Валентина Шабалина
Третий не лишний
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. А Ольга с Федькой причём?
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. А притом! Притом, что у Клавки такая же история, как у Ольги с Федькой. Муж-то её нынешний дома не ночует, гуляет, где-то безобразничает, пить начал.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Ну!
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Вот тебе и ну! Клавка в магазине рассказывала, что кто-то её научил психологии. Ей сказали, что к мужу надо относиться как к Христу. Вот, к примеру, стук в дверь, (подбегает к двери) тук-тук! Ты открываешь, а там Иисус Христос стоит. Ты его как примешь? Чтобы руки помыл, чистое полотенце дашь, новое. Своё-то стираное не предложишь. А разве за клеёнку есть посадишь? Он же Бог! Конечно, чистую скатерть постелешь. И всё самое вкусное на стол поставишь. А как сейчас мужей жены встречают? Он в дверь, а она ему: «Явился? Опять набрался? Суп на плите, жрать захочешь, сам подогреешь!». А мужу, какой интерес дома быть, если его так встречают, вот и смотрит он на сторону, где его принимают и кормят лучше.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Оно так. От добра – добра не ищут.
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Так вот, Клавка так и попробовала: представила, что её муж Иисус, дверь открыла, приветливо встретила, накормила, напоила. Даже когда пьяный пришёл, ругать не стала, спать уложила. И утром, ни-ни, даже не напомнила про пьянку. И так целый месяц. Так он сейчас от неё ни на шаг. Всё твердит: «Ах, Клавочка! Ах, Клавочка! Лучшая моя женщина!». Вот как! А бабы начали рассказывать, что и ещё кто-то попробовал, и получилось. Ну, я и подумала, дай-ка и я так сделаю.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Зачем? Я же уже не гуляю. И не гулял никогда.
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Ты у меня золотой, Николай Макарович. Вот я и подумала: неужто ты за всю свою жизнь не заслужил, чтобы я из тебя Христа сделала? Заслужил.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Катенька.
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Коленька.
Сидят обнявшись.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. С Христом это ты славно придумала, только, что же ты меня не предупредила?
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Сюрпризом хотела.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Сюрприз это хорошо. Сюрприз получился! А давай, христову курочку съедим, а то она, наверное, истомилась в духовке в ожидании.
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Давай, съедим.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. С компотиком.
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Давай, с компотиком.
Свет гаснет.
Картина 3
Зажигается свет. Та же комната.
Екатерина Романовна сидит на своей кровати, расчёсывает волосы. Николай Макарович, чинит плитку у окна.
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Ты плитку-то починил?
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Нет ещё. Сейчас спираль поставлю, и всё будет готово.
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Свет включи. Темнеет уже, ничего же не видно.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Видать ещё.
К Екатерине Романовне подходит Мухтар и кладёт ей голову на колени.
Она гладит его по голове.
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Что, мой хороший? Набегался? Сейчас расчешу волосы и покормлю тебя. Там ещё остатки обеда остались. И где ж ты всё бегаешь? Всё набегаться не можешь. А я всё жду, жду… Шарик мой любимый. Сейчас накормлю… Посижу только немного, устала что-то… А тебя, Коленька, и не знаю, чем кормить. Плитка не работает, придётся, всухомятку есть.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Сейчас, заработает. (Включает плитку в сеть, она вспыхивает и гаснет.) Нет, Катя, плитку сегодня не сделаю, надо спираль новую покупать – сгорела окончательно.
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Ну и ладно. У меня что-то сегодня и сил нет готовить.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Не готовь, перекусим чем-нибудь. У Клавдии в магазине спиралей тоже нет, я смотрел. Надо у мужиков завтра спросить, может, кто в город поедет – заказать.
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Будут они бегать, спираль искать! У них свои дела! Тебе самому надо съездить, поискать, да заодно к Павлу зайти, поинтересоваться, как живут, может, что надо.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Павлу с Люськой кроме денег ничего не надо!
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Так я им собрала немного, на кухне в шкафчике возьмёшь.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. В котором?
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. В том, где крупы сейчас стоят, а раньше кастрюли стояли. Я недавно жучка в пшёнке нашла. Так пришлось всю крупу помыть, перебрать, просушить. Ой, работы сколько было! Наверное, это у Клавы в магазине жучки завелись. Надо будет ей сказать. А может у меня завелись – просто пора им пришла, вот и завестись…
Пшёнку курам скормила… Жучок уже её поел, нам-то, что её доедать? А другую крупу в другой шкафчик перенесла. А тот шкафчик тоже помыла, да кастрюли в него поставила. Поэтому крупы теперь в другом шкафчике…
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Как-то сложно всё, Катя.
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Да чего там сложного? Шкафчик откроешь, там зелёная баночка стоит, на которой написано «манка», но манки там нет. Вместо манки насыпан горох. Вот под этим горохом лежит полиэтиленовый пакет с деньгами. Оттуда возьмёшь.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Почему написано «манка», а лежит горох? Не логично!
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Так эта банка по объёму больше, чем банка, где написано «сахар», поэтому сюда горох и вошёл. А банка для гороха совсем маленькая была… И зачем такие маленькие банки под горох делают? Поэтому в ней сейчас чай. А в банке для сахара – манка. Сахар-то я в стеклянную банку насыпала, его и так видать. Вроде всё понятно!
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Лучше ты достань сама, Катя, без путеводителя я не разберусь.
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Ладно, как поедешь, достану.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Хорошо, что чайник электрический есть, сейчас чайку поставлю, попьём горяченького.
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Поставь, поставь. (Закалывает волосы.) Пойдём, Шарик, покормлю тебя.
Екатерина Романовна встает и падает, ухватившись за спинку кровати.
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Ох!
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Что с тобой, Катя?
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Голова закружилась. Давление, наверное. Ты Шарика покорми, а то он у утра голодный.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Пойдём, Мухтар, пожуём что-нибудь. А ты пока полежи, Катя. Может тебе телевизор включить?
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Какой там телевизор! Что-то мне плохо, Коленька. Слабость какая-то, да и жарко в комнате. Ты форточку-то открой проветрить, и водички мне дай.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ (подает стакан воды). Да ты горячая вся, Катя. Я сейчас сбегаю к соседям, по телефону фельдшера вызову.
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Постой… погоди.. Ты присядь…
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Некогда, Катя, годить. Тобой уже дом можно обогревать.
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Да ты выслушай…
Николай Макарович садится рядом с кроватью на табурет.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Ты только побыстрее говори, за фельдшером бежать надо. А то пока она прибежит, то да сё, сама знаешь…
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Ой, да может её не тревожить? Может дела, у неё какие? А мы отвлекать только будем.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Ну, какие у неё дела, Катя, кроме как лечить людей?
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Да ты что, Николай Макарович? У неё же дети, огород, куры… В доме работы много.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Её работа – лечить людей, а не огород с курами!
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Сейчас полежу… и пройдёт. А не пройдёт, значит, всё естественно…
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Что естественно? Болезнь?
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Да может это и не болезнь вовсе!
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Не говори загадками, Катя! Побежал я!
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Погоди! Сказать мне тебе надо, а говорить трудно – слабость.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Ну, ты соберись с силами, и побыстрее…
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Это как получится, Коленька… Там, в шкафу… внизу… коробочка стоит. Коробочка из-под обуви, коричневая такая. Помнишь, мы тебе ботинки покупали, они в этой коробочке лежали. Да помнишь, ты эти ботинки до сих пор носишь.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Ботинки помню, а коробку нет. Зачем мне её помнить?
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Ну как же ты коробку-то не помнишь? Ну ладно, не помнишь и не надо. Я в эту коробочку всё собрала, всё сложила…. На всякий случай, чтобы ты потом не бегал, не искал…
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Что искать-то я должен?
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Ну, там, чулки, трусики, тапочки… сам-то ведь не купишь.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Чулки-то мне зачем?
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Да не тебе, а мне! Это на тот случай… если я умру, чтобы ты не бегал, не искал.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Перестань, Катя, глупости выдумывать.
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Не перебивай, Коленька. Не глупости это. Мы с тобой уже в том возрасте, когда это уже не глупости. Я всё собрала, всё приготовила. Кофточку синенькую с вышивкой, что в последний раз покупала… Помнишь, на праздник пять лет назад покупала?… Я же её берегла, не носила… ты на меня её надень… она новая совсем. Потом, костюмчик у меня серенький шерстяной…красивый… Я его и поносить не успела – моль на спине съела… Да дырку-то такую выела! Ой! Ну, ничего… дырочку я зашила, заштопала и оставила на этот «торжественный» случай. Всё равно лежать на спине, там не видно. А костюмчик-то хороший, почти не ношеный. Зинка Пономарёва его своей свекрови покупала в городе. Помнишь свекровь Зинкину?
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Не помню.
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Как не помнишь? Она в пекарне работает. На свежем хлебе располнела, он ей на груди и не сошёлся. Она его только раза два и надевала на какой-то праздник. Так я тот костюмчик у неё купила, а носить некуда – праздников нет. Думала, к Пашке поеду, по городу павой пройдусь! А моль – вот ведь зараза – всю поездку испортила! Теперь только в гроб в нём.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Помирать, значит, собралась?
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. От этого никто не застрахован, Коленька… Погоди, не перебивай… слабость… Там в коробочке, где бельишко лежит, фотография есть, где мне лет тридцать… Меня тогда ещё на доску почета фотографировали, передовиком была… Помнишь? Так ты её, Коленька, на памятник сделай… Не хочу я старухой висеть на памятнике… это же, почитай, навсегда. Пусть меня молодой видят, какая я в молодости была, а старуху-то какой интерес рассматривать? Да и ты придёшь на мою могилку, а там я молодая.... красивая… Всё тебе радость.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Ну что это за радость, Катя?! Не выдумывай!
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Не выдумываю! Может ко мне уже моя смертушка пришла, а ты за фельдшером бежишь! Я вот думаю, может, документ подписать?
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Какой документ?
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Ну, этот… Забываю всегда. Где имущество ещё делят…
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Брачный договор, что ли?
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Ну да!
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Зачем его нам подписывать?
