Вадим Иванович Кучеренко
Возраст смирения
Только после этого Всеволод Леопольдович немного успокоился и впервые заметил, что на улице, по которой он шел, происходит что-то необычное. Было слишком многолюдно для этого времени дня. Многие шли с какими-то транспарантами в руках, на которых было что-то написано. Они были возбуждены, громко разговаривали, даже кричали. По дороге часто проезжали полицейские машины. Иногда какие-то люди в форме подходили к прохожим с транспарантами и уводили их с собой. Тех, кто не хотел идти, хватали за руки и вели насильно к большим автомобилям с зарешеченными окнами. Всеволод Леопольдович знал, что эти автомобили называются автозаками, и в них перевозят опасных преступников. Он начал опасливо оглядываться. И только сейчас увидел, что, занятый своими неприятными мыслями и ничего не замечая вокруг, оказался, сам того не желая, в самой гуще протестующей против чего-то толпы. В основном это были молодые люди, одетые бедно и неряшливо, и он, в своем дорогом пальто и уже далеко не первой молодости, выделялся среди них, как распустивший разноцветный пышный хвост павлин в стае серых курочек. На него обращали внимание, смотрели кто настороженно, кто осуждающе. Какой-то юнец с плакатом в руках, пробегая мимо, даже насмешливо крикнул: «Дядя, шляпу береги, а то помнут!» И тут же его сбил с ног полицейский. Большой лист ватмана упал под ноги Всеволода Леопольдовича, он успел прочитать слово «долой» до того, как другой полицейский наступил на плакат, ожесточенно втаптывая его в грязь. Юнца подняли и поволокли к автозаку.
Неожиданно дорогу демонстрантам преградили полицейские в черных комбинезонах и защитных касках, скрывающих их лица. В руках у них были дубинки и щиты. Они стучали дубинками о щиты, то ли рассчитывая напугать толпу, то ли пытаясь возбудить в себе боевой дух.
Всеволод Леопольдович поймал себя на мысли, что полицейские в черном напоминают ему персонажей какого-то фантастического кинофильма, который он видел много лет назад. По сюжету они представляли силы зла – в отличие от точно таких же воинов в белых комбинезонах и касках, являющихся их антиподами. Но тогда он остался равнодушен и к тем, и к другим – высосанные из пальца вселенские проблемы его не волновали. Он и сейчас не примкнул даже мысленно ни к одной из сторон – ни к полицейским, ни к протестующим. Всеволод Леопольдович был чрезвычайно далек от политики, и сторонился всего, что имело к ней хотя бы косвенное отношение. Он даже на выборы ходил, только когда выбирали президента страны. А это случалось крайне редко. Но даже и тогда Всеволод Леопольдович голосовал только за одного человека, не интересуясь другими кандидатами.
Вдруг Всеволоду Леопольдовичу показалось, что он слышит приглушенный звук колокола. Церквушка находилась неподалеку, но время было неурочное, и он удивился. В голову пришла абсурдная мысль, что, возможно, это какой-то ретивый звонарь решил привлечь внимание Всевышнего к происходящему.
«Или наоборот, – внезапно подумал Всеволод Леопольдович, – пытается отвлечь Господа Бога от тех безумств, которые совершают его неразумные творения, переполненные нетерпимости и ненависти к ближнему своему».
Размышляя над этим, он свернул с многолюдной улицы в первый же узкий переулок, оказавшийся на его пути. Но не прошел и нескольких шагов, как увидел двух полицейских, преследующих одинокую женщину. Та попыталась скрыться в подъезде дома. Но когда начала открывать массивную дверь парадной, подбежавший полицейский наотмашь ударил ее по рукам дубинкой. Женщина вскрикнула от боли и обернулась.
– Опричники! – закричала она со слезами в голосе. – Безмозглые пособники антинародного режима!
Полицейские начали избивать ее дубинками, пытаясь принудить замолчать. Женщина упала, но, закрывая голову руками и поджав ноги к животу, упрямо продолжала что-то кричать.
Всеволод Леопольдович вздрогнул. Он сразу узнал этот голос с его неповторимыми интонациями. А когда увидел искаженное страданием лицо женщины, то малейшие сомнения исчезли. Вьющиеся рыжеватые пряди волос, в которых появились серебряные нити, немного раскосые, будто всегда чем-то удивленные, глаза… Да, она заметно постарела со дня их последней встречи, но все-таки это была Ирина. Его бывшая жена.
Потрясение оказалось сильным. Всеволод Леопольдович почувствовал, как невидимый злобный зверек впился в его грудь острыми зубами и начал терзать сердце. Он приложил ладонь к груди, и почувствовал под пальцами что-то твердое. Это был пистолет, о котором Всеволод Леопольдович совсем забыл. Он отдернул руку с таким чувством, будто прикоснулся к притаившейся ядовитой змее.
Он знал, что должен защитить бывшую жену, которую на его глазах злобно уродовали огромные мужики, пусть даже те были полицейскими. Но только не таким способом. По природе своей Всеволод Леопольдович был не воин. Он всегда отвергал насилие, предпочитая мирно договариваться. Правда, сейчас он находился в сильном затруднении, не понимая, как можно договориться с вошедшими в раж полицейскими, одетыми так, словно они собирались лететь на Марс и там сражаться с инопланетными врагами землян.
Спасительная идея пришла к нему неожиданно, но, вопреки обыкновению, он не стал обдумывать все ее сильные и слабые стороны. На это не было времени. Всеволод Леопольдович подбежал к полицейским, и, привлекая их внимание, закричал:
– Господа! Господа полицейские! Там, за углом, вашего бьют! Трое хулиганов напали на одного офицера полиции! Спасите его!
Полицейские прекратили бить Ирину. Их лиц под касками не было видно. В полированных защитных масках отражалось только искаженное взволнованное лицо Всеволода Леопольдовича. Они переглянулись, словно советуясь, что предпринять: бежать на помощь или продолжать расправу.
– А с этой что? – пробасил один.
– Оставим здесь, – ответил другой. – Не с собой же тащить. Это как козу запустить в огород.
– Вот еще! Какая коза?! Да она лягается, как бешеная кобыла. Могла ведь меня и покалечить. В святое метила.
– А давай прокатим ее на качелях, – подумав, предложил его напарник. – Пока придет в себя, мы уже вернемся.
Всеволод Леопольдович с ужасом увидел, как полицейские взяли Ирину за руки и за ноги, подбросили одним резким движением вверх, а затем ударили о землю. Ирина слабо вскрикнула и затихла. Зато Всеволод Леопольдович закричал так, что у него самого зазвенело в ушах:
– Да оставьте же ее! Бегите! Спасайте!
Полицейские разом, будто по команде, двинулись к нему. Безликие, словно манекены. Всеволод Леопольдович, не видя выражения их лиц, замер от страха, не зная, что от них ожидать.
– А ты молодец, – сказал один из них, одобрительно потрепав Всеволода Леопольдовича по плечу своей огромной ручищей так, что он едва устоял на ногах. – Посторожи-ка эту тварь, пока мы не вернемся. – И строго, как будто проверяя его, спросил: – Мы можем тебе доверять?
Всеволод Леопольдович от волнения не смог выговорить ни слова, только слабо кивнул головой. Полицейские убежали. Проводив их взглядом, Всеволод Леопольдович склонился над Ириной. Он был уверен, что она потеряла сознание после удара о землю. Но неожиданно увидел ее раскрытые глаза, в которых читались презрение и гнев.
– И ты, кукушонок, – прошептала она. – Продался, Иуда!
Казалось, Ирина нисколько не была удивлена, увидев своего бывшего мужа через столько лет при подобных обстоятельствах. Но ее переполняло возмущение его, как она считала, предательством.
Всеволод Леопольдович растерялся. Он не ожидал таких слов. Ирина, слыша разговор полицейских, приняла его за врага. Это потрясло его не меньше, чем все то, что случилось до этого. Однако времени на выяснение отношений не было. Обманутые полицейские могли вернуться в любой момент и учинить расправу уже над ним. Поэтому он молча подхватил Ирину на руки и направился по переулку в сторону, противоположную той, куда убежали полицейские.
– Куда ты меня несешь? – спросила Ирина. Ей было трудно разговаривать разбитыми в кровь губами. – Собираешься продать за тридцать сребреников?
– Дура, – не выдержал Всеволод Леопольдович. – Молчи!
Это вышло очень грубо. И так не похоже на того человека, которого Ирина когда-то знала, что она растерянно смолкла. Всеволод Леопольдович поразился. Раньше ему никогда не удавалось заставить жену замолчать, если она того не хотела. «Возможно, мне надо было быть грубее с ней, – подумал он. И мимоходом удивился этой мысли, спросив себя: – Неужели ей такое может нравиться?»
– Куда ты меня несешь? – повторила уже значительно тише Ирина. И пожаловалась, словно была маленькой девочкой: – Мне больно.
– Здесь недалеко, – сказал Всеволод Леопольдович. – Ты забыла, где наш дом?
И попросил почти ласково:
– Потерпи, пожалуйста.
Он тяжело дышал и чувствовал, что силы уже покидают его. Ирина была хрупкой женщиной, но он был далеко не атлет, и давно уже не носил ничего тяжелее пакета с продуктами. Причем при этом никуда не спешил. А теперь ему приходилось почти бежать. Своя ноша не тянет, но эта житейская мудрость была для него сейчас единственным утешением. Не говоря уже о том, что считать бывшую жену своей ношей можно было только с большой натяжкой. Но об этом Всеволод Леопольдович старался сейчас не думать.
Он хорошо знал, прожив в этом районе много лет, все безлюдные переулки, которые вели к его дому. Редкие прохожие, которые встречались им на пути, с улыбкой провожали глазами эту странную пару. То, что мужчина нес женщину на руках, они приписывали проявлению любви. Разбитое в кровь лицо Ирина прятала на груди бывшего мужа. И он позволял ей это, не беспокоясь, что пальто может быть безнадежно испорчено.
Когда они вошли в арку, Ирина безапелляционным тоном потребовала:
– Отпусти меня сейчас же! Дальше я пойду сама.
И, увидев растерянное и немного обиженное лицо бывшего мужа, пояснила:
– Незачем привлекать внимание соседей. Еще донесут в полицию.
Всеволод Леопольдович привычно согласился с ней. Он всегда знал, что жена умнее и предусмотрительнее его. И безропотно ее слушался. Прежние привычки быстро возвращались к нему спустя много лет. Он даже сам удивился тому, как стремительно и легко это происходило.
Он с облегчением перевел дух, увидев, что Кости во дворе уже нет. Нищий пьяница куда-то ушел, вероятнее всего, пропивать полученные от него деньги. Мысль, что они могут встретиться, и Костя узнает Ирину, до этого сильно беспокоила Всеволода Леопольдовича. Они вошли в темную парадную и медленно поднялись по широкой каменной, с выщербленными ступенями, лестнице на верхний этаж, в квартиру, в которой когда-то жили вместе. В прежние годы подобное бывало много раз. Всеволод Леопольдович шел, испытывая странное чувство, что Ирина никогда не уходила от него и сейчас они возвращаются домой после совместной прогулки. Он никогда не думал, что может так волноваться. Сердце сильно и резко билось в его груди, словно пойманная в сети рыба. Ему было больно, но он терпел, не желая выказать слабость перед бывшей женой. В конце концов, ей сейчас намного больнее, чем мне, думал Всеволод Леопольдович, привычно ставя интересы жены выше своих.
Он открыл ключом дверь. Ирина вошла в квартиру. Ничто не дрогнуло в ее лице. «Она все забыла», – подумал Всеволод Леопольдович, незаметно внимательно наблюдавший за ней. Это было неприятное открытие. Но он подумал, что может и ошибаться.
– Я могу принять ванну? – спросила Ирина, увидев в зеркале в прихожей свое лицо с запекшейся на нем кровью. Без малейшего кокетства она констатировала: – Выгляжу ужасно.
Всеволод Леопольдович молча кивнул. Он боялся, что если заговорит, то голос выдаст его чувства. Ему было до слез жалко Ирину. И он стыдился того, что все произошло у него на глазах, а он не смог защитить ее. Так, как это сделал бы настоящий мужчина,
Настоящий мужчина, думал Всеволод Леопольдович, кинулся бы в драку с полицейскими, ничего не страшась и не думая о последствиях. Стоит ли удивляться, что когда-то Ирина предпочла ему Костю? Этот бесстрашный вояка и сейчас бы, конечно же, не оплошал. Вынул бы свой пистолет и прострелил ноги полицейским, а затем заставил их, стоя на коленях, вымаливать прощение у Ирины…
Ирина ушла, прихрамывая. Оставшись один, Всеволод Леопольдович вдруг почувствовал желание лечь на диван и под музыку Грига забыть обо всем, что произошло с ним сегодня, уйти из грубой жестокой реальности в манящий мир грез и фантазий норвежского романтика. Это позволило бы ему успокоиться, привести мысли и чувства в порядок. Быть может, он так бы и сделал, но ему помешал голос Ирины, зовущей его из ванной комнаты. Из-за шума льющейся воды голос звучал приглушенно и уже немного раздраженно, потому что Всеволод Леопольдович не сразу услышал его и откликнулся.
Прежде чем зайти, он деликатно постучал.
– Входи, что за китайские церемонии, – раздалось из-за двери. – Ты же у себя дома.
Он вошел. Ирина, совершенно обнаженная, неподвижно лежала в ванной, закрыв глаза. Прозрачная вода не скрывала ее тела. Когда-то это тело сводило с ума Всеволода Леопольдовича, он терял голову при одном взгляде на него. Теперь грудь Ирины заметно увяла, словно майская роза превратилась в пожухлый осенний лист, на боках появились жировые складки, резче проступали ребра, а бедра как будто уменьшились в размере. Однако для своего возраста Ирина все еще была привлекательной женщиной. Но, создавалось впечатление, сама она не придавала этому значения, словно вместе с грудью в ней увяло и женское начало.
– Ох, прости, я не знал, что ты…., – смешавшись, пробормотал Всеволод Леопольдович, стыдливо отводя взгляд.
– Не будь смешным, – резко произнесла Ирина, открывая глаза. – Ты много раз видел меня голой. Лучше подай мне шампунь. Где ты его прячешь? Я не нашла его на прежнем месте.
Всеволод Леопольдович смутился еще сильнее, как будто его в чем-то уличили. Он давно уже не пользовался шампунем из экономии, ограничиваясь мылом, причем самым дешевым. Но говорить об этом Ирине он не стал.
– Как нарочно, только вчера закончился, – сказал он. – Осталось только мыло. Да и то не очень хорошее. Наверное, тебе не понравится.
– Давай мыло, – равнодушно согласилась Ирина. – В моем положении выбирать не приходится.
Он подал ей кусок мыла. Она протянула руку и внезапно застонала от боли. Все ее тело было с синяках, большой багровый кровоподтек виднелся на ребрах.
– Тебе нужен врач, – сказал Всеволод Леопольдович, с жалостью глядя на нее. – У тебя может быть перелом ребер.
– Ерунда, – отрывисто ответила Ирина, пощупав свой бок. – Обыкновенный ушиб. Пройдет через неделю. Бывало и хуже… Вообще-то мне повезло, при «качелях» переломы – обычное дело. Мы их называем «американскими горками». Сволочная вещь, я тебе скажу… Переломы – это ерунда. А вот внутренности отбивает на раз. Один наш товарищ полгода после них кровью харкал.
Всеволод Леопольдович слушал ее тихие прерывающиеся слова со все более возрастающим удивлением. Он и помыслить не мог, чтобы его жена, которая осталась в его памяти хрупкой, изнеженной, утонченной женщиной, любительницей искусства и всего прекрасного, могла не то, чтобы переживать подобное, но даже знать и говорить об этом. Он не узнавал Ирину. Ее словно подменили за те годы, что они не виделись. Это была и внешне, и внутренне совсем другая женщина. Очень похожая на его бывшую жену, но не она, словно ее плохая копия.
И все же Ирина по-прежнему пленяла его – чем-то неуловимым, чему он не мог дать объяснения. Быть может, его волновал исходящий от нее запах. Сладостный, сводящий с ума запах ее тела. Но не только он.
– Хуже? – почти с ужасом произнес Всеволод Леопольдович. – Неужели с тобой это случается часто? Ирина, что с тобой произошло?
Она с презрением посмотрела на него.
– Извини, я совсем забыла, какой ты чувствительный. Признаться, я удивляюсь, что ты вступился за меня. Стоял бы в сторонке и проливал слезы жалости.
– Так вот как ты обо мне думаешь, – обиделся Всеволод Леопольдович.
– Ладно, не дуйся, кукушонок, – хмыкнула Ирина. – Я немного отлежусь в горячей воде – и уйду. Вызовешь мне такси? Свой мобильный я где-то потеряла, когда убегала от этих мордоворотов.
– Никуда ты не уйдешь, – запротестовал он. – Во всяком случае, вот так сразу. Тебе надо поспать, восстановить силы.
Она с подозрением взглянула на Всеволода Леопольдовича. Но у него был такой взволнованный вид, что казалось невозможным усомниться в искренности его слов и чувств.
