как во время взятия Москвы на одной из баррикад в числе прочих был взят в плен некто Григорий Агеев. Совсем недавно ему исполнилось шестнадцать лет. Всего-навсего.
– Надеюсь, вы его не… – обеспокоенно спросила Ольга.
– Конечно, нет. Я ж не большевик, чтоб мальчишек расстреливать. К тому же он имеет право на льготы, поскольку… георгиевский кавалер.
– Ух ты! – вырвалось у Алексея. Глаза его восторженно заблестели, и он вновь стал напоминать обыкновенного подростка. – А за что его наградили крестом?
– Каким именно? – поинтересовался Голицын. – Четвёртой степени? Или третьей? А может, сразу о первой рассказать?
– Неужто он полный?! – охнул Алексей. – Да когда ж успел-то?!
– Успел, ваше императорское величество, – кивнул Виталий. – В двенадцать лет на войну сбежал, с проклятым германцем сражаться. А про свои подвиги он сам вам поведает. Я с ним потолковал за жизнь, и он всё понял. Решил искупить. Но вначале попросил императора ему показать. Пришлось пообещать. Ну да бог с ним, с Агеевым. Лучше поговорим о ваших ролях в моей пьесе…
…Первой неожиданностью, с которой столкнулся Кирилл Владимирович перед очередным совещанием Регентского совета, стало присутствие в Екатерининском зале, где проходили заседания, вдовствующей императрицы Марии Фёдоровны.
Удивительно. Ранее она подобные мероприятия не жаловала. Однако чуть погодя всё разъяснилось. Не просто так она заглянула, а по приглашению, в качестве кандидата в Регентский совет.
Великий князь насторожился. Но, судя по оживлённой дискуссии между сёстрами царя – с одной стороны и Голицыным – с другой, стало понятно, что выскочку, который светлейший князь, кандидатура её императорского величества[3] не устраивает.
Значит, порядок, просто родные внучки решили устроить подарок бабуле. Вон как горячо отстаивают её. Дескать, коль объявлено равноправие, количество женщин в Совете стоит увеличить хотя бы до трёх человек. Особенно учитывая общее число членов, подползающее к двум десяткам.
Коль так, можно и подключиться к общему хору, оставив новоявленного преемника Распутина в гордом одиночестве. Великий князь даже слегка пожалел дурачка. Неужто не понимает, сколь дорого ему впоследствии обойдутся его возражения? Мария Фёдоровна – женщина памятливая, и язычок у неё – будь здоров. Не зря её между собой в узких кругах Гневной называли.
На голосовании кандидатуру императрицы одобрили почти единогласно, при одном воздержавшемся. Фамилию последнего можно не называть – и без того понятно.
А Ольга с Татьяной не унялись. Дескать, и простые люди в Совет входят, и дворяне с графами, а уж про князей и вовсе говорить не приходится – одних только наименований четыре: и простой, и светлейший, и императорской крови, а уж про великих и говорить нечего. Зато представителей интеллигенции в нём ни одного. Ни учителей, ни священнослужителей, ни врачей. И сразу с места в карьер с их стороны последовало новое предложение: избрать в качестве представителя последних лейб-медика и действительного статского советника Евгения Сергеевича Боткина.
В ответ снова последовало возражение Голицына. Мол, он не против, но есть опасение. Не отнимет ли у лейб-медика новое назначение слишком много времени, в то время как на его руках весьма важный пациент?
Кирилл Владимирович ещё терялся в догадках, как ему поступить. За кого выступит в случае чего Боткин, кого поддержит: партию великих князей или?… Однако колебался недолго. Доктор сам разъяснил свою позицию, причём яснее ясного. Поднявшись со своего места, Евгений Сергеевич ворчливо заявил, что он вполне управится со своими новыми обязанностями без малейшего ущерба для прежних, ибо является достаточно компетентным доктором, а не каким-то шарлатаном. После чего последовал неприязненный взгляд в сторону Голицына.
Значит, и тут можно смело голосовать «за».
Следом за ним утвердили представителя духовенства. Им оказался протопресвитер Шавельский. И вновь против его кандидатуры возразил лишь Голицын. Дескать, война с большевиками отнюдь не закончилась. Про Германию с Австро-Венгрией и говорить не приходится. Следовательно, у главы армейского духовенства забот и без того невпроворот. Ни к чему возлагать на его плечи новую ношу.
Так человек и надорваться может. А кроме того, не следует мешать дела духовные с мирскими.
Как ни удивительно, Кирилл Владимирович, на сей раз горячо поддержал «выскочку». Дескать, если и вводить духовное лицо в Регентский совет, то уж лучше Александра Александровича Дернова. Благо, тот тоже является протопресвитером, только в отличие от Шавельского заведовал придворным духовенством.
Втайне великий князь лелеял мысль, что с Дерновым будет куда легче договориться, чем со Шавельским. Особенно с учётом того обстоятельства, что будущий протопресвитер некогда был приглашён их отцом, великим князем Владимиром Александровичем, в учителя его детям. В том числе к самому Кириллу и его братьям Борису и Андрею. И на протяжении многих лет он преподавал им уроки закона божия. Мало того, связь сохранилась и позже. Именно Дернов – года не прошло – крестил в сентябре семнадцатого их с Викторией новорожденного сына Владимира. Словом, свой в доску.
А про отношение Дернова к людям темного, имеется ввиду внебрачного происхождения, к каковым Кирилл с некоторой натяжкой причислял Голицына (доказательств не было, но чутьё подсказывало, что это так), говорила одна лишь книга протопресвитера с весьма красноречивым заголовком, начинающимся так: «Брак или разврат?…»
Увы, помешала несогласованность. Неожиданно вмешался Николай Николаевич. Пользуясь случаем хоть в чем-то одолеть треклятого выскочку, благо, Шавельского он хорошо знал, когда был главнокомандующим, великий князь чуть ли не с бранью накинулся на Голицына, отстаивая кандидатуру протопресвитера.
Словом, отца Георгия приняли почти единогласно. Если не считать двух воздержавшихся.
Казалось, можно переходить к обсуждению текущих дел. Но вновь встряли неугомонные сёстры императора. Точнее, Татьяна, хотя судя по виду старшей, Ольги, исходило новое предложение от обеих. Суть же его заключалась в следующем.
Дескать, не дело, что Регентский совет до сих пор пребывает без главы, обходясь сопредседателями. А у семи нянек дитя без глазу. Ранее – понятно: была надежда на Михаила Александровича, но теперь, когда точно известно, что он на небесах, нужен новый. Тем паче при столь увеличившемся количестве членов Совета можно предполагать непременное возникновение жарких споров. Следовательно, будущий председатель должен быть человеком в возрасте и весьма уважаемым, дабы мог унять азартных спорщиков одним своим авторитетом.
Кирилл Владимирович помрачнел. Избрание председателя в его планы сейчас не входило. Вот незадача! Надо было раньше с Николаем Николаевичем договариваться. Увы, отказывался великий князь обсуждать это. Причина понятна. Он тоже на председательское место метил, вот и рассчитывал поднять сей вопрос попозже, когда станет главнокомандующим.
И как быть?
Но, быстро прикинув всё в уме, ободрился. С такими требованиями к кандидатуре (уважаемый, авторитетный, в возрасте), выскочка отпадал однозначно. Получалось, можно попробовать и самому побороться за сей пост. Вот только желательно, чтобы его кто-то порекомендовал. Стал озираться по сторонам, подыскивая подходящего человечка, но не успел – поднялся со своего места граф Татищев.
– Сдаётся, с учётом сказанного, как ни подыскивай, а человека авторитетнее вдовствующей императрицы Марии Фёдоровны не найти. Прежде всего, она – прямая родня его величества. Да и спорить с нею мужчинам неудобно. Опять же женщин у нас в Совете мало, а больше ни к чему. Посему надо их невеликое количество хоть как-то компенсировать. Словом, с какой стороны ни глянь, лучше её императорского величества не сыскать.
Вот же встрял не вовремя, старый чёрт! И что делать? А Герарди, который в качестве товарища председателя вёл Совет, тем временем осведомился, есть ли у кого возражения против Марии Фёдоровны. Все молчали. Ещё немного – и окажется непоправимо поздно…
Не выдержав, Кирилл Владимирович поднялся со своего места. Для начала рассыпался в цветастых комплиментах, и лишь затем дошёл черёд до малюсенького, как он выразился, «но». Мол, поначалу надо бы ввести её императорское величество в курс дел. А вдобавок неплохо бы выслушать и её саму – какие дела она считает самыми неотложными. Поскольку её видение нынешней общей ситуации в стране, может статься, нуждается в неких поправках.
– Никак вы, Кирилл Владимирович, меня за слепую держите? – раздался в ответ мелодичный голос Марии Фёдоровны. – Слава богу, тринадцать лет своему царственному супругу помогала чем могла, так что с видением у меня всё в порядке. К тому же, коль члены Совета и впрямь за меня проголосуют, выберут они меня всего-навсего председательницей, а не самодержавной государыней. Я к тому, что коль иной раз и промахнусь в чём, найдётся кому поправить. Вон, к примеру, тому же… – губы её презрительно скривились, – светлейшему князю Голицыну-Тобольскому. Уж коль ему и ныне ничто не помешало подать голос против моего принятия в Совет, сдаётся, он и впредь не постесняется встревать супротив меня. Верно, ваша светлость? – с ехидством выделив два последних слова, осведомилась она у Виталия.
