Вадим Иванович Кучеренко
Времена жизни
Он к послушанию судьбой приговорен.
Скорее призрак в царственной короне,
Что вместе с плотью мужества лишен.
Октябрь любил и был, конечно, слеп.
Иначе думал сын; он скрежетал зубами
В бессильной ярости, что так отец нелеп
И правит глупо, и милосерд с врагами.
Кто никогда ни в чем не знал нужды,
Тот не поймет, как можно ненавидеть
Привычный мир и тех, кому чужды
Соблазны хаоса в его ужасном виде.
Октябрь был кроток, сын его жесток.
Нередко так природа глупо шутит.
Сын преподать отцу решил урок,
И вот он заговорщик, воду мутит.
Октябрь узнал – подкинут был донос, -
И приказал… отправиться в изгнанье.
Презрительно тот гнев отцовский снес,
И вскоре жарко вспыхнуло восстанье.
Когда войною брат пошел на брата,
Пощады нет и ненависть страшна.
Рыдает мать, ни в чем не виновата,
А все ж всех виноватее она…
Отец, страдая, был угрюм безмерно,
Но уступить свой трон не пожелал.
Сражался он без пыла, но усердно
Врага теснил, и дрогнув, тот бежал.
Никто не смел сказать: твой сын убит.
И много дней спустя Октябрь томился,
Предчувствовал, но верил – пощадит
Его злой рок. Ночь напролет молился…
Но все напрасно, блудный сын домой,
Прощенный много раз, не возвратится.
Давно он в ад сошел вослед за сатаной,
Спеша беседою с Эдипом насладиться.
А что Октябрь? Недолго правил он,
Недужный духом, разумом и телом,
Но перед смертью подпалил свой трон,
Крича, что душу спас богоугодным делом.
Октябрь садится справа от Сентября. На сцену медленной, шаркающей походкой выходит Ноябрь. Он стар, сгорблен, но, несмотря на это, одет явно не по возрасту, словно молодой мужчина.
Голос за сценой.
Ноябрь, зимы предвестник вечной…
Ноябрь.
Ноябрь приют туманам дал,
Чьи жесты томные небрежны.
Затворник вечный, он не знал,
Насколько помыслы их грешны.
Корысть и морок их пленяли,
И грех всегда им был желанным.
Но тайный свой порок скрывали
Под чудным обликом туманным.
Ноябрь приветил их радушно.
От одиночества устав,
Подумал вдруг, как мало нужно
Для счастья, чувствам волю дав.
Свершилось все само собой.
Он сам молил туманы сдаться
На милость старца с бородой
И, юным, с ним навек остаться.
В тумане словно он бродил,
Суля гостям свои богатства,
За жизнь что долгую скопил.
Красноречиво святотатство…
Досель туманы кочевали,
Бродяги испокон веков,
И чаще в поле ночевали,
Вдали от сел и городов.
Но ныне, роскошью потешив,
Сомнения прогнали прочь.
Вдовством себя легко утешив,
Бесстыдно пали в ту же ночь.
Ноябрь оповестил весь свет,
Что в браке он живет отныне.
Храня супружеский завет,
Его он приравнял к святыне…
Недолог сладостный был сон,
Союз неравный стал обманом.
Сманил их страстный Купидон
Вслед за собою щедрым даром.
Ноябрь сумел от мира скрыть,
Как клятве доверял туманной
И что пытался он простить
Обиду с нежностью нежданной.
Но мир узнал: коварно брошен,
Любовь и жалость проклял он…
Ноябрьским снегом припорошен
Туманно-сладострастный стон.
Ноябрь уходит в глубину сцены и садится справа от Октября. На сцену, в старом рваном халате и стоптанных тапочках, выходит Декабрь. В руках у него астролябия и другие предметы оккультной науки. Он рассеян и задумчив.
Голос за сценой.
Венчает год и жизнь Декабрь…
Декабрь.
Декабрь седой о жизни вечной
Мечтал, рассудку вопреки.
Над тайной бытия извечно
Бессильно плачут старики.
То философский камень ищут,
В надежде молодость вернуть.
То дьявола в подмогу кличут,
Грехами свой усеяв путь.
Но он чурался темной силы.
Считал, что высока цена,
Которую бы запросила
За юность дряхлую она.
И день и ночь над манускриптом
Корпел, чтоб жить потомкам долго.
Пером водя с натужным скрипом,
Вещал декабрь из чувства долга.
Он сам бледнел, войну предвидя
И мор, что обезлюдят мир.
В грядущей жизни смерть увидя,
Живописал кровавый пир.
Но дольше чем века пронзал он
Туманным взором внутрь себя,
Тем чаще жуткий черный ворон
