Вадим Иванович Кучеренко
Игра
В светлом проеме входной двери гостиничного номера стояли еще двое мужчин, оба в одинаковых темных костюмах. Один из них зажимал Анне рот, а она, обессилев от страха, почти лежала у него на руках.
Как всегда в минуты опасности, на помощь пришел отработанный годами тренировок автоматизм движений. Каждый шаг и поворот были рассчитаны и точны. Нападавшие не ожидали этого, да едва ли ждали и самого сопротивления.
Тот, кто первым бросился на Станислава, коротко вскрикнув, рухнул у его ног, на ковер. Другой попытался что-то достать из-под пиджака, но не успел, ударился затылком о стену и медленно сполз по ней вниз. Из его рта на подбородок пролилась тоненькая струйка крови.
Выбросив их обмякшие тела в коридор, Станислав закрыл дверь на ключ и обернулся. Анна уже сидела в кресле, напряженно выпрямившись, строгая и какая-то отстраненная. В уголках ее глаз собрались лучики морщинок, неожиданно состарив ее лет на десять.
– Вот и все, – раздвинул в улыбке разбитые губы он.
– Это действительно все, Станислав, – подтвердила Анна, не улыбнувшись в ответ. – Скоро они придут опять. И разлучат нас. Надолго. Может быть, навсегда.
Она говорила короткими, чеканными фразами. Станислав почти упал в кресло напротив, закрыл глаза. Сквозь сжатые веки сразу же замерцали огни, в убыстряющемся темпе завертелась земля.
– Я не хочу этого, – с трудом ворочая языком, сказал Станислав.
– Это хуже, чем смерть, – убежденно произнесла Анна. Было видно, что она на что-то решилась.
– Сделай же что-нибудь, – попросил он. – Ведь ты же волшебница.
Они словно поменялись ролями, и теперь уже он был маленьким мальчиком и ждал от нее защиты от этого беспощадного мира.
– Ты этого хочешь? – взглянула она пристально. – Ты не боишься?
– Нет. Я боюсь только разлуки с тобой.
– Это будет мое последнее волшебство.
Она достала из своей сумочки все пакетики, которые в ней были, высыпала их содержимое в стакан. Вода взбурлила, затем успокоилась, приобрела мутновато-белесый оттенок. Анна медленно, словно смакуя, отпила из стакана ровно половину. Остальное протянула Станиславу, торжественно произнесла:
– Пей! На дне этого стакана мы соединим наши жизни в одну, но вечную…
Больничная палата казалась серой и какой-то безжизненной. Ее не оживлял даже пышный букет из красных роз в вазе на подоконнике. В окно было видно, что листья на деревьях уже блекнут и опадают. Солнце все так же ярко светило, но едва грело. Природа, в ожидании скорого прихода осени, была тихой и грустной.
Алексей Кириллович был первый, и, кроме следователя, единственный, кому разрешили навестить Анну, когда она пошла на поправку. Он вошел в палату с пакетом яблок в руках, уже с порога сияя жизнерадостной улыбкой. Анна отвернулась к стене и закрыла глаза. Словно не замечая ее отвращения, Алексей Кириллович присел на краешек стула перед ее кроватью, как будто желал показать, что он ненадолго, и деланно-оживленно заговорил:
– Вот и чудесно, моя милая, что вы уже выздоравливаете, а то нагнали на всех нас страху! И кто бы мог подумать? Хотя, конечно, огласка, скандал и все такое прочее… Но все мы люди, не дикие звери, все понимаем, а в беде как не помочь человеку? Врач сказал, что через три дня вас выписывают. И вот я вам принес деньги и билетики на самолет, рейс в тот же вечер, улетайте и не поминайте нас лихом. Дома-то уже соскучились небось, а? Телеграммки, чтобы не волновались, мы им слали – мол, полный аншлаг, целую, ваша… Думаем, зачем людей зря тревожить? Ведь все обошлось, слава богу! Мы даже в театр ваш сообщать о случившемся пока не стали.
Он частил словами, но все произносимые им фразы были какими-то куцыми, словно им не хватало того главного, о чем он из страха не говорил. А Алексей Кириллович действительно был очень напуган. Ему, как директору театра и косвенному виновнику ночного инцидента, пришлось бы, если бы поднялся шум в прессе, за все нести ответственность – и перед законом, и перед собственной совестью. Впрочем, последнее пугало его не так, как угроза быть впутанным в уголовное дело. Накануне он даже попытался вновь встретиться с Михаилом Павловичем. Но, видимо, попасть в тот самый кабинет, где в прошлый раз к нему проявили такую любезность, без личного приглашения самого хозяина было невозможно. Алексей Кириллович остался один на один со своими страхами. Поэтому сейчас он, не скрывая этого, предлагал Анне сделку и боялся, что она откажется. Если она промолчит, не вынесет сор из избы, все вскоре забудется. Алексей Кириллович знал, что в их городе забывали и не такое. Со следователем он уже переговорил и остался доволен результатами их беседы.
– Когда будут похороны Станислава? – глухо, не открывая глаз, спросила Анна. Лицо ее было иссиня-бледным и на нем значительно прибавилось морщинок. Исхудавшие бескровные руки бессильно лежали поверх одеяла.
– А, некоторым образом, уже, – завертелся, словно он сидел не на стуле, а на раскаленной сковороде, Алексей Кириллович. – Знаете ли, нет родственников, и все такое… А кремация прошла без лишних хлопот и проволочек. И всем спокойнее.
Анна, до крови кусая губы, чтобы не закричать и не забиться в истерике, которую уже не прекратить, сказала:
– Уйдите. Или я убью вас.
Алексей Кириллович быстро вскочил и, продолжая что-то миролюбиво говорить, исчез из палаты. Пакет с яблоками он унес с собой, забыв, что приносил его Анне.
В палате, кроме Анны, не было никого, несмотря на то, что больница была переполнена, и пациенты лежали даже в коридорах. Она не знала этого, а если бы и узнала, то отнеслась бы равнодушно. Ей было все безразлично с той самой минуты, когда она очнулась в машине «скорой помощи», которая с оглушительным воем сирены везла ее из гостиницы в больницу, и случайно подслушала разговор врача и медсестры. Слишком большая доза. Слишком поздно подоспела помощь. Сердце Станислава, такое молодое и сильное, не выдержало, остановилось.
Было душно, как перед грозой. Темнело. Анна смотрела в окно. Осень. Скоро зима. Все в природе умрет, до весны. Но весной вновь оживет. А он нет. Уже никогда. Он ушел, с верой, что они встретятся там.
Анна знала, что она тоже уже мертва. Осталась только ее телесная оболочка, лишенная души. Ее удерживало в жизни только желание похоронить Станислава. Но ее лишили и этого. Пусть. Все равно скоро они соединятся. Он ждет ее. У нее тоже нет близких родственников, которые пожалели бы о ней. И всем так будет спокойнее.
Но эти несколько дней еще надо было как-то прожить. Все время смотреть в окно и думать о Станиславе – Анна чувствовала, что от этого она может запросто сойти с ума. И она попросила принести ей какую-нибудь книгу, не уточнив, что именно, поскольку ей было все равно. И медсестра Валя, добрая душа, рыхлая и сентиментальная девушка двадцати с небольшим лет, но уже со всеми задатками старой девы, принесла ей один из тех дешевых любовных романов в мягком переплете, которыми сама она зачитывалась во время ночных дежурств.
Роман претенциозно назывался «Похвала памяти». Анна, не желая обидеть Валю, взяла его и бегло пробежала глазами, понимая, что не будет читать подобную слащавую дребедень даже под страхом сумасшествия, и вдруг взгляд, помимо ее воли, задержался на одной из последних страниц книги. Она начала читать – и прочитала этот кусок из романа весь, поражаясь явному противоречию и в тоже время странному созвучию ее собственных мыслей с идеей, которую высказывал автор.
«И если бы кто-нибудь сказал ему, что завтра будет совсем не так, как сегодня, а послезавтра похоже на завтра, и последующие дни тоже схожи с ними, как идентичны капли воды, и это счастливое сегодня уже никогда не повторится, а наступит череда унылых дней и ночей… О, тогда он ни за что не отпустил бы ее, удержал бы и словами, и силой, и сделал бы так, чтобы она никогда не покинула его.
Но никто ничего не сказал ему. И она уехала. В последний раз он увидел ее милое лицо за окном – и вот рейсовый автобус тронулся, разлучая их. Было грустно и одиноко, и еще более от того, что день следующей встречи был им неизвестен.
Когда могучий лайнер, пробежав по взлетной полосе, стартовал в небо, она подумала, что они никогда не встретятся. А жаль. Ей с ним было хорошо. Давно ей так не было хорошо с кем-то из мужчин. Он такой славный. И на удивление робкий. Ей чуть ли не самой пришлось поцеловать его в первый раз. И даже целоваться по-настоящему он еще не умеет. А при прощании ему было грустно, она видела это и чувствовала сердцем. Но все равно, он скоро забудет ее, и другая девушка вскружит ему голову, потому что он, в сущности, еще очень наивный и юный. А она будет далеко.
Он решил от автовокзала не ехать на трамвае, а пройтись пешком. Всего час ходьбы до дома, но можно успеть обдумать все, что произошло с ним за последнее время. Вот она и уехала. Ей хотелось развлечься в отпуске на взморье, и она немного пофлиртовала с первым, кто встретился ей, заронив в его сердце искру влюбленности. Прекрасной незнакомке это дозволено, и не ей задумываться о последствиях. Они расстались. Да это и к лучшему. Время сотрет ее черты из его памяти. Правда, она зачем-то оставила ему свой адрес. Написать ей? Пожалуй, ни к чему.