Валентин Катаев
Почти дневник
– А исключать из партии приходилось?
– Нет. Исключать не приходилось. Не было ни одного случая исключения, – сказал Лазарев.
С чувством безграничного изумления смотрел я на того маленького скромного человека, секретаря районного партийного комитета, который в самых невероятных условиях, под носом у заклятых врагов, с такой аккуратностью и точностью вел свое небольшое партийное хозяйство.
Впоследствии я познакомился с его женой, простой русской женщиной, матерью двух взрослых сыновей, находящихся в рядах Красной Армии, на войне. Она стирала белье в большой дубовой лоханке. Вот что она сказала мне про своего мужа:
– Вы знаете, я просто удивляюсь на своего Семена Федоровича. Вы подумайте только, что он вынес. А ведь в нем еле-еле душа в теле. У него слабое сердце. Он постоянно у меня болеет. У него радикулит, ишиас. Как он там не умер, у себя в катакомбах, просто непонятно. Я уж не говорю о его боевых делах, это само собой понятно. Вы только посмотрите, в каких он там лохмотьях ходил…
Она сходила в другую комнату и принесла оттуда Ужасную кепку, какие-то рыжие, сплошь латаные-перелатанные штаны и насквозь просалившуюся брезентовую куртку.
– Я это все выварила в соде. Хочу сохранить на память. Вот, даст бог, дети вернутся с фронта, я их покажу. Пустьзнают, что их отец тоже воевал в тылу с захватчиками и воевал не хуже их. Пусть гордятся своим отцом. Потом она вздохнула и прибавила:
– А все-таки мне не верится, что он столько времени провел между жизнью и смертью в катакомбах – и не только ни разу не хворал, но даже стихи стал там сочинять. Как-то окреп. Чудеса. Вот что значит вера в свое дело. Вот что значит сила духа.
И она с выражением процитировала несколько строк из стихотворения своего мужа:
– «Нам вера надежду рождает, нам вера и бодрость дает. Кто верит – всегда побеждает, позиций своих не сдает…» Не правда ли, как это верно?
Перед тем как тронуться в обратный путь, мы еще раз обошли весь подземный лагерь № 1. Охваченные воспоминаниями своего героического прошлого, такого недавнего и вместе с тем уже такого далекого, окруженные немыми свидетелями их жизни в катакомбах – самодельными кружками, светильниками, оружием, патронами, книгами, остатками листовок, лохмотьями одежды, остатками обуви, – партизаны продолжали все рассказывать и рассказывать о своей борьбе. Они вспоминали своих боевых товарищей, сожалея, что их сейчас нету с нами. Я то и дело хватался за блокнот и за карандаш, пытаясь как можно больше записать из того, что они рассказывали. Но потом я понял, что это безнадежное дело. Об этом надо написать роман. И я дал себе слово непременно его написать.
Впрочем, хочется еще передать несколько штрихов, упомянуть о некоторых товарищах, с которыми мне посчастливилось познакомиться позже.
Во-первых, это Анна Филипповна Горбель, сестра Леонида Филипповича. До войны она была банковским работником. Сейчас она опять работает в банке. Во время же подполья она была членом райкома, инструктором связи и начальником штаба. Это она, большая, добродушная, очень простая и очень милая, скромная женщина, осуществляла связь Лазарева с внешним миром. Она надевала на себя крестьянское платье, брала в руки корзинку с курицей или уткой и отправлялась из катакомб в Одессу, обманывая своей внешностью румынских часовых. Десятки раз она подвергала свою жизнь смертельной опасности. Она ходила на явки, приносила инструкции. Она продавала на базаре вещи, для того чтобы закупить для отряда продукты. Она лечила больных. Она ходила на диверсии. Она разрабатывала планы операций. Нужно было обладать колоссальной силой воли и верой в свое дело, чтобы работать так честно и так преданно и вместе с тем с таким мастерством. У нее не было ни одного провала.
Выдающимся партизаном был Николай Андреевич Крилевский, второй секретарь у Лазарева. Он командовал партизанским отрядом № 2 (Усатовским) и много горя причинил оккупантам.
Я уж не говорю о Васине Якове Федоровиче, сподвижнике знаменитого товарища Молодцова, погибшего в фашистском застенке и получившего посмертно высокое звание Героя Советского Союза. Пока Васин был в подполье, враги расстреляли его жену и угнали дочь. Такой удар не каждый бы снес. Но Васин еще крепче сжал зубы. Он лично взорвал два вражеских воинских эшелона. Он выводил свой отряд из катакомб среди бела дня и нападал на врагов. Он бил их всюду, где только представлялась возможность. Встретиться с Васиным означало для любого оккупанта верную смерть.
XI
– Ну, товарищи, пора. А то наверху, на Большой земле, уже, наверное, ночь, – сказал Илюхин, решительно вставая с камня. – Пошли!
Проходя мимо небольшой ниши в стене, я заметил несколько растрепанных, заплесневевших книг без переплетов. Я взял одну из них. Это была книга Ленина «Материализм и эмпириокритицизм», покрытая ржавыми пятнами-капель, падавших с низкого каменного свода. Я осторожно перелистал книгу и заметил, что многие места ее были отчеркнуты карандашом и на полях сделаны заметки. Очевидно, над книгой много работали, изучали ее, штудировали. Другая была – «Тарас Бульба» Гоголя.
И вдруг в моем сознании произошел какой-то мгновенный сдвиг. Я испытал то непередаваемое, томительное и прекрасное чувство, которое иногда испытывают люди. Мне показалось, что все то, что было вокруг меня, я уже когда-то, очень давно, видел. Но когда и где – ускользало из моей памяти. Я сделал усилие и вдруг понял. Это было таинственное соединение двух очень сильных впечатлений моей ранней юности, почти детства. Одно из них было воспоминание о первом посещении пещер Киево-Печерской лавры, другое – римские катакомбы, куда вместе с отцом мы спускались при свете зажженной соломы и смоляных факелов. Причем римское впечатление преобладало. И я почувствовал, что между всеми этими тремя явлениями – между древними киевскими пещерами, римскими катакомбами и одесскими подземельями, несмотря на всю их исторически несоизмеримую разницу, есть нечто общее. Это общее было то, что во всех этих подземельях жили люди, одержимые одной какой-то высокой идеей. Жили мученики и борцы за эту идею. Жили святые, пионеры новой веры. И я вдруг понял, что все люди и вещи, которые меня окружают, – и Лазарев, и Горбель, и Илюхин, и старик хозяин усатовской хижины, и эти заплесневевшие книги, и эти самодельные светильники, и эта утварь, и это оружие, и эти лопаты и ломы, – все это уже достояние истории, одной из самых ее блистательных и волнующих страниц, говорящих о торжестве, о беспримерной победе духа нового, советского человека над всеми темными и мрачными силами старого мира, соединившимися в фашизме. И, мне кажется, Лазарев как-то сразу почувствовал, уловил сердцем эту мою невысказанную мысль. Он сказал:
– А вы знаете что? Иногда, когда нам было очень трудно и очень тяжело, знаете, о чем мы начинали говорить? Мы начинали говорить о том, что после войны в наших катакомбах не мешало бы устроить нечто вроде небольшого музея. Пусть наши дети, пусть советская молодежь посмотрит, как большевистская партия боролась с оккупантами в незабвенные дни Великой Отечественной войны. И мы абсолютно твердо были уверены, что так оно и будет.
– Так оно и будет, – с уверенностью сказал я.
– Стало быть, вы первый экскурсант нашего будущего музея, – пошутил Горбель.
И мы двинулись в обратный путь, один за другим, опираясь на свои коротенькие посошки и освещая фонарями и светильниками иероглифы и условные знаки, нарисованные на ракушняковых стенах. Вскоре мы вышли на поверхность земли через выход «Утка». Была ночь. С моря дул ледяной ветер. Звезды пылали в черном небе. Во тьме лаяли собаки. И над хаткой, где нас ждал простой крестьянский ужин, вился освещенный искрами дымок, благоухающий крепким, родным, знакомым с детства запахом кизяка.
1945 г.
Страна нашей души
Тридцать лет – это ничтожно мало и вместе с тем бесконечно много. Для государства это мало. Для человека – более половины сознательной жизни. И все же, когда я – человек и гражданин – думаю о Советской власти, у меня нет ощущения двойственности. Это происходит потому, что Советская власть гораздо шире общепризнанного понятия государственной формы.
Советская власть не только форма государства. Она также и моральная категория.
Гоголь говорил о «душевном городе». Мы должны говорить о «душевном государстве», о «стране нашей души», где личность советского человека и советского гражданина не противопоставлены друг другу. Они слиты воедино не только во времени и пространстве, но – и это главное – в великом и вечном чувстве мировой справедливости.
Есть люди, которые не могут вырваться из плена древних представлений о природе человеческого общества.
Одни из них изображают Советское государство как некое новейшее повторение Римской империи с медными таблицами ее схоластических законов и человеческой личностью, раздавленной беспощадной стопой невежественного, но высокомерного центуриона.
Другие представляют Советское государство как громадную религиозную общину – скорее секту – людей, исповедующих коммунизм, как некую новейшую, универсальную форму христианства.
Подобные люди могут вызвать только негодование или жалость. Их ум крепко привязан к привычным категориям.
Советский Союз не Рим, коммунизм не религия. Нет ничего более противоположного и враждебного по духу, чем идея грубого, неизменного Римского государства цезарей и патрициев, основанного на рабстве, и идея свободного союза свободных советских народов, основанная на политическом и моральном равенстве свободных людей, занятых свободным созидательным трудом для общего блага. Христианство – религия отчаяния и бессилия. Идея коммунизма основана не на мистическом представлении о мнимом бессмертии человека, а на отрицании права угнетения человека человеком, на отрицании рабства в любой форме, на утверждении права каждого человека на свободную, независимую, счастливую жизнь.
Что было бы с человечеством, измученным противоречиями капитализма, дошедшим до отчаяния от невозможности жить мирной, чистой, справедливой общественной жизнью, если бы не великая, вечная правда марксистско-ленинского учения?
Мир должен был бы захлебнуться в крови вечных войн или сойти с ума.
Но сила мирового общечеловеческого гения, нашедшая себе полное и совершенное воплощение в великой Коммунистической партии большевиков, вселила человечеству надежду на лучшее будущее, окрылила его мечтой коммунизма, ибо коммунизм – это прежде всего мир.
Теперь эта мечта близка к осуществлению.
И мы, советские люди, будем первыми людьми на земном шаре, вступившими в ясный и радостный мир коммунистического общества.
Как ничтожны мелкие добродетели христианства и жалкие пороки язычества по сравнению с тем пониманием добра и зла, которому научила нас Советская власть?
Мы научились писать Добро и Зло с большой буквы.
Мы знаем, что такое мировое Зло и что такое мировое Добро.
Советская власть есть благородная и вечная борьба мирового Добра против мирового Зла.
И мы знаем: Добро победит.
Вот почему все темные силы мирового Зла так яростно ополчились на нашу молодую республику общечеловеческой правды – правды коммунизма.
Иногда я думаю: что было бы со мной, что было бы со всеми нами, если бы в мире не было Советской власти – «страны нашей души»?
И мне становится страшно.
Мне становится душно до обморока от одной мысли, что надо снова дышать темным, смрадным и неподвижным воздухом старого, рабского мира, без надежды на освобождение.
И как хорошо бывает снова и снова полной грудью вдохнуть свежий, сильный воздух нового мира и услышать ту музыку мировой гармонии, о которой так тосковали лучшие люди прошлого.
Если бы мне каким-нибудь чудом вернули мою молодость и сказали: «Перед тобою опять твоя жизнь. Ты властен сделать ее такой, какой пожелаешь. Приказывай. Все будет исполнено по твоей воле. Хочешь быть знаменитым, сказочно красивым, несметно богатым? Хочешь путешествовать, наслаждаться любовью красивейших женщин, писать гениальные поэмы, повелевать народами? Все это сделается по одному твоему мановению, но только при условии, что ты навсегда останешься по „ту сторону“, то есть в старом, обветшалом мире бедных и богатых, сильных и слабых, господ и рабов, белых и черных, и никогда не будешь дышать воздухом коммунизма, никогда не услышишь музыки мировой справедливости…», то я бы ответил:
«Нет. Ничего мне от вас не нужно. Пусть я лучше останусь таким, как я есть, и таким, каким я был. Пусть я лучше еще раз переживу мою чудесную нищую молодость, овеянную октябрьскими бурями. Пусть лучше я еще раз переживу мою беспокойную, трудную, сложную – и трижды благословенную – зрелость. И пусть я опять остановлюсь на пороге старости и снова увижу так близко перед собой зарю коммунизма. Отойдите. Не заслоняйте от меня солнца!»
1947 г.
Непобедимое братство
Я родился на Украине. Там протекли мое детство, отрочество и юность. Мой отец был коренной русский. Мать – коренная украинка. В моей душе с детских лет тесно сплетено «украинское» и «русское». Вернее, даже не сплетено, а совершенно слито. Единое, всепоглощающее, священное чувство общей Родины в наши дни свойственно всем народам Советского Союза.
В том-то и заключается величайшее счастье человечества, его спасение от неминуемой гибели и вырождения, что на смену темным религиозным и государственным предрассудкам, корыстно разделяющим их на «великие» и «малые», «достойные» и «недостойные», «господствующие» и «подчиненные», пришло и озарило мир светом высшей справедливости самое человеческое из всех учений, бывших когда-нибудь на земле, неотразимо ясное и светлое как день, – учение Ленина о равенстве всех народов и о братстве всех трудящихся людей.
А ведь было время – многие из нас это проклятое время еще хорошо помнят и о нем никогда не забудут! – когда украинца нельзя было назвать украинцем, а надо было обязательно называть «малоросс», когда почти всем народам, населявшим территорию бывшей царской империи, было отказано в священном праве быть народами и предоставлялась унизительная необходимость официально именоваться «инородцами».
В день славной тридцатилетней годовщины рождения Советской Украины как независимого, суверенного государства, равноправного члена в семье советских социалистических республик, обо всем этом нельзя не вспомнить.
Первая, вслед за своей старшей сестрой Россией, вырвалась Украина из тюрьмы народов и уверенно пошла по светлому, широкому пути, указанному ей Лениным. Но для того чтобы выйти на этот путь, много пришлось выдержать роковых испытании молодой Украинской Советской Республике. Ее счастье заключалось в том, что она была не одна. Ее старшая и любимая сестра Россия всегда протягивала ей твердую руку помощи.
Советская Украина родилась и окрепла в борьбе с немецкими империалистами, которые в 1918 году вероломно кинулись на нее, желая захватить себе ее несметные богатства и превратить ее в свою колонию. И тогда один трудовой советский народ помог другому трудовому советскому народу в борьбе за свободу и независимость. Это уже не были «великороссы» и «малороссы», которых помещики и капиталисты пытались отделить друг от друга глухой стеной, чтобы удобно было владеть ими поодиночке. Это уже были два независимых, дружественных советских народа, которые вместе, плечом к плечу нанесли сокрушительный удар иноземным захватчикам в 1918 году.
И рухнуло иноземное иго, идущее с запада, а вместе с ним рухнула и прочая мелкая реакционно-националистическая сволочь – все эти гетманы, петлюры, махны, кистяковские, винниченки, гайдамаки, синие жупаны и прочая, прочая, которая под желто-блакитным флагом якобы «вильной Украины» хотела надеть на нее старую, помещичье-капиталистическую сбрую и заставить тащить старый воз с новым, немецким кучером.
Но на этом дело не кончилось. С запада надвигалось новое иго. Это была интервенция четырнадцати держав. И освободительная, народная война украинского и русского народов за свою независимость продолжалась.
Кого только не видела за это время в своих цветущих просторах многострадальная Украина!
Здесь была и британская морская пехота, гонявшая по улицам украинских городов футбольные мячи, и шотландские стрелки в коротких клетчатых юбках, со своими шотландскими волынками, и черные сенегальцы с глазами белыми и выпуклыми, как облупленные крутые яйца, и унылые мокроусые греки в английских шинелях со своими печальными мулами, запряженными в повозки, наполненные всяким ворованным барахлом, и румыны в собачьих воротниках, и многие, многие другие «рыцари» мирового капитализма. Они вообразили, что в их силах повернуть колесо истории вспять. Они обрушились на Советскую страну. Их первые удары приняла Украина.
И новые интервенты еще раз почувствовали на собственной шкуре, что значит иметь дело со свободным советским народом, поднявшимся, как один человек, на освободительную Отечественную войну.
На до было видеть, как драпали интервенты!
Я помню смятенные улицы Одессы, по которым мчались, задрав хвосты, греческие мулы; с дребезжащих повозок падали на мостовую буханки горохового хлеба, какие-то лоханки, подушки, самовары. Я видел бодрых великобританских витязей, позабывших свои футбольные мячи и, подобрав штаны, бежавших в порт, на свои транспорты. Я видел танки французского генерала Франте д Эспере, бесславно увязшие в грязи, возле станции Сербка, и легендарную конницу Котовского, которая, как смерч, на спинах опрокинутого противника ворвалась в город. Русские и украинские крестьяне в новеньких московских полушубках, с красными лентами на мерлушковых папахах, с тульскими винтовками наперевес вступили в освобожденный город, в то время как флотилия интервентов дымила грязным дымом на горизонте, как куча горячего шлака, выброшенного в море.
Братство украинского и русского народов закалялось и крепло в горниле революции. Это братство, нерасторжимое ленинское братство освобожденных трудящихся людей, рабочих и крестьян, скрепленное кровью и озаренное сияющими лучами общей победы, с каждым годом становилось все теснее, все непобедимее.
На смену подвигам воинским пришли подвиги трудовые. В неслыханно краткие, воистину легендарные исторические сроки Советская Украина вместе со всей страной победоносно завершила целый ряд войн – войну с разрухой и голодом, войну с отсталостью культурной и технической, революцию аграрную, революцию индустриальную, революцию культурную.
И опять, как в первые годы своего существования, братский русский народ подал руку помощи родной, любимой сестре Украине. И опять могучий созидательный гений партии осветил путь Украины на новом мирном поприще. Семимильными шагами пошла Украина по ступеням пятилеток, осуществляла их вместе с русским народом и со всеми народами Советского Союза.
Величественные огни Днепростроя, сияние Донбасса, бескрайние колхозные массивы, переливающиеся золотистыми волнами пшеницы, тучные стада на пастбищах, фруктовые сады, бахчи, виноградники… Разве перечислишь все богатства, которые добыла Советская Украина, добыла с боя у природы за годы мирного строительства.
И если говорить, что Украина построила Днепрогэс, то это будет не полная правда. Она построила два Днепрогэса, так как однажды Днепрогэс был разрушен фашистскими варварами во время их нашествия.
Чудовищно было это нашествие на Советский Союз! Но так же, как и в первый раз, враги были разбиты, уничтожены, развеяны в прах.
Я видел брошенную фашистскую технику, раскиданную по необозримым полям освобожденной Украины. Я видел войска славного маршала Конева, которые гнали немецкую нацистскую рванину вон из пределов Советской Украины.
Дул весенний ветер. И стаи птиц возвращались в свои родные разоренные гнезда, плывя в крепком, пьянящем, как молодое вино, воздухе возрождающейся Украины.
Прошло еще немного лет, и вот весь Советский Союз празднует тридцатилетие своей милой, родной Украины.
В эти дни мне особенно радостно, и мое сердце рвется на Украину, на мою родину, туда, где в тишине старого кладбища покоятся мои родители – русский отец и мать-украинка. Они лежат рядом в украинской земле, которая вновь цветет неслыханной красотой и счастьем.
Я вспоминаю свою мать с дорогим, смуглым, немного раскосым лицом, вспоминаю, как, баюкая меня, напевала она над моей колыбелью чудесные, незабываемые песни великого украинца Шевченко. Я помню, как мой отец, блестя выступавшими у него на глазах слезами восхищения, читал нам, мне и маме, своим вятским говорком пушкинскую «Полтаву» с ее нечеловечески прекрасной украинской ночью и как они вместе под керосиновой лампой хохотали и нежно улыбались над раскрытым Гоголем, и я никак не мог понять: кто же такой, в конце концов, этот Гоголь? Украинец? Русский?
Спите с миром, мои дорогие старики! Шлю вам свой нежный сыновний привет из близкой Москвы и радуюсь, что я столько же русский, сколько и украинец, и что у нас всех одна душа – общечеловеческая, не делимая на части Душа ленинской правды.
Привет тебе, любимая моя Украина, одна из первых стран мира, вступившая в нерушимый союз свободных Республик!
1948 г.
