Никодим. А встретишь там ведьму? Сам ведаешь, от любви до ненависти короток путь.
Афанасий. Авось сатана милует.
Никодим. Ульяне что скажешь?
Афанасий. Утаю. Ни к чему ей надежду внушать. И тревожиться ей за меня не надо. Опосля скажу, что зайцев искал, разбежались по лесу. Оно и взаправду так. (После паузы). А не вернусь…
Никодим. А не вернешься?
Афанасий. Тогда тебе заботу о ней поручаю. Обещаешь?
Никодим. Слово друга. Свято и нерушимо.
Афанасий и Никодим обнимаются и троекратно целуются.
Ульяна. (Поет).
Колыбеленку спеваю,
Снова сон я зазываю.
Баю, баю, баю-бай,
Засыпай мое дитя,
Да никого не боитя –
Буде добрым свет.
Баю-бай, баю-бай, баю-бай…
Ночь в лесу перед рассветом. На поляне вокруг костра в живописных позах расположились Георгий, Петр и Иван, составив свои ружья в козлы неподалеку. Шумит ветер в кронах деревьев, поют ночные птицы. Огонь то почти затухает, погружая все в темноту, то снова разгорается, освещая окрестности. Охотники пьют и закусывают, Иван иногда подбрасывает ветки в костер.
Георгий. От зайцев одно разорение. Вот уж антихристово племя! Ни одного огорода в селе не пощадили.
Иван. Сегодня мы их славно постреляем! (Берет ружье из козел, прицеливается). Бах! Бах! (Роняет ружье и с жалобным криком падает на землю, изображая раненого умирающего зайца). Уи-и-и! Уи-и-и!
Внезапно все лесные звуки стихают. Трижды зловеще ухает филин. На краю поляны, укрываясь за деревом, появляется Афанасий. Но люди, увлеченные разговором, этого не замечают.
Георгий. А все оттого, что плодятся зайцы без меры. А охотников на них мало. Старики, как я, почитай, все повымерли. А вам, птенцам желторотым, крупную дичь подавай. Зайцем они брезгуют!
Петр. А по мне, так нет ничего вкусней заячьего мяса. Как покроется заяц румяной корочкой – вынимай из духовки да обгладывай до косточек. (Показывает жестами, как обсасывает кости).
Иван. Жаль, без собаки мы. В лесах не только зайцы. Встречаются звери и пострашнее.
Георгий. Со мной не боись, малец! Слыхал о Георгии-победоносце? Меня недаром в честь него нарекли.
К костру выходит Афанасий. Георгий вскакивает, хватает ружье и наводит на лешего.
Георгий. Стой! А то стрельну! Кто таков?
Афанасий. Не стреляй, добрый человек! В город я шел, да заблудился. Куда ни пойду – всюду лес, не пропускает, в глаза ветками тыкает. Звери кругом ходят, рыкают. Ужо совсем было с жизнью распростился. Да, слышу, голоса. Люди, значит. Ай прогоните?
Георгий. Коли так, оставайся. А задумал что худое… (Выразительно похлопывает по прикладу ружья). Я в нашей округе первейший стрелок. Промаху не дам.
Афанасий. Мне бы только ночь скоротать.
Леший присаживается у костра и вскоре начинает деланно похрапывать, изображая спящего.
Петр. Заснул будто. (С тревогой). Что-то не нравится он мне, Георгий. Все рожу воротит, в глаза не смотрит. И что ему в том городе за нужда?
Георгий. А мне почем знать?
Петр. Не городской он житель, за версту видать.
Георгий. В лесу бояться надо лишь огня. Да затеряться меж трех сосен.
Петр. Как знаешь, старик. Но глаз я с него не спущу. А ты – ружья. И если что – жми курок, не сомневайся.
Георгий. В лесу не медведь хозяин, а тот, у кого ружье. Пока со мной моя двухстволочка, мне сам черт не брат! И довольно об этом.
Иван. Георгий, а правду люди говорят – в лесу медведь-оборотень бродит? И коль встретит девку – в берлогу свою тащит?!
Георгий. Не бывает медведей-оборотней. В медведе нечистый дух не приживается. Волк – это да! Его, малец, и пули не берут. Молитвой разве да серебряным крестом от него и спасешься.
Иван. Молитвой? Ну, тогда пиши пропал Иван. Ни одной, как на грех, не знаю. Научи, Георгий! Век за тебя буду Бога молить.
Георгий. Не будь дураком! Рассвет скоро. До полнолунья страха нет. А к тому часу мы уж дома будем, на печи лежать.
Иван. Слышь, Георгий, а зайцы-оборотни есть?
Георгий. Ох, чтой-то кулаки мои заныли! К дождю, что ль? Или к затрещине?!
Георгий встает и отвешивает Ивану пару подзатыльников. Затем расталкивает Афанасия.
Георгий. Вставай, заблудшая душа! А то бросим, и блуди по лесу до второго пришествия.
Афанасий. А не рано ли? Только небо посветлело.
Георгий. То-то и оно! Зайцам, как людям, в час этот самый сон. Пули не надо тратить, прикладом бить можно.
Леший невольно поднимает для удара руку, но, спохватившись, делает вид, что чешет себе затылок. Затем, повернувшись спиной к Георгию, чтобы тот не видел выражения его лица начинает затаптывать догорающее кострище.
Афанасий. (Глухо). И не жаль тебе их, добрый человек? Об эту пору зайчихи в аккурат на сносях ходят.
Георгий. Плодитесь и размножайтесь – это не про них было сказано, дурень! Что человек и заяц что? Несоразмерные величины! Я – божья тварь, а он?! Души в нем нет. Плоть одна.
Афанасий. А почему тогда заяц от боли плачет, как человек?
Георгий. Эк. невидаль, заяц может плакать! Но может ли он, как я, или даже ты, страдать?
Афанасий. Разное говорят. Слыхал я, в одной мудрой книге написано…
Георгий. А теперь меня послушай. Зайцев своей болтовней распугаешь – не взыщи. (Выразительно гладит приклад ружья). Иди следом, молчком да тишком, да не отставай. Или сам из леса выбирайся. (Обращается к охотникам). Айда, ребята!
Афанасий. (Со скрытой угрозой). Теперь-то я от тебя точно не отстану!
Охотники и леший уходят в лес. Затем они появляются снова, но Афанасия с ними уже нет. Время к вечеру, сгустились сумерки. Люди идут, пошатываясь от усталости, Иван волочит ружье по земле.
Иван. А ведь мы уже были здесь в полдень.
Георгий. Не ври, дурак! Чтобы я в лесу да заблудился?
Иван. А кто тогда на этой самой сосне вот этим самым ножом вырезал: «Великий и ужасный я был здесь»?
Петр. А ведь верно. Вот и моя банка. (Поднимает с земли пустую алюминиевую банку из-под пива). Я пиво пил! Последняя была.
Георгий. Вам только в курятник на охоту ходить!
Петр. Хватит тебе лаяться, Георгий! По всему видать, нас леший кружит. Как деда твоего. Сам рассказывал. Или забыл?
Охотники крестятся, и каждый трижды сплевывает через левое плечо.
Георгий. Оно и верно! Будто пелена с глаз спала. Дед мой покойный говорил, что насылает дух лесной на человека морок. И во всем человек будет лешему покорен, пока тот тешится.
Тихий до этого лес вдруг начинает грозно шуметь. В поднявшейся какофонии можно расслышать и плач, и свист, и уханье совы, и звериное рычание, и множество других звуков.
Иван. Георгий, что это?
Георгий. Лесной дух гневается.
Петр. А мужичок где приблудный? Всю дорогу семенил за нами, И вдруг исчез, как не бывало.
Георгий. То не мужик, а леший сам и был. Прислушайся – не узнаешь голос?
Петр. А ведь верно, старик. Теперь признал.
Иван. До полуночи бы домой вернуться. Полнолуние нынче!
Георгий. Не узнаю я здешние места. И на душе маета…
Иван. Георгий, а молитва? Святой молитвой прогоним нечистого!
Георгий. Сбрехал мой дед. С рассвета леший за нами шел, а разве боялся его? (Показывает крест, висящий у него на груди под рубахой). Ни крест, ни молитва нам не помогут. Вот разве испробовать мне пулю. Даже у лесного духа шкура есть таки! (Наводит ружье на лес). Коль ты не трус, то покажись, леший!
Шум вдруг стихает, из-за сосны выходит Афанасий. Раздаются два выстрела. Афанасий скрывается за деревом. Раздается волчий вой. Лесная какофония возобновляется.
Георгий. Промахнулся… Впервые в жизни… Видимо, и впрямь пришел мой смертный час.
Георгий ложится на спину на землю, складывает руки на груди, держа в них крест, и закрывает глаза. Иван опускается перед ним и кладет его голову себе на колени.
Иван. Георгий! Очнись! Не время умирать! Кто из леса-то нас выведет? (Обращается к Петру). Гляди-ка, Петр, он весь посинел! А вдруг помрет старик?
Петр. Уж лучше он, чем мы.
Иван. Ты о чем?
Петр. Стрелять он вздумал! Как можно, в нечистую-то силу?! Только взбесил духа. Так пусть леший с ним счеты и сводит. До нас ему какое дело? Бросим старика – про нас и не вспомнит.
Иван. Да пусть сдерут с меня живого кожу, но Георгия я в лесу умирать не оставлю. А лешему – попадись он мне только – плюну в рожу, да и все!
Петр. А ведь прав был Георгий – ты и впрямь дурак. Видать, не зря Иваном назвали. Из лесу леший нас живыми не выпустит.
Иван. Только бы ночи дождаться. Млечный Путь путь укажет. Затем Бог людям звезды и дал!
Петр. А знаешь что? Позабочусь-ка я о себе сам. С вами только беду наживать.
Иван. Одному мне старика не донести!
Петр наводит на Ивана ружье.
Петр. Рукой шевельнешь – спущу курок! Думаешь, шуткую?
Иван. Нет, не шуткуешь. По глазам вижу.
Петр. Не по пути нам. Прощай, Иван-дурак!
Иван. Еще встретимся, Петр.
Петр. Не на земле, так на небесах. Если только леший не утащит тебя в преисподнюю.
Петр уходит, не опуская ружья. Иван поднимает старика себе на плечи. Ружья мешают ему, и он отбрасывает их. Уходит.
Там, куда ушел Петр, раздается звук падающего дерева и следом крик человека о помощи. Выходит Афанасий, держа в руках переломанное надвое ружье. Оглядевшись, леший направляется было следом за людьми, но замечает брошенные ружья. Поднимает, переламывает их и отбрасывает, после чего поворачивается и уходит в сторону, противоположную той, где скрылся Иван.