Вадим Иванович Кучеренко
Игра
В аэропорту оказалось неожиданно многолюдно и шумно, словно это был не крошечный провинциальный городок, а, по меньшей мере, областной, или даже столичный мегаполис. А, может быть, так только казалось, потому что само здание было одноэтажным и тесным, изначально не рассчитанным на то, чтобы в нем скучивались пассажиры нескольких рейсов сразу. Но так случилось, и Анна Волгина этому ничуть не удивилась – такова была ее несчастливая звезда. Два рейса задерживались – один по погодным условиям аэропорта прибытия, второй – по не менее туманным техническим причинам, к ним присоединились пассажиры с только что прилетевшего самолета и те, кто их встречал. Аэропорт оказался перенаселен и от переизбытка человеческой массы трещал по всем швам.
Но Анна не хотела ничего этого знать. После многочасового, со многими пересадками, полета, начальной вехой которого была Москва, а конечной – этот город с населением менее трехсот тысяч, она проклинала тот день и час, когда дала согласие на эти гастроли. И при этом была рада тому, что уедет в тьмутаракань, где нет благ цивилизации, к которым она привыкла, и, особенно, старых друзей, одним своим видом напоминавших ей о прошлом, о котором она хотела забыть.
– Дура, – усмехнулась Анна, вспомнив о той своей почти щенячьей радости. – С опилками вместо мозгов.
Она всегда завидовала гусеницам, которые могли закуклиться, уйти в себя, а очнуться уже прекрасными бабочками, и начать новую жизнь, пусть даже недолгую, но яркую. Для нее это было невозможно по разным причинам.
Вместо этого сейчас ей предстояли, и это уже после всех перенесенных мытарств, долгая поездка до гостиницы в центре города, суета обустройства на новом месте, много новых, совершенно ей не нужных и обременительных, знакомств. Но она будет вынуждена смириться и пережить все это, как истинный стоик. И привычно расплатиться за свое смирение ужасной головной болью, которая начала терзать ее еще в самолете и продлится, быть может, несколько дней. А ведь уже через двое суток ей выходить на сцену. И пусть это не сцена великого Малого театра, к которой она привыкла, а всего лишь жалкие подмостки убогого провинциального театрика, но она не может себе позволить играть вполсилы и вполнакала. Однажды, в одном из газетных интервью, ее назвали актрисой, ставшей уже почти легендой еще при своей жизни. Это произвело на нее впечатление. С тех пор каждый спектакль был для нее своеобразным Рубиконом. Выходя на сцену, она сжигала за собой все мосты, а уходя со сцены, могла вслед за Юлием Цезарем гордо произнести: «Veni, vidi, viki». Эта ее способность не щадить себя позволяла ей, скромной гусенице в реальной жизни, превращаться в ослепительную бабочку на сцене, играя так, что после спектакля не оставалось сил ни на что другое. Вне театра она тоже по большей части играла, поскольку не могла жить без внимания и поклонения, но это было уже не то, это была игра ради хлеба насущного, в итоге не приносившая ничего, кроме скуки и разочарования.
Начав с неизбежной головной боли, мысли Анны, как это часто бывало, унесли ее далеко и высоко, и она уже не так болезненно реагировала на окружающую ее удручающую действительность. Она и в самом деле будто «закуклилась», ничего и никого не замечая вокруг. Даже если бы ее сейчас кто-то грубо толкнул или обругал, она и то бы не почувствовала и не услышала этого, проигрывая, а вернее, проживая в уме сцены из спектаклей, в которых она играла или хотела бы сыграть.
Зачарованная игрой воображения, Анна могла бы простоять посреди аэропорта бог весть сколько времени, но ее встречали. Не просто в толпе отыскать маленькую хрупкую женщину, крошечный островок, который захлестывало бурлящее людское море. Но ее лицо, растиражированное десятком кинокартин и миллионами открыток, продаваемых во всех киосках страны, многим казалось знакомым, и потому ищущий взгляд рано или поздно все равно задерживался на нем, повинуясь одному из основных законов человеческой психологии: из хаоса выбирать уже известное и привычное.
– Вы Анна Волгина? – услышала она за своей спиной чей-то сочный голос. И кокон был разрушен. – А я директор местного театра, Алексей Кириллович. Очень, очень вам рады!
Анна оглянулась. Тот, кто окликнул ее столь звучным баритоном, оказался небольшим человечком, пузатым и веселым. Из-за непомерного живота пиджак его был застегнут только на верхнюю пуговицу, а рукава были чрезмерно коротки, и человечек часто одергивал их, чтобы прикрыть густо заросшие волосами запястья. Не требуя подтверждения и избегая излишних формальностей, он выхватил из рук Анна чемодан, подхватил ее под локоть и повел к выходу из здания аэропорта, с большой сноровкой прокладывая себе и ей дорогу сквозь толпу. Анна покорно брела рядом, радуясь от мысли, что с этой минуты с нее снята всякая ответственность и можно, наконец, забыться и предаться воспоминаниям, о которых она хотела бы забыть.
Внезапно Анна почувствовала приближение того полубессознательного состояния, в котором пребывала весь последний год, и это испугало ее. Потому что ради спасения от него она и бросилась очертя голову в эту авантюру, прочь от дома, привычного и любимого образа жизни, из тепла и милого сумрака в холод неизвестности, на слабо мерцающий вдали огонек надежды. Но, видимо, напрасно все это, подумала она с тоской, и ей никуда не уйти, не скрыться от самой себя…
Они вышли из аэропорта на привокзальную площадь. Солнце припекало, но это было даже приятно после многочасовой душной прохлады салона самолета. Алексей Кириллович кому-то помахал рукой. К ним подошел высокий мужчина в светлом костюме и широкополой ковбойской шляпе.
– Ваш партнер по спектаклю, прошу любить и жаловать, – веселый пузатый человечек жизнерадостно вводил Анну в новый мир. – Один из ведущих актеров, но только, к великому сожалению, не нашего, а областного театра, Стас Аржанов. Тоже приехал в наш город на гастроли, соблазнился главной ролью в таком замечательном спектакле. Стас, а это та самая Анна Волгина, с которой ты мечтал сыграть на одной сцене!
– Станислав, – услышала она где-то над собой голос. Слегка удивилась непривычному для слуха ударению в произнесенном имени – на втором слоге. Но сил на то, чтобы поднять уставшие глаза, которые к тому же слепило солнце, не было, поэтому она довольствовалась лишь созерцанием протянутой руки, в которую торопливо вложила свою. Была та с узкой ладонью и сухим запястьем, горячая и сильная.
Ее подвели к бежевой «Волге», усадили на заднее сиденье. Алексей Кириллович втиснулся на переднее сиденье за руль, рядом с ним сел Станислав, сняв шляпу и положив ее себе на колени. Его темно-русые волосы были по-спортивному коротко стрижены. Автомобиль осторожно вырулил со стоянки перед аэропортом на дорогу, с обеих сторон обсаженную высокими густыми елями, и влился в общий поток.
– Доберемся до города минут за сорок, – сообщил Алексей Кириллович. – Тише едешь…
И, высунув руку в окно, жестом показал водителю автомобиля, который двигался за ними и подавал нетерпеливые сигналы, на знак, ограничивающий скорость движения сорока километрами в час. Автомобиль, взревев мотором, обогнал их и умчался, обдав смрадом из выхлопной трубы и дорожной пылью.
– И куда люди торопятся? – философски заметил Алексей Кириллович. – Все там будем, конечно, но лучше позже.
Ему никто не отвечал. Свежий встречный ветерок, проникающий через открытое окно, приятно холодил лицо Анны, и, посеревшее за долгий перелет, оно снова приобретало свой естественный бледный цвет. Анна мельком отметила это, случайно взглянув в зеркальце над лобовым стеклом, и подумала, что если бы она выспалась, то, может быть, ей удалось бы отыграть первый спектакль без риска слечь после него в постель с жуткой мигренью.
– У вас случайно не найдется снотворного? – просила она, ни к кому конкретно не обращаясь, и увидела в лобовом зеркальце спокойные, и даже будто немного скучающие, глаза Станислава. Это ей не понравилось. Она привыкла к восторженным взглядам.
– Я принесу вам в номер, когда мы часа через два доберемся до гостиницы, – услышала она негромкий голос Станислава и не смогла сдержать улыбки, до того похоже тот спародировал интонации директора театра. – Потерпите?
Анна кивнула в ответ и подумала, что, в общем-то, этот высокий, красивый и, несомненно, с чувством юмора мужчина – не самый худший из партнеров, с которыми ей приходилось играть.
В дверь номера постучали.
– Войдите, – чуть помедлив, недовольно отозвалась Анна. Она только что приняла душ и охотно легла бы в постель, но понимала, что до ночи ей покоя все равно не дадут, под тем или иным предлогом.
Вошел Станислав. Он переоделся, теперь вместо костюма, в котором он встречал ее в аэропорту, на нем были джинсы и рубашка в крупную клетку. Он напоминал лихого ковбоя из американских вестернов, сменившего лошадь и прерии на автомобиль и городские улицы, но не изменившего своим привычкам и манере держаться. Этакий эталонный киношный герой, с легким раздражением подумала Анна, не хватает только кольта, шляпы и сигары в зубах – и вылитый Клинт Иствуд в молодости. Лишь теперь она смогла внимательно рассмотреть Станислава. Крупные черты лица. Пристальный взгляд. Мощные шея и плечи. По-настоящему привлекателен той мужской красотой, которая так нравится женщинам. И к которой сама она равнодушна, так как давно уже перестала чувствовать себя женщиной. По меньшей мере, год, с тех пор как один за другим, с разницей в несколько месяцев, умерли ее отец, которого она любила, и ее Учитель, которого она боготворила. Именно так, с большой буквы – Учитель, потому что это именно он научил ее всему, что она знает и умеет в своей профессии, и еще многому другому…