Валерия Вербинина
Вуаль из солнечных лучей
Глава 5
Версии и предположения
Осетров, потирая пальцем висок, с любопытством смотрел на свою собеседницу.
– Я понимаю, сударыня, – проговорил он негромко, но вместе с тем чрезвычайно внушительно, – что проблемы французов должны волновать нас не больше, чем их волнуют наши. А еще у меня сложилось впечатление, что если бы Сергей Васильевич не стал ломать голову над тем, как убили Уортингтона, а просто сел бы в среду на экспресс и отбыл восвояси, у многих людей, включая меня и вас, было бы куда меньше хлопот.
И, выговорив эту внушительную фразу, которую в разговорной речи мог выдать только человек, горячо интересующийся словесностью и читающий много книг, Осетров сдержанно улыбнулся.
– Думаю, нет смысла говорить об этом, коль скоро хлопот все равно не избежать, – отозвалась Амалия. – Если вам нужна моя помощь, вы можете мной располагать.
– Признаюсь, помощь действительно не повредит, – ответил Осетров. Он поставил локти на подлокотники и сомкнул кончики пальцев. – Во-первых, надо понять, жив Ломов или мертв. Если он мертв, где его тело, если жив, где он находится, а также почему до сих пор от него нет никаких вестей. Во-вторых, мы обязаны разобраться, что произошло в поезде. Кто напал на Ломова, как именно напал, как проник в его купе, и так далее. В-третьих, причина. Что такого мог разузнать Сергей Васильевич, что его стали так спешно и, прямо скажем, неаккуратно убивать. Вы, сударыня, подтвердили мое подозрение, что это как-то связано с гибелью Уортингтона на дуэли. Осталось лишь понять, о чем именно идет речь.
– Знаете, – призналась Амалия после паузы, – по зрелом размышлении у меня все же возникли некоторые сомнения. Допустим, что был некий скрытый стрелок, которого я не заметила. Допустим, что Сергей Васильевич даже узнал, кто это и как его зовут. И что? Французы станут из-за этого сходить с ума? Как по мне, это слишком мелкий повод для столь масштабных действий. Разумеется, то, что узнал Сергей Васильевич, способно вызвать скандал, а скандал всегда означает неприятности. Вероятно, его сведения доказывают, что Ашар пользуется бесчестными методами, чтобы одержать верх над противником, но… простите меня, а когда наши службы вообще пользуются честными методами?
– Должен признаться, Амалия Константиновна, вы не первая, кто задает себе подобные вопросы, – серьезно промолвил резидент. – Давайте все же исходить из того, что если французы решили устранить нашего агента, значит, они считают, что le jeu vaut la chandelle [4]. Далее: вы не правы, считая, что сведения о личности неведомого стрелка ничего не стоят. Я говорю сейчас не о деньгах, само собой, – добавил Осетров. – Даже если стрелок – рядовой агент, какой-нибудь незначительный мсье Дюпон, как минимум англичане будут заинтересованы в том, чтобы узнать его имя. А если речь идет вовсе не о рядовом агенте? Если это кто-то куда более важный и ценный? Или если предположить, что он применил некое усовершенствованное оружие – например такое, которое позволило ему находиться далеко от цели, так что ни вы и никто из присутствовавших на дуэли его не заметили? А Сергей Васильевич, к примеру, смог узнать, что за оружие было использовано, и если эти сведения попадут не к тем людям, Франции не поздоровится. Видите, сколько возможностей сразу возникает?
– Но если Сергей Васильевич узнал некие важные сведения, почему же тогда он не пожелал поделиться ими с вами? – спросила Амалия.
– Ах, госпожа баронесса, только не делайте вид, что вы не понимаете… Ведь и вы, и он – Особая служба, которая никому не подчиняется, кроме генерала Багратионова. Разведка добывает секретные сведения, контрразведка борется с их утечкой, а агенты Особой службы живут себе припеваючи и катаются первым классом в Мадрид, чтобы купить у разорившегося испанского гранда картину для… впрочем, о чем это я? В конце концов, картины тоже нужны, особенно хорошие.
Амалия кисло улыбнулась, напустив на себя вид человека, которого раскусили и которому решительно нечем крыть. На самом деле покупка картины была лишь прикрытием для куда более важной миссии, но так как баронессу Корф обязали хранить эту часть ее поездки в строгом секрете, она не стала поправлять собеседника.
– Значит, Сергей Васильевич вам ничего не сказал и даже не намекнул? – спросила Амалия.
– Нет, госпожа баронесса.
– А что насчет вашего человека? Того, который сопровождал в субботу Сергея Васильевича на вокзал?
– Его зовут Виктор Иванович Елагин, – сказал Осетров, – и я уже обсудил с ним не раз, что господин Ломов говорил и даже как он выглядел, когда ехал на вокзал. По словам Виктора Ивановича, Сергей Васильевич сказал ему следующее, – резидент взял со стола листок. – «Париж – забавный город: вроде и столица Европы, а присмотришься – деревня деревней, только шуму много производит». Еще Сергей Васильевич проехался по поводу Эйфелевой башни, мол, как удобно иметь в стране нечто такое, что можно безнаказанно честить на все корки. Дождь, или засуха, или в правительстве одни остолопы, или война на пороге, или жена изменяет, а поругаешь Эйфелеву башню, и сразу же на душе приятно и легко. «Хорошо бы и нам завести у себя что-нибудь вроде нее», – заметил господин Ломов в конце обсуждения.
– Он говорил что-нибудь еще? – спросила Амалия.
– Конечно, говорил: «Здравствуйте», «До свидания» и еще что-то насчет погоды. – Осетров положил листок на стол. – Но ни слова о дуэли, Амалия Константиновна, ни слова о Уортингтоне и ни слова о том, кто его убил.
– А как Сергей Васильевич выглядел? Вы упоминали, что расспрашивали господина Елагина об этом.
– И Виктор Иванович не раз и не два ответил мне, что господин Ломов выглядел абсолютно обычно и не подавал никаких признаков беспокойства.
– Тогда еще один вопрос. Не заметил ли Елагин, чтобы за ними кто-то следил? Или, может быть, уже на вокзале кто-то уделял Сергею Васильевичу слишком много внимания?
– Виктор Иванович ничего подобного не помнит.
– А на его свидетельство вообще можно положиться?
– Он человек трезвомыслящий и не склонный к преувеличениям. Впрочем, лично я уверен, что если за Ломовым следили, у этих людей хватило ума не попадаться Елагину на глаза.
Амалия считала, что вполне владеет собой, но она едва не подскочила на месте, когда внезапно начали бить стенные часы. Хотя ей не было жарко, она достала веер, раскрыла его и стала им обмахиваться, чтобы выгадать время и привести в порядок мысли.
– По правде говоря, – негромко заговорила она, – меня больше всего беспокоит то, что Сергей Васильевич до сих пор никак не дал знать о себе.
– А меня беспокоит другое, – признался Осетров. – Если Ломов стал обладателем информации, из-за которой можно поплатиться жизнью, он должен был это понять. А раз так, он обязан был обезопасить себя и поделиться ею.
– Именно поэтому вы расспрашивали меня, не получала ли я вестей от него, когда была в Испании?
– Совершенно верно.
– Я уже сказала и повторю еще раз: я ничего не получала.
– А если вы разминулись с письмом? Такое ведь может случиться.
– Тогда оно догонит меня в Париже, – отозвалась Амалия. – Я распорядилась пересылать почту, если таковая будет, на свой парижский адрес.
– Вы сообщите мне, если…
– Само собой. Вы могли и не спрашивать… Скажите, а Сергей Васильевич не мог отправить сообщение напрямую генералу Багратионову?
– Тогда ему пришлось бы воспользоваться нашими службами, – ответил Осетров. – Я уже наводил справки: через посольство Ломов ничего не отправлял.
– Что ж, тогда нам остается ждать, не объявится ли в мадридской почте то, что нас интересует. Скажите мне еще вот что: секунданты покойного Уортингтона…
– Вы имеете в виду Хобсона и Скотта?
– Да. Они уже покинули Францию?
– Возможно, вы не знаете, что с ними произошла неприятность. – Осетров усмехнулся. – Средь бела дня на оживленной улице на них как бы случайно наехала карета. Оба получили серьезные увечья и сейчас лежат в постели. Особенно не повезло Скотту, но сейчас, кажется, его жизни больше ничто не угрожает. – Он пытливо всмотрелся в лицо Амалии. – Вы собираетесь с ними увидеться?
– Да, я хочу повторить расследование, которое предпринял Сергей Васильевич, а раз так, мне придется пообщаться с англичанами, а также с доктором.
– Что ж, это мысль, – заметил Осетров. – Только прошу вас, сударыня, помнить о том, чем расследование господина Ломова завершилось для него. Не повторите его ошибки, госпожа баронесса.
Амалия пообещала Осетрову, что постарается соблюдать максимальную осторожность, и, так как было уже поздно, попрощалась с резидентом и отправилась к себе.
Глава 6
Лотерейный билет
Пробудившись на следующее утро, Амалия не стала сразу вставать, а некоторое время лежала в постели, отдавшись прихотливому течению своих мыслей. Баронесса Корф вовсе не была новичком в своей профессии и прекрасно сознавала все ее риски, но все же исчезновение Сергея Васильевича Ломова встревожило ее – как встревожило бы, например, исчезновение векового дома напротив ее окон. В Ломове, несмотря на его кажущуюся неотесанность и склад характера, обнаруживающий много общего с нижними офицерскими чинами, было нечто от скалы – незыблемое, несокрушимое и потому внушающее уважение. Амалия знала, что ему довелось выбраться живым из нешуточных передряг, и ей казалось, что уж с кем с кем, а с Сергеем Васильевичем никак не может произойти ничего экстраординарного. Теперь он исчез при обстоятельствах, которые нельзя было назвать иначе чем странными, и ей с коллегами предстояло разобраться, что же с ним произошло.
Амалия привела себя в порядок, позавтракала, разобрала почту, позвонила Осетрову и узнала, что о Ломове до сих пор нет никаких вестей.
«Среда, четверг, пятница… в субботу он уже покинул Париж на экспрессе. Не так уж много у него было времени, по правде говоря… Он общался с Хобсоном, Скоттом и с доктором, присутствовавшим на дуэли. Возможно, кто-то из них сказал Сергею Васильевичу нечто такое, что подтвердило его подозрения… – Амалия встряхнулась. – Но начну я вовсе не с них».
Она еще раз позвонила Осетрову и спросила, не может ли он устроить ей срочную встречу с Елагиным.
– Сударыня, я уже передал вам все, что мне удалось узнать от него, – довольно сухо заметил Осетров. – Вы уверены, что встреча необходима?
Положа руку на сердце Амалия должна была ответить «Нет», но она, разумеется, сказала «Да».
– Хорошо, – промолвил Осетров, и, хотя он отменно владел собой, в его голосе все же прорезались нотки легкого раздражения. – Я пришлю к вам Виктора Ивановича.
Амалия и сама не знала, что побудило ее начать поиски Ломова с человека, который видел Сергея Васильевича одним из последних. Впрочем, к чести Виктора Ивановича Елагина следует сказать, что он не заставил себя ждать. Не прошло и часа после звонка баронессы Корф, когда в дверь временно занимаемого ею особняка на улице Риволи позвонили. Через несколько минут перед Амалией предстал молодой человек лет двадцати пяти, русоволосый, худощавый и бледный. Его можно было бы даже назвать ничем не примечательным, если бы не умные светлые глаза, и, увидев их, баронесса Корф отметила про себя, что с Елагиным можно иметь дело.
– Прошу вас, Виктор Иванович, присаживайтесь… Может быть, чаю или кофе? Вы уже завтракали, надеюсь?
Гость сказал, что он уже завтракал, но от чая не откажется, и тот был принесен. Пока Виктор Иванович отдавал должное чаю, Амалия размышляла, с чего ей начать разговор.
«Любой свидетель – нечто вроде лотерейного билета: можно потратиться и ничего не получить, можно выиграть какую-нибудь мелочь, но редко бывает, чтобы сразу выпадал главный приз… А, была не была!»
– Вы давно в Париже, Виктор Иванович? – начала Амалия.
– Второй год, госпожа баронесса.
– Полагаю, вы мечтали о большем, чем сопровождать кого-то на вокзал, – заметила баронесса Корф, испытующе глядя на своего гостя.
Молодой человек смущенно улыбнулся.
– О сударыня, я, конечно… С другой стороны, никогда нельзя знать наверняка, где понадобится твое содействие… Я прекрасно сознаю, что у меня еще мало опыта для того, чтобы выполнять серьезные поручения…
– Вы давно знаете Сергея Васильевича?
– Нет, госпожа баронесса. Я впервые услышал о нем от господина Осетрова.
– Он был сильно недоволен тем, что господин Ломов пропустил поезд и остался в Париже?
– Я бы сказал, что господина Осетрова не волновал пропущенный поезд, – медленно проговорил Елагин, глядя на Амалию. – Куда больше его рассердило то, что он назвал самоуправством.
– То, что Сергей Васильевич стал расследовать гибель полковника?
– Да. Господин Осетров написал ему письмо – довольно резкое, насколько я могу судить.
– Откуда вам это известно?
– Господин Осетров поручил мне доставить его послание господину Ломову.
Ой, как интересно. А ведь Осетров не упоминал ни о каком послании, только о том, что Елагин сопровождал Ломова на Северный вокзал.
– И вы доставили письмо Сергею Васильевичу? – спросила Амалия.
– Да.
– И тогда же познакомились с ним, верно?
– Да.
– Когда это было?
– Дайте-ка подумать… Да, точно, в пятницу. За день до отхода Северного экспресса, на который Сергей Васильевич все-таки сел.
– Скажите, Виктор Иванович, какое он на вас произвел впечатление, когда вы впервые его увидели?
Елагин замялся.
– Сергей Васильевич – очень своеобразный человек, – проговорил он наконец.
– Неужели он обругал Осетрова?
– Э-э… Боюсь, сударыня, я не могу этого повторить, – ответил молодой человек, краснея. – Сергей Васильевич прочитал вслух несколько фраз из письма… вот откуда мне известно, что оно было довольно резким. А потом господин Ломов…
– Полагаю, он сказал, что господин Осетров может подтереться своим письмом, – заметила Амалия. – Или сделать с ним что-нибудь похуже…
Елагин издал горлом какой-то булькающий звук и уставился на собеседницу, не веря своим ушам.
– Было такое? Ну же, Виктор Иванович…
– Было, – выдавил из себя молодой человек.
– Как Сергей Васильевич держал себя во время вашей первой встречи?
– Боюсь, мне не с чем сравнивать, сударыня. Я ведь не имел чести знать его прежде.
– Может быть, он производил впечатление человека, который опасается кого-то или чего-то?
– По-моему, – сказал Елагин после паузы, – Сергей Васильевич вообще никого не опасался. По крайней мере, он производил именно такое впечатление.
– Он жил в гостинице «Нева» на улице Монсиньи. Когда вы приходили к нему и когда уходили, вы не обратили внимания, может быть, кто-то наблюдал за его номером? Или просто околачивался поблизости?
– Я уже думал об этом. Но нет, я ничего такого не заметил.
– В разговоре Сергей Васильевич упоминал о полковнике Уортингтоне? Говорил о дуэли, о том, что с ней что-то не так?
– Нет, сударыня. Вообще наша беседа получилась короткой. Я представился и передал ему письмо. Он прочитал его, некоторые фразы повторил вслух, потом… потом грубо сказал, что господин Осетров может сделать со своим письмом. «Передай этому любителю просиживать штаны в уютном кабинете, – сказал мне господин Ломов напоследок, – что я ему не подчиняюсь и чихать хотел на его указивки».
– Узнаю стиль Сергея Васильевича, – пробормотала Амалия. – Не указания, а именно указивки… Что было дальше?
– Дальше, сударыня, я откланялся и ушел. По правде говоря, оказавшись за дверью, я вздохнул с облегчением. Не сочтите за дерзость, но…
– Я вполне вас понимаю, – успокоила собеседника Амалия. – Когда господин Осетров известил вас, что вы должны будете сопровождать Сергея Васильевича на Северный вокзал, вы, вероятно, не испытали особого восторга?
– Боюсь, что нет.
– Каким вам показался Сергей Васильевич в вашу вторую встречу?
– Таким же, как и в первую. Он абсолютно не производил впечатления человека, который чего-то опасается или боится. Я имел несчастье сказать ему, что мне нравится Париж и я нахожу Эйфелеву башню смелым творением. Сергей Васильевич возразил, что Париж – та же деревня и что значение Эйфелевой башни – отвлекать людей от их забот. По-моему, ему просто нравилось мне противоречить. Не думаю, чтобы он воспринимал меня всерьез.
Как Осетров охарактеризовал Елагина – трезвомыслящий? Действительно, весьма трезвомыслящий молодой человек. Амалия взглянула на собеседника с невольным одобрением.
– Вы ехали в наемном экипаже? – спросила она.
– Да.
– У вас не возникло впечатления, что за вами кто-то следил?
– Нет.
– А у Сергея Васильевича?
– По-моему, нет. Я хочу сказать, если бы он заметил слежку, он бы насторожился, верно? И я бы это заметил.
– Но вы ничего не заметили?
– Нет. По-моему, он был рад, что вскоре вернется в Петербург. И он выглядел и вел себя абсолютно естественно.
Амалия задумалась, машинально мешая ложечкой остывший чай. Ну и что такого особенного она узнала, настояв на беседе с Елагиным? Что Осетров был недоволен, что он прислал Сергею Васильевичу резкое письмо и что Виктор Иванович не заметил абсолютно ничего подозрительного или угрожающего.
– Вы остались на перроне до отхода поезда? – спросила она.
– Согласно полученным мной от господина Осетрова инструкциям. Я ведь должен был убедиться, что господин Ломов… э… словом, что ему не взбредет в голову покинуть поезд.
– Скажите, Виктор Иванович, вы хорошо видели его вагон?
– Разумеется. Я остался стоять возле него.
– Скажите, когда прозвучал сигнал к отправлению и состав тронулся, кто-нибудь пытался вскочить в поезд?
– Нет.
– Вы уверены? Может быть, кто-то пытался запрыгнуть не в вагон Ломова, а в другой…
– Нет, госпожа баронесса. Я бы заметил, если бы что-то такое имело место. Но никто не пытался догнать поезд.
– То есть все было как обычно: последний свисток, паровоз тяжело трогается с места, набирает скорость, вагоны плывут мимо вас…
– Да, сударыня, все именно так и было. Паровоз шипел и плевался паром, вагоны стали удаляться от меня, и последний раз я увидел Сергея Васильевича, когда он сидел у окна купе и говорил с кем-то.
– Говорил?
– Да, он сидел, повернув голову, и явно обращался к кому-то. А что?
– С кем он мог говорить? Он ехал в купе один.
– Может быть, к нему зашел кондуктор?
– Зачем кондуктору входить в купе, если поезд еще не отошел от вокзала?
– Я не знаю, – удрученно пробормотал Елагин. – Я просто не обратил внимания… Мне казалось, это неважно…
– Вы видели, с кем говорил Сергей Васильевич?
– Нет, сударыня.
– Хотя бы очертания фигуры, не знаю, перья на шляпке, хоть что-нибудь…
– Но я не запомнил ничего такого… Я видел только Сергея Васильевича у окна, и то недолго, потому что поезд уже катил прочь.
Амалия нахмурилась. Что, собственно, следует из слов Виктора Ивановича? Что кто-то заглянул к Ломову в купе. Можно подыскать десятки причин для того, отчего кому-то понадобилось побеспокоить Сергея Васильевича. К примеру, один из пассажиров перепутал его со своим знакомым. Или обратил внимание на незанятое место, а в соседнем вагоне едет разлученный с семьей бедолага-кузен, и место в купе Ломова непременно облегчит воссоединение родственников. Почему бы и нет, ведь сама Амалия нередко сталкивалась с тем, как назойливы бывают люди, которые уверены, что имеют право решать свои проблемы за ваш счет. Или, к примеру, продолжала фантазировать баронесса Корф, кто-то из кондукторов заметил в коридоре багаж, загромождающий проход, ошибочно решил, что это багаж Сергея Васильевича, и обратился к нему…
Да, можно изобрести объяснения, одно правдоподобнее другого, но Амалия внезапно поняла, почему не верит ни одному из них. Елагин не заметил слежки, и Ломов, судя по словам своего спутника, тоже ее не заметил. Конечно, Виктор Иванович молод и вполне мог что-то упустить, но Амалия знала Ломова слишком хорошо и верила, что уж он-то не упустил бы ничего. Значит, слежки не было, а не было потому, что она не нужна, когда ты точно знаешь, что твой объект в определенный день и час сядет на поезд. Сергея Васильевича ждали уже в экспрессе, и в купе к нему заглянули, чтобы проверить, на месте ли он.
Амалия услышала, что Елагин обращается к ней, и повернулась к нему.
– Мне очень стыдно, сударыня, что я так вас разочаровал, – сокрушенно промолвил молодой человек.
– Что вы, Виктор Иванович, даже не смейте так думать, – вполне искренне ответила баронесса Корф. – Наоборот, вы очень мне помогли!
Глава 7
Первый секундант
Даже самый незначительный успех окрыляет, и, узнав от Елагина, что Ломов разговаривал с кем-то в своем купе, Амалия почувствовала прилив сил. В сущности, разговор с молодым человеком являлся самой легкой частью намеченного ею плана; дальше могли начаться сложности, причем вместо слова «могли» баронесса Корф уверенно ставила «были должны». Но она не видела для себя другого выбора, кроме как сделать все возможное, чтобы эти сложности преодолеть.
Надев темный костюм в английском стиле и скромную шляпку с вуалеткой, Амалия отправилась на Шоссе д’Антэн, где проживали Руперт Хобсон и Джереми Скотт. Баронесса Корф предполагала, что оба джентльмена будут у себя, учитывая характер полученных ими травм, но она вовсе не была уверена, что они согласятся ее принять. Ее не удивило бы, если бы секунданты покойного Уортингтона отказали ей под каким-нибудь благовидным предлогом, и, отдавая свою визитную карточку коренастому шотландцу, слуге Хобсона, она мысленно приготовилась к худшему. Однако через минуту слуга вернулся и объявил, что мистер Хобсон ничего не имеет против разговора, если госпожа баронесса соблаговолит извинить то прискорбное обстоятельство, что он лежит в постели.
Возможно, в другом настроении Амалия не преминула бы съязвить, что она вообще ничего не имеет против мужчин, лежащих в постели; но ведь не для того же она сегодня так придирчиво выбирала одежду и гладко зачесывала волосы, чтобы одной неосторожной фразой разрушить образ правильной, слегка деревянной и довольно-таки чопорной леди. Поэтому она с достоинством ответила слуге, что, разумеется, она извиняет мистера Хобсона и вообще отдает должное широте его натуры, которая позволяет ему в его болезненном состоянии выкроить время для беседы с нею.
Проследовав за слугой, Амалия оказалась в просторной комнате, обставленной ничем не примечательной мебелью. Руперт Хобсон лежал на кровати, укрытый одеялом по грудь. Возле его правой руки баронесса Корф заметила небольшой томик и поняла, что до ее прихода он читал стихи Уильяма Блейка. На вид секунданту полковника было около сорока, и сейчас он выглядел не самым лучшим образом: лицо желтоватое, редкие русые волосы растрепаны, из воротника торчит тощая жилистая шея с выступающим кадыком. Но водянистые глаза казались умными и проницательными, и мысленно Амалия приготовилась к тому, что разговор окажется нелегким. Жестом Хобсон отпустил слугу, и тот исчез, бесшумно притворив за собой дверь.
Амалия села на стул возле постели и произнесла несколько продиктованных приличиями фраз о том, что она слышала о мистере Хобсоне от общих знакомых и сочла своим долгом нанести ему визит. Ей очень жаль, что с ним произошло такое несчастье, но она все же надеется, что он поправится.
– О не беспокойтесь, госпожа баронесса, – ответил Хобсон с тонкой улыбкой. – Чтобы убить меня, нужно что-то посущественнее, чем вульгарная карета.
Амалия поймала себя на мысли, что будь на месте ее собеседника Ломов, он выразился бы точно так же. А Хобсон меж тем продолжал:
– Должен признаться, я не припомню, чтобы нас представляли друг другу. Вы, кажется, изволили упоминать неких общих знакомых…
– Я имела в виду мистера Ломова, – сказала Амалия. – Который заходил к вам несколько дней назад.
В сущности, она могла бы не говорить этого. Инстинкт, отточенный годами работы в Особой службе, говорил Амалии, что собеседнику отлично известно, кто она такая, и что он догадывается, почему она решила нанести ему визит. Вопрос был только в том, согласится ли он пойти ей навстречу и рассказать то, что ее интересовало.
– Ах да, мистер Ломов, – протянул Хобсон, не отрывая своих водянистых глаз от лица Амалии. – Кажется, у него когда-то случилось небольшое недоразумение с моим другом Джеральдом Уортингтоном?
– Весьма возможно, дорогой сэр, – сказала Амалия, с преувеличенной скромностью опуская длинные ресницы. – Мир полон недоразумений.
– О!
– Именно так.
– А мне казалось, мистер Ломов хотел его убить, – небрежно уронил Хобсон.
– Держу пари, это желание было взаимным, – заметила Амалия, метнув на собеседника быстрый взгляд.
– Возможно, но со стороны вашего знакомого оно было весьма опрометчивым, – отозвался Хобсон.
Судя по всему, этот словесный пинг-понг мог длиться бесконечно, и баронесса Корф поймала себя на мысли, что он стал ее раздражать. И еще она подумала, что если Хобсон так держался, несмотря на свои травмы, насколько же более неприятное впечатление он должен был производить в здоровом состоянии.
– Кто убил полковника Уортингтона? – спросила вслух Амалия, решив отбросить всякие околичности.
Хобсон озадаченно моргнул, но упрямство, которое читалось в его лице, никуда не делось.
– Я полагал, вы знаете, – промолвил англичанин с иронией. – Виконт Пьер де Ботранше.
– Нет, – покачала головой Амалия.
– Это был виконт де Ботранше. Дуэль…
– К черту дуэль, – отмахнулась Амалия, разом выходя из образа леди. – Вы отлично знаете, что там находился еще один стрелок.
У баронессы Корф не было глаз на затылке, но чутье редко ее подводило, и она готова была поклясться, что сейчас слуга за ее спиной бесшумно приотворил дверь и взглядом спрашивает у хозяина, не пора ли выставить незваную гостью за порог. Хобсон едва заметно покачал головой.
– Значит, вот зачем вы пришли, – сказал он Амалии с подобием улыбки на тонких губах. – Стало быть, это правда?
– Что именно?
– То, что говорят о мистере Ломове.
– А что о нем говорят?
– Разное.
– И все же?
– Кажется, он должен был приехать куда-то, но не приехал. По правде говоря, я запамятовал, потому что мистер Ломов не слишком меня интересует.
Опустив глаза, Амалия увидела синяки на шее Хобсона под воротником пижамной рубашки. Судя по виду синяков, им было несколько дней, и молодую женщину разобрал смех. И как она не догадалась раньше, что Сергей Васильевич не стал тратить время на лишние разговоры с упрямым англичанином, а сразу приступил к делу?
– Что? – кисло спросил Хобсон, но от Амалии не укрылось, что он вздрогнул и переменился в лице, услышав ее смех.
– Ничего, сэр, ровным счетом ничего! – ответила баронесса и засмеялась еще громче. Кровь бросилась в лицо Хобсону.
– Миледи, вы не обидитесь, если я попрошу вас уйти? Боюсь, что я переоценил свои возможности, согласившись вас принять.
– Там был еще один человек, – сказала Амалия, перестав смеяться и глядя в упор на собеседника. – Он выстрелил одновременно с виконтом де Ботранше и убил вашего друга. Ломов догадался об этом и стал искать стрелка. Теперь у него неприятности, и все из-за вас. Никто не просил его найти стрелка, он сам решил разобраться с убийцей Уортингтона. Но вам ведь все равно, не так ли? Что вы себе говорите – что вашего друга не воскресить, что случившееся не касается Ломова, что это вообще не наше дело? Стихи читаете, да? Ну и читайте дальше, раз вы ни на что больше не способны!
Резким движением она поднялась на ноги. Слуга уже стоял возле двери, распахнув ее настежь.
– Постойте, миледи, – сказал Хобсон, и Амалия, к удивлению своему, увидела, что он нервничает. – Я не знаю, почему мистер Ломов решил, что там был еще один стрелок. Дело в том, что перед началом дуэли я осмотрел все поблизости и убедился, что… Ну, словом, что никто нам не помешает. И я готов поклясться, что там не было никакого другого стрелка.
То, что говорил англичанин, меняло все дело, разумеется, при условии, что он не лгал. Но баронесса Корф слишком хорошо знала правила игры и знала, что в их профессии правда – роскошь, которую мало кто может себе позволить. Никто и никогда не говорит ее целиком, и уж тем более – представителю конкурирующей службы.
– Скажите, мистер Хобсон, почему вам вообще пришло в голову осматривать прилегающую территорию? – спросила Амалия.
– Это входило в мои обязанности.
– У вас были сведения, что… что некий знакомый виконта что-то готовит? Допустим, знакомый по фамилии Ашар.
– Ступайте, Джеймс, – сказал Хобсон слуге, который по-прежнему стоял в дверях. – Я позову вас, если вы мне понадобитесь.
Слуга исчез, словно его тут и не было. Амалия села на прежнее место.
– Что касается вашего вопроса, миледи, – негромко проговорил Хобсон, разглаживая какую-то складку на одеяле, – то я, пожалуй, признаюсь сразу: меня бы не очень удивило, если бы мсье Ашар разместил поблизости целую роту стрелков. Фантазия у него, прямо скажем, небогатая.
– Вот как?
– Да. Поэтому я был очень внимателен.
– И вы ничего не заметили, вас ничто не насторожило…
– Нет, миледи.
– Вы сказали Ломову, что осматривали лес рядом с местом дуэли? – спросила баронесса Корф.
– Мне пришлось. – Хобсон недовольно поморщился и непроизвольно дотронулся до шеи.
– Но он вам не поверил?
Англичанин развел руками.
– Думаю, нет. И вы – вы сейчас мне тоже не верите.
– Видите ли, сэр, – заговорила Амалия, тщательно подбирая слова, – если вы не правы, а Ломов прав и Уортингтона убил другой стрелок, тогда исчезновение моего коллеги обретает смысл. В противном случае…
– Миледи, прошу меня поправить, если я заблуждаюсь, – с необычной для него кротостью промолвил Хобсон, – но, учитывая богатое прошлое мистера Ломова, очередь из желающих его прикончить может выстроиться… – он сдвинул брови, припоминая географию чужой страны, – ну хотя бы от Петербурга до Москвы.
– Дорогой сэр, – строго заметила Амалия, – я нахожу ваше замечание крайне обидным для моего друга мистера Ломова. Уверена, сам он не согласился бы на меньшее, чем очередь от Петербурга до Владивостока.
– О! – Англичанин испустил конфузливый смешок.
– Именно так, мистер Хобсон.
– Но тогда вы тем более должны признать, миледи, что случившееся с мистером Ломовым вовсе не обязательно должно быть связано с… с дуэлью.
– Мистер Хобсон, скажите мне, только честно: вас не настораживает, что человек, едва умеющий стрелять, убил вашего друга Уортингтона? Вы считаете, что то, что с ним произошло, в порядке вещей?
Прежде чем ответить, англичанин долго молчал.
– Была дуэль, миледи, – произнес он наконец. – Это все, что я могу сказать.
– Хорошо, – проговорила Амалия. – Расскажите мне о визите Ломова, ничего не опуская.
– Я принял его, но в мои планы вовсе не входило обсуждать с ним смерть Джеральда Уортингтона, – буркнул Хобсон. – Я был уверен, что мистер Ломов… что он не откажет себе в удовольствии позлорадствовать.
– И когда вы поняли, что он вовсе не рад смерти вашего друга, а скорее даже наоборот, вы насторожились, не так ли?
