Валерий Елманов
Капитаны в законе
Всем истинным патриотам Великой России посвящается…
Пролог. Псковская осечка
– Мда-а, Раскольников проснулся и сладко потянулся за топором, – уныло констатировал Петр Сангре – стройный синеглазый брюнет лет двадцати восьми, печально глядя на тело убитого человека, раскинувшееся на полу небольшой клетушки в неприметной серой бревенчатой постройке.
Мелькнула было мысль, что произошла ошибка, и зарезанный вовсе не купец Черногуз, за которым Петр вместе со своим другом-побратимом Уланом Булановым прикатил во Псков. Однако, прищурившись, он подметил крохотный, с полвершка[1], шрамик, начинающийся подле левой брови убитого – примета, подсказанная сотником Азаматом. Вторую примету – здоровенную лохматую шапку из шкуры белого медведя – покойный судорожно зажал скрюченными пальцами правой руки. Убийца сработал качественно – на теле имелась всего одна ножевая рана, но смертельная, в сердце.
– Пойдем, здесь нам больше делать нечего, – потянул Петра за рукав пробившийся через толпу зевак Улан – худощавый калмык примерно тех же лет, что и его друг.
Они направились наружу, осторожно, чтоб не запачкаться, переступая через лужу крови подле порога. Ее источник – лежавший на пороге второй труп – успели перенести, аккуратно положив подле стены, и о недавней трагедии напоминали лишь залитый кровью порог да молодая апрельская трава подле него, ставшая из изумрудной багрово-черной.
– Не запеклась, – кивнул на кровь Улан. – Значит, со времени убийства прошло не больше получаса.
– Да хоть пять минут назад – толку с того, – досадливо отмахнулся Сангре. – Вон сколько путей к отходу. За эти полчаса киллер мог куда угодно исчезнуть. Теперь его ищи-свищи. Ну, пошли?
– А опрос свидетелей? – напомнил Буланов.
– Сдурел?! – недоуменно уставился на друга Петр. – Мы с тобой сейчас в четырнадцатом веке, а не…
– Тсс, – прошипел Улан, кивая в сторону пожилого мужчины, который словоохотливо расписывал толпившимся подле людям, жадно внимавшим его рассказу, как он обнаружил два трупа.
Они незаметно приблизились, прислушиваясь к излагаемым подробностям, а когда мужчина иссяк, Буланов, мастерски подражая обычному любознательному зеваке, принялся задавать вопросы. Довольный, что его продолжают слушать, тот старательно припоминал виденное. Буквально через минуту удалось выяснить имя свидетеля – Огузок, через пять – прояснить, кто он такой и чего приперся на склады, выстроенные для хранения товаров иноземными купцами, а через десять – самое интересное…
– Да Тырон даже имечко убивца оного успел мне шепнуть перед кончиной.
– Тырон – это лежавший на пороге? – безмятежным голосом уточнил Улан.
– Ну да, – подтвердил Огузок. – Склонился я над ним, а он возьми и шепни. Тока я не уразумел толком – уж больно оно затейливое, то ли Арнуд, то ли Аренд… Немец одним словом.
– И всё? Или еще что-либо успел услыхать от убиенного, спаси господь его душу, – Буланов перекрестился.
Спустя пяток минут Улан понял, что ему удалось уцепиться за ниточку. Оставив в покое свидетеля, он отвел друга в сторонку и выпалил:
– Ты понял? Ставлю десять против одного – Аренд не имя. Тырон, чей склад расположен по соседству, признал человека, взявшего помещение в аренду, и пытался о том сказать Огузку. Осталось сыскать основного владельца склада и выяснить, кто и когда последним арендовал его.
– Уверен? – усомнился в выводах друга Петр.
– Если снял давно – скорее всего мимо, но если найм случился на днях – это тот, кто нам нужен. Да и с приказчиком в лавке Черногуза потолковать стоит – возможно, он видел этого кадра, пришедшего к купцу поутру с предложением дешевых товаров. А если их рожи совпадают… Хотя, – Улан помрачнел, – навряд ли дядя остался в городе.
– Лишь бы вычислить кто он, а уж в какую сторону отвалил, мигом узнаем.
– Ага, если повезет. Этих посудин на приколе как муравьев, – кивнул Буланов на городскую пристань. – И неизвестно, сколько поутру отчалили.
Сангре покосился на городскую пристань, где насчитывалось не меньше полусотни ладей, шнеков, шитиков, бус, ушкуев, не считая разной мелочи вроде обычных лодок.
– Утро, – неуверенно возразил он. – Не должно много уйти. И потом, не может же нам постоянно не везти. А с нашими орлами-гребцами мы эту падлу влет догоним – лучше их этому киллеру во всем Пскове не сыскать.
Гребцы их были действительно на загляденье – дюжие, рослые, плечистые. Не мудрено – каждый был воином. Побратимов они сопровождали аж от самой Литвы, откуда друзья месяц назад прикатили в тверское княжество.
Да и насчет лучших жизнерадостный одессит Сангре, вопреки обыкновению, не преувеличил, ибо некуда. Каждый имел косую сажень в плечах и бицепсы, зачастую превосходившие обхватом иную девичью талию. Сын великого кунигаса Литвы Кейстут и впрямь не поскупился, придав друзьям самых-самых.
И он, и его отец Гедимин, провожая побратимов обратно на Русь, настойчиво предлагали им полусотню воинов, но друзья отказались. К чему, когда у них к тому времени появился и второй десяток. Им друзей наделил служивший Гедимину городненский князь Давыд – сын знаменитого псковского князя Довмонта. Включал он в себя шестерых славян и четырех ятвягов, и мало в чем не уступал первому, состоящему из жмудинов, литвинов, ятвягов и пруссов. Во всяком случае, в борцовских состязаниях дрегович Кастусь и кривич Штырка валили всех на раз.
Кроме того, имелось у Улана с Петром еще пятеро надежных людей – толмач Яцко, двое телохранителей и два оруженосца. И если говорить о последних, Локис у Сангре вообще стоил целой дюжины воинов. Не зря его имя в переводе с литовского означало «медведь». Да и габариты его брата Вилкаса (волк), состоящего оруженосцем у Улана, также вызывали восторг.
Да и в их верности тоже не приходилось сомневаться. И вовсе не из-за прощального предупреждения Кейстута: «Если их не убережете, и вам головы не сносить». Сын великого кунигаса Литвы слов на ветер не бросал, но воины и без этой угрозы готовы были отдать жизнь за своих командиров, коих обожали, а улыбчивого Сангре и вовсе боготворили. И не столько потому, что именно он вступился за Локиса с Вилкасом, когда им грозила смерть, притом не простая, позорная. Просто давно подмечено – молчуны охотнее всего подчиняются говорунам и наоборот. Петр же неизменно и щедро оделял окружающих россыпями одесских перлов. Разумеется, суровые вояки их не понимали, но на его лице гуляла столь приветливая радушная улыбка, что те невольно отвечали тем же.
Кроме того, добрую половину из гребцов-воинов связывало с Сангре и Булановым недавнее совместное боевое прошлое. Ведь они успели принять самое непосредственное участие в хитроумном плане Петра по взятию крепости крестоносцев. Будучи в авангарде, они бок о бок со своими командирами удерживали открытыми главные замковые ворота до прибытия основных литовских сил во главе с Кейстутом. В глазах всей Литвы они стали героями.
А благодаря кому? То-то и оно.
…Розыск хозяина складов, у которого друзья выяснили имя и внешность человека, три дня назад арендовавшего помещение, занял больше часа (пришлось вновь переправляться через реку). Еще час ухлопали, выясняя у помощника Черногуза, как выглядел человек, заманивший его хозяина на склад предложением купить товар по дешевке. Внешность обоих совпала. Вывод напрашивался сам собой. А следом второй – действовал киллер без помощников, иначе не стал бы везде светиться.
А спустя полчаса им действительно свезло: день был воскресный, обедня закончилась недавно, а потому за это время от пристани отошла одна-единственная посудина. Словом, вскоре они сидели в своей ладье, устремившейся вдогон, в верховья реки Великой.
Стоя на носу подле рулевого, с видимой натугой правившего здоровенным веслом, друзья напряженно вглядывались вдаль. Первым обратил внимание на маленькое пятнышко, на глазах превратившееся в ладью, Улан. Суденышко оказалось куда меньших габаритов, чем у них, и не обладало столь большой скоростью. Пять пар весел – не десять.
– Локис, – окликнул своего оруженосца Сангре.
Гигантский верзила, стоявший за его спиной, невнятно рыкнул в ответ.
– К бою, – и Петр не глядя протянул руку назад, принимая от него арбалет.
– Вилкас, – Улан и здесь оказался немногословнее друга, будучи уверенным: воин и без того поймет, что от него требуется.
И точно, в следующее мгновение второй из братьев словно по мановению ока вырос у него за спиной, передавая один из двух имеющихся у него арбалетов.
Во время боя основная задача обоих оруженосцев состояла в том, чтобы как можно быстрее взвести тетиву арбалета, зарядить его новой стрелой, отчего-то именуемой болтом, и передать готовое к стрельбе оружие командиру. Благодаря своей огромной силище оба делали это в считанные секунды, не пользуясь ни «козьей ногой», ни иными приспособлениями. Передавая взведенные арбалеты, другой рукой они принимали разряженные. Благодаря этому «конвейерному» методу, внедренному Сангре, Улан и Петр могли произвести до шести, а при необходимости и до восьми выстрелов в минуту.
Однако сейчас друзья не спешили, дожидаясь, когда их ладья сблизится с преследуемой на расстояние, позволяющее максимально эффективную стрельбу. Но вот наконец дистанция между ними сократилась до двухсот метров и Улан, как наиболее хладнокровный и меткий, дал другу знать:
– Теперь пора.
Первый залп оказался удачен наполовину: одного гребца выбило, арбалетный болт Петра впился в борт лодки в сантиметрах от второго. Впрочем, хватило и меткого попадания Улана – получив в плечо железный болт, гребец, перед тем как уткнуться носом в спину сидящего впереди, уронил свое весло в воду, тем самым изрядно помешав слаженной работе.
– Бросай весла и останетесь живы! – крикнул Сангре.
Казалось, его приказ подействует, но через мгновение некий человечек в серой одежде, стоящий на корме, угрожающе рявкнул на гребцов, помахав в воздухе своим самострелом. Демонстрация оружия подействовала и те вновь налегли на весла.
Повторный залп друзей оказался удачнее – удалось поразить двух гребцов, и буквально в следующее мгновение весла остальных послушно взлетели кверху, демонстрируя покорность. Человечек в серой одежде зло оскалился, выстрелил в ответ по ладье преследователей и ринулся бежать к носу. Через пару секунд он вынырнул и уверенно погреб к берегу.
– А вот тебе и наш Аренд, – хмыкнул Улан и, тронув за рукав рулевого, кивнул в сторону плывущего. К сожалению, расстояние до берега было невелико и беглец, несмотря на старания гребцов-литвинов, выбрался на землю первым, торопливо устремившись в гущу леса, вплотную подступавшему к реке.
– Врешь, падла, не уйдешь, – взревел Сангре. – Уланчик, милый, садани гаду по ногам.
Увы, выстрел получился на редкость неудачным, поскольку оказался чересчур удачным. Такой вот печальный каламбур. Ну кто мог предвидеть нелепую случайность – в момент выстрела беглец споткнулся о какую-то корягу и упал. Из-за этого падения арбалетный болт, предназначавшийся для ног, впился ему под лопатку.
Оставалась надежда, что перед смертью тот в обмен на отпущение грехов поведает, кто его подговорил совершить смертный грех. И вновь осечка – умирающий отвечать на их вопросы не захотел, только молча кривил губы в иронической ухмылке. Единственный раз он разжал рот, когда Улан, отчаявшись, напрямую спросил, не послан ли он московским князем Юрием Даниловичем. Презрительно выхаркнув сгусток алой крови на изумрудную траву, киллер еле слышно, но с явной издевкой в голосе прохрипел:
– Коли умный человек узелок завяжет, никаким дурням его в жизнь не развязать.
Но вложив остаток сил в последнюю фразу, он почти сразу закатил глаза и задергался в судорогах, впрочем, вскоре прекратившихся.
– Вот тебе и полярная лиса, – вздохнул Сангре, плюхнувшись рядом и печально глядя на бездыханное тело. – Съездили, называется, во Псков и окончательно расставили все точки над «i»…
Подниматься с травы не хотелось, а надо – чего рассиживаться-то.
– А как с телом поступим? – вяло поинтересовался Улан, не пришедший в себя после столь оглушительного конфуза – стрелял-то он. – Конечно, желательно его Михаилу Ярославину продемонстрировать, но спать на одной ладье с покойником… Бр-р… – он брезгливо передернулся и предложил: – Может, прямо здесь закопаем? Все равно уж…
Сангре потер переносицу и выдал:
– Мы конечно, идиоты, но не клинические. В смысле, имеем надежду на поумнение. Я к тому, что есть вариант выправить ситуацию – попытаться напугать заказчика убийства призраком отца Гамлета! – Он посмотрел на нахмурившегося Улана и пояснил: – Даю вводную: убивец покамест жив, но еле-еле, в беспамятство впал. Однако, очнувшись, непременно даст показания. Распространяем этот слух как можно ширшее и нужные люди, то бишь новые киллеры, потянутся к нам сами, чтобы сделать гражданина покойника дважды убиенным. Усек? Посему придется нам…
Спустя пару минут Улан вовсю распоряжался погрузкой «тяжело раненого», но позже, едва ладья отчалила от берега, уныло посетовал:
– Шансы в твоей затее имеются, но в целом можно сказать, что ответственейшее задание тверского князя нами благополучно… провалено.
– И, как я предупреждал, следует ждать санкций, – в тон другу поддакнул Сангре, угрюмо глядя на бездыханное тело.
– Ага, – подтвердил Улан. – Правильно ты делал, не соглашаясь браться за расследование. А я, дурак, настоял.
Петр не ответил. Да, он и впрямь поначалу яростно протестовал, нутром чуя – навряд ли им удастся докопаться до истинной причины неожиданной смерти жены московского князя Юрия Даниловича Агафьи, нежданно-негаданно угодившей в плен к Михаилу Ярославичу. Обращался тверской князь с нею бережно, однако та спустя месяц стала жаловаться на недомогание и боли в животе и внезапно скончалась. А так как Агафью в недавнем прошлом (до выхода замуж) звали Кончакой и она доводилась родной сестрой великому ордынскому хану Узбеку, надо ли говорить, как сильно возжелал тверской князь Михаил Ярославич обелить себя.
И когда его послы в Литве, сватавшие первенца Михаила княжича Дмитрия за одну из дочерей великого кунигаса Литвы Гедимина проведали, что в окружении литовского князя волей случая затесались два именитейших дознатчика, они моментально ухватились за них. Коль уж тем удалось выведать, кто отравил французского короля, притом не одного (липовая легенда, на скорую руку состряпанная Сангре по мотивам произведений Мориса Дрюона «Проклятые короли»), может, им и в Твери удастся отыскать истину.
Но легенда легендой, а когда побратимы, прибыв в Тверь, узнали, для чего конкретно хочет нанять их тверской князь, Петр действительно уперся, предлагая спустить все на тормозах. Мол, организм Агафьи попросту не выдержал непривычной русской пищи. Следовательно, состав преступления отсутствует и никто не виноват. Разве лекари.
Его опасения можно было понять. Не зря говорят, обжегшийся на молоке дует на воду. Дело в том, что некогда он, проживая в двадцать первом веке и будучи капитаном полиции, стал слишком глубоко копать под местных наркобаронов. Кто ж знал, что те предусмотрительно заручились поддержкой чуть ли не всей губернаторской администрации, включая самого хозяина области. Копал он, разумеется, вместе со своим закадычным другом капитаном Булановым, да и подставить их хотели обоих. Однако последнему по счастливой случайности удалось выскользнуть из приготовленной ловушки, после чего он принялся спешно выручать из беды друга. Полностью вытащить не вышло, но благодаря стараниям Улана новоиспеченный оборотень в погонах получил вместо пяти-шести лет всего один год, да и то с зачетом четырех месяцев, проведенных в СИЗО. Но отбыв оставшийся срок в Нижнетагильской спецколонии, он стал куда осторожнее относиться к расследованиям, прямо или косвенно связанным с высоким начальством.
Именно потому, мгновенно прикинув реальные шансы на успех и уразумев их ничтожность, Сангре откровенно заявил другу:
– Уланчик, мы оба знаем, что в жизни всегда есть место подвигу. Но мудрый таки держится подальше от таких мест. Мы вроде бы как-то разок успели наступить на эти грабли и ты помнишь, чем оно закончилось. Кстати, в тот раз мы получили от судьбы амнистию. Она отпустила одного из нас, позволив ему поработать над убавлением срока другому. Но теперь, видя наш краковяк на тех же граблях, пощады от госпожи фортуны можно не ждать, бо она дураков не любит.
– Ты о чем?
– О том, что здесь, в отличие от двадцать первого века, за неудачи не увольняют.
– Но и не убивают.
– Э-э, нет. Кто другой – да, мог бы отделаться устным взысканием, но у нас специфика. Мы – чужаки, вдобавок с подмоченной репутацией. Поверь, в случае неудачи некие дяди-бояре будут весьма рады напомнить о ней Михаилу Ярославичу. Мол, они, то бишь мы, облажались не просто так, но специально, ибо на самом деле парни того-с, засланные казачки… Не зря ж они, волки позорные, в свое время указали дорогу жизни московскому князю.
Улан поморщился, поскольку именно он в некий злополучный зимний день подсказал разбитому в битве и бежавшему от тверской погони московскому князю Юрию Даниловичу и его людям, в каком направлении идти, чтобы пробраться между болот.
– Я ж по незнанию, – не сдержался он.
– Ага, но лишь я один на сто процентов верю тебе. Зато остальные… Если бы не недовольство княжича Дмитрия боярином Иваном Акинфичем, таки тебя еще прошлой зимой подвесили бы на просушку на удобном суку. Ну и меня по соседству. И если мы сейчас лопухнемся, наш лютый друг Акинфич мигом станет напевать в уши Михаила Ярославича свои гнусные песни с однообразным мотивом, и у князя непременно возникнут весьма серьезные сомнения. После чего в отношении нас могут последовать весьма суровые санкции. Какие именно, расшифровать?
В конечном счете Петр согласился взяться за сомнительное расследование не столько побуждаемый просьбой Буланова, сколько ошарашенный сообщением друга. Тот, вспомнив прочитанные в свое время книги об этом времени, сообщил, что именно смерть Агафьи станет одним из основных обвинений, предъявленных в Орде тверскому князю. И если очистить Михаила Ярославича от этой вины, за две других – поднял руку на посла самого хана темника Кавгадыя и утаивал дани с русских земель – Узбек навряд ли приговорит тверича к смертной казни.
А учитывая планы князя по объединению Руси, чуть ли не до последней запятой совпадающие с планами друзей, Петр решил рискнуть и попытаться выручить Михаила Ярославича. Кроме того, тот и сам успел произвести на друзей весьма отрадное впечатление, как своей мужественной внешностью, так и внутренними достоинствами. Имелась в нем и порядочность, и справедливость и много прочих достоинств, весьма редко встречающихся в людях, воспаривших столь высоко.
И ведь поначалу у них и впрямь все пошло успешно. Благодаря помощи сведущей в медицине испанки Изабеллы, вырванной друзьями в Литве из лап инквизиторов и вывезенной на Русь, выяснилось, от чего умерла Агафья. Оказывается, ей действительно подмешали яд в косметическую мазь для притирания лица. Да и в вопросе о том, от кого княгиня получила саму мазь, расследование поначалу тоже продвигалось весьма успешно. От служанки княгини Фатьмы ниточка потянулась к сотнику Азамату, а от него удалось узнать, что мазь передал Агафье от имени ее мужа – Великого владимирского и московского князя Юрия Даниловича – некий купец Черногуз, прибывший незадолго до того из Москвы.
Оставалось взять купчишку и выяснить у него подлинное имя заказчика. Правда, Черногуз к тому времени находился во Пскове, но это казалось пустяком. Подумаешь, прокатиться туда и, незаметно повязав, привезти мужичка в Тверь.
И вот нате вам, купец мертв и его убийца тоже. Правда, оставались в живых гребцы на его ладье, но они не могли рассказать ничего путного. Нанял их киллер накануне, пообещав неслыханные деньги за пустяковый труд: доставить его со скоропортящимся товаром к Ругодиву[2]. Дальше он якобы управится сам. Что за товар, отчего такая срочность, киллер на пояснил, а гребцы, восхищенные щедрой ценой, не стали любопытствовать. Не задавали они лишних вопросов и сегодня, хотя маршрут внезапно изменился на противоположный – в верховья Великой. А чего спрашивать, если заказчик, птицей взлетев на ладью, первым делом увеличил цену вдвое и скомандовал: «Наддай». Ну они и наддали.
Получалось, дело – труба.
Нет, можно было бы вернуться во Псков, чтобы попытаться прояснить, когда прибыл киллер, где жил, с кем общался. Кто знает, вдруг и удалось зацепить перспективную ниточку. Но принимая во внимание ранения трех ни в чем не повинных людей из числа псковских гребцов, становилось понятно – возвращаться ни в коем случае нельзя. Поди растолкуй местным властям, что они гнались за убийцей, а ранения псковичей-гребцов – непредвиденная случайность. Кроме того, новгородский посадник, руливший в городе, к тверичам вне всяких сомнений отнесся бы с лютым пристрастием. А уж когда выяснил бы, что они – не купцы, можно было ожидать чего угодно, в том числе и самого наихудшего.
И оставалось одно – гнать как можно быстрее в Тверь, гадая по пути, какое наказание им определит князь Михаил Ярославич за проваленное расследование. А не вернуться тоже нельзя. И дело отнюдь не в оставленном в городе серебре. Вопрос, впрочем как и во все времена, упирался в иное – в женщин.
Бросить на произвол судьбы испанскую донью Изабеллу де Сандовал влюбленный в нее Улан никогда бы не согласился. И сам Сангре так никогда бы не поступил с Заряницей. Именно она спасла от смерти Улана, выхаживая его в деревне Липневке после нападения здоровенного медведя. Да и во второй раз, когда они, вернувшись в Тверь, попали в западню к боярину Ивану Акинфичу, она же прибежала чуть свет в княжеские хоромы и, бросившись в ноги к княжичу Дмитрию, умолила его вмешаться, иначе кто знает, как бы дальше обернулось. Была и третья причина, по значимости стоящая для Петра чуть ли не на первом месте, но её он даже сам себе не озвучивал…
Словом, вариант оставался единственный – возвращение. А дальше… как судьба распорядится. В лице князя….
