bannerbannerbanner
Вуаль из солнечных лучей

Валерия Вербинина
Вуаль из солнечных лучей

Полная версия

Тем не менее Амалия могла гордиться собой: когда она наконец устроилась на дереве, поляна, на которой была назначена дуэль, была видна как на ладони. В бинокль баронесса разглядела Уортингтона с его типично английским вытянутым лицом. Полковник казался настолько сосредоточенным и в то же время настолько уверенным в своих силах, что отважной наблюдательнице стало не по себе.

«Значит, Ашар ничего не смог поделать… Дуэль состоится».

Вот группа секундантов и немолодой господин с чемоданчиком – очевидно, доктор. А вот и виконт де Ботранше, который стоит, держа в руке пистолет и ожидая команды. У молодого химика была сутулая спина человека, который привык сидеть за книгами, и даже тут он проигрывал своему противнику с его образцовой военной выправкой. Мысленно Амалия оценила позицию: нет, секунданты сработали на совесть, солнце не светит в глаза ни виконту, ни Уортингтону… хотя какое это сейчас имеет значение…

– Сходитесь!

И в следующее мгновение до Амалии донесся сухой треск выстрела.

Глава 3
Ход драконом

Резидент Осетров дочитал до конца отчет баронессы Корф, который занял ровно одну страницу, и с удивлением посмотрел на приложенный к нему листок с цифрами. За окнами стучали колеса экипажей, цокали копыта лошадей, свистели птицы, и продавец газет заученно тянул на одной и той же ноте: «Последний выпуск «Пти Паризьен»! Покупайте «Пти Паризьен»!» Сидящая на стуле напротив стола Осетрова Амалия вздохнула и поглядела на свои туфельки. Она все еще оплакивала потерю ботинок, которые служили ей верой и правдой, но не выдержали утреннего приключения в Булонском лесу.

– Э-э… сударыня, что это такое? – спросил Осетров в некотором замешательстве, кивая на листок.

– Счет, – невинно ответила баронесса Корф. – За издержки, понесенные мной в ходе выполнения задания.

Осетров начал багроветь.

– Шляпка – триста франков… перчатки… ботинки… костюм – тысячу триста пятьдесят франков?!

– Это был очень хороший костюм, – сказала Амалия с укором. – Если вы мне не верите, я могу предъявить вам и его, и все остальное. Увы, костюм починке не подлежит.

– Сударыня, – проговорил резидент, насупившись, – мы так не договаривались.

– Не понимаю, что вас не устраивает, – промолвила Амалия ледяным тоном. – Вы дали мне задание, я его выполнила. Из-за вашего задания я понесла определенный материальный ущерб и теперь прошу мне его возместить. Обыкновенное дело, между прочим.

Осетров некоторое время буравил собеседницу взглядом, но у Амалии был настолько уверенный в себе вид, что, в конце концов, резидент не выдержал. Опустив глаза, он еще раз прочитал представленный ему отчет о дуэли.

– «После того как прозвучала команда сходиться, виконт де Ботранше выстрелил в своего противника, не сходя с места. Полковник Уортингтон упал как подкошенный. Подбежавший к нему доктор объявил, что англичанин убит наповал». – Осетров недовольно шевельнул бровями. – И что это было, госпожа баронесса?

– Дуэль, – с готовностью ответила Амалия, которой сегодня море было по колено.

Собеседник посмотрел на ее улыбающиеся губы, на блестящие глаза и тяжело вздохнул.

– Виконт, который не умеет стрелять, – с раздражением заговорил он, откидываясь на спинку кресла и сцепив пальцы, – убивает профессионала, который до того не допускал ни одной осечки. Вот как вы, госпожа баронесса, это объясняете?

– Полагаю, виконту подсказали правильную стратегию, – отозвалась Амалия, – стрелять первым и постараться ранить противника, а еще лучше – убить. Он и выстрелил. Эта история, милостивый государь, еще раз доказывает, как опасно держать за простофилю человека умственного труда на том лишь основании, что он раньше не имел дела с оружием.

– Нет, виконт все же простофиля, – возразил Осетров. – Ему просто повезло.

– Если он простофиля, кто же тогда покойный Уортингтон? – колюче спросила Амалия, щуря свои необыкновенные золотые глаза.

Не отвечая, Осетров потянулся за счетом и пробежал его глазами.

– Боюсь, что состояние наших фондов не позволит удовлетворить ваши требования в полной мере, – уронил он. – Триста франков.

– Я рисковала жизнью, блуждая по сумеречному лесу и проваливаясь в ямы, и вот мне награда! – возмутилась Амалия. – 2150 франков, и ни сантимом меньше!

– Пятьсот, и то только потому, что я питаю к вам искреннее расположение.

– Может быть, ваше расположение потянет на 2100 франков?

– Ох, какая же вы… Семьсот – и по рукам!

– Милостивый государь!

– Амалия Константиновна, ну честное слово… Уговорили: тысяча. Тысяча франков!

– Покупайте «Пти Паризьен!» – отчаянно прокричал голос за окном.

Торг в кабинете продолжался, и наконец ценой нешуточных усилий Амалия выжала из собеседника полторы тысячи полновесных золотых франков. Но она не была бы Амалией, если бы не добавила:

– В сущности, этих денег хватит только, чтобы у хорошей портнихи косынку заказать.

– Расшитую жемчугами? – невинным тоном поинтересовался резидент.

Амалия расхохоталась. Осетров покачал головой и выдал собеседнице расписку, по которой ей в любое время могли выдать сумму, о которой они условились.

– Надеюсь, вы навестите нас, когда вернетесь из Мадрида, – сказал резидент, когда Амалия поднялась с места, пряча расписку в сумочку.

– Даже не сомневайтесь, милостивый государь, – отозвалась его собеседница.

Когда Амалия покинула посольство, расписки при ней уже не было, зато сумочка заметно потяжелела. Баронесса купила газету, убедилась, что там нет ни слова о дуэли, подумала, что информацию, вероятно, напечатают в вечернем выпуске, и отправилась по магазинам.

Днем, когда Амалия вернулась к себе, она обнаружила, что ее ждет Сергей Васильевич Ломов. Вид у него был на редкость удрученный, и баронесса решила, что у ее коллеги какие-то неприятности или, может быть, проблемы личного характера.

– Прошу вас, присаживайтесь, Сергей Васильевич, – сказала Амалия, раскладывая на столе свертки и пакеты с покупками. – Может быть, вы хотите чаю или кофе? Надеюсь, вам не пришлось долго ждать?

– Собственно говоря, я шел мимо и просто так решил зайти, – буркнул Ломов, опускаясь на диван. – Нет, мне ничего не надо, ни чая, ни кофе. Я слышал, вы присутствовали при дуэли виконта с Уортингтоном?

– Присутствовала – слишком громко сказано, – отозвалась Амалия, не удержавшись от улыбки при воспоминании о том, как ей пришлось взбираться на дерево. – А кто вам сказал, что я…

– Осетров. По его словам, вы написали о виконте отчет в духе Юлия Цезаря: пришел, увидел, победил.

Амалия запротестовала, но она тотчас же заметила, что собеседник не слушает ее возражений.

– В любом случае Уортингтон вам более ничего не должен, – добавила Амалия. – Счет закрыт.

Ломов покосился на нее, словно не решаясь сказать кое-что, но они были коллеги и в известной степени равны, так что он решился.

– Я был в морге, – сообщил он.

– О!

Больше Амалии ничего не пришло в голову.

– Понимаете, – продолжал Ломов, – то, что произошло, не лезет ни в какие рамки. Человек, не державший в руках оружия, укладывает профессионала, с которым и опытный зубр бы не справился… Короче, я не мог отделаться от ощущения, что нас разыгрывают.

– Разыгрывают? – машинально переспросила Амалия, лихорадочно соображая, куда клонит собеседник.

– Ну да. Поэтому мне позарез нужно было видеть труп Уортингтона и убедиться, что это он и что он действительно мертв.

Тут баронесса Корф поймала себя на мысли, что разговор стал приобретать какой-то совсем уж иррациональный оттенок. Кроме того, не стоит забывать, что хорошенькая женщина, которая только что удачно походила по магазинам, в принципе не настроена в такой момент обсуждать столь мрачную тему.

– Э-э… и что же, вы убедились? – неловко спросила Амалия.

Ломов тяжело вздохнул.

– Представьте себе, да. Никто не выжил бы, получив пулю в лоб.

Он замолчал, глядя на пятно солнечного света на полу. Устав стоять, Амалия села. Инстинктивно она чувствовала, что ей следует сказать Ломову что-нибудь ободряющее, но она не могла скрыть от себя, что вся ситуация представляется ей немного комичной.

– Скажите, Сергей Васильевич, вы сердитесь на виконта де Ботранше из-за того, что он лишил вас удовольствия самому прикончить Уортингтона? – спросила она напрямик.

– И это тоже, – ответил Ломов каким-то странным тоном. – Но главное, чего я не могу понять, – как Уортингтон мог так глупо попасться.

– Ему просто не повезло, – сказала Амалия.

– Сударыня, – уже с раздражением промолвил ее собеседник, – давайте не будем говорить о везении, удаче, случайностях и прочих химерах из лексикона дураков. Вам ли не знать, что в нашей работе везение – то, над чем работаешь месяцами, а то и годами.

Амалии очень хотелось возразить, и можете быть уверены, что у нее нашлось бы что сказать, но она была умна и понимала, когда спор заведомо не имеет смысла. Сейчас явно был как раз такой случай.

– Если рассмотреть ситуацию, что мы имеем? – продолжал Ломов. – Виконт де Ботранше занимается какой-то разработкой для военных. Подробностей я не знаю, но они для нас в данном случае несущественны. Англичане узнали, над чем работает виконт, и встревожились – настолько, что решили его устранить. Был разработан план, учитывающий его происхождение и особенности характера – что он, к примеру, не из тех, кто станет увиливать от дуэли. Дальше англичане сделали ход конем и послали Уортингтона. Ну а французы не сделали ничего… вроде бы ничего. Только вот Уортингтон теперь мертв.

– Потому что виконт оказался ферзем, – сказала Амалия.

– Уортингтон сожрал бы любого ферзя, – отмахнулся Ломов, и баронесса поняла, что он по-настоящему глубоко задет. – Тут, Амалия Константиновна, действовал не ферзь, а какой-то дракон.

– В шахматах нет такой фигуры.

– То-то и оно, что жизнь – не шахматы. – Сергей Васильевич со значением посмотрел на свою собеседницу. – Скажите-ка мне вот что, госпожа баронесса: вы не видели в лесу посторонних? Я имею в виду вот что: сидел где-нибудь в засаде неподалеку человечек с ружьем, который выстрелил одновременно с виконтом и уложил Уортингтона. Это объясняло бы сверхъестественную меткость виконта и заодно было бы вполне в духе Ашара, насколько я его знаю.

 

Амалия задумалась.

– По-вашему, дуэль была нечестной?

– Вы кого-нибудь видели? – настойчиво спросил Ломов, подавшись вперед. – Может быть, заметили что-то подозрительное… какое-нибудь шевеление в кустах, например?

– Я сидела на дереве, – сказала Амалия, – но ничего подозрительного мне в глаза не бросилось. С другой стороны, если человек Ашара сумел хорошо замаскироваться…

– Вспомните, может быть, вы слышали как бы эхо от выстрела, как бывает при двойном выстреле? Или видели нечто вроде вспышки там, где никого не должно быть?

На этот раз Амалия молчала гораздо дольше.

– Боюсь, я не могу вам помочь, Сергей Васильевич, – промолвила она серьезно. – Виконт просто вскинул руку и выстрелил. Полковник упал. Больше ничего не было… А если и было, я ничего не заметила. – Она немного помедлила перед тем, как произнести следующие слова. – Покойный Уортингтон не был нашим другом, и это еще мягко сказано. Почему вас так задела за живое его кончина?

– Потому что я не люблю, когда меня пытаются провести, – отрезал Ломов. – И я нутром чую, что в этой истории есть что-то гнилое. Фелисьен Ашар не из тех, кто станет полагаться на везение стрелка, который только вчера взял в руки пистолет. Уверен: там был второй стрелок, просто вы его не заметили.

Амалия пожала плечами.

– Что ж, следует поздравить мсье Ашара: он поступил бесчестно, но все же добился своего. Пока, потому что англичане вряд ли отступятся после одной попытки. Есть же еще Хобсон и Скотт, которые вполне могут вызвать виконта на дуэль, обвинив в гибели их друга.

– Вы не в курсе? – удивился Ломов. – На секундантов наехала карета, когда они вернулись в Париж. Лошади понесли… жуткая неприятность. У Хобсона сломаны ноги, у Скотта – позвоночник, и он совсем плох. Кроме того, мне стало известно, что виконт уже собрался и в сопровождении надежных людей уехал в свой замок. Нет, сударыня, Ашар не допустит, чтобы его подопечного снова вызвали на дуэль.

– Получается, он выиграл эту партию, а Уортингтон проиграл.

– Получается так. – Ломов промолчал. – Знаете, когда я увидел его мертвым, я… Честное слово, мне стало почти что жаль. Никто, кроме меня, не пришел к нему. Он уже окоченел. Не знаю, почему ему не закрыли глаза, они были открыты. И мне пришлось их закрыть.

– Если бы он был жив, – вполголоса ввернула Амалия, – вы бы даже не помышляли о жалости.

– Конечно, – усмехнулся Ломов. – Я бы помышлял только о том, как его убить.

Чтобы сменить тему, Амалия предложила своему собеседнику остаться на обед, но он отказался и вскоре удалился, оставив ее одну.

Будь Амалия в ином настроении, возможно, она не отказалась бы поразмышлять о том, правда ли, что по-настоящему нас ценят только наши лучшие враги, в то время как лучшие друзья воспринимают нас скорее как данность; но парадоксами баронесса Корф была склонна заниматься на досуге, а сейчас ей хватало своих забот – к примеру, она собиралась оживить в памяти то, что знала из испанского. Амалия всегда считала, что с испанским ей не повезло – когда-то она начала изучать итальянский, но бросила, а потом испанский наложился на похожий итальянский, так что в итоге получилось ни то ни се. Однако баронесса Корф была убеждена в том, что труд и прилежание способны творить чудеса, и принялась перечитывать учебник испанского.

Глава 4
Странности начинаются

Дело, ради которого Амалия приехала в Мадрид, заняло гораздо меньше времени, чем она предполагала, так что через неделю баронесса Корф вернулась в Париж, собираясь далее проследовать на родину. Однако почти сразу же после приезда Амалия получила записку от Осетрова, которая заставила ее пересмотреть свои планы. Постороннему записка могла бы показаться простым приглашением на ужин, но по особым ключевым словам, употребленным в тексте, баронесса сразу же определила, что речь идет о чем-то важном и срочном и что, возможно, снова потребуется ее помощь. В тот же вечер Амалия навестила Осетрова. В силу своей профессии резидент умел прекрасно скрывать свои чувства, но Амалия знала его не первый год и безошибочно определила, что ее собеседник чем-то обеспокоен. Он произносил требуемые приличиями фразы о том, удачно ли прошло путешествие баронессы и не устала ли она, но Амалия видела, что его мысли занимает нечто совсем иное, и приготовилась ждать, когда он наконец заговорит о том, что его волновало.

– Кажется, вы хорошо знаете Сергея Васильевича Ломова? – спросил Осетров после того, как собеседница дала ему понять, что довольна результатами своей поездки и не ощущает никакой усталости.

– Мы работали вместе, – осторожно ответила Амалия.

– И насколько мне известно, виделись с ним до того, как отправиться в Мадрид?

Тон, которым были сказаны эти слова, баронессе не понравился. Слишком многое могло за ним стоять – от подозрения до прямой угрозы. Амалия не знала за собой никакой вины, но отлично знала, как немного порой надо, чтобы испортить жизнь агенту, каким бы добросовестным и надежным он ни был.

– Если вам, милостивый государь, известно о визите Сергея Васильевича, – холодно промолвила баронесса Корф, – то для вас также не должно составлять секрета, о чем мы говорили.

Осетров несколько мгновений буравил собеседницу пронизывающим взглядом, но затем, очевидно, решил пойти на попятный. Он сухо улыбнулся.

– Сударыня, я глубоко сожалею, если вам показалось, что я имел намерение каким-либо образом задеть вас. Когда Сергей Васильевич узнал, что вы присутствовали на дуэли Уортингтона и виконта де Ботранше, он выразил желание встретиться с вами. Зная решительный характер Сергея Васильевича, я, естественно, предположил, что он исполнил свое намерение и что вы с ним виделись еще до вашего отъезда. Я ведь прав?

– Совершенно правы, милостивый государь, – ответила Амалия, принужденно улыбаясь.

– Госпожа баронесса, вы не только прекрасны – вы также самая умная женщина из всех, кого я знаю.

Тут Амалия окончательно убедилась, что все настолько плохо, насколько вообще может быть, потому что за подобными комплиментами неминуемо следует нечто ужасное. А Осетров меж тем продолжал, подавшись вперед:

– Скажите, сударыня, когда вы общались с Ломовым перед отъездом, вы не заметили в его поведении ничего… странного?

– Он был оскорблен до глубины души тем, что Уортингтона убил не он, – сдержанно отозвалась Амалия. – Вам судить, считать это странностью или нет.

– И больше вы ничего не заметили?

– Может быть, вы мне скажете, что происходит? – вопросом на вопрос ответила баронесса Корф. – Вы говорите о Сергее Васильевиче, выпытываете подробности нашей с ним встречи… Мне бы хотелось все-таки понять, к чему все это, потому что тогда мне будет гораздо проще вам помочь.

– К чему все это, – эхом повторил Осетров и с обманчиво рассеянным видом побарабанил пальцами по столу. Амалия, однако, видела, что ее собеседник собран, сосредоточен и лишь мысленно прикидывает, какой ему тактики держаться. Невольно ее охватила тревога. – К чему, к чему… Боюсь, сударыня, что у нас проблемы.

– У нас?

– Да, у Особой службы, у вас, у меня и… Словом, у всех.

– Насколько они серьезны?

– Пока не знаю. Дело в том, что Ломов исчез.

И он впился взглядом в ее лицо, подстерегая малейшее изменение в его выражении. Но Амалия так удивилась, что, не сдержавшись, выпалила:

– Не может быть!

– Чего не может быть, сударыня? – с убийственным сарказмом поинтересовался ее собеседник.

– Я хочу сказать, – пробормотала Амалия, нервничая, – что… что это совсем не в духе Сергея Васильевича. Я имею в виду…

– Тут, как ни странно, я соглашусь с вами, – сжалился над ней Осетров. – Впрочем, у нас есть основания считать, что его исчезновение… оно, так сказать, произошло не вполне… не вполне, кхм, добровольным путем.

– Вы хотите сказать, что его похитили?

– Не так категорично, сударыня, – поморщился резидент. – Скажите-ка мне лучше вот что: в Испании вы получали какие-нибудь известия от Ломова?

– Нет.

– Вы уверены?

– Нет нужды задавать мне подобный вопрос. Разумеется, я уверена, коль скоро сказала «нет».

– А вам, случаем, неизвестно, что Ломов делал в Париже после того, как вы оттуда уехали?

– Насколько я знаю, у Сергея Васильевича не было в Париже никаких дел, – с неудовольствием ответила Амалия. – Он должен был вернуться в Петербург.

– И сесть на Северный экспресс как раз в тот день, когда вы отправились в Испанию на Южном [3], – подхватил Осетров. Его глаза сверкнули. – Однако господин Ломов опоздал на экспресс, потому что, представьте себе, запил.

– Плохо, – пробормотала баронесса Корф, передернув плечами. – В такой профессии, как наша, это серьезная ошибка. Вы кого-нибудь приставили к Сергею Васильевичу, чтобы он не наломал дров?

– Нет, вы сначала послушайте, – усмехнулся Осетров. – Ломов напился и заперся в своем номере. Пока его будили, поезд ушел. На следующий день Сергей Васильевич пришел ко мне, трезвый как стеклышко, и извинился за вчерашнее. Он объявил, что готов вернуться домой следующим экспрессом. Сейчас Северный экспресс два раза в неделю ходит до Петербурга, и раз Ломов пропустил поезд в среду, он должен был уехать на том, который покидает Париж в субботу.

– В два часа с четвертью, – не удержалась Амалия. – С Северного вокзала.

– Совершенно верно. Одним словом, я не слишком беспокоился. В конце концов, человек может выпить лишнего… с кем не бывает, и опоздать на поезд тоже может, ничего особенного тут нет. Однако вскоре я узнал, что в свободное время господин Ломов ходил встречаться с секундантами покойного Уортингтона, с доктором, а также ездил на место дуэли. Скажите, Амалия Константиновна, что бы вы подумали на моем месте?

– Что Сергей Васильевич притворился пьяным и нарочно пропустил поезд, чтобы расследовать смерть полковника, – сказала Амалия.

Осетров удовлетворенно кивнул.

– Вот! И я, госпожа баронесса, решил точно так же. Поэтому один из моих людей сопровождал в субботу Сергея Васильевича на вокзал и проследил, чтобы он сел в вагон.

– А потом? – спросила Амалия.

– Дальше, сударыня, начинается самое интересное. Багаж господина Ломова прибыл в Россию, но хозяина багажа в вагоне не оказалось. Он исчез, и, по нашим сведениям, это случилось еще до того, как поезд пересек французскую границу.

– По вашим сведениям? Значит, вы уже наводили справки?

– Сударыня, вы же знаете, что я некоторым образом отвечаю за всех наших людей, которые находятся на территории Франции, включая агентов Особой службы. Я получил из Петербурга предписание выяснить, что могло случиться с господином Ломовым. Разумеется, я сразу же принял его к сведению и подключил своих людей.

– Надо было осмотреть купе, в котором он ехал, – решительно сказала Амалия. – Опросить кондукторов и пассажиров, особенно тех, которые ехали с ним в одном вагоне. И не забывайте, что из-за разницы в ширине нашей и европейской железнодорожной колеи на станции Вержболово пассажиры переходят из одного состава в другой, то есть осматривать купе надо в том составе, который выехал из Парижа.

– О да, сударыня, я бы действовал именно так, будь я французским полицейским и имей соответствующие полномочия. Проблема в том, что их у меня нет. Многие пассажиры – граждане иных государств, кондуктора – французы и немцы, и мы не имеем права их допрашивать. Разумеется, мои люди употребят все усилия, чтобы узнать, куда пропал Сергей Васильевич. Тем более что все-таки удалось осмотреть купе, в котором он выехал из Парижа, и этот осмотр дал определенные результаты.

– Могу ли я узнать, какие именно?

– Полагаю, что можете, госпожа баронесса. В купе была борьба, на оконном стекле осталась трещина, диванная обивка в одном месте продрана чем-то острым. Следов крови мы не обнаружили, но их могло и не быть, вы же понимаете…

– Кто ехал в купе с Сергеем Васильевичем?

– Никто. Он выкупил оба места. По его словам, он терпеть не может, когда рядом кто-то храпит. Тогда я не обратил на это внимания, а сейчас думаю: может быть, он опасался кого-нибудь?

 

– Если так, то Сергей Васильевич уж точно не стал бы садиться в поезд средь бела дня на глазах у всех. Кстати, вы узнавали – может быть, кто-нибудь еще из пассажиров исчез? Или, может быть, не пассажир, а кондуктор?

– Если мои сведения верны, – медленно проговорил Осетров, – никто из пассажиров и никто из кондукторов не исчезал. – Резидент выдержал паузу. – Как по-вашему, что там произошло?

– Возможно, Сергей Васильевич узнал что-то о дуэли, – сказала Амалия, хмурясь. – И его решили заставить замолчать. Раз в купе была борьба, значит, на него напали. Если тела нет в поезде, его должны были выбросить наружу, и оно лежит на насыпи… а может быть, и нет, потому что экспресс проезжает по мостам над несколькими реками, и самое надежное – сбросить труп в воду. После этого убийца или убийцы вернулись в свое купе и спокойно вышли на станции, до которой у него или у них был билет. Думаю, расследование надо начать со списка пассажиров. Поскольку речь почти наверняка идет об умышленном убийстве, вряд ли преступники покупали билеты до Петербурга или даже до Берлина. Прежде всего стоит проверить тех, кто покинул поезд еще на французской территории.

– Кажется, мы мыслим в одном направлении. – Осетров сухо улыбнулся. – Проблема в том, что на первый взгляд никто из пассажиров не возбуждает подозрений. Тем более что на Северном экспрессе кто попало не ездит, им пользуется довольно узкий круг лиц, которые в большинстве очень хорошо известны.

– Тогда возникает вопрос, не могли ли находиться в поезде неучтенные пассажиры.

– Вероятно, могли, особенно если принять во внимание то, что происходит сейчас.

– А что именно происходит сейчас? – напряглась Амалия.

– Я не сказал вам еще кое-что, – со значением уронил Осетров. – Уже несколько дней возле посольства и домов, которые нам принадлежат, околачиваются французские агенты. Их много, очень много, и что самое скверное, они даже не пытаются скрываться. Как вы думаете, сударыня, что может означать такое их поведение?

– К чему строить гипотезы, когда можно узнать наверняка? – пожала плечами Амалия. – Допустим, найти кого-нибудь, похожего на Ломова, послать его к дому, возле которого дежурят агенты, и посмотреть, что будет.

Осетров умел владеть собой, но его выдал взгляд, устремленный на собеседницу, – взгляд, в котором недоверчивость смешалась с удивлением и с удовольствием оттого, что резиденту в кои-то веки попался человек, достойный его уровня. Тут, пожалуй, стоит добавить, что самого себя господин Осетров ставил очень высоко, хоть и не кричал об этом на всех углах.

– Вы ведь уже так и поступили, верно? – вкрадчиво осведомилась баронесса Корф. – И что же? Двойника Ломова тотчас задержали?

– Его уже отпустили. – Говоря, Осетров поднес руку ко рту, чтобы скрыть улыбку. – И даже, представьте себе, принесли извинения. Получается, Амалия Константиновна, что наш Ломов жив, раз его столь отчаянно ищут. А еще получается, – продолжал резидент, и теперь уже и тени улыбки не было в его лице, – что он нарушил все наши правила и, действуя на свой страх и риск, разворошил осиное гнездо, о котором мы можем только догадываться. Именно поэтому я еще раз спрашиваю вас: не заметили ли вы чего-то странного, когда видели его в последний раз? Подумайте хорошенько, сударыня, я вас не тороплю.

Выражение «в последний раз» настолько не понравилось Амалии, что ей стоило большого труда сосредоточиться на воспоминаниях о разговоре с Ломовым.

– В нашу встречу перед моим отъездом Сергей Васильевич говорил только о Уортингтоне, – сказала она наконец. – Он был убежден, что с дуэлью что-то не так. По его мнению, в кустах или где-то поблизости находился еще один стрелок, который выстрелил одновременно с виконтом и убил полковника.

– Однако у дуэли был свидетель, и этот свидетель – вы, – напомнил Осетров. – Я читал ваш отчет, занимательный, хоть и несколько поверхностный по форме, и должен сказать, что не помню упоминаний ни о каком постороннем стрелке.

– Я действительно никого не заметила, – призналась Амалия. – Но ведь я следила только за тем, что происходило на поляне. Если стрелок, о котором мы говорим, позаботился как следует замаскироваться… – она запнулась.

– Вы хотите сказать, что могли не увидеть его сверху? – спросил Осетров.

– Не знаю. – Амалия недовольно поморщилась. – Не уверена. По правде говоря, я была так рада, что виконт не пострадал… То есть не то чтобы рада, – быстро поправилась она, – но мне казалось несправедливым, что Уортингтон должен был его убить. Вы понимаете, что я имею в виду?

3Северный экспресс (Норд экспресс) с мая 1896 года связывал Париж с Петербургом. Южный экспресс шел из Парижа в Лиссабон через Мадрид.
1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15 
Рейтинг@Mail.ru