Валерий Бурт
Москва предвоенная. Жизнь и быт москвичей в годы великой войны
Два азиата
Ярославский вокзал, 13 апреля. У стоящего под парами Транссибирского экспресса появляется внушительная делегация, в которой выделяется человек, знакомый по множеству портретов, – председатель Совета народных комиссаров Вячеслав Молотов. Он поддерживает под руку невысокого бритоголового мужчину азиатской внешности. Это – министр иностранных дел Японии Иосукэ Мацуока. Переговоры в Кремле завершились успешно – между двумя странами заключен пакт о нейтралитете. Документы были моментально оформлены, скреплены подписями и печатями.
По такому случаю состоялся внушительный банкет. Японец, привыкший пить мало и крошечными рюмочками, был вынужден оставить свои привычки. Тосты произносились один за другим, опорожненные бутылки немедленно заменялись новыми. В общем, гость не устоял, причем в прямом смысле.
К концу пиршества японский министр Мацуока вместе со Сталиным и Молотовым пел «Шумел камыш, деревья гнулись…». Это было уникальное, неповторимое советско-японское трио. И на вокзале Мацуока выглядел весьма оживленным и беспрестанно обнимался с провожающими. До отхода поезда оставались считаные минуты, и в это время…
На перроне появился сам Сталин! Стоит заметить, что он никого и никогда не встречал и не провожал. Но тут… Сталин был в необычайно приподнятом настроении. Громко говорил, расхаживал по перрону под руку с Мацуокой. Иногда Сталин отходил от японца, чтобы обнять иностранных послов, в том числе германского. Он пожимал руки железнодорожным служащим, награждал улыбками и похлопывал по плечу обычных пассажиров. Те были настолько ошеломлены происходящим, что сомневались – не сошли ли они с ума?!
Наконец Мацуоку удалось посадить в вагон. Казалось, сейчас все церемонии завершатся и состав наконец тронется. Однако Сталин вошел в вагон вслед за гостем! Американский корреспондент Джон Скотт, участвовавший в проводах Мацуоки, вспоминал: «Наверное, в третий раз обменявшись рукопожатием, они обнялись… В вагоне Сталин сказал Мацуоке: «Вы азиат, и я азиат». Он показал рукой на платформу, где стояли дипломаты, и произнес: «А они европейцы». Оба азиата снова рассмеялись».
Спустя много лет Молотов в беседе с поэтом Феликсом Чуевым сказал: «Мы со Сталиным крепко напоили Мацуоку и чуть ли не внесли его в вагон. Эти проводы стоили того, что Япония не стала с нами воевать».
В итоге Транссибирский экспресс задержался на целый час. Мацуока же пребывал в эйфории – из поезда он посылал одну за другой приветственные телеграммы: в газету «Правда», Молотову, своему «новому другу» Сталину: «…Прошу разрешить мне заверить Вас, что я уношу с собой самые приятные воспоминания о своем временном, явившимся наиболее долгим в течение моей нынешней поездки, пребывании в Вашей великой стране, где я был удостоен сердечного приема и где я с восторгом и пониманием увидел прогресс, достигнутый в жизни народов СССР…»
Письмо от фюрера
15 мая в Москве приземлился «Юнкерс-52». Самолет пролетел по маршруту Берлин – Данциг – Кенигсберг – Белосток – Минск – Москва. Причем советская противовоздушная оборона проявила странное «гостеприимство», ничем не обнаружив своего присутствия, лишь наблюдая за передвижением незваного (или званого?) гостя. Самолет с крестами на крыльях без помех долетел до столицы СССР и приземлился на Ходынке, невдалеке от стадиона «Динамо». Естественно, никакой информации в газетах не было.
Это событие вроде должно было вызвать немедленную резкую реакцию в Кремле. Виновные могли жестоко поплатиться за вопиющую ошибку, если за этим не стояло нечто большее – предательство. Нарком обороны Тимошенко подписал приказ «О факте беспрепятственного пропуска через границу самолета Ю-52 15 мая 1941 г.», который вышел лишь три с лишним недели спустя, 10 июня 1941 года. Почему так долго думали? И что придумали? Да ничего особенного! Головы не полетели, никого не посадили. Были наказаны всего несколько человек. И то символически: выговорами.
Некоторые историки считают, что «Юнкерс» доставил из Берлина личное письмо Гитлера Сталину. О том, что накануне войны диктаторы обменялись письмами, первым узнал писатель Константин Симонов – в ходе личных бесед с Жуковым в 1965 году. Но самих посланий ни маршал, ни писатель не видели.
В письме фюрер якобы успокаивал советского лидера – мол, слухи о близости войны между Германией и СССР не имеют под собой никакой почвы. Более того, Гитлер делился со Сталиным стратегическими планами: «Я пишу Вам это письмо в тот момент, когда я окончательно пришел к выводу, что невозможно добиться прочного мира в Европе ни для нас, ни для будущих поколений без окончательного сокрушения Англии и уничтожения ее как государства. Как Вам хорошо известно, я давно принял решение на проведение серии военных мероприятий для достижения этой цели.
Однако, чем ближе час приближающейся окончательной битвы, тем с большим количеством проблем я сталкиваюсь. В немецкой народной массе непопулярна любая война, а война против Англии особенно, ибо немецкий народ считает англичан братским народом, а войну между нами – трагическим событием…»
Далее Гитлер писал, что в немецком обществе существуют противники продолжения войны с Англией. Среди них – представители высшего командования, у которых есть родственники, происходящие из одного древнего дворянского корня.
«В этой связи особую тревогу у меня вызывает следующее обстоятельство, – продолжал Гитлер. – При формировании войск вторжения вдали от глаз и авиации противника, а также в связи с недавними операциями на Балканах вдоль границы с Советским Союзом скопилось большое количество моих войск, около 80 дивизий, что, возможно, и породило циркулирующие ныне слухи о вероятном военном конфликте между нами.
Уверяю Вас честью главы государства, что это не так. Со своей стороны, я также с пониманием отношусь к тому, что вы не можете полностью игнорировать эти слухи и также сосредоточили на границе достаточное количество своих войск…»
Гитлер писал, что в этой обстановке может возникнуть случайный конфликт, который рискует перерасти в войну. Тогда уже будет трудно определить, кто первым открыл боевые действия, и тем более их остановить. И успокаивал Сталина: «…Примерно 15–20 июня я планирую начать массированную переброску войск на запад с Вашей границы. При этом убедительнейшим образом прошу Вас не поддаваться ни на какие провокации, которые могут иметь место со стороны моих забывших долг генералов. И само собой разумеется, постараться не давать им никакого повода…»
Можно было подумать, что Гитлер делится с партнером глубочайшей тайной, просит войти в положение. На самом деле фюреру нужно было время, чтобы полностью завершить подготовку к вторжению в СССР. Доверительным, даже просительным тоном он хотел усыпить бдительность сегодняшнего партнера и завтрашнего врага.
Послание венчала многозначительная фраза: «Ожидаю встречи в июле». Сталин мог резонно предположить, что, если человек предлагает общение, чтобы обсудить какие-то проблемы, то вряд перед этим полезет в драку…
Знали ли в Москве, что подготовка к плану «Барбаросса» предусматривала среди прочих задач и дезинформацию советского руководства? Возможно, визит в Москву «некоего лица» и доставка «важного письма» были частью этой кампании…
Трудно сказать, поверил ли Сталин Гитлеру. Однако после прилета «юнкерса» советский лидер почему-то успокоился и стал особенно подозрительно относиться к донесениям разведчиков, которые раз за разом сообщали о близости войны. Вскоре Берия вообще наложил на них запрет, дабы не гневить Сталина.
Может, между этими событиями нет связи, но их так и хочется выстроить в одну логическую цепочку. 15 мая в Москву прилетел «юнкерс», а на следующий день никаких важных совещаний в Кремле не проводилось. И в журнале посещений Сталина не зафиксировано ни одного визита. Хотя вождь постоянно принимал гостей, но в тот день – никого…
Заболел? Решил побыть в одиночестве, собраться с мыслями? Возможно, в тот день Сталин принял какое-то важное решение. Либо поверил Гитлеру, либо решил не нагнетать ситуацию, а ждать ее развития.
Танец с немецким послом
17 мая состоялось событие, о котором знал лишь узкий круг. В посольстве Германии, которое находилось в Чистом переулке, 5, состоялся прием по случаю визита в СССР солистов Берлинской оперы. На него были приглашены ведущие танцовщицы Большого театра, известные деятели культуры и представители ВОКСа – Всесоюзного общества связей с заграницей.
Среди гостей была и Зоя Рыбкина, будущая известная советская писательница Зоя Воскресенская, автор книг для детей «Рассказы о Ленине» и «Сердце матери», лауреат Государственной премии и премии Ленинского комсомола. Кроме того, более четверти века она была «бойцом невидимого фронта». В 1941 году Рыбкина, майор разведки, приехала в старинный особняк в Чистом переулке как переводчица ВОКСа – посмотреть, послушать…
На приеме хозяева и гости ели, пили, смеялись, обменивались любезностями. Когда начались танцы, Рыбкину, к слову очень красивую женщину, пригласил на тур вальса посол Германии, граф Вернер фон Шуленбург. Та, конечно, согласилась. Вдруг немец в разговоре с ней обмолвится о чем-то важном?
Шуленбург признался обаятельной партнерше, что не слишком любит танцевать. Однако делал это недурно – и со смыслом. Кавалер старательно прокружился с женщиной не только по залу, где проходил прием, но и по другим комнатам посольства. Возможно, граф догадался, кто эта красавица в бархатном платье, и решил дать ей пищу для размышлений. Стоит заметить, что Шуленбург был категорическим противником войны с СССР. Он несколько раз пытался предупредить Москву о скором нападении вермахта через посла СССР в Берлине Владимира Деканозова.
Рыбкина заметила, что во многих комнатах посольства картины сняты со стен, причем недавно: на их месте была яркая, не выцветшая краска. В одном из дальних помещений разведчица увидела груду чемоданов и других вещей. Были и другие детали, которые свидетельствовали о том, что немцы готовятся к скорому отъезду…
После танцев Рыбкина-Воскресенская заторопилась к выходу – надо было немедленно сообщить начальству об увиденном. Информация разведчицы – вроде бы незначительная, а на самом деле красноречивая – немедленно поступила в Кремль. Однако его хозяин отнесся к очередному донесению, как, впрочем, и к другим, касающимся близкой войны с Германией, скептически…
Эвакуация германского посольства началась менее чем за две недели до начала войны. Об этом было доложено Сталину, как и о том, что в посольстве начали сжигать документы. К 22 июня в немецкой резиденции осталась лишь одна женщина – жена экономического советника Хильгера.
Министр иностранных дел СССР Вячеслав Молотов поинтересовался у посла Германии фон Шуленбурга, почему его сотрудники спешно покидают Москву. Тот ответил, что причина тому – суровость московского климата и время отпусков. Молотов лишь усмехнулся…
Ледяное спокойствие
Многие москвичи озабочены не только напряженной международной обстановкой, но и совершенно прозаическими вопросами. Например, пищевым льдом, точнее, его дефицитом. А без него торговле – сущая беда: продукты портятся, люди травятся. На эту проблему обратил внимание журнал «Огонек». Его корреспондент отправился в технический отдел «Главхладопрома», где получил неутешительную информацию: «Такого льда, который с полной ответственностью можно было бы назвать пищевым, в Москве никто не изготовляет. На нашем производстве нет нужных условий».
Однако в Москве все-таки нашлось место, где со льдом был полный ажур, – в знаменитом «Коктейль-холле» на улице Горького, оборудованном американским и, разумеется, качественным холодильным оборудованием. В популярное заведение с утра до ночи не зарастает народная тропа: здесь можно отведать несколько десятков (!) бодрящих напитков. Фирменный коктейль «Маяк» – ликер, яичный желток, коньяк. Просто поэзия!
Теперь об очень «вкусном» событии. 12 марта был введен ГОСТ 117-41 «Мороженое сливочное, мороженое пломбир, фруктово-ягодное, ароматическое». К тому времени уже на полную мощность работала фабрика мороженого при московском хладокомбинате № 8. К слову, контроль за качеством продукции был строжайший. Мороженое было экологически чистым, никаких сомнительных добавок не было и в помине. А о пресловутых консервантах и не слыхивали!
«Мороженое следует и можно сделать массовым продуктом питания, выпуская его по доступным ценам» (Анастас Микоян)
Нарком пищевой промышленности СССР Анастас Микоян считал, что «мороженое следует и можно сделать массовым продуктом питания, выпуская его по доступным ценам». Интерес к нему появился у Микояна во время командировки в США в 1936 году. Если раньше лакомство выпускалось кустарным способом, небольшими партиями, то благодаря привезенному из Америки оборудованию и технологии было налажено массовое производство.
Микоян был так увлечен новшеством, что Сталин как-то заметил: «Ты, Анастас Иванович, такой человек, которому не так важен коммунизм, как решение проблемы изготовления хорошего мороженого». Непонятно, чего больше было в этих словах – похвалы или упрека…
В Москве появилось множество сортов мороженого – с «лебедем» молочное, фруктовое, эскимо, «Ленинградское». Продавались ванильное лакомство, сладость в вафельном стаканчике с кремовой розочкой. И развесное – по 50 или 100 граммов, которое можно было купить на уличных лотках, в киосках и кафе. Оно шло нарасхват!
Люди, торговавшие мороженым, были одеты в специальную форму: на киоскерах и велоразвозчиках – белые фуражки или колпаки, фартуки или платья с белыми нарукавниками. Для лоточниц стали выпускать форму, утвержденную по эскизам «Главхолодопрома».
Еще один нюанс. Раньше мороженое продавалось лишь «с наступлением теплых дней до начала осенних дождей». Считалось, что в холода его просто не будут покупать. Теперь же мороженое перестало исчезать зимой. Оно и в морозы пользовалось популярностью. Вот характерный случай.
Во время своего визита в Москву во время Великой Отечественной войны премьер-министр Великобритании Уинстон Черчилль ехал по городу. На Кузнецком Мосту его автомобиль остановился у светофора, и сквозь обледеневшее стекло Черчилль разглядел человека, который ел мороженое. Стоит отметить, что в тот день было очень холодно – больше двадцати градусов мороза.
Не веря своим глазам, сэр Уинстон спросил у сопровождающего: «Он действительно ест мороженое?» Тот подтвердил. Тогда Черчилль произнес фразу, ставшую исторической: «Народ, который в такой холод ест мороженое, непобедим».
Аромат славы
Тогда не было понятия «светская жизнь». Но многие интересовались, как живут известные люди, во что одеваются и так далее. И естественно, им пытались подражать. Многие звезды советской эстрады отдавали предпочтение испанским и латиноамериканским мотивам. К примеру, Клавдия Шульженко исполняла «Лолиту», «Песнь креолки», «Фраскиту», «Челиту», Изабелла Юрьева – «Кубинскую песенку». Это – отголоски интереса к Испании, вызванного гражданской войной и участием в ней советских «добровольцев». Другими популярными мелодиями в СССР были самба, румба и ча-ча-ча. Танцевали краковяк, польку-бабочку, кадриль, вальс-бостон, танго.
Балерина Суламифь Мессерер, стремясь походить на испанку, вставляла большие розы в сценические прически в «Дон Кихоте», эстрадная певица Эдит Утесова, дочь известного джазового певца, пела в широкополых шляпах. Актриса Любовь Орлова носила прически, убранные на затылке в тореадорскую сеточку, связанную из синели.
В фаворе были жакеты болеро – короткие курточки с закругленными полами. Как и тюрбан – драпированный головной убор, похожий на чалму. Он был выполнен по моде островов Карибского бассейна, где их носили простые женщины, работая на плантациях.
«Так как светская жизнь была уничтожена в зачатке, то возможности пощеголять туалетами было мало, – писал историк Александр Васильев в очерке «Мода сталинской Москвы». – Самым нарядным местом встречи публики постепенно стали спектакли Большого театра, фойе театров МХАТ, Малого, Вахтанговского и так далее. Люди одевались ко дню рождения, Новому году, хотя елки и были еще запрещены как «буржуазный пережиток», на всевозможные демонстрации, посвященные революционным праздникам».
Самыми нарядными дамскими платьями были платья из однотонного креп-жоржета. Популярны были цвета само, чайной розы, розовые, сиреневые, которые украшали «вафлями» – сотообразными защипами ткани на плечах и кокетке. В почете у модниц был крепдешин с цветочным рисунком и шелк в диагональную полоску.
«Балерина Суламифь Мессерер, стремясь походить на испанку, вставляла большие розы в сценические прически в «Дон Кихоте»
На ногах у советских женщин можно было видеть грубоватые модели советских фабрик. Элегантные туфельки были доступны лишь немногим – артисткам, дочерям и женам дипломатов, наркомов и других больших начальников.
Большое влияние на московскую моду оказали Прибалтийские республики и Западная Украина, вошедшие в состав Советского Союза в 1940 году. Об этом писал обозреватель журнала «Костюм и пальто» В. Шехтман: «Наряду с поисками собственного пути в моделировании продолжается использование и западных образцов». Модными тканями были легкая шерсть, шелк, трикотаж, хлопчатобумажные ткани.
«Во второй половине 1930-х годов почти повсюду в Москве работали шляпницы-одиночки, – писал Васильев. – Одной из самых популярных из них была москвичка Елена Райзман, сестра кинорежиссера Юлия Райзмана. Из материалов для шляп чаще всего использовали фетр, и журналы того времени нередко давали советы по перекраске и переделке фетровых шляп». У многих частниц «шляпное ателье» находилось прямо в квартире, часто – в единственной комнате мастерицы в коммуналке. Впрочем, головной убор можно было заказать и в пунктах артели «Швейремонтодежда».
Костюмы, платья для женщин можно было заказать и у частниц, и в ателье. Качеством обслуживания славился Дом моделей Мосторга, располагавшийся на Пушкинской улице (ныне Большая Дмитровка). Там работала известная портниха Ревекка Ясная с несколькими ассистентками. Однако сделать у нее заказ человеку со стороны было практически невозможно…
Теперь о парфюмерии. У простых москвичек выбор был невелик. Они пользовались тем, что продавалось в магазинах. За неимением импортных, использовали отечественные духи, среди которых первенство, безусловно, принадлежало «Красной Москве». Здесь не обойтись без небольшой занятной истории.
К 300-летию Дома Романовых, которое отмечалось в России в 1913 году, парфюмер Август Мишель, который трудился в «Товариществе Брокаръ и Ко», предложил супруге Николая II, императрице Александре Федоровне, изумительный букет из восковых роз. Позже Мишель создал духи под названием «Любимый букет императрицы» с ликом Екатерины II на флаконе. Супруге царя так понравился аромат, что она предпочла его «Розе крем» от знаменитого французского парфюмера Франсуа Коти, которым пользовалась раньше.
После Октябрьской революции Мишель, кстати единственный из парфюмеров-иностранцев оставшийся в России, создал на основе элитных духов «пролетарские» – «Красная Москва». Их разлили в фигурные флаконы в форме кремлевской башни и упаковали в красную коробочку, расчерченную молниями экспрессивных золотых линий. Оформление духов, сохранившееся до наших дней, разработал художник Андрей Евсеев.
«Магическим словом для женщин была аббревиатура «ТЭЖЭ»
Коробочка «Красной Москвы» с шелковой кисточкой была в почете у женщин советской элиты, этими духами пользовались известные актрисы Любовь Орлова, Валентина Серова, Марина Ладынина. Да и обычные женщины предпочитали этот аромат. Но проявляли интерес и к «Серебристому ландышу», «Лаванде», «Моим грезам», «Магнолии», «Сирени», «Кармен». К слову, производством духов и одеколонов в то время занимался «Главпарфюмер». Это ведомство, как ни странно, входило в Наркомат пищевой промышленности.
Магическим словом для женщин была аббревиатура «ТЭЖЭ». На слух оно кажется французским, на самом же деле иностранное звучание случайность. «ТЭЖЭ» – это «Государственное объединение (трест) заводов жировой и костеобрабатывающей промышленности (Жиркость) и гигиены», выпускавшее стиральные порошки, мыло, зубные порошки и пасты, различные гигиенические средства. В ведении треста было производство пудры, губной помады, духов и одеколонов.
Ходила такая частушка:
На губах «ТЭЖЭ»,
На щеках «ТЭЖЭ»,
На бровях «ТЭЖЭ».
Целовать где же?
«Женщина всегда должна тщательно следить за собой, за своим лицом и телом, за ногтями, за волосами. Всегда можно урвать несколько минут…» (Полина Жемчужина-Молотова)
Конечно, о таком изобилии косметики и парфюмерии, как в наше время, никто не мечтал, однако упомянутый «концерн», к тому же монополист, громко заявлял о себе. Не только товарами, но и звучным лозунгом: «В каждой квартире, в любом этаже знают достоинства марки «ТЭЖЭ»!»
До войны Советский Союз занимал третье место в мире по выпуску парфюмерии (о качестве говорить не будем) после США и Великобритании. Тем не менее советские женщины, за редким исключением, не баловали себя яркой косметикой и маникюром. Наверняка им хотелось покрасоваться, но они боялись сурового общественного мнения, которое не одобряло такой эпатаж.
Мужчины парфюмерией пользовались куда реже – мол, баловство! Однако отдельные представители сильного пола, спеша на свидание, опрыскивали себя ароматной струей. Да и в парикмахерской после стрижки-бритья следовал традиционный вопрос: «Вас освежить?» И клиентов освежали – «Шипром», «Тройным». Кстати, по слухам, последний был любимым ароматом Сталина.
Несколько лет трест «ТЭЖЭ» возглавляла Полина Жемчужина, жена председателя Совета народных комиссаров, а позже наркома иностранных дел Вячеслава Молотова. Она говорила: «Женщина всегда должна тщательно следить за собой, за своим лицом и телом, за ногтями, за волосами. Всегда можно урвать несколько минут…»
Впрочем, в 1941 году Жемчужина уже не работала в «ТЭЖЭ». К тому времени ее перевели в Наркомат парфюмерно-косметической, синтетической и мыловаренной промышленности. Затем она возглавляла другой наркомат – рыбной промышленности. Позже ее поставили на должность – то было сильное понижение! – начальника главка Наркомата текстильно-галантерейной промышленности РСФСР. И это неудивительно. Жемчужину, как других руководителей, то и дело бросали с одного места на другое. Текучка кадров была непрерывной – одних снимали, других сажали…
Между прочим, в сорок первом тучи сгустились и над женой Молотова – на XVIII партконференции ее вывели из состава кандидатов в члены ЦК ВКП(б). Но то были еще цветочки – в 1948 году Жемчужину исключили из партии и оправили в ссылку…