Валентин Никора
Огнем и вином. Хроника третья
Но неприятности никогда не приходят поодиночке. Вдруг, словно из-под земли, появились три всадника. Они были молоды, не смотря на то, что двое из них успели отрастить внушительные бороды. К седлам незнакомцев были приторочены копья и круглые щиты, а по ногам их мягко бились мечи в добротных кожаных ножнах. На всадниках были тяжелые овечьи тулупы, поверх которых крепились наплечники, наколенники, налокотники, напоминающие скорее диковинные заплаты, нежели полноценные доспехи, зато начищенные медные нагрудники пускали тусклые лунные зайчики.
– Ну, братья, кажись, нашли мы это поганое место. – сказал тот, что был старше всех. – Все сходится: вон мост, а вон и изба на курьих ногах топчется.
– Вот именно. – подтвердил средний богатырь. – Волхв Зеродар настойчиво требовал, чтобы мы Ягу уважили: в гости зашли, челом ударили, совета испросили.
– А что, это – дело. – согласно кивнул головою младшенький, безбородый. – Куда спешить-то? Да и дракона пока не видать. Чего мерзнуть-то, и горячего похлебать не помешало бы.
И всадники повернули к избе.
– Ох, – тихо вздохнул дед Йог, – чует моя печка – не к добру это. Наш закон велит гостей принять, напоить, накормить, в баню сводить, так ведь они же сюда не пироги трескать явились.
– Не каркай! – шикнула Яга. – Нечего раньше времени панихиду тянуть!
Богатыри остановились подле избушки, взялись за мечи и, не сговариваясь, хором гаркнули:
– Избушка, избушка, повернись к лесу задом, а к нам передом!
– Что они этим хотели сказать?! – проворчал Йог, но подчинился и даже присел, чтобы гости могли подняться на крылечко.
Мужчины спешились. Младший возился с конями, привязывая их к одинокой осине и любовно охлопывая по бокам.
Двое богатырей, не снимая рук с эфесов мечей, взбежали на крыльцо и принялись притопывать, сбивая с валенок налипший снег.
– Ох, огульники… – шепотом прохрипел Йог. – Они бы еще дробь выбили!
Гости, не расслышали жалобных стонов, они просто толкнули дверь и ввалились внутрь.
– Иван. – представился старший, вежливо склоняя голову. – Княжий сын из Берграда.
– Иван. – эхом откликнулся второй богатырь. – Кухаркин сын. Оттуда же.
– А на дворе, стало быть, – Иван Пёсий сын. – не удержался Йог. – Опять же из того же лапотного Медвежьего Логова.
Воины мгновенно обнажили клинки и встали спина к спине:
– Кто здесь?!
– Домовой. – беззастенчиво соврал дед. – Очень могущественный, но добрый, особенно если мне пивка пожертвовать.
– А я – Илья. – усмехнулся внук Яги, приподнимаясь над столом из затемненного угла. – Безродный горемыка-сиротинушка.
Йог хмыкнул.
Яга изумленно приподняла бровь: внук взрослел не по дням, а по часам.
– Что же вы на пороге топчетесь? – захлопотала старуха. – Милости прошу к столу. Отведайте с нами, чего бог послал.
Но не успели богатыри шагнуть, как кони на улице дико заржали. Княжич метнулся к окну, матюкнулся и рванулся к выходу. За ним последовал и кухаркин отпрыск. Растерявшийся Йог, на сей раз, не успел присесть, и оба Ивана плюхнулись с крыльца в ближайшие сугробы.
Над мостом тем временем вспыхнуло кровавое зарево. Небо превратилось в сгусток фиолетового пламени. Воздух вокруг пляшущего огня превратился в серебряные нити. А потом из этой колдовской паутины выполз вполне реальный и довольно упитанный трехглавый дракон.
Перепуганные кони рвали уздечки. Младший Иван повис на поводьях.
Первым из сугроба вынырнул княжич. Бородатое лицо воина исказила гримаса ужаса. Выхватив, блеснувший в лунном свете, медный меч, богатырь ринулся в атаку.
– Уф! – дракон выпустил пар из носа. – Опять богатыри пожаловали!
Княжич подбежал к противнику и, явно подзадоривая самого себя, завопил:
– Смерть захватчикам! – потом слегка смутился и неуверенно прибавил. – Враг будет разбит! Победа будет за нами!
Дракон зевнул и угрожающе поднял шипастый хвост. В вертикальных зрачках чудовища отразились скука и раздражение. Иван размахнулся и изо всех сил рубанул противника по шее.
Дракон одним ударом хвоста вогнал воина в снег по самые плечи.
В это время подоспел Кухаркин сын.
– За Родину! За Василису! – дико взвыл средний Иван и, несуразно размахивая мечом, случайно задел драконью лапу, оцарапав ее до крови.
Змей новым ударом хвоста вбил дерзкого противника в снежную кашу по пояс.
Резко развернув и свернув перепончатое крыло, дракон выбил из рук воина меч, и снова заговорил человеческим голосом:
– Безобразие! Это не честный поединок, а терроризм какой-то!
Самый молодой Ванюша отпустил вожжи и кинулся к друзьям на выручку. Освободившиеся кони рванули вглубь леса.
– Что ж ты сидишь, Илюша? – зевнула баба Яга. – Разнимать драчунов надо. Ведь до убийства доходит, а ты – точно пень! Хоть бы молнией в них пальнул! Ох, вырождаются Йоги! Скоро на пару с дедом сутками сидеть будете, скрестив ноги, и хоть кол на голове теши – ухом не поведете!
Последний богатырь молча, с разбегу, воткнул копье между чешуйками чудовища и отпрыгнул в сторону. Струйка черной крови стекла на истоптанный снег. Ванюша, почуяв замешательство противника, подпрыгнул и, сжимая клинок обеими руками, одним ударом снес левую голову дракона. Кровища брызнула фонтаном.
– О-о-о! – взвыл Змей. – Больно, едрит твою медь! – И, судорожно взметнув хвостом, вбил наглеца по колено в снег и стылую землю.
Илья понял, что пришел его звездный час, и кинулся на улицу.
Змей, заметивший приближение еще одного человека, попятился.
Иван Пёсий сын, улучив долю секунды, швырнул мечом в противника и ранил зверя теперь уже в шею правой головы.
Илья покосился на отрубленную морду, которая пялилась в ночное небо удивленно распахнутыми глазами, и поежился. Затем Илья протянул руки вперед и представил, как из пальцев вылетели десять синих молний. Но ничего не произошло. Лишь со стороны Калинова моста рванул обжигающий ледяной ветер, пригнувший деревья к самой земле. Это было похоже на шумный выдох проснувшегося великана. Илью сбило с ног, протащило по воздуху и зашвырнуло в дальний сугроб.
Дракон злился. Увидев, что новый соперник жалок и смешон, змей перестал пятиться. В его глотках родился звериный рык.
– Чего ты ждешь? – закричала Яга на избу. – Там внук погибает, а ты тут спину об осину чешешь!
– Ничего без меня не могут. – проворчал Йог. – Все приходится делать самому.
Изба разбежалась, подпрыгнула, вытянула вперед правую лапу и ударила змея в грудь, в то самое место, где по поверью должна обитать душа. Дракон захрипел, закатил глаза и рухнул без сознания.
– Ну что: довольны? – вздохнул Йог. – Вояки, блин, защитники отечества!
Глава 3
Языки костра весело лизали сучья, скиданные в кучу возле соснового моста на пятачке земли, заранее очищенном от снега. Огонь сновал по веткам, урчал и тихо потрескивал. Вокруг расположились баба Яга, Илья и три сильно потрепанных богатыря. Чуть в сторонке, закинув лапу на лапу, на поваленной сосне восседал Йог. Рядом с избушкой сидел насупленный дракон:
– Супостаты вы, огульники! Перуна на вас, окаянных, нет! Я еще челобитную богам подам. Кто так дерется?! Двести лет к своей полюбовнице хожу через Калинов мост и еще ни разу такого не было, чтобы кто меня сознания лишил. Вы, бандиты, мало того, что поранили меня всего, так еще и голову снесли! А если бы огненный палец оказался нефункционирующим, что тогда? Уродом остальные века коротать?
– Хм… – крякнул Йог, но спорить с драконом не стал.
А сколько было мороки с примирением враждующих сторон. Первыми в себя пришли люди. Яга своими заклятиями вытащила их из снега и земли. Богатыри сразу же за мечи схватились. Так бы и изрубили бесчувственного Змея на кусочки, да Йог помешал. Дом встал на пути богатырей и спросил:
– А чего вы, собственно, Ванюши, на Змея накинулись?
– Это ты у него спроси! – закричали богатыри.
Тут змей очнулся, услышал спор между победителями и возмутился:
– Знать ничего не знаю! Я вас впервые вижу.
– Ты нам мозги не пудри! – рявкнул Кухаркин сын. – Кто утащил княжну Василису?
– У нас пока драконесс хватает. – обиделся дракон.
– Да ты не отпирайся! – вскочил на ноги княжич. Краска залила бородатое лицо. – Тебя весь город видел! Ты ведь один такой, трехглавый-то, в этих краях!
– Ах, вот оно в чем дело! – догадался дракон. – Ну, это у вас промашка вышла. Я-то на государевой службе состою. И зовут меня Змей Никанорыч. А есть еще вольнонаемник, точнее – бандит – Змей Горыныч. Позор всего нашего драконьего рода. Вот он-то вполне мог кого-нибудь похитить. Только ума не приложу: на что ему ваша Василиса? Может, в рабство хотел продать? А выкупа он не требовал?
– Ты нам сказки-то не рассказывай! – огрызнулся княжич. – Виновен, так отвечай!
– Погоди, Ваня, – прошамкала Яга, – а ведь и вправду есть еще один трехглавый Змей. Только обитает он в Марогорье, за Огненной рекой. Кстати, там недалече моя младшая сестра поселилась лет семьсот тому назад. Проведать бы ее не мешало.
Богатыри мрачно переглянулись. Приносить извинения дракону они не собирались.
– Ну, вот что, – на правах старшего подытожил Йог, – пожалуй, проводим мы вас, богатыри, до самых гор. Это ведь наши земли. А ну как вы опять на дракона напоретесь? Спалите ведь, к чертовой матери, все наше Чернолесье.
Дом сделал внушительную паузу и добавил:
– Так вот, этот наш сегодняшний Калиновский договор грех не обмыть!
– Э-э-э… – махнула рукой Яга. – Кому что, а вшивому до бани!
Никанорыч в предвкушении выпивки подвинулся поближе к огню, прихватив с собой и сломанное дерево, на котором только что сидел Йог.
Йог же тем временем хлопнул дверями, забряцал посудой и вывалил из себя дюжину пивных кружек, которые тут же раздали по кругу.
Яга шептала себе под нос заклятия и кидала в пламя сухие травы, доставая их из кармана своей ветхой шубейки. Вдруг колдунья закашлялась, потерла нос, и подозрительно посмотрела на людей:
– А вы часом не печенеги?
– Не слыхал я что-то про племя такое! – с напускной бравадою выдал княжич.
– Ну и ладно! – успокоилась Яга. – Я и сама вижу, что ошиблась: старею. Порой морок от правды отличить не могу.
– Ты, бабка, не темни. – обиженно надул губы младшенький Иван. – Ежели я – Песий сын, так это еще не означает, что – и кобель последний. А раз заикнулась, то выкладывай по порядку: кто такие эти печенеги, откуда взялись, почему мы про них впервые слышим? Да и что это за народ такой, который только на печи нежится?
– У них и домов-то, настоящих нет. Есть лишь раздвижные юрты из воловьих шкур. – сказала Яга. – Одно слово – кочевники. Родина им – степь, родители – меч да кобылица, бог – горящее полено. А прозваны так, оттого, что нет у них печени, а пьют они – каждый за десятерых! Потому у них от рождения глаза раскосые.
– Стало быть, – резонно заметил Кухаркин сын, – нам еще одна напасть грозит. Эх, не успели от первой войны оправиться, как новый ворог объявился!
– Да будет вам серьезность разводить. – проворчал Йог. – Еще не выпили, а уж потянуло их на глобальные общемировые темы. Не по-нашему это, не по Древней Правде! А печенегов в этом годе бояться не резон. Ежели когда и докатятся их орды до наших краев, то вы к той поре внуков увидите.
Когда вино было разлито по кружкам, Йог взял слово:
– Мы с супружницею давно живем. Сподобились и в прошлое слетать, и будущее выведать. Бывали в разных мирах, но покинули отчизну и обосновались здесь, в Чернолесье, именно потому, что в этакой глухомани люди не собирались строить империи, цементируя их фундаменты кровью. Все инакомыслящие, инакодышащие и инакочувствующие тысячелетиями мирно сосуществовали в этих чащобах. И вот теперь этому приходит конец. Но я не плачу о прошлом и не корю вас, берградцы, за то, что вы проторили к нам дорогу. Как не крути, а рано или поздно, с огнем и мечом пришли бы не ваши соплеменники, так другие, более жестокие и коварные. Увы, мне, но скоро всем, кого люблю всей душою, к чьему народу принадлежу, и кого вы, люди, в своей гордыне презрительно нарекли нечистью, всем придется сняться с насиженных мест. Так пусть будут здравы те, кто вскоре уйдет отсюда! Будьте здравы и вы, победители! Не тираньте нашу землю-родительницу, ведь она живая и печалится обо всех своих детях.
Мертвая тишина повисла над берегом.
И лишь Яга, нарушая тягостное молчание, откашлялась в кулак:
– Ну, ты, дед, даешь! Чем больше с тобой живу, тем больше удивляюсь. Зачем столько тоски-то натащил?
Богатыри старались не смотреть друг на друга. Йог словно прочитал их потайные мысли. Уж больно много они видели на своем пути непуганого зверья. Лисы, куницы, соболя – так и шастали под ногами, словно дразнились: вот, мол, мы – живые деньги – только и дожидаемся прихода истинных охотников, властных и сильных.
Никанорыч пустил сентиментальную слезу: если в Чернолесье хлынет орда вооруженных головорезов, то не удержаться здесь и драконам.
И только Илья понял, что дед преподал ему первый и, наверное, самый главный урок магического искусства. Никто не достоин жалости, и каждый сам виноват в том, что с ним происходит. И все, что говорил Йог – лишь громкие фразы, ведь если из Чернолесья выдавят всю нечисть, то над кем же будет губернаторствовать Яга? А если Яга солгала, то зачем? И как все это можно повернуть для собственной выгоды?
– Чего раскисли, точно сахарные? – хохотнул старик. – Ничто так не сближает, как совместная выпивка. Ну, вздрогнули!
В полной тишине все опрокинули в себя хмельное зелье. По жилам медленно начало разливаться тепло, но настроение у всех было безнадежно испорчено.
– А чего это мы без закуски? – Всполошилась Яга. Она метнулась в избу, и оттуда донеслось бряцанье посуды да старческое брюзжание.
– Ты это… – выдавил из себя Иван Пёсий сын, обращаясь к Змею. – Ты уж прости, что все так вышло. Знать бы раньше – мы бы прямиком в Марогорье отправились. Княжич наш Василису-то эту любит… Тут понять нужно. Любовь – штука серьезная.
– Да чего уж тут! – расчувствовался Никанорыч. – Если вы к нам путь берградцам не покажете, глядишь, еще столетие спокойно проживем. Ну, а на «нет» и суда нет.
На крыльце появилась старуха. Подвластные ее волшебству, следом за нею, точно привязанные, плыли по воздуху: кадка маринованных огурчиков; бадья с грибочками; квашеная капуста в бочке; липовый и вересковый мед в кувшине; малиновое, черничное, земляничное варенье в берестяных баночках; лесные орехи в коробе; дымящаяся похлебка в котелке; вяленая рыба в вязанках; бусы сушеных яблок. Замыкал процессию деревянный ковш с точеной ручкой в форме лебединой головы.
«Мать честная! – изумился Илья. – Где же, в эдакой теснотище, она все это хранила?»
Припасы мягко опустились подле костра. А ковш сам принялся черпать вино и разливать его по кружкам. И всем стало ясно, что Яга наконец-то принялась хозяйничать, как положено.
Молчавший доселе княжич встал и, покусывая рыжий ус, начал речь:
– Еще полчаса назад мы были заклятыми врагами и желали друг другу лютой смерти, а теперь сидим у одного костра, пьем из одного источника. И, не смотря на то, что мы потеряли коней, да затупили мечи, обрели мы гораздо больше. Я уверен: нет, не пойдут берградцы войною на чернолесскую нежить.
Тяжело давались старшему Ивану эти слова. Но в тот момент верилось ему, что все так и будет.
Выпили по второму кругу, и сразу стало веселее. Богатыри потянулись за огурцами, Илья – за грибами, дракон залез лапою в квашеную капусту, Яга принялась за орехи с медом.
Следующим выступил дракон. Поблескивая капустой, повисшей в одной из своих козлиных бородок, Никанорыч хором заявил:
– Эх, кабы вы без мечей явились, а я на государевой службе не стоял, как бы все здорово зажили! Выпьем же за дружбу!
В рядах врагов-союзников наметилось некоторое оживление. Вино давало о себе знать.
Через пару часов люди и дракон сидели, обнявшись, а Йог, растопырив вместо пальцев ставни, лихо отплясывал вприсядку.
Ближе к утру и лес, и приречье огласила общая пьяная песня, летящая в морозную высь вместе с искрами затухающего костра:
– Пьянка кончится когда-то,
Ведь она не навсегда!
Станут трезвыми ребята —
Расползутся кто куда.
И снова смутные подозрения закрались в душу Ильи. Он был твердо уверен, что слышал подобные песни, знал их. Но что-то в них было не так. За всем этим был какой-то вселенский обман. И знакомые мотивы звучали как насмешка богов. Илья пел вместе со всеми, плакал, и не стыдился своих слез. Илье было не важно, где она, та, истинная страна, родившая его: где-то там, где нет ни Йогов, ни драконов, или здесь, среди захмелевших богатырей. Главным было само чувство всеобщей, но светлой тоски.
Илья задрал голову к небу. Сверху ласково глядели звезды. Казалось, что это чьи-то добрые глаза следят за детскими шалостями людей и нечисти. И с этим ощущением сопричастности ко вселенским тайнам бытия, Илья забылся.
Глава 4
Голова болела так, точно превратилась в наковальню, а старательные подмастерья беспрестанно и методично били по ней кувалдами, плюща жидкий металл мозгов. Боже, как хотелось соленого рассола! Полцарства бы отдал за пару глотков! Мир казался неудачной шуткой Творца.
Все время мерещились пьяные бородатые мужики, протяжно окающие на северный лад, с надрывом выводящие песни о каком-то Святогоре, похороненном заживо.
А еще все время казалось, будто рядом в задорном танце кружила деревянная изба, пыхающая дымом из печи и путающаяся в своих куриных ногах как изрядно захмелевший сапожник.
Чудились слезящиеся драконьи морды, которые, перебивая друг друга, вели сентиментальное и занудное повествование о своей первой любви, юношеских грезах и о неслыханных душевных муках.
Похоже, допился Илья до чертиков, до белой горячки.
И тут Илью подбросило: он все вспомнил! Он ведь встретил Новый год, не просто заблудившись в лесу, а в веселенькой компании нежити. Мало того: еще и наклюкался с ними до потери пульса… Ну почему все мыслимые и немыслимые неприятности вечно валятся именно на его голову?!
Илья попробовал встать. Мир качнулся и медленно поплыл в сторону так, что казалось: тело плавно поднялось, и зависло в воздухе.
Комната, в которой он проснулся, была залита неестественно ярким, режущим глаза, светом. Приходилось щуриться. Все здесь было подозрительно знакомым: крепко сбитый стол, притулившийся между окнами; мерно потрескивающая печь; полати, аккуратно задернутые линялыми занавесочками; деревянная кадушка с водой, прикрытая крышкой, чтоб черти воду не замутили; полочки, шкафчик, красный угол, из которого грозно взирали аскетичные лики богов и предков; гроздья цветущей герани – все это Илья где-то видел, и не раз.
Превозмогая головокружение, Илья приподнялся на лавке, врубленной в стену дома, и тупо уставился на новенькие домотканые половички. Яркие насыщенные цвета туманили сознание или, может быть, это хмель гудел в голове, но вдруг почудилось, что черные нити зашевелились, словно клубок потревоженных змей, изменили очертания орнамента, превратились в контуры волшебного Чернолесья. Синие полосы обернулись застывшими венами рек, желтые – поднялись пиками гор, белые круги превратились в заснеженные поля, а над всем этим полыхнули огненные окантовки, и огромный кровавый ромб превратился в маленькое солнце. Илья вдруг впервые осознал, как много кругом красного и черного, словно жизнь и смерть, добро и зло, день и ночь ходят в одной упряжке и просто не могут обойтись друг без друга.
Илье грезились залитые солнцем луга, белокаменные города, хороводы задорно смеющихся девок. Виделось ему, как он, раскинув руки, летел над землей. Этот полет в никуда страшил своей необычностью, но и манил запретным счастьем. Илья парил в звездном небе, поддерживаемый лишь теплым ветром. Внизу колыхалась ковыль, дальше темнели силуэты насупленного леса. А за чащобами высились горы. Их белые шапки загадочно светились неестественным светом, заставляя взмывать все выше и выше. И уже оттуда, из заоблачной выси, Илья разглядел огненную ленту, рассекшую горный хребет пополам. А с горного плато в воздух взмыло подозрительное черное пятно.
Двери неожиданно громко хлопнули. Чудесное видение, а вместе с ним и мысли о превратностях судьбы растаяли. На пороге стояла старуха, укутанная в пуховый платок. Это была баба Яга.
– Что, милок, испугался? – кивнула головой Яга в знак приветствия, снимая с себя поизносившуюся шубейку и вешая ее на сучок, специально не стесанный с бревна на стене. – Чай я тебя не съем.
– Один раз ты уже пыталась. – согласился Илья.
– Помолчал бы, герой. – усмехнулась старуха. – Это ж надо было так ужраться! Что ты дракону сказал? Никанорыч, хоть и сторож, а все же натура тонкая, поэтическая. Да и то сказать: было б у тебя три головы и все девки от тебя бы нос воротили, – сладко бы показалось? А зачем ты княжичу в глаз двинул? Что, дедовы речи подействовали? Так ведь ход истории пьяной дракой не переломить. И даже, если не вернутся Иваны из похода, все одно по их следам двинется дружина… Но вот к чему ты моего кота по лесу гонял и за хвост как булаву раскручивал – того, видимо, мне никогда не понять. Он-то тебе чего сделал?
– Значит, достал. – буркнул Илья, но не смог припомнить ни один из этих подвигов.
– Ладно, уж… Выпей. – вздохнула Яга и протянула ковшик с водой, которая вдруг зашипела, забурлила, словно кипяток. Илья опасливо покосился на дно; там стремительно таяло что-то белое.
«Авось не отравит. А то кто потом будет предвыборные речи толкать?» – вяло подумал Илья и отхлебнул колдовского зелья. В горле сразу запершило, но зато в голове сразу прояснилось, боль прошла.
– Слушай, старая, – вздохнул протрезвевший Илья, – мне тут привиделось, будто лечу я в какие-то горы, и кто-то спешит мне навстречу. И тревога какая-то мучит. Точно кто-то меня предупредить хочет, но не может… Да еще накануне приснилось похищение Василисы. Только там дракон ни в чем не виноватый. Жертва обстоятельств, как и я.
– Вот гадина! – всплеснула руками Яга. – Это все Мара воду мутит. Из-за Огненной реки в наш мир выползти захотела. Обидно ей, что под Шерским лесом всех слуг ее побили и погнали прочь. Конечно, кровь льется по обе стороны Огненной реки, да только при Маре вся радость жизни умрет. У нее же упыри – те еще лицедеи – и то чувство юмора терять стали. Их даже время от времени безумие охватывает: жаждут и людей, и всю нечисть, и самих себя извести, оставив землю чистой и, как они считают, – прекрасной. А Зеродар наш, пророк, пусть и простецкий, но честный, это он высказался, что Мару остановишь ты, да только… только сам костьми там и ляжешь.
Наступило тягостное молчание.
Наконец Илья сказал:
– Баллотируешься, говоришь. Вот тебе и родная бабка. Очень, очень интересно. А то, что за мной гоняется какая-то Мара, и пророчеств обо мне куча – так это ничего.
– Знаешь, – робко добавила Яга, – боги ведь милостивы. Я точно знаю, что покорить наши народы у Мары кишка тонка, да ведь мы-то первые у нее на пути. И Зеродар мог ошибиться – он ведь тогда пророчил в таком состоянии, в котором ты кота гонял… Но самое главное это то, что остановить продвижение Мары возможно лишь при союзе с людьми или при моем руководстве сопротивлением. На людей ты уже насмотрелся. В конце концов, жизнь это такая игра, в которой побеждает тот, у кого в рукаве джокер.
– Да понял уже. – вздохнул Илья. – Освобождение Василисы непременно перетечет в противостояние Маре, а когда ты, Яга, станешь-таки губернатором, вот тогда и появится джокер. Интересно, что это будет: революция, дворцовый переворот, просто террористический акт? Мы еще с тобой будем мыть сапожки в, черт знает каком, океане, потому что вокруг нас все подонки, однозначно. Ладно, все это лирика, а что же мне теперь делать? Срочно учиться боевому искусству или практиковаться в магии?
– В жизни любое ремесло пригодиться может. – уклонилась от ответа колдунья. – Делай, что сочтешь нужным, да только внимания лишнего к себе не привлекай. Как знать, может Маре мужик какой подвернется. Влюбленной бабе не до расширения сферы влияния.
Илья нервно прошелся по комнате. Головокружения и тошноты больше не было, но Илья распахнул окно и вдохнул свежий морозный воздух. А, собственно, чего можно ожидать от бабы Яги? Вдали слышался топот ног, и раздавалась походная залихватская песня:
– Сквозь годы сияло нам солнце свободы,
Нас Йог курелапый в дорогу послал.
Сквозь топи похмелий построил он броды,
И грамотой он мужиков подковал!
Союз нерушимый берградцев со Змием
Сплотил у моста дедка Йог удалой.
Скрепили винищем на зависть плебеям
Единый, могучий союз молодой!
«Постой! – осенило Илью. – Как же до меня сразу не дошло? Не настоящий это мир, а пародия какая-то. И герои здесь, и песни взяты напрокат из какого-нибудь „Кривого зеркала“. Так не бывает, не должно быть. Это либо затянувшийся кошмарный сон, либо белая горячка. И третьего не дано. Откуда богатыри и драконы могут знать старый гимн, чтобы так извратить его? Нет, как ни верти, а не сходится здесь все, не стыкуется. Даже в долбанной фэнтези, в которой три тома подряд эльф, гном, человек и какой-нибудь хоббит или хафлинг идут за к Самоцветным горам, в которых золота нет, даже там есть какое-то правдоподобие. Вымышленные обряды, имена, традиции – там хотя бы не смешивают все в одну кучу. А в этом Чернолесье собрались алкаши и играют спектакль под названием „Мы не совки, совки не мы“! Все, пора просыпаться»…
Илья помотал головой, но ничего не менялось. Йог уже пять минут стоял и любовался горами. А посмотреть было на что.
Над вулканом курился дымок. Пики соседних скал, сияли белизной снежных вершин. Илья все глядел в распахнутое окно и никак не мог понять, как это мирно уживаются глыбы льда и струи жидкого огня, плещущего из жерла вулкана, танцующего между дочерна обгоревшими валунами. Пламя пробило себе меж горных хребтов довольно широкое русло. Да, Огненная река по праву носила свое название.
Берградские богатыри, запрокинув головы, тоже любовались этим необычным капризом природы. Спешившись и отхлебывая из фляжек доброе приостеринское вино, в мыслях они уже были там, по ту сторону пламени, где, как предполагалось, томилась в драконьем плену Василиса Прекрасная.
Яга подошла к окну, потрепала ставни, и насмешливо сказала:
– А что: есть еще порох в пороховницах? А не приударить ли тебе, старый, за Марой?
– Даже и думать не смей!!! – рассердилась избушка, гневно пыхнув трубой. Я из одного бабьего плена ускользнул вовсе не для того, чтобы на старости еще и Мару соблазнять! Да она же худосочная – смотреть не на что! Хорошенькой да миленькой язык назвать не повернется. И повадки у нее мужицкие, и походка как у кузнеца. Да и потом, она же чокнутая! Ей, может быть, мой теперешний вид больше понравится, нежели, если все тридцать три красавца из Темной бухты примутся бегать вокруг, в чем мать родила, вместе со своим Черн-Умором.
– С Черномором. – терпеливо поправила Яга. – Да ты его-то не трожь. Он, хоть и щупленький, а вон каких вояк настругал. Заметь: один, между прочим! А ты на что сгодился? Как был сморчком во всех отношениях, так и остался!
– Что ж ты нас к Маре тащишь? Пущай твои дружки выполняют историческую миссию. Что ж ты нас совсем не любишь, не жалеешь. Ладно, я тебе муж, который объелся груш, но ведь Илья твой внук!
– Ладно. – пошла на мировую старуха. – На месте решим, что делать. Все-таки мы тоже не лыком шиты.
– Ты ври да не завирайся. – ехидно хихикнула изба. Илье показалось, что Йог стал очень довольным, если, конечно, так можно сказать о куче бревен с черепицей и бычьими пузырями окон вместо глаз. – А кому я аппендикс собственноручно вырезал? Вот как раз лыком-то тебя и пришлось штопать.
– У, вражина! – донеслось громыхание посуды. – Хоть бы раз, из вредности, слово доброе молвил. Все-то он гадости помнит, вечно подковырнуть норовит. Остряк-самоучка!
Богатыри, переминающиеся снаружи с ног на ногу, переглянулись, понимающе кивнули друг другу и расхохотались.
Разъяренная колдунья гневно сверкнула красными от недосыпу глазами:
– Нечего ржать! Молоды еще, над великой Ягой потешаться!
– А вы бы громче орали на границе-то. – утирая слезы, выдавил безбородый Иван Песий сын. – У Мары-то со Змеем Горынычем, в любом случае соглядатаи о вашей перепалке уже судачат.
– Это верно. – слегка поостыла старуха.
– А меня больше всего интересует, как мы через реку переправляться будем. – перешел к насущным проблемам Иван Кухаркин сын, задумчиво почесывающий бороду.
Яга, кутаясь в находский пуховый платок, фыркнула на избу:
– Дед, а что у нас с лягушкой? Она жива?
Наступило тягостное молчание. Йог помялся, потоптался, но все же пробасил:
– А ты это у кота спроси. После пьянки на Калиновом мосту он как взбесился: так и норовит кого-нибудь сожрать. Поймает таракана, схватит зубами за усы, покрутит башкой и – шмяк несчастного об пол. Озверел, одним словом… Боюсь, что он и лягушку – того – оприходовал.
– Да ты что городишь?! – взорвалась старуха. – Она же двоюродная сестра царевны-лягушки. Это же международный скандал! На нас Обулханаир за такие дела весь свой улус поднимет!
– Да забыл я про нее. – принялся оправдываться дом. – А сама-то ты где была? Хотя, впрочем, то, что Митрофаныч кампанию против вредных насекомых объявил, так оно и к лучшему. Мне ведь тоже надоело чесаться по ночам точно псина блохастая.
– Митрофан! – взревела Яга. – Выходи, паскудник! Выползай, жалкий пожиратель лягушек! Я тебе сейчас покажу кузькину мать!
На полатях зло загорелись два зеленых огонька.
– Так вот ты где! – Яга швырнула в кота кочергой. – Мерзавец! Изверг! Убивец!
Дико мявкающая черная бестия стрелой слетела вниз и кинулась к окну, но дед Йог, тихо прошептал: «Прости, брат Митрофаныч», – и захлопнул ставни перед самым кошачьим носом.
Старуха протянула свои костлявые руки, и с давно нечищеных ногтей сорвались десять фиолетовых молний, мгновенно превратившихся в сеть, опутавшую кота, лишая его возможности пошевелить даже хвостом.
– Будем отпираться или сразу сознаемся? – мрачно полюбопытствовала Яга.
Кот бросил в ее сторону презрительный взгляд.
– Отвечай, когда с тобой разговаривают!
– Инквизиторы… – процедил Митрофан. – И внук ваш – мучитель котов, и богатыри – олухи, и Йог – предатель!
– Ох! – горестно вздохнула изба.
– Так значит, все-таки, сожрал? – кустистые брови Яги сошлись на переносице.
В этот момент из-за старых сундуков, обитых пластинами давно позеленевшей меди, выскочила лягушка. Она метнула розовую ленту языка в сторону трусившего по своим делам таракана и сглотнула добычу.
– Мать твою! – изумился Йог, поводя каждым бревнышком своего тела. – Так это ты для нее «мясо» припасал! Вот уж воистину – золотое сердце!
Старуха тряхнула руками, ослабляя магическую сеть, и грузно осела на лавку:
