Валерия Лисичко
Ревность
– Из-за машинки… – Феликс кивнул на самодовольный агрегат на письменном столе.
– Из-за прогула.
– Ты печатала вместо работы… – протянул Феликс, так и не подобрав верной интонации для прописной истины.
– Я работаю ради того, чтобы печатать, – спокойно поправила его Майя.
И тут что-то в голове у Феликса надломилось. Звон квартиры разом стих. Феликса как будто выдавило-выкинуло в пространство свободного космического полёта. Недоумение сменилось восхищением. И таким сильным, что Феликс подхватил Майю и закружил её по комнате.
– Ты не только горячее, но и умнее, чем я мог подумать, – сказал Феликс вместо того, чтобы выдать пошлое «ты – идеальная женщина».
Феликс искренне ненавидел все места работы, на которые поступал. Не успев подписать трудовой договор, он начинал бунтовать против системы, в которую добровольно самозаключился. И вдвойне ненавидел систему за то, что у него нет других вариантов не сдохнуть с голода. Феликс чувствовал себя заложником в рабской системе. Наёмный труд – обманка без перспектив. Клетка для рабов. Их мотивируют и кормят иллюзиями. Несбыточными. Жестокими. Подстрой свою жизнь под работодателя, под его расписание, раздели его идеи и ценности. Получи деньги, медицинское обслуживание, дорогие вещи. Но даже не думай жить по-своему и вне системы. Даже не думай организовывать жизнь по иным правилам. Не нравятся идеи работодателя – реализуй свои, запиши их на лист, прочекай внутри устаканившегося порядка вещей, зарегистрируй организацию и пей жизни уже тех, кто захочет работать на тебя.
И не успев заступить на службу, Феликс начинал свой бунт в стиле солдата Швейка. Он искал лазейки внутри правил. И следовал формальной стороне вопроса. Вот он на кассе, но он не кассир, а клоун. И попробуйте ему возразить. А ещё хуже – уволить. Уволите – и он как по часам будет таскаться по судебным заседаниям. В суды – как на работу, вместо работы.
Работа грузчиком? Отлично – от товаров внутри коробок ничего не останется. Кто запретит грузчику быть жонглёром?
Работа на конвейере – рост брака.
Аниматор и промоутер – и жалобы прекрасных дам на использование личной информации, непристойные звонки в непристойное время.
Каждое своё место работы Феликс оборачивал против себя. Каждый раз он то ли мстил системе через работу, то ли наказывал себя за компромисс и вынужденное трудоустройство.
И вот она, Майя, серая мышь, просыпающаяся по будильнику и живущая по часам. Раб системы, со спрятанной под бесформенный свитер горячей плотью? Нет, Майя провела всех. Она не искала работу – она искала удобную попутку. Майя не обольщалась и не брала в долг, не испытывала благодарности за выданную зарплату и сострадания к временным хозяевам. И не сбивала свои собственные приоритеты. Расплата за свой образ жизни потеря работы? Хорошо. Как всегда у Майи, холодное и безразличное «хорошо». Она заплатит эту цену.
Может быть, поэтому Майя не обращала внимания на его диванную оккупацию и лень? Не опровергала дешёвые отмазки? Не разоблачала ложь? Она просто защищала возможность прожить жизнь хреново, но так, как ему хочется, потому что сама проживала похожую жизнь.
Она принимала это. Не мирилась, не терпела – принимала и понимала. Есть крыша, еда, деньги – ну и ладно, ну и будет.
«Мы с тобой одной крови», – подумал Феликс.
Майя не работала – она использовала работу.
Спустя неделю запойной печати Майя отправилась на собеседование. А Феликс неожиданно для себя увидел печатную машинку в новом свете. Она не занимала его место. Она была продолжением Майи.
Её страстью – да. Но страстью к самой себе, страстью с которой она погружалась в книгу. Страстью, с которой она проваливалась в себя и наслаждалась уединением собственного общества.
И Феликс подумал, что за все те месяцы, проведённые в её доме, он жил от вспышек ночной страсти между ними. Но так и не соприкоснулся с внутренним огнём. Страсть, что питала Майю, была ему не знакома. Его огонь рождался только в соприкосновение с другими людьми.
И внутри такого видения печатная машинка стала для Феликса ключом к тому счастью, которое, как ему казалось раньше, печатная машинка крала у него.
***
В отсутствие Майи Феликс стал усаживаться за печатную машинку. Иногда протирать пыль. Иногда ставить на письменный стол чашку горячего шоколада или чая. Несколько раз он пытался печатать, но неловкие пальцы путались, жали не на те клавиши, пропускали буквы.
Майя нашла новую работу быстро – не прошло и недели.
И теперь Феликс ежедневно от её ухода и до возвращения охаживал печатную машинку. Однако перебирание клавиш завораживало только первые минуты. Страсть не разгоралась, приходила тоска.
Несколько раз Феликс бросал печатную машинку. Пытался спрятаться в книгах. Даже нашёл пару собеседований, которые посетил. И, к его ужасу, его даже пригласили продавцом в мебельный магазин. Феликс, конечно, не сказал об этом Майе. И быстро поставил зарвавшегося работодателя тем, что эта работа ему, Феликсу, не подходит.
Машинка манила. В голове поселилась одержимая Майя. Феликсу хотелось испытать то, что испытывала она. Что-то же она чувствует наедине с этими клавишами. Что-то, что важнее работы, важнее его – Феликса. Вся жизнь Майи сосредоточена и крутится вокруг клавиш. Остальное – фон, с которым не жалко расстаться.
После очередного фиаско Феликс решил сменить подход. Он стал читать её заумные тексты, стопками лежащие в ящиках письменного стола, на полках и даже на подоконнике. Аккуратно подшитые. Набранные на чистовую. Феликс ни черта не понял. Майя в его мире поселилась между Кантом и Гегелем. Сложные конструкции из слов. Неуловимый смысл. Ноль сюжета. И отрицательное значение в поле интриги.
Феликс то печатал, то слонялся по квартире, то выезжал на собеседования. Квартира перестала звенеть. Утренний клёкот клавиш стал складываться в мелодию приятного пробуждения. А Майя, заполняющая листы буквами, стала вызывать вместо раздражения лёгкое возбуждение. Феликс даже стал фантазировать об утренней близости, во время которой Майя не отрывается от текста, нашёптывает что-то себе под нос, погружена в печать, а Феликс погружается в неё. Может быть, талант и одержимость передаются половым путём?
