Вадим Иванович Кучеренко
Времена жизни
Голос за сценой.
В расцвете жизнь – приходит Август…
Август.
Август тучный, наслаждаясь
Негой томною Востока,
Жил, нимало не смущаясь
Наставлением пророка.
Золотой халат надев,
Философствовать пытался:
Ночь пьянит любовью дев,
И святой их не чурался…
Муэдзина крик гортанный
Вызвать мог в душе сомненье.
Но, волнующий и странный,
Он смолкал, а с ним томленье.
Пыл смирил и лень приветил,
Вечный гость на пире званном.
Но однажды Август встретил
Дервиша в халате драном.
Жалких горсть прося монет,
Тот взамен всучить пытался
Карту, где парад планет
Указал, где клад скрывался.
От судьбы спасенья нет.
Август таинству поверил.
Медью заплатив за бред,
Он себя шайтану вверил.
Позабыв, что был прикован
Не цепями – ленью к дому,
В ночь ту, словно очарован,
Вдруг взмолился духу злому.
Явный знак просил подать,
Что не лжет с небес планета,
Что нельзя здесь прогадать,
И с волненьем ждал ответа.
Долго звать тот не заставил,
Миг – ударил по рукам…
Август, дух опять слукавил!
Поспешил? Виновен сам.
Жил с тех пор он одиноко.
Всех друзей изгнал и слуг,
Чтоб никто из них до срока
Карту не похитил вдруг.
Вожделея злато страстно,
К девам Август охладел…
Только было все напрасно,
В путь пуститься не посмел.
Духом слаб, изнежен очень,
Больше всех себя любил.
Так и жил, насквозь порочен.
Умер – словно и не жил.
Август садится справа от Июля. На сцену выходит Сентябрь. Он в шикарном смокинге с белоснежной манишкой, подтянут и сух. На ногах и руках кандалы из металла, похожего на золото.
Голос за сценой.
Предвестник осени – Сентябрь…
Сентябрь.
Сентябрь мог Землю всю купить,
Когда деньгам бы дали волю,
Потом ее поработить,
Войдя при этом с чертом в долю.
Богат чрезмерно, очень знатен
И беспринципен – потому
Был даже для врагов приятен.
Весь мир завидовал ему.
Он иногда хотел жить праздно,
Но скука – этот божий бич, -
Терзала душу ежечасно,
Как сокол, настигавший дичь.
И он был вынужден трудиться
Как предки прежде – воевать.
В нем род сумел переродиться,
Чтоб славу вновь завоевать.
Не царь, не воин, не любовник,
Сентябрь – делец. Таков уж век.
Где был сановник – там чиновник.
Век измельчал. С ним – человек.
Но дух – поди с ним совладай.
Сентябрь расчетом душу губит,
А кровь бушует: подавай
Ей плаху, головы где рубят.
Сентябрь и бунт? Он сам смеялся.
Но даже Гарибальди знал:
Чтоб мир в сраженьях изменялся,
Иметь он должен капитал.
Сентябрь вернул душе покой,
Лишь оплатив ее бунтарство:
Он финансировал разбой
И смуту внес в чужое царство.
Недолог был жестокий бой:
Все золото решило…
Но победив, самим собой
Он стал, забывшись было.
Натешился душою всласть
И с выгодой решил продать
Моря и земли, недра, власть,
Народ простой и даже знать.
Но сделку оросивши кровью,
Он не учел лишь одного:
Что не чужой, своею болью
Все обернется для него.
Был новый заговор удачен.
Глубокой ночью крепок сон…
Недавними друзьями схвачен
Сентябрь и в крепость заключен.
Нет пробуждения несчастней -
Предали все, кого любил.
Но мысль была еще ужасней:
Он сам себя всего лишил.
Сентябрь не сразу, но смирился,
Как будто вечно узник был.
И, трезво мысля, не смутился,
Узнав, что мир его забыл.
Сентябрь садится справа от Августа. На сцену выходит Октябрь, одетый во все темное, мрачное, и только корона на голове, напоминающая шутовской колпак, вызывающего ярко-алого цвета.
Голос за сценой.
Октябрь с уходом мирит нас…
Октябрь.
Октябрь старел безропотно-уныло.
Перебродила в терпкое вино
Кровь, алая когда-то. И забыла,
Как жизнь пьянит, душа его давно.
Забыто многое, и первая любовь
Уже не снится. Жизнь идет к закату.
Дни все короче, все уже не вновь.
На тело ветхое не наложить заплату.
Октябрь смиренно об одном молил:
Рос сын, наследник и души утеха, -
Увидеть бы его отцу в расцвете сил,
И власть свою вручить ему без спеха.
Беда, коль малолетний царь на троне:
