bannerbannerbanner
Капитаны в законе

Валерий Елманов
Капитаны в законе

Полная версия

– А потом с ними в Орду? И ты полагаешь, Узбек или его советники проглотят такую нахальную подставу? – скептически заметил Улан.

– Если действовать напрямую, конечно, догадается! – фыркнул Петр. – Что он, совсем дурак? На хитрое седалище Узбека нужен не простой болт, а с резьбой. Поэтому две наших дамы выедут с новыми денежками и под надежной охраной в Москву. Для начала Изабелла, владеющая иностранными языками, пройдется по тамошнему торжищу, прицениваясь к товарам, но преимущественно заводя разговоры с купцами-иноземцами и выясняя их дальнейшие планы. Задача: установить, кто именно почти распродал товары и в ближайшее время поедет обратно, причем с заездом в Орду. Ее будет сопровождать загримированный Яцко с повязкой на одном глазу. На следующий день эстафету примет Заряница. Яцко – но уже в своем натуральном виде – будет незаметно показывать ей, у кого покупать, и она, представившись, – он почесал затылок, нетерпеливо прищелкнул пальцами и просиял, – мамкой или нянькой княжны Софьи Юрьевны, то бишь дочки московского князя, станет приобретать товары, расплачиваясь исключительно новенькими монетами. Задача: промотать ну-у, скажем, двести, триста, а лучше пятьсот наших гривенников. Кстати, на местных купцов и даже на простых людей, ну-у, там при покупке провизии на дорогу, тоже надо истратить не меньше сотни, чтоб денежки и после нас по Москве гуляли.

– А коль спросят, где взяла?

– Ответит. А если не спросят, сама должна обмолвиться, что княжна, пользуясь отсутствием своего батюшки, стянула их из его шкатулки. Ну и похвалить, вот мол, какая бедовая растет.

– Не пойдет, – после недолгого раздумья забраковал Буланов. – Опасно очень. А если ее и Изабеллу княжьи слуги прихватят?

– Не успеют, – отрезал Сангре. – Изабелла вообще исчезнет из Москвы поутру, то бишь до начала закупок. А касаемо Заряницы… Она станет разбрасываться грошами ровно полдня – с утра и до обеда, а потом тоже фьють, и исчезла.

– Все равно надо разработать подстраховку.

– Само собой. Мы ж и сами там будем – как же без руководителя и организатора. Светиться особо не станем, но если что – выскочим как двое из ларца, неодинаковых с лица, и… Ну ты понял.

– Так бы и сказал, – облегченно вздохнул Улан. – Хотя риск по любому имеется. Сам подумай. Слух о новых монетах пойдет по Москве сразу, в тот же день.

– Но среди простого люда, – уточнил Петр. – А народ в политике ни ухом, ни рылом, а потому станет не удивляться, а восхищаться. Вот, мол, князь у нас какой смелый, ничего не боится! Как он лихо этих поганых басурман! А пока монеты дойдут до бояр, не говоря про княжеский терем, да те спохватятся, пройдет минимум день, а то и два-три. Кроме того, можно и при выезде следы запутать. Но это все на крайняк. Не должны они так быстро организовать розыск. И плана перехвата у них нет.

Улан взял со стола и взвесил в руке одну монету, другую, третью…

– Не очень тяжелая, говоришь, – задумчиво протянул он. – Не сразу обратят внимание… А я сомневаюсь. Тут все монеты от силы граммов по пять, если не меньше, а наши гривенники – двадцать. Значит, их придется делать либо гораздо толще, либо больше по диаметру, и оно сразу бросится купцам в глаза. Делай выводы…

Сангре потер переносицу в поисках выхода и предложил:

– Тогда уменьшаем вес вчетверо, чтоб они сходились по габаритам.

– Получается одна сороковая часть гривны, и название надо менять, – предупредил Улан.

– Подумаешь! Кликуху слабать – пара пустяков, – отмахнулся Петр.

– Что сделать? – растерянно переспросила Изабелла.

– Название придумать, – пояснил Буланов, укоризненно покачав головой. Мол, думай, что при ком говоришь. Но Петр, не обращая на это ни малейшего внимания, торжествующе заявил:

– Уже откопал! Раз сороковая, так и обзовем ее сорокой.

– Ну хорошо, с габаритами решили, а как быть с Юрием? Надо ж не просто написать его имя, но и самого изобразить, чтоб был похож.

Сангре вместо ответа небрежно пододвинул поближе к Улану новую матрешку.

– Как тебе мастер? Годится? – с торжествующей ухмылкой осведомился он. – Я первоначально мыслил другого человечка задействовать, который чекан для печатей на наших грамотах смастерил, где Михаил Ярославич во всей красе сделан. Но Горыня еще лучше. Получается, в своем кругу, келейно.

– Но это он Заряницу, сестру изобразил, а она постоянно перед его глазами. Юрия же он… – подала голос Изабелла.

– Видел, – бесцеремонно оборвал ее Петр. – В битве под Бортневом тот самолично московскую конную рать на полк тверских пешцев повел. И скакал впереди всех, разве что не с копьем, а с мечом в руке, но это детали. Горыня мне о том в ту ночь рассказал, когда я тебя выручать собрался и во флигельке ихнем отсиживался. Судя по его рассказу, сам князь где-то в двадцати саженях левее от него был, схлестнуться не получилось, но когда тот еще скакал на них, он очень хорошо запомнил его лицо и прочее.

– Полгода с того времени прошло – мог и забыть, – не унималась испанка.

– Для того я сегодня перед ужином к нему и заглянул, – пояснил Сангре. – Мол, как? А он ответил, что у него и посейчас перед очами, как битва, так и княжеский лик. Да и не надо нам фотографического сходства, рожа как рожа. Главное, чтоб там какая-нибудь специфическая деталька присутствовала, а она имеется – рыжие кудри, развевающиеся на ветру.

– Да какие там кудри, – пренебрежительно отмахнулся Улан. – Я его тоже помню: сосульки сплошные.

– А ты поскитайся по лесам пару-тройку суток как собака, от погони спасаясь, и твой причесон в сосульку превратится, – парировал Петр, но, покосившись на коротко стриженого друга, поправился: – А впрочем, твоим волосам это не грозит. Да и моим тоже.

И действительно, хотя они и не оболванивались так коротко, как многие в эти времена на Руси, чуть ли не под бокс, но и не забывали подстригаться, помня о полицейском прошлом. Да и бородки с усами периодически подравнивали.

– Хорошо, с Юрием ясно. А как быть с лицом Узбека? – вновь подала голос Изабелла.

– А никак, – беззаботно пожал плечами Сангре. – Главное, нарядные одежды и чалма с полумесяцем, а его морду мы развернем в профиль, и тогда особого сходства не потребуется. Достаточно короткой бороденки – есть она у него, я узнавал, и шнобеля с легкой горбинкой, да еще перстня с крупным камнем на левой руке. О нем мне Кирилла Силыч как-то рассказал. Дескать, хан с ним никогда не расстается. Ах да, этой же рукой с перстнем он будет протягивать к ногам князя свой символ власти – девятихвостый бунчук.

– И что по твоему плану следует дальше? – осведомился Улан.

– Финал. Согласно моему раскладу, Михаил Ярославич под предлогом, что у него кончились привезенные гривны, пойдет их занимать, разумеется, у купца, с которым ранее дамы расплатились нашими монетками. Ну и прямо на месте, в его чуме, станет их осматривать. Мол, не фальшивые ли, а, обнаружив сороки, поднимет шухер до небес.

– Что поднимет? – переспросила Изабелла.

– Шум-гам, – нашелся Петр, но в ответ на очередной укоризненный взгляд друга, буркнул: – И что мне теперь в присутствии нашего судмедэксперта: ни вздохнуть, ни… гм… кашлянуть?! Ты бы лучше потихоньку доводил до нее специфику воровского жаргона, и сразу стало проще бы вести гламурные разговоры в наших изящных кулуарах.

– Перебьешься, – проворчал Улан. – Лучше скажи, а если твои сороки у купца не обнаружатся? К примеру, тот, обнаружив такое богохульство…

– Если точнее, то аллахохульство, – поправил Сангре.

– Неважно. Так вот, если он сам ранее, разглядев монеты, возьмет и переплавит их от греха подальше, либо расплющит, либо кому-нибудь перепродаст или, на худой конец, попросту спрячет в потайное место.

– А страховка для чего? У этого не найдется, ко второму пойдем, – невозмутимо пожал плечами Петр. – Мы ж не меньше десятка человек нашими сороками нашпигуем.

– А если они все сообразят? Небось не слепые, и головы работают будь здоров. Тупых купцов вообще не бывает.

– Именно потому надо всучить их не просто иноземцам, собирающимся в Орду, но тем, кому аллах с его исламом и Магометкой по барабану, чтоб у них и мысли про кощунство не возникало. То есть нужно прояснить вероисповедание купцов до покупки, во время предварительного сбора данных, и отобрать евреев, буддистов, даосистов и… прочих систов. Хотя нет, – подумав, сделал он оговорку. – Паре-тройке мусульман все равно их впарим.

– Зачем?

– Сам говорил, что в эти времена, в связи с отсутствием дипломатов, каждый второй купец, как правило, лазутчик, а каждый первый – стукач. Вот пускай и первый и второй одновременно заложат Юрия со всеми потрохами в надежде на ханскую награду за бдительность. Кстати, для нас сей вариант еще выгоднее, поскольку Ярославич вообще остается не при делах. – Он перевел дыхание и нетерпеливо поинтересовался: – Ну? И когда ты начнешь тыкать меня мордой в мои промахи? Долго мне дожидаться очередного суда Линча?

– Ты и впрямь изменился, – медленно произнес Улан. – Еще год назад, уверен, ты оставил бы столько огрехов, что ой-ей-ей. И там не предусмотрел, и здесь недоглядел, и то упустил. Сейчас же ты влет нашел ответы и я… – Он обескуражено поднял вверх руки. – Сдаюсь.

– И я преклоняюсь перед мудростью дона Педро. Браво, брависсимо, кабальеро, – присоединилась к нему Изабелла.

Сангре восторженно присвистнул и шутливо выпятил вперед грудь.

– Ай да Петруха, ай да сукин сын! – завопил он, но едва угомонившись, с коварной ухмылкой заявил: – А я, кстати, еще одну подстраховочку придумал. На всякий случай. Считайте, что это своего рода небольшой хвостик моей предыдущей идеи. Вдруг, по закону подлости, и правда ни у одного из купцов-буддистов наших монет не найдется, а мусульмане побояться сдавать князя, опасаясь навлечь ханский гнев и на себя. Возможно же такое, верно?

– Вообще-то да, – согласился Буланов. – Вероятность невелика, но имеется.

– Во-от, – протянул Сангре. – А тут хвостик и вильнет, подсказывая, где собака порылась. Только вначале скажи мне, после того как Михаила убьют, Узбек не пошлет на Тверь татарские тумены?

 

Изабелла уставилась на Улана.

– Снова вещий сон? – перешла она от волнения на шепот.

Буланов тяжко вздохнул, но Петр ответил за него, торопливо пояснив не в меру любознательной испанке:

– Нет, это была концовка того самого сна, где он увидел гибель тверского князя.

Улан кивком головы подтвердил слова друга и буркнул:

– Не пошлет.

– Отлично, – возликовал Петр. – Тогда дело в шляпе. Я, правда, не все детали продумал до конца, но в целом суть такова. Наш Кирилла Силыч или неважно кто из тверских бояр, отправившись вместе с моими молодцами в южные леса для изничтожения разбойничьей шайки, совершенно случайно перехватит тайного гонца, везущего секретное письмо от литовского кунигаса. Догадайся с трех раз: кому именно он его адресует?

– Ну ты и… – восторженно прошептал Улан, мгновенно уловив суть подстраховочки.

– Правильно, – согласился Петр, – московскому князю! Причем не простое письмо, но якобы ответ на послание Юрия Даниловича, чтобы нам не подставлять самого Гедимина. Содержание текста я тоже в общих чертах продумал…

Сангре прошелся еще разок по комнате, остановился посредине и молча уставился на друга.

– Ну же, не тяни! – поторопил его Улан.

– А говориться в нем будет следующее, – принялся неторопливо рассказывать Петр, смакуя сладостные мгновения абсолютного триумфа. – Первым делом Гедимин ответит на просьбу Юрия отдать ему в жены одну из своих дочерей. Мол, я тебе отказывать не собираюсь, но не слишком ли ты торопишься? Ведь недавно свою предыдущую жену похоронил, так выжди хотя бы несколько месяцев ради приличия.

– Да уж, – протянул Улан. – Для хана это такая пощечина…

– Скорее, апперкот, – невозмутимо поправил Сангре. – А далее второй смачный плевок в рожу Узбека. Дескать, ты сообщаешь, что хан ныне на Литву серчает, а потому лучше объединиться загодя. За упреждение благодарствую, но ты ж сам мне писал, сколь непостоянен Узбек и вечно мечется из стороны в сторону. Стало быть, его обида, может статься, скоро пройдет сама по себе. А вот слова твои, что ордынский хан тупоумен и одолеть его легко, неверны. Силы у него огромные. Так что в тайный союз с тобой против Орды я вступать воздержусь, ибо не ведаю, сколь крепка твоя дружина.

Давай лучше поначалу сходим вместе в поход на Тевтонский орден, пощиплем крестоносцев и ты мне на деле покажешь, чего стоят твои молодцы, коих ты столь горячо расхваливал в своей грамотке. Ежели увижу, что они и впрямь хороши, тогда и поглядим.

– А не получится, что Узбек, озлившись, поведет татар на Русь, пускай и на Москву? – задумчиво осведомился Буланов. – Князь, конечно, подлец, но и сознавать, что мы сами стали причиной очередного…

– Стоп! – остановил его Сангре. – Я и об этом подумал, почему предварительно и спросил тебя насчет Твери. Ты ответил, что никакого похода не было. Получается, Узбек, убив тверского князя, тем самым полностью удовлетворил свое самолюбие и к его княжеству никаких претензий предъявлять не стал. Но ведь и тут возникает точно такая же ситуация, в смысле, исключительно личные разборки. Следовательно, в ответе один Юрий Данилыч, а он под боком, бери его за кукан и на цугундер.

– За что бери и куда? – переспросила Изабелла.

– Значит так, Уланчик, – прошипел Сангре, недовольный тем, что его перебили не по делу. – Если ты в срочном порядке не возьмешься за обогащение словарного запаса нашего судмедэксперта, этим займусь я со всеми вытекающими отсюда последствиями. Тебе перечислить, чему я ее научу?

– Я сам, – торопливо сказал Буланов.

– То-то. И тогда я заканчиваю, причем на мажорной ноте, предлагая присутствующим на краткий миг представить, как элегантно и точно эта грамотка-ответ совпадет с нашими сороками. Более того, вполне достаточно и ее одной, в случае если по каким-либо причинам монетки не сработают.

– Да уж, – согласился Улан. – За глаза хватит, – и с усмешкой поинтересовался: – А тебе Юрия Даниловича совсем-совсем не жалко?

– Понимаешь, – вздохнул Петр, – с одной стороны московский князь тоже тварь божья, но припомнив твой же рассказ, как он торговал мертвым телом своего врага, прихожу к непреложному выводу, что он таки просто тварь. Без всяких прилагательных. Или ты не согласен?

– Полностью, – твердо ответил его друг. – Ну а если Гедимин от всего откажется и обнаружится, что эта грамотка – всего-навсего подделка. Тогда подозрение сразу падет на Михаила, ибо…

– Не получится, – перебил Сангре. – В таких вещах рисковать нельзя и потому все должно быть подлинное: и гонец, и грамотка, и печать литовского князя на ней.

– Да простит меня дон Педро, – вновь вмешалась Изабелла, – но, на мой взгляд, здесь ты погорячился. Неужто ты думаешь, будто литовский князь согласится написать такое? Это ж очень опасно для него самого. А если Узбек в отместку пойдет войной на Литву?

– Вряд ли, милая донья, – покачал головой Петр. – Ведь в своем письме Гедимин и так отказывается вступать в тайный союз против Орды. Да и дочь свою в жены москвичу не отдает. Тогда зачем хану с ним воевать?

– Ну хорошо, а если Юрий станет с пеной у рта кричать о происках врагов, а на самом деле он ничего не писал в Литву? – поинтересовался Улан. – Впридачу выплывет наружу сватовство самих тверичей, если уже не выплыло. И еще одно. Все-таки московский князь – бывший ханский шурин, так что Узбек может ему дать дополнительный шанс оправдаться и потребует от Гедимина предъявить письмо Юрия.

Сангре помрачнел. Такая мысль не приходила ему в голову. Но сегодня был его день – день триумфа и торжества, когда абсолютно все получается и легко решается. В поисках нужного ответа ему не понадобилось даже бродить по комнате и тереть многострадальную переносицу – озарение пришло буквально через секунду.

– В конце того же послания будет написано, – медленно произнес он, наслаждаясь собственной виртуозностью, – что, согласно просьбе Юрия, грамотку его сожгли сразу после прочтения. Более того, соблюдая тайну, Гедимин повелел умертвить и русина, зачитывавшего ее, а потому московский князь может не опасаться, ибо ныне о ней знает лишь сам кунигас. Ну как?

– Вроде бы все сходится, и ты ныне выше всяких похвал, – медленно вынес Улан окончательный вердикт. – Более того, ты впервые на моей памяти поскромничал. На самом деле у тебя получился не хвостик, а целый хвостище. Но по-прежнему остается одно слабое звено – навряд ли литовский князь согласится такое написать. Какой ему смысл?

– Смотря что пообещать взамен, – лукаво улыбнулся Сангре. – Это раз. Ну и смотря кто станет просить его об этой услуге. Это два.

– Михаил Ярославич никогда не…

– Окстись! – перебил Петр. – Понятно, что он никогда. Более того, наш князь, как и в случае с монетами, вообще ничего не должен знать.

– А если не он, то кто же тогда?

Сангре молча расстегнул ворот рубахи и извлек из-за пазухи подвешенный на веревочке и хорошо знакомый Улану подарок великого кунигаса всей Литвы – золотой перстень с крупным сапфиром. Продемонстрировав украшение, он, не говоря ни слова, сунул его обратно за пазуху.

– Мы, как истинные мушкетеры, сами попросим литовского герцога Бекингема изготовить для нас недостающие подвески, – выдал он, неторопливо застегивать пуговки на вороте.

– Но…

Петр покачал головой и твердо произнес:

– Никаких «но». Или у тебя есть вариант с другим посланником?

Помедлив, Улан обескуражено развел руками – иных вариантов и впрямь не имелось.

Глава 6
За други своя

На сей раз краткий план побратимов, составленный ими на следующий день, хоть и требовал много времени – аж до осени, но включал в себя совсем немного пунктов – всего пять. Были они расставлены согласно очередности выполнения и выглядели по-спартански лаконичными.

Под номером один значилось короткое слово «сорока». В целях секретности, они ничего больше к нему не добавляли. Следующим шло «набор отряда». Пункт третий – «письмо». И вновь без пояснений. А зачем? Они-то знают от кого и кому, а остальным ни к чему. В четвертом было два имени: Азамат и через тире – Кавгадый. Последнего планировалось нейтрализовать путем составления нужного компромата с помощью сотника, продолжавшего лежать в Липневке с загипсованными ногой и рукой.

Пятого номера поначалу вообще не было. Появился он позже, вечером, и настоял на нем Улан.

А до вечера они успели провернуть массу дел. Во-первых, выслушали заказ Горыни на инструменты. Узнав, насколько важна предстоящая ему работа (друзья не стали ничего скрывать), кузнец загорелся едва ли не сильнее, чем после княжеского визита. Да оно и понятно. Одно дело – поздороваться с Михаилом Ярославичем и выслушать от него похвалу, и совсем иное – знать, что ты внесешь существенный вклад в его спасение. И не от беды, но от смерти. Такое налагает на человека ответственность, но и окрыляет его.

Смущало Горыню только то, что он никогда раньше ничем таким не занимался. Однако Сангре, помахав перед его носом последней матрешкой, напомнил:

– Ты и резьбой по дереву никогда раньше не занимался, однако смог. И как смог.

Да и остальные дружно поддержали Петра.

– Ведь вылитая Заряница получилась, – добавил Улан.

– Ажно в краску меня вогнал, – шутливо попрекнула девушка.

– И чем лучше у тебя получится, тем быстрее ты встанешь на ноги, – обнадежила Изабелла, а окончательную точку поставил Сангре.

– И не лги, что не занимался. Чеканы для монет и впрямь не делал – не спорю, но по металлу вырезал. Видел я в твоей кузне кое-какие поделки.

– Когда?! – встрепенулся Горыня.

– Когда ты воевать ушел. И на Заряницу столь гневно не взирай, она ни при чем. Случайно получилось.

– То я для души, – засмущался кузнец. – Зима длинная, работы мало, вот я и…

– Правильно, – согласился Петр. – Истинная красота без души и не бывает. Ты уж, старина, и здесь с душой потрудись, все вложи, без остатка.

– Уж будь покоен! – почти угрожающе заверил Горыня. – Сотворю.

Впрочем, кузнецу и самому хотелось опробовать себя в прежнем деле – ведь дерево, как ни крути, не совсем то. И пахнет по-другому, и работается с ним чересчур легко, нет настоящего сопротивления. А что отказывался поначалу, так должен же русский мастеровой слегка поломаться, чтоб как следует поупрашивали. Ну и похвалу лишнюю заодно выслушать, ведь когда человек говорит о себе: «куда мне, сирому да убогому, боюсь – не справлюсь, не смогу, не осилю», сколько он лестных слов в ответ о своем умении услышит? И возносят его эти слова словно на пьедестал, да что там, на трамплин, а уж оттуда, со словами «ладно, попробую», он как на лыжах – айда вниз. Душа замирает, сердце трепещет, но коль согласился в полет отправиться, обратного пути нет, лети, сколь умения хватит.

Впрочем, изготовление монет не одному Горыне впервой было – всем. Потому тогда же вечером порешили, дабы облегчить кузнецу задачу, разделить изготовление двух чеканов – для лицевой и оборотной сторон – на два этапа. Первый заключался в создании «позитивов». Далее следовала их закалка. Чтоб не привлекать лишних людей, Заряница обещала заняться этим сама, мол, сколько раз брату помогала, дело нехитрое.

С выбором будущих подмастерьев проблем не предвиделось – молотом махать особой мудрости не требуется. Конечно, лучше, чтоб у человека имелись кое-какие навыки, но Сангре был уверен – сыщутся среди их воинов державшие в руках кузнечный молот.

Зарянице предстояло руководить и последующим изготовлением «негативов» – вдолбить две работы Горыни в раскаленное добела сырое железо – будущие чеканы. Причем в одном из них решили для удобства заранее проделать круглое углубление строго под размер приготовленных серебряных кружков, чтобы те при чеканке никуда не съезжали. И вновь закалка, дабы хватило как минимум на тысячу серебряных «сорок».

С заготовками для самих монет тоже предстояло повозиться. Крутили, мудрили, как лучше отмерять, но затем пришли к выводу, что лучше всего поначалу сделать десяток глиняных трубок и обжечь их. Внутренний диаметр сделать точно таким же, как и у одной из широко распространенных монет – французской турнозы. В каждую трубку заливается по пять расплавленных серебряных гривен. Получившуюся заготовку, сделав тщательнейшие замеры, предстояло разрубить на двести частей. Ну а далее можно приступать к чеканке.

Словом, возни затея сулила много, но… глаза боятся, а руки делают.

Правда, рукам этим для начала требовались инструменты. Да не абы какие, а уже привычные для мастера, чтоб сами в руку ложились. Покупать, слава богу, не требовалось – лежали готовые в Липневке – но пришлось с самого утра отправлять за ними Заряницу, придав ей на всякий случай с десяток ратников.

 

А еще требовалось составить письмо от Гедимина. Тоже, разумеется, черновой вариант. Его поручили Изабелле. Понятно, что текст, прежде чем везти в Литву, придется десять раз черкать и пять раз переписывать, но начинать составлять его следовало тоже сейчас, откладывать ни к чему.

Да и у самих друзей дел хватало. Во-первых, опрос свидетелей на торжище – кто, когда и в каких размерах пострадал от Рубца и его подручных. Это досталось Улану, как более дотошному в таких делах. А Сангре иное, но не менее важное – провести опознание покойного киллера – не век же в леднике его тело хранить. И дело не в запахе, просто чем больше разложится, тем меньше шансов, что его опознают.

Народу в княжеском порубе оказалось немного – всего полтора десятка человек. И не потому, что тишь да гладь на Руси, а просто по большей части разбойный люд до Твери довезти не поспевали. Кто-то от ран по пути умирал, но по большей части прямо в лесу оставляли. С лихими людишками же во время поимки никто не церемонился, валили саблями да стрелами. Потому-то сидели в основном местные, городские, на-вроде Алыря с Балудой – надо же было Рубцу время от времени кого-то хватать, чтоб остальные особо не распускались.

Первая партия из пяти человек прошлась мимо вынесенного из ледника и уложенного на травку убийцы без толку. Не признал никто. Хоть и старались все, таращились, что есть мочи, жаль было свободу обещанную упускать.

Во второй вроде сыскался один, но то оказался ложный номер. Сжульничать тать решил, вот и сказал про знакомую рожу. Однако Сангре хоть и не обладал столь отточенным мастерством вытягивать из людей показания, как Улан, но и лопухом не был. Потолковал с брехуном по душам, отведя его в дальний уголок, живо нашел кое-какие несуразности и несовпадения в его рассказе, после чего отвесил подзатыльник позвончее – не сильно, для ума – и отправил к остальным в яму.

Последняя пятерка вновь дружно руками развела. Получалось, так и останется киллер безызвестным. И хотя Петр изначально не больно-то рассчитывал на это опознание, все равно расстроился. И когда стражник, приставленный к ямам, поинтересовался, вести ли тех двух, коих вчерась в поруб кинули, безучастно отмахнулся.

И как сей жест понимать – поди догадайся. Но судьба вновь на выручку поспешила – не желая сидеть до вечера без дела, а тут какое ни на есть, а развлечение, стражник понял равнодушный жест как согласие. И привел.

Поначалу Сангре даже подивился – всего сутки просидели Алырь с Балудой в порубе, а выглядели совсем иначе. И одежду успели в какой-то дряни перемазать, и от самих пованивало. Впрочем, по сравнению с остальными сидельцами выглядели они чистюлями, ну да сутки – не месяц и тем паче не год, успеют сравняться с прочими.

Изменилось и их поведение. Алырь уже не хорохорился, не ерепенился, Балуда тоже языком не тарахтел без умолку, помалкивал. Когда они прошли мимо киллера, Сангре уж было поднялся с корточек, но тут его окликнул слегка приотставший Алырь.

– Слышь-ко, боярин. А кому сказывать, что видал мертвяка?

– Мне, – оживился Петр.

– И точно на волю пустишь?

Сангре кивнул, но жулику этого показалось мало. Резон в его сомнениях имелся. Одно дело, когда давний сиделец, а другое – едва попавший. Что ж за суд такой и какая ему может быть вера, если ныне сажают, а завтра выпускают. Потому Михаил Ярославич может и удержать. Выказав сомнения вслух, он заявил:

– Пущай князь мне самому слово о воле молвит, тогда и я тебе как на духу.

– А если брешешь?

– Собаки брешут, боярин, а я сказываю, – огрызнулся Алырь, но спохватился, и, понизив голос, пояснил: – Эвон, сколь я далече стою от Балуды, зри.

Ну?

– А теперь повели, чтоб его еще дале отвели, дабы ты точно знал, что он меня не слышит.

Сангре пожал плечами, но была просьба невелика, да и куда тому бежать со связанными руками. Петр повелительно махнул рукой остановившемуся стражнику и распорядился, чтобы он отвел Балуду на двадцать шагов подальше.

– Вот и ладно, – кивнул Алырь. – А таперь слухай. Коль князь волю самолично посулит, ты нас с ним вовсе в разные углы разведи и все равно мы с ним одно и то же об ентом мертвяке скажем.

– Так ведь молчит твой напарник.

– Это покамест, – усмехнулся Алырь. – Память у него не ахти какая, похуже моей, да и зрит ныне одним оком, эвон как второе заплыло, а ежели как следует присмотрится, непременно признает. А коли нет, ты ему два словца, кои я тебе шепну, передашь для освежения головы, и все.

– И имя его назовете?

– Вмиг. Ежели хотишь, я прямо теперь его тебе поведаю, да не одно, а два.

Пришлось вести обоих, но по-прежнему соблюдая весьма приличную дистанцию, чтоб не сговорились по дороге, к княжьему терему. Потенциальный свидетель оказался прав. Поначалу, узнав о том, что видок не далее как вчера угодил в поруб, Михаил Ярославич и впрямь заартачился, но Сангре напомнил о княжеском слове и тот, хоть и с видимой неохотой, но согласился предоставить жулику свободу. Правда, одному – второй все равно отправится в яму. Да и этого одного на усмотрение самого дознатчика. Коли он решит, что сообщение стоящее, пусть отпускает. Сказав это, Михаил Ярославич незаметно подмигнул, давая понять, каким должно стать «усмотрение» Петра.

А чтобы жулики ничего не заподозрили, князь сделал оговорку. Мол, отпущенный до завтрашнего утра из города должен исчезнуть. И коль он сызнова появится в Твери, поруба ему не миновать.

…Увы, но о покойнике Алырь знал немного. Да и видел его всего ничего, три дня, когда они с Балудой, бредя из Дмитрова и заплутав в лесу, неожиданно угодили в тайное логово разбойничьей шайки. Была она невелика, всего-то семь человек. В главарях же и ходил этот киллер, которого все прочие называли Третьяком. Прожили там два жулика всего несколько дней, пока не стали случайными свидетелями того, как главарь жестоко, в кровь, избил одного из разбойников, а когда тот кинулся на Третьяка драться, зарезал его. Да столь споро и деловито, ровно какую скотину. Тогда-то, ужаснувшись от увиденного, Алырь с Балудой решили тихонько улизнуть.

Им повезло. Желая как-то смягчить тягостное впечатление, оставшееся у остальных членов шайки после совершенной расправы, главарь выставил два бочонка с медовухой и к ночи народ изрядно напился. Словом, побег удался. Брели они по лесу долго, изголодались, но к исходу третьего дня вышли к граду Волоку Дамскому, где и занялись…

– Ну-у, как и тут, в Твери, – честно сознался Алырь.

Его напарник и после повторного осмотра не признал покойного, но стоило Сангре шепотом передать ему два слова от Алыря (Волок Дамский и домовина[7]), как Булыга вздрогнул, вновь вгляделся в лежащего и торопливо закивал, давая понять, что вспомнил. Задав ему кучу все время повторяющихся вопросов и не найдя противоречий в ответах, Петр удовлетворенно кивнул – не врет мужик. Да и его напарник тоже.

– Волок Дамский – понятно, а домовина здесь при чем? – спохватившись, поинтересовался Сангре у Алыря.

– Так Третьяк и избил того малого за то, что он его Домовиной назвал, – пояснил тот. – А уж почто он столь сильно свое второе прозвище не любил – не ведаю.

– А в каком княжестве эта шайка жила?

Алырь хмыкнул.

– В лесу она жила, боярин, в лесу, а он божий.

– Ну хорошо, – не унимался Сангре. – А когда вы от них бежали, то в какую сторону шли, не припомнишь?

– Куда глаза глядят, – проворчал жулик.

– Ну солнце-то куда светило – в лицо или в спину?

– Не было тогда солнышка – дождь моросил, – совсем тихо произнес Алырь и, глядя на поморщившегося Петра, тоскливо пояснил: – Ты пойми, боярин, набрехать и сто коробов можно, но как-то негоже за волю ложью платить, потому я тебе как на духу, одну правду. Нешто я виноват, что она такая… куцая, – и почти шепотом спросил: – Мало? – Сангре молчал. – Стало быть и одного не отпустишь? – догадался Алырь.

– Отпущу, – с видимой неохотой выдавил Сангре. – Уходи хоть сейчас, – и кивнул стражнику. – Ну-ка, развяжи его.

Тот крякнул, но послушно подчинился. С наслаждением потирая запястья, освобожденные от веревок, Алырь грустно посмотрел на своего товарища. Балуда чуть не плакал, глядя на него.

7Гроб (ст. – слав.).
1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24 
Рейтинг@Mail.ru