Валентина Осколкова
Дурная наследственность Аё
Сегодня никакого мохито на крыше. Не до него.
– Давай ты просто спишь дома в кровати, а? – просит Аё того, кто ему приснился. – Пожалуйста! И никуда завтра не пойдёшь. И ни за что, ни за что меня не вызовешь!
Но чутьё метрошного монстра не даёт обмануться и ведёт по пустынным в этот час переходам до нужной станции.
Никита здесь – сидит на перилах моста над путями. За два минувших года ещё вытянулся, обзавёлся усами в три волосинки и шрамом под губой. Штаны всё такие же камуфляжные и безразмерные, а вот кепки, раздражавшей Аё в тот раз, больше нет. Вместо неё выбритые виски, колечко в ухе и ещё один шрам, ожоговая каракатица чуть ниже виска.
А третий – на запястье.
Аё очень не хотел бы знать, как Никита их получил, но от прабабкиного ясновидения никуда не деться.
– О, ты всё-таки пришёл, – кивает Никита даже без удивления. – Хотя я как вошёл, так сразу же и выскочил, из соседней двери.
– Это не считается, – поспешно говорит Аё, но уверенности в своих словах не испытывает. – Ты меня не звал, я бы почувствовал.
– Но ведь ты пришёл?
А взгляд у Никиты пьяный и затравленный.
Не должно быть у шестнадцатилетних парней такого взгляда, не должно, не должно…
– Я… – Аё вздыхает и не договаривает. Чутьё истинного монстра умоляет валить отсюда, и поскорее.
Но Аё не может.
Потому что Никита его всё-таки вызвал?
– Зачем? – наконец спрашивает монстр.
– А скажи… Когда ты навсегда лицо отнимаешь… что случается с человеком?
– Ничего хорошего, – сердито бормочет Аё. – Я же всё-таки монстр, а не фея-крёстная.
– А и ладно! – с вызовом в голосе отвечает Никита. – Давай. Хуже уже не будет.
– Ты так уверен? – с тоской спрашивает Аё. В такие моменты он больше всего на свете ненавидит свою природу, доставшуюся в наследство от дикой смеси египетских божков, якутских шаманов, английских призраков, греческих сивилл, балтийских дэйв и ещё один Бог ведает кого.
Монстр.
Чудовище.
Тот, кого можно вызвать несложным обрядом… Дважды – себе на пользу. А на третий раз монстр возьмёт свою плату.
– Ну? – торопит Никита, и Аё видит – парень боится передумать.
– Зачем? – почти беззвучно спрашивает Аё, оттягивая неизбежное.
Но Никита слышит – и рассказывает. Про ту цыганистую девчонку, про сладость и боль бессонных ночей, про неминуемую расплату и внезапные последствия…
– Ви-ика… – стонет он, качнувшись спиной назад, и Аё торопливо ловит его за плечо. Взгляд у Никиты – напрочь потерявшегося ребёнка. – А отец сегодня возвращается, уже вернулся, наверное, и как я ему в глаза посмотрю?! А она не простит того, что я с ней сделал, не простит, Вика, Вика… Мне без неё не жить!
От него пахнет дрянным дешёвым алкоголем и ещё более дешёвыми сигаретами. Он потерян, зол, он боится и цепляется за слова «мне не жить», как за заклинание, которое решит все его проблемы.
Он всё так же рыж – как пламя. И кажется, из него-то он и соткан. А кто сказал, что огонь не обжигает сам себя – до боли, до горькой золы?
– Вика, она… Эй, Аё! – спохватывается Никита. – Так что ты ждёшь, а?
– Зачем тебе? – повторяет Аё.
– Чтобы меня не было, – отрывисто и зло бросает Никита.
Аё случайно, рефлекторно ловит его взгляд – но и этого довольно.
– Нет-нет-нет, – бормочет Аё, поспешно моргая, но природа берёт своё.
«Ты всё-таки монстр, Аё, – шепчет она вкрадчиво. – А не фея-крёстная…»
Ниточка за ниточкой тянется чужой взгляд, чужое лицо, чужая жизнь. Огненно-рыжие волосы, шрамы, выбритые виски, серёжка в ухе, заросший пирсинг в брови, отчаянные глаза волчонка.
– Смотри, смотри на меня, это не больно, – врёт Аё, легонько касаясь пальцем лба Никиты, а другой рукой продолжая держать за плечо. – Глупый человеческий мальчишка, который трижды позвал монстра…
